ЛЮБИТЬ НЕ ФИЛОСОФСКИЕ ШКОЛЫ, А ИСТИНУ, И О ЗНАМЕНИТЫХ МЕСТАХ ГОРОДА РИМА Мы бродили по Риму одни... Ты знаешь мою перипатетическую привычкудвигаться. Мне движение нравится; моей натуре, моим обычаям оно как нельзяболее соответствует. Что до мнений перипатетических, то некоторые нравятся,другие ничуть: я люблю не философские школы, а истину, так что сейчас яперепатетик, потом стоик, в промежутке академик, а часто ни то, ни другое,ни третье, если вижу что-то подозрительное или противное истинной иобещающей блаженство вере. Любить и одобрять философские школыпозволительно, но - только когда они не чураются истины, когда не отвращаютнас от нашей главной цели; если в чем-то они это попытаются сделать, будь тоПлатон, Аристотель, Варрон или Цицерон, их надо с благороднойнепреклонностью презреть и растоптать. Пусть нас не смущает никакая тонкостьрассуждений, никакая вкрадчивость слов, никакая весомость имен: они былилюди и познанием вещей умудренные, насколько доступно человеческойпроницательности, и речью блестящие, и природным умом одаренные, нонесчастные от незнания невыразимой высшей цели; доверяя собственным силам ине доискиваясь истинного света, они часто падали, словно слепые, частоспотыкались о камни. Будем поэтому, восхищаясь их талантом, преклонятьсяперед создателем таланта; будем сочувствовать их заблуждениям, благодаряБога за дарованную нам благодать и сознавая, что по милости, без всякойзаслуги мы удостоены великой чести и вознесены на большую высоту Тем, ктопожелал утаить свои глубины от мудрых и разумных и открыть их младенцам.Будем, наконец, философствовать так, как велит само имя философии, то естьлюбить мудрость; а истинная премудрость Божия - Христос, и чтобы истиннофилософствовать, Его надо нам превыше всего любить и Им жить. Чтобы статьвсем, будем прежде всего христианами; философию, поэзию, историю будемчитать так, чтобы всегда для слуха нашего сердца звучало Христово Евангелие:им одним мы достаточно мудры и счастливы, без него чем больше узнаем, темнеученей и несчастней станем; с ним, словно с надоблачной вершиной истины,надо соотносить все, на нем, словно на едином непоколебимом основанииистинного знания, человек может строить уверенно, и, трудолюбиво возводя нанем здание новых не противоположных ему учений, мы не заслужим ни малейшегоупрека, пусть даже очень мало что прибавим к главной сути дела, а большепотрудимся ради утешения души, по крайней мере, и более облагороженногообраза жизни. Вот что я сказал бы тут мимоходом, насколько представилосьуместным. Но продолжаю. Мы бродили вместе по великому городу, который из-за своейпространности кажется пустым, однако вмещает огромное население; не толькопо городу бродили, а и в окрестностях. И на каждом шагу встречалось что-тозаставлявшее говорить и восторгаться: здесь дворец Эвандра, здесь храмКарменты, здесь пещера Вулканова сына, тут воспитавшая близнецов волчица иРомулова смоковница-кормилица, тут конец Рема; здесь цирковые игры ипохищение сабинянок, здесь Козье болото и исчезновение Ромула, здесь беседаНумы с Эгерией, здесь место сражения трех братьев-близнецов. Здесь побежденмолнией победитель врагов и устроитель войска Тулл Гостилий, здесь жилцарь-строитель Анк Марций, здесь разделитель сословий Тарквиний Приск; здесьпламя сошло на голову Сервия, здесь сидя на повозке проехала свирепая Туллияи своим преступлением обесславила улицу. А это Священная дорога; этоЭсквилийский холм, тут Виминал, там Квиринал; здесь Целиев холм, здесьМарсово поле и скошенный рукою Тарквиния Гордого мак. Здесь несчастнаяЛукреция, падающая на меч, смертью избегающая прелюбодеяния, и отмстительоскорбленного целомудрия Брут; там угрожающий Порсена, и этрусское войско, ижестокий к своей провинившейся деснице Муций, и соревнующийся со свободойсын тирана, и следующий в преисподнюю за отбитым от города врагом консул;здесь надломленный плечом героя свайный