I 5. Иоанну колонне, кардиналу римской церкви, описание своих странствий

  После Ахена, но омывшись сперва в его подобных Байям теплых водах, -говорят, от них и пошло название города, - я попал в Кельн, расположенный налевом берегу Рейна, славный и местоположением, и рекою, и народом.Поразительно, какая в этой варварской земле человечность, какая красотастроений, какая опрятность жен! Случилось так, что я прибыл туда в канунИоанна Крестителя, и солнце уже клонилось к закату. Сразу же по советудрузей - ибо и там скорей молва, чем мои заслуги создали мне друзей - меня спостоялого двора ведут к реке посмотреть на редкостное зрелище. И необманывают. В самом деле, вдоль всего берега выстроилась сияющая ибесконечная вереница женских фигур. Я поразился: боги праведные, какаякрасота, какая осанка! Тут мог влюбиться всякий, кто пришел бы сюда с ещесвободным сердцем. С небольшого возвышения, где я стоял, легко было видетьвсе происходящее. Скопление было невероятное, но без всякой сутолоки; одназа другой, живо, некоторые опоясавшись пахучими травами, с поднятыми вышелоктей рукавами женщины мыли в потоке ладони и белые руки, о чем-то мягкопереговариваясь неведомой мне речью. Едва ли когда я острее понимал то, очем Цицерон говорит словами старой поговорки: "Оказавшись в среде неведомогоязыка, становишься почти глухонемым". Одно утешение, в благожелательных переводчиках не было недостатка.Среди прочего мне пришлось здесь удивляться и тому, что германское небовзращивает мусические души, и если, как замечает удивленный Ювенал, "Галлиябойкая бриттов судебным речам научила", то есть и другое диво: "Тонкихпоэтов вскормила Германия, школу прошедши". Впрочем, чтобы не впасть взаблуждение с моей легкой руки, знай, что Марона там нет ни одного, Назонов- множество, так что, выходит, верным было предвидение, которое Овидийпоместил в конце "Метаморфоз", твердо веря то ли в благодарность потомства,то ли в собственный талант: действительно, "народные уста" упоенно ивосторженно перечитывают его там, куда простирается покорившая мир "римскаявласть", или, вернее, римское имя. Эти-то спутники служили мне языком иушами, когда надо было что-то услышать или сказать; поэтому, изумленный иничего не понимающий, я спросил одного из них Вергилиевым стихом: "Чтозначит стеченье к потоку? Душам что надобно сим?" - и получил ответ: естьочень древний укоренившийся в простом народе, особенно среди женщин, обычайих племени смывать с себя - все беды на целый год вперед, омываясь в реке вэтот день, после которого должны наступить радость и удача; и это ежегодноеомовение соблюдалось и соблюдается с никогда неслабеющим усердием.Улыбнувшись, я сказал: "О, безмерно счастливые жительницы берегов Рейна,смывающего несчастья! Наши беды никогда не удавалось смыть ни По, ни Тибру.Вы отсылаете свои по Рейну к британцам, мы охотно отправили бы наши кафриканцам или иллирийцам, да, видно, реки у нас ленивей!" Посмеявшись, мынаконец ушли оттуда с наступлением темноты. В последующие несколько дней я кружил с утра до вечера по городу с темиже водителями - упражнение, не лишенное приятности, не столько благодарявсему, что пронеслось перед глазами, сколько благодаря воспоминаниям о нашихпредках, которые в такой дали от родины оставили столь блестящие памятникиримской доблести. Опять-таки прежде всего заставлял о себе вспомнить МаркАгриппа, основатель этой Колонии. Хоть он построил много прекрасного и дома,и за границей, но свою Колонию больше других счел достойной запечатлетьсобственным фамильным именем - несравненный строитель и воин, удостоившийсятого, что Август из всего света выбрал его зятем, мужем не просто дочери, нодочери любимой, единственной, царственной. Видел я мощи тысяч одновременнозамученных святых девственниц