Скользкая дорожка к просветлению

 

Таковы пять причин, по которым я продолжаю медитировать даже без серьезных надежд на просветление в финале. А можно сказать иначе – я уже просветляюсь, просто воспринимаю просветление как процесс, а не как состояние. Так же я воспринимаю и освобождение от дуккхи. Цель игры – не достичь Освобождения или Просветления с большой буквы в какой-то далекий день, а стать чуть более свободным и просветленным в самое ближайшее время. Сегодня, например! Или, если не получится, то завтра. Или послезавтра.

Или когда угодно. Главное – добиться чистого прогресса со временем, пусть даже время от времени неизбежно будет происходить откат назад.

Думая о просветлении и свободе таким образом, мы понимаем, насколько тонкие отношения могут быть между истиной и свободной. Существует очень распространенная концепция, описывающая эти отношения: истина, будто вспышка, снисходит на вас, и бац! – вы уже свободны. Звучит здорово! И сколько времени можно сэкономить! Но я не думаю, что подобное случается так уж часто. Порой все происходит иначе: освобождение позволяет вам увидеть истину. Помните, что позволило мне услышать истину в гудении холодильника или увидеть ее в моей переписке по электронной почте? Спокойствие разума, не цепляющегося за тревогу, гнев или любой другой сильный источник дуккхи.

Возможно, лучше всего будет сказать, что просветление и освобождение способствуют друг другу: чем больше вы делаете для того, чтобы освободиться от страданий, тем более ясно вы видите; чем более ясно вы видите, тем легче вам делать то, что поможет освободиться от страданий. А значит, видеть еще более ясно. Ну и так далее.

Допустим, вы начинаете с простой медитативной практики, больше направленной на помощь самому себе, нежели на постижение духовных истин: двадцать минут медитации осознанности в день, чтобы снизить уровень стресса. Предположим, что все работает как надо и стресс действительно уменьшается. Быть свободным – или более свободным – от стресса уже по определению освобождение, даже если вы об этом так не думаете. А еще это в какой-то степени просветление. В конце концов, если вы не находитесь в стрессе, вы в значительно меньшей степени склонны считать кого-то придурком, если он долго возился с кредиткой на кассе, а вы стоите за ним и опаздываете. Крошечный шажочек в сторону прогресса – видеть чуть меньше «сущности придурка» в человеке, делающем то, что и вы сами когда-то делали, – ведет вас в сторону просветления. А эта малая доля просветления может подтолкнуть вас к новым крупицам освобождения. Они же в свою очередь направят дальше по пути просветления. Если вы станете видеть в людях меньше подобной сущности и тратить меньше времени на бессмысленную злость, то в будущем, возможно, стресса в вашей жизни будет меньше. И возможно, этот эффект будет таким приятным и таким освобождающим, что вы решите медитировать не двадцать, а двадцать пять минут каждый день. И это приведет к еще большему освобождению от стресса, а значит – к более ясному взгляду на других людей. Так что теперь вы будете терпимы не только к тем, кто долго возится с кредиткой, но и к тем, кто роняет ее, пытаясь расплатиться. Поздравляю!

Ваши сеансы медитации не должны быть такими уж длинными, пока не станет очевидным, что избавление от стресса – это куда интереснее, чем звучит. Вы не просто будете чувствовать себя более расслабленно после медитации; вы будете наблюдать за своей тревогой, страхом, или ненавистью, или любым другим чувством столь осознанно, что в какой-то момент перестанете воспринимать их как часть себя.

Обратите внимание, насколько глубок этот опыт. Или насколько он углубляется со временем. Видеть чуть меньше «придурочной сущности» в парне, который возился со своей кредиткой, – это, пусть самое крошечное, но переживание пустоты. А наблюдать за своей тревогой или страхом, не считая их больше частью себя, – это маленький опыт бессамости. Две эти идеи, пустоты и бессамости, самые безумные и самые загадочные, лежат в основе всей буддистской философии. А вы, каждый день медитируя понемножку, для того чтобы избавиться от стресса, на самом деле приближаетесь к постижению их обеих.

Только не подумайте, будто все совсем просто. Пусть постепенное просветление и постепенное освобождение друг другу способствуют, это не значит, что они поддерживают сами себя. Существуют препятствия, которые могут вас расстраивать, а саму медитацию делать болезненной. Хорошие новости – эта боль приведет вас к победе, если вы не утонете в тревоге и тоске, а напротив, будете осознанно их наблюдать, если вы не сдадитесь однажды утром, когда будете медитировать и ощутите жуткую скуку, а напротив, начнете ее рассматривать. А это, как ни странно, может быть куда сложнее, чем осознанно наблюдать за тревогой или грустью. Никогда не забуду слова Нараян на моем первом ретрите: «Скука может быть интересной». Это правда, но для того, чтобы осознать такой факт, нужно провести множество часов, принимая другую истину – скука может быть чрезвычайно скучна! – и продолжая упорно двигаться вперед.

Возможно, главным препятствием для продолжительной и успешной медитации является, к сожалению, нехватка времени. Если у вас много обязательств – работа, дети, учеба, что-то еще, – вы не можете выделить много времени на ежедневные медитации. А по моему опыту, разница между тридцатью и пятьюдесятью минутами весьма значительная. Как говорят опытные люди, с которыми я беседовал, разница между тридцатью минутами и полутора часами и вовсе огромная. Но, даже если вы остаетесь в пределах двадцати минут, ваша практика может быть глубокой, особенно если не забывать о простом уроке из буддистской медитативной философии: крошечные моменты истины, которые вы переживаете каждый день – или хотя бы в хорошие дни, – складываются в большую истин у, истину о природе реальности и об искажениях, даже заблуждениях, вложенных в нас восприятием по умолчанию. Конечно, было бы здорово достичь просветления и провести всю жизнь с этим ощущением безграничной истинности. Но даже если вы не можете, даже если вам приходится работать над тем, чтобы периодически целенаправленно доводить истину до своего разума, – она может в итоге стать вашим проводником.

 

Ясность спасет мир

 

В общем, вот что я говорю, когда люди, которые не медитируют, спрашивают меня, зачем им это. Я много говорю о крошечных моментах истины и о том, как они важны для того, чтобы сделать кого-то более счастливым и хорошим человеком. Но это, в общем-то, не та причина, по которой, как я надеюсь, больше людей станет медитировать. Написать эту книгу меня побудили не крошечные всплески истины в жизни восприимчивых читателей и даже не «истина-проводник», к которой они ведут. Взяться за эту книгу меня побудила идея момента истины – в единственном числе.

Словари определяют момент истины как «положение, когда достигнута полная ясность в разрешении какого-либо вопроса, запутанной ситуации». Не думаю, что это звучит слишком громко для проблемы планетарного масштаба, о которой я говорил в предыдущей главе, – проблемы этнических, религиозных, национальных и идеологических конфликтов, которые подпитывают сами себя, тем самым создавая растущую воронку ненависти, грозящую настоящей катастрофой.

Если я скажу, что медитация может спасти мир, – вы сочтете меня безнадежно наивным и спишете со счетов. Поэтому позвольте пояснить, что идея не в том, чтобы создать всеохватную мировую волну любви-доброты. То есть это было бы здорово, но я не уверен, что нечто подобное возможно в ближайшем будущем, да я и не думаю, что спасение мира требует именно такого подхода.

Я думаю, что спасения мира можно достигнуть через культивацию спокойного, чистого разума и мудрости, которую он дает. Подобный разум может удержать нас от слишком сильной реакции на угрозы, а значит, от того, чтобы подпитывать порочный круг возрастающего конфликта. Спокойный, чистый разум позволяет трезво оценивать источник угрозы – и, например, понимать, что подталкивает людей к насилию, а что – удерживает их от подобного поведения. Мы не то чтобы должны любить своих врагов: мы обязаны видеть их ясно.

И один из уроков как буддистской философии, так и современной психологии заключается в том, что ясное видение включает в себя постепенное избавление от страха и ненависти, а также преодоление гораздо более тонких искажений восприятия и познания, зачастую спрятанных в почти незаметных чувствах.

Такая ясность видения не должна вдруг внезапно озарить весь мир. Даже изолированные очаги мудрости и невозмутимости могут сыграть свою роль и подготовить почву для дальнейшего их распространения. Что касается глобального прогресса на пути к просветлению, то, как и личный прогресс, он может быть постепенным и благодаря неуклонному следованию самому пути в конечном итоге поддерживать сам себя.

Тем не менее мне кажется, что прогресс будет охватывать все больше людей. На самом деле я думаю, что в долгосрочной перспективе должна произойти революция в человеческом сознании. Я не уверен, как именно ее называть, возможно Метакогнитивной Революцией, раз уж она будет включать в себя шаг назад для более глубокого осознания того, как работает наш разум. Но на мой взгляд, название должно звучать достаточно драматично, чтобы будущие историки могли использовать его как ярлык для подобного преображения. Конечно, если в будущем будут историки: если их не будет, значит, общество так и не преобразилось!

