Ты, вижу, боишься, и не без оснований, что цветущий возраст обманетменя, как случается почти со всеми в молодости. Не обещаю тебе, отец,непоколебимости и стойкости человека, оставившего всякую душевную суету, -это в моем возрасте трудней всего и, пожалуй, зависит больше от божественнойблагодати, чем от человеческого усилия, - но что дух мой не останется вневедении о своем состоянии, на это рассчитывать ты можешь. Поверь мне, и сейчас, в самые, видимо, цветущие годы своей жизни, япостоянно ощущаю, что самым прямым путем движусь к увяданию - да что жтакими вялыми словами говорить о такой стремительной вещи? - не движусь, аспешу, бегу, или, вернее, лечу! "Ибо летят года", - говорит Цицерон; "ивремя жизни нашей есть не что иное, как бег к смерти, - говорит Августин, -где никому не дано ни остановиться на миг, ни двигаться хотя бы чуточкумедленней, но одинаковая сила заставляет всех идти одним и тем же шагом.Причем если чья-то жизнь оказалась короче, она не стала оттого полнее, чем удолго жившего: у обоих равно отнимались равные моменты, и пускай один ушелраньше, другой позже, бег обоих был одинаково спешным, потому что пройтибольший путь не значит идти медленней, и у кого до смерти успевает протечьбольше времени, не менее стремительно движется, а больший путь покрывает".Вот два каких человека, описывая быстротечность смертной жизни, называют ееи полетом, и бегом. А Вергилий сколько раз говорит о стремительности жизни?Впрочем, если бы даже все молчали! Если бы даже не соглашались! Развебегущий и летящий стали бы оттого двигаться медленней? Не думай, будто я все это говорю понаслышке ради красного словца,срывая, как принято среди моих сверстников, цветочки на лугах великихавторов. То, что Сенека называет постыдным для мужа, для нас считаетсянастолько похвальным, что, подумаешь, у юности нет занятия прекрасней! Неспорю, и мне случается срывать цветочки, чтобы при надобностивоспользоваться ими в собрании старших; но, желая прийти к доброй старости сзаслуженной похвалой, считаю нужным относить все слова великих людей к самойжизни, а не к искусству речи. И хотя по привычке, по складу ума, по строюдуши, по свойству возраста я нахожу удовольствие в оттачивании слова, однакоразмышляю ли о чужих прекрасных изречениях, у самого ли иногда рождается чтоблагозвучное, в любом случае я больше думаю о том, чтобы все приносилопользу для жизни и избавляло меня от пороков юности, чем о словесныхукрашениях, среди которых мог бы пороскошествовать юношеский язык. Поистине верх безумия - порываться к тому, чего, может быть, никогда недостигнешь, что немногим дается и по достижении чего бывает мало пользы, ато и множество вреда, пренебрегая тем, что и всем доступно, и более всегополезно, и повредить никогда не может. От великих, чтимых и наученных опытомжизни людей знаем, что красиво говорить доступно немногим, а жить добройжизнью всем, и однако большинство людей к первому льнет, второго избегает;таково свойство человеческой природы - хвататься за сложное и жаднее всеготянуться к тому, что труднее всего достать. Если даже нет веры моему возрасту, свидетелем мне совесть; я читаю недля того, чтобы стать красноречивей или изворотливей, а для того, чтобыстать лучше, и сказанное Аристотелем о нравственной части философии переношуна всю ее; хотя не стану отрицать свою удачу, если мои труды принесут и тоти другой плод. Благодарю тебя, отец, что по-отечески предостерегаешь меня, ипрошу делать это почаще; но все-таки знай, что уже сейчас я началраспознавать, куда иду, перечислять сам с собой опасности пути и понимать,что многие дряхлые старцы прочней меня стоят на земле и держатся крепче.Меня до глубины волнуют и слова уже стареющего государя Домициана: "Нетничего приятней миловидности, ничего недолговечней ее", и вопрос старогоКатона у Туллия: "Кто настолько глуп, чтобы достоверно знать, будь он дажеочень молод, что доживет до вечера?", и юношеское - зато верное, затоглубокое, зато зрелое - двустишие юного еще Вергилия: "Розы, дева, сбирай,пока свежестью дышишь и лаской; помни, однако: твой век неудержимо летит".Я-то помню, и, пусть с полной силой еще не умею, вдумываюсь, как могу, деньото дня стараясь все глубже вдуматься, - не в то, каким кажусь другим, а вто, что я такое сам; чувствую, что и возраст мой, и какая ни есть ладностьтела, и прочее (в чем мне, возможно, кто-то и завидует) дано мне дляиспытания, для упражнения, для труда. Словом, если кратко подытожить, язнаю, что поднимаюсь, чтоб опуститься, расцветаю, чтоб увянуть, мужаю, чтобсостариться, живу, чтоб умереть. Авиньон, 1 мая [1331?]