мост, и плывущий Гораций, и Тибр,возвращающий Клелию. Здесь стоял напрасно заподозренный дом Публиколы; здесьшел за плугом Цинциннат, когда удостоился стать из пахаря диктатором; здесьбыл приглашен на консульство Серран. Это Яникул, то Авентин, там Священныйхолм, куда трижды уходил обиженный патрициями плебс; здесь состоялсясластолюбивый суд Аппия, здесь Виргиния была избавлена от унижения мечомотца, здесь децемвир нашел конец, достойный его похотливости. ОтсюдаКориолан, который, возможно, победил бы силой оружия, отступил, побежденныйблагочестием своих сторонников; эту скалу защищал Манлий, и отсюда он падал;здесь Камилл прогнал внезапным нападением заглядевшихся на золото галлов инаучил отчаявшихся граждан возвращать себе утраченное отечество оружием, ане деньгами. Отсюда во всем вооружении бросился в пропасть Курций; здесьнайденная под землей человеческая голова и недвижимый межевой столбпослужили предсказанием великой и устойчивой власти. Здесь лукавая дева,обманутая собственным лукавством, раздавлена оружием; здесь Тарпейская скалаи всемирная перепись Римского народа; здесь страж оружия Янус; здесь храмЮпитера Останавливающего, здесь - Приносящего добычу, здесь - ЮпитераКапитолийского, место всех триумфов; сюда пригнали Персея, отсюда прогналиГаннибала, отсюда согнали Югурту, как думают некоторые, а другие убивают егов тюрьме. Здесь торжествовал Цезарь, здесь он погиб. В этом храме Август виделтолпу царей покоренного мира; здесь арка Помпея, здесь его портик, здесьарка Мария, память о победе над кимврами. Тут Траянова колонна, где этотимператор, единственный из всех, как говорит Евсевий, похоронен в чертегорода; здесь его же мост, получивший потом имя святого Петра; здесьАдрианова громада, под которой и он сам лежит и которую называют теперьзамком Святого Ангела. Вот камень огромной величины над бронзовыми львами внишах, посвященный божественным императорам; в его верхней части, говорят,покоится прах Юлия Цезаря. Вот святилище богини Земли, вот алтарь Фортуны,вот храм Мира, разрушенный с приходом истинно мирного царя; вот созданиеАгриппы, отнятое для Матери истинного Бога у матери ложных богов. Здесь шелснег на августовские Ноны; отсюда масляная река текла в Тибр; тут, какгласит молва, Сивилла показала старому Августу младенца Христа. Этозаносчиво роскошные Нероновы дворцы; это дом Августа на Виа Фламиниа, где,как некоторые говорят, и гробница его хозяина; вот колонна Антонина; вотнеподалеку дворец Аппия; вот септизоний Севера Афра, который ты называешьПрестолом солнца, хотя мое название можно прочесть в историях; вотсохраняющееся в камне уже сколько веков состязание Праксителя и Фидия вталанте и искусстве. Здесь Христос предстал на пути своему бегущемунаместнику; здесь Петр распят на кресте; здесь обезглавлен Павел, здесьсожжен Лаврентий, здесь, погребенный, он уступил место пришедшему в РимСтефану. Здесь Иоанн презрел кипящее масло, здесь Агнеса, живя после смерти,воспретила плакать о себе родственникам и друзьям, здесь прятался Сильвестр,здесь Константин избавился от проказы, здесь Калликст встретил славнуюсмерть. Только куда меня несет? Могу ли на жалком листке описать целый Рим? Даесли б и мог, нет надобности: ты все знаешь, и не потому, что римскийгражданин, а потому, что с отрочества был чрезвычайно любознателен вотношении таких вещей, - ведь кто сегодня хуже помнит деяния римскойистории, чем римские граждане? Увы, Рима нигде не знают меньше, чем в Риме.Оплакиваю не только невежество - хотя что хуже невежества? - но и бегстводобродетелей и изгнание многих из них. Кто усомнится, что Рим тотчас воскресбы, начни он себя знать? Но это плач для другого времени. Усталые от ходьбы по громадному городу, мы часто останавливались втермах Диоклетиана, не раз поднимались и на крышу этого некогдавеличественнейшего здания, потому что нигде не найти более здоровоговоздуха, большей широты обзора, более полного уединения. Там - ни слова озаботах, ни слова о своих повседневных делах, ни слова о состояниигосударства, которое достаточно оплакать один раз: шли ли мы по улицамразрушенного города, сидели ли там, перед глазами были обломки развалин; чтоделать? Много говорили зато об истории, причем разделили ее между собой так,что в новой оказывался опытней ты, в древней я (если называть древней то,что было прежде, чем в Риме прогремело и было почтено римскими государямиХристово имя, а новой - все с тех пор и до нашего века); много рассуждали отой части философии, которая воспитывает нравы и отсюда заимствует своеназвание, а в промежутке - об искусствах, его создателях и его началах. Там однажды, когда нам случилось их упомянуть, ты потребовал от меняподробного отчета о том, откуда пошли свободные и откуда ремесленныеискусства. Ты готов был с жадностью слушать, я без малейшей неохотыповиновался твоему желанию; благоприятствовало и время дня, и полная свободаот суетливых забот, так что я завел довольно-таки долгую речь, тывнимательно меня слушал и, судя по всему, соглашался. Я, правда, клятвеннозаверил, что ничего нового, почти ничего своего не скажу, - или, вернее нескажу ничего чужого: ведь совершенно все, что бы и откуда бы мы ни узнали,наше, разве что украдено у нас забывчивостью. Теперь ты просишь, чтобы сказанное мною тогда я повторил и записал.Многонько, признаться, я тогда говорил, чего теми же словами повторитьтеперь уж не сумею. Ты верни мне то место, ту безмятежность, тот день, твоевнимание, мое внезапно открывшееся вдохновение - я, пожалуй, смогуповторить, что когда-то мог. Только все переменилось: места того нет, деньзакатился, безмятежность улетучилась, вместо твоего лица вижу беззвучныебуквы, вдохновению мешает шум оставленных за спиной событий, который всегремит у меня в ушах, хоть я намеренно от них бежал, чтоб свободней тебеответить. Однако попробую, как получится. Я мог бы отослать тебя и к древним, и кновым писателям, от которых ты получил бы желаемое, но ты мне такой свободыне дал: просишь, чтобы я все-все сказал тебе собственными словами, потомучто, говоришь, из моих уст все для тебя звучит настолько же приятнее,насколько доходчивее. Благодарю независимо от того, действительно ли это такили ты говоришь, чтобы разжечь меня. Ну так вот, слушай, что я тебе тогдаговорил, словами, может быть, и другими, но в том же самом смысле. Только что ж это мы делаем? И задача немалая, и письмо; без того ужчересчур разрослось, а мы и не начинали, а день - уж на исходе! Не хочешьли, чтоб я немножко пожалел и свои пальцы, и твои глаза? Отложим оставшеесяна ближайший день, разделим на две части и работу, и письмо, чтобы несмешивать на одном и том же листе совсем разные вещи. Нет, о чем же я опять думаю, какой еще ближайший день тебе обещаю икакое другое письмо? Не один тут день понадобится, и не для одного письмаэта работа: она требует книги, а к ней я смогу приступить не раньше - еслитем временем меня не отвлекут и не расстроят другие заботы, - чем моя судьбавернет меня в мое уединение. Только там, больше нигде, я принадлежу себе;там и мое перо принадлежит мне, а сейчас оно на каждом шагу бунтует иотказывает в послушании, ссылаясь на гнетущие меня тревоги: загруженноеработой в мои спокойные времена, оно ищет себе досуга, когда я в заботах, исловно бессовестный и строптивый слуга, использует трудности господина себедля отдыха. Вот доберусь до своих пределов, тотчас впрягу его в тяжкое ярмои в отдельной книге напишу все, что на требуемую тобой тему найду у других ик чему сам приду в своих предположениях. В самом деле, насколько письма кдрузьям у меня выходят играючи среди путевых тревог и в сутолоке дня,настолько для писания книг мне нужны одиночество, покой, сладостный досуг иглубокое, никем не прерываемое безмолвие. Всего доброго. 30 ноября [между 1337 и 1341], в пути
2020-11-19
132