и освященную их благородными останками землю,которая, говорят, выталкивает трупы погребенных в ней преступников. ВиделКапитолий, слепок с нашего, разве что вместо совещающегося о мире и войнесената прекрасные юноши и девушки попеременно поют здесь всенощные хваленияБогу в вечном согласии: там - гром колес и оружия под стенания пленных,здесь - покой, радость и игривые голоса; туда вступает с триумфом военный,сюда - мирный вождь. Видел посреди города великолепный, хоть и незавершенный, храм, про который не без основания говорят, что он самыйвысокий в мире. Там я благоговейно созерцал тремя скачками перенесшиеся отВостока до Запада тела царей магов, о которых читаем, что  они некогдапочтили дарами лежавшего в яслях небесного царя. Мне сейчас подумалось вдруг, благой отец, что я и пределы скромностипереступил, и нагромоздил материи больше необходимого; признаю и то идругое, но для меня первый долг - повиноваться твоему повелению. Средимногих поручений, которые ты давал мне в напутствие, главным было сообщитьтебе письменно подробнее, чем я обычно это делаю устно, о землях, куда янаправляюсь, и обо всем, что увижу и услышу; не беречь пера, не  гнаться закраткостью или блеском, не выдергивать вещи покрасочней, но охватывать все;напоследок ты сказал мне словами Цицерона: "Пиши все, что подвернется наязык". Я обещал, что буду, и частыми письмами с дороги, по-моему, исполнилобещанное. Если бы ты велел говорить о возвышенном, я бы попытался; думаю,однако, что назначение письма не выставлять в благородном свете пишущего, аизвещать читающего. Захотим чем-то казаться - покажем себя в своих книгах, вписьмах будем вести обычную беседу.     Продолжаю. Двадцать девятого июня я отправился из Кельна среди такойжары и пыли, что не раз требовал от Вергилия "альпийских снегов и прохладыРейна". Потом в одиночку и, что тебя больше всего удивит, во время военныхдействий пересек Арденнский лес, заранее мне уже известный по свидетельствамразных писателей, однако на вид мрачный и ужасающий. Впрочем, беззаботных,как говорится, Бог хранит. Не буду, однако, второй раз проходить пером путь долгий и только чтопроделанный верхом на коне. Обойдя немало стран, я добрался сегодня доЛиона. Это тоже славная римская колония, немногим старше Кельна. Здесьсливаются две всем известные, текущие в наше море реки, Рона и Арар, которуюместные жители зовут Соной, но о них нечего говорить: соединившись, обеспешат к тебе, одна наподобие понуждающей, другая - понуждаемой; смесившисьводами, они омывают Авиньон, где Римский первосвященник держит сейчас вплену и тебя, и весь род человеческий. Когда я въехал сюда сегодня утром и навстречу мне случайно попался одинтвой домочадец, я набросился на него с тысячью вопросов, как принято увернувшихся из дальних краев; на иные он мне ничего не умел ответить, но опресветлом брате твоем, к которому я больше всего спешил, рассказал, что онбез меня отправился в Рим. Едва я услышал это, жажда расспрашивать и спешитьс возвращением во мне сразу поостыла. Думаю теперь подождать здесь, покажара тоже поостынет - а до сих пор я ее не ощущал - и покой меня освежит - ая только и понял впервые сейчас, когда пишу это, что устал. Вот уж верно,нет усталости тяжелее душевной. Если наскучит дальше путешествовать по суше,Рона послужит мне экипажем. Между тем мне не было в тягость бегло, потомучто гонец торопит, описать тебе все это, чтобы ты знал о моемместопребывании. На братца же твоего, когда-то моего водителя, а теперь -пойми мое горе - предателя, я решил пожаловаться не кому другому, как емусамому; прошу тебя, вели переслать ему мою жалобу как можно скорей. - Будьздоров и помни обо мне, свет - отечества, гордость наша.                                                  Лион, 9 августа [1333]