В самом начале этой книги я назначил себя лабораторной крысой. Я сказал, что если уж такой человек, как я, смог получить пользу от медитации, то почти любой сможет. Особенно если учесть, что я совершенно не приспособлен к концентрации и спокойствию. Ну что ж, кто угодно может получить от медитации что-то полезное.

Но это еще не все. Вопрос, который я задал первоначально, заключался не только в том, смогу ли я получить достаточно пользы от медитации, чтобы каждый день к ней возвращаться, или даже не в том, смогу ли я в какой-то степени прояснить свое повседневное нравственное видение. Я также задавался вопросом о том, смогу ли я ответить на конкретный нравственный вызов, который во многом мотивировал меня написать эту книгу: преодоление или по крайней мере разрушение племенной психологии. Как я уже отмечал, в этом плане я особенно ценный материал, потому что (со всем должным смирением) весьма усложняю поставленную задачу.

Достаточно странно, что во мне самом так сильна племенная психология. У меня нет самых сильных и опасных ее проявлений: этнических, религиозных или национальных. Возможно, поэтому я трачу так много эмоциональной энергии на племенные границы, определенные мнениями: почему я так сильно идентифицирую себя с людьми, которые со мной соглашаются, и могу очень нелестно пройтись по тем, кто не согласен со мной? И все усиливается в два или три раза, когда наши разногласия касаются идеологии или политики, которая должна или не должна претворяться в жизнь.

И смех, и грех: ничто так сильно не вызывает во мне племенную враждебность, как люди, которые поддерживают политику, на мой взгляд, исповедующую племенную враждебность. Например, я считаю, что большинство американских военных операций в последние годы были ошибочными и явились примером чрезмерно сильной реакции на угрозы. Люди, которые поддерживают эти решения, страшно меня бесят. И я хочу, чтобы они продолжали бесить меня. Не хотелось бы мне так долго идти к нирване, чтобы в конечном итоге лишиться своего боевого духа. Если полное просветление означает, что ты перестаешь выносить ценностные суждения и настаивать на переменах, значит, это не для меня[30]. Но поверьте мне на слово: по крайней мере мне такая степень просветления точно не грозит. Вопрос заключается в том, смогу ли я пройти по этому пути достаточно далеко для того, чтобы вести свою идеологическую борьбу с подобными людьми со всей мудростью, а значит, смотреть на них более объективно и в определенном смысле более великодушно, чем я привык. Ответ следующий: я думаю, что медитация как минимум помогла мне приблизиться к достижению этой цели. Но это все еще тяжело. Когда я призываю людей к Метакогнитивной Революции путем преодоления собственных предубеждений, поддерживающих трайбализм, я не могу привести себя в качестве одного из самых убедительных примеров для подражания.

Еще я не утверждаю, что у меня есть пошаговый план революции. Я говорю более абстрактно: было бы по меньшей мере трагично после миллиардов лет напряженных усилий со стороны органической жизни, усилий, которые привели нас к моменту возможного создания глобального разумного сообщества, позволить искажениям восприятия, заложенным в нас природой, все испортить. Еще более трагичным подобный исход был бы в свете того, что наукой уже подтверждено существование таких искажений, и у нас есть способы их исправления, включая медитативную практику и не только ее.

Вот к чему я веду: в нас есть все средства для того, чтобы спасти планету.

 

К слову о спасении

 

Так вот, о спасении. В своих догадках о том, почему я плакал на медитационном ретрите, я не упоминал одну, возможно, важную вещь: меня воспитывали в религиозной традиции южного баптизма. В подростковом возрасте я стал отдаляться от церкви; началось это после того, как я сопоставил взгляды на происхождение человека, отраженные в теории естественного отбора и в Книге Бытия. Я никогда не испытывал отчаянного желания заменить чем-то мою христианскую веру, но, подозреваю, ее потеря оставила внутри меня некий вакуум, который, возможно, и стал причиной интереса к разного рода духовным вопросам. Той летней ночью в Барре я, возможно, не просто ощутил себя так, словно поднялся на вершину горы. Возможно, я карабкался на эту вершину с юности, с тех пор, как оставил свое родное духовное племя. В любом случае не будет преувеличением сказать, что в ту ночь я испытал чувство спасения, возможно, столь же мощное, как чувство, побудившее меня в девять или десять лет выйти к церковному алтарю и принять Иисуса Христа как своего спасителя.

Мой уход из христианства не был столь горьким, каким мог бы. Я никогда не чувствовал, чтобы вера нанесла мне какой-либо вред. Если подумать, то взросление «под присмотром» бдительного и строгого Господа, возможно, может объяснить мое острое и порой болезненное внимание к собственным недостаткам. Возможно, некое остаточное ощущение греховности привело меня к том у, чтобы начать исследовать буддистскую медитацию. Может быть, именно в нем кроется причина ощущения спасения той летней ночью. Это было бы разумным объяснением: и буддизм, и христианство исповедуют, что при рождении мы наследуем своего рода нравственное заблуждение, избавление от которого входит в обязательные условия дальнейшей игры.

Так или иначе, я никогда не считал годы, прожитые в христианской вере, потраченными на грубое и авторитарное промывание мозгов. Я все еще люблю баптистские псалмы, особенно «Таков, как есть», который часто исполняют в конце службы, приглашая к причастию. Посыл этой песни очень прост: даже если ты далек от совершенства, ты все равно заслуживаешь спасения.

Мое самое живое воспоминание о воскресной школе очень хорошее: как мы поем «Иисус всех детишек любит, красных и желтых, черных и белых, все они в его глазах прелестны, Иисус всех детишек любит». Может быть, я очень избирательно помню христианские постулаты, но переход от Иисуса к Будде в чем-то кажется мне достаточно естественным. «Общество медитации прозрения», где мой разум впервые предстал передо мной той летней ночью, только усилило ощущение преемственности.

Перед тем как здание из красного кирпича, в котором «Общество» располагается сегодня, приобрели Голдстейн, Зальцберг и Корнфилд, в нем был новициат – школа католических священников. По обе стороны коридора, ведущего от гардероба к комнате медитаций, есть витражи с изображениями Иисуса: на одном Тайная Вечеря, а на другом Христос сосредоточенно молится, скорее всего, незадолго до распятия. Каждый раз, когда я иду в комнату для медитаций, а я делал это уже тысячу раз, то смотрю на эти изображения Иисуса. Они практически всегда воодушевляют меня. Что неудивительно, ведь Иисус говорил о том, что наше восприятие мира искажено и что нам следует сначала самим научиться видеть ясно, а затем уже жаловаться на других людей. «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?»[106]. Аминь.

Я не называю себя буддистом, потому что в традиционном буддизме множество граней – как веры, так и окружающих ее ритуалов, – которые я не воспринимаю. Я не верю в реинкарнацию или карму, я не преклоняюсь перед статуей Будды, входя в комнату для медитаций, и уж тем более не молюсь ему или любым другим буддистским божествам. Назвать себя буддистом, мне кажется, было бы в моих обстоятельствах неуважением по отношению к множеству буддистов в Азии и по всему миру, которые унаследовали и поддерживают богатые и красивые религиозные традиции.

Однако, с учетом моей личной истории, все же будет справедливым спросить, является ли моя собственная приверженность медитации с учетом философского подтекста своего рода религией? Является ли буддизм для меня тем, чем для моих родителей было христианство, пусть я и оставил в стороне его сверхъестественные постулаты, да и весьма избирательно принял натуралистические?

 

«Светский» буддизм: религия или нет?

 

Ответить на этот вопрос мы могли бы попросить человека вроде Уильяма Джеймса, который более чем сто лет назад в книге «Многообразие религиозного опыта» попытался найти общие точки во всех видах религиозного опыта, будь то западные или восточные практики. Джеймс утверждал, что в самом широком смысле религию можно воспринимать как «веру в существование невидимого порядка вещей и в то, что наше высшее благо состоит в гармоническом приспособлении к нему нашего существа»[107].

Даже натуралистический, «светский» буддизм, на мой взгляд, несет в себе некий «невидимый порядок». По мере просветления обнаруживается, что в основе, казалось бы, разрозненной реальности лежит преемственность и целая сеть взаимосвязей. Кто-то называет такое положение дел пустотой, кто-то – единством, но все согласны, что в итоге реальность выглядит куда более связной, чем до того, как они смогли увидеть полную картину.

И то, что Джеймс назвал нашим «высшим благом», действительно берет свое начало в гармоничном приспособлении к обычно невидимому порядку, независимо от того, в чем, на ваш взгляд, заключается высшее благо: в счастье или в нравственности. Конечно, это следование порядку, подстройка самих себя под него означает, что мы начинаем ставить себя не так высоко относительно остального мира – по крайней мере ниже, чем прежде. Действительно, частью этого «невидимого порядка» является размытость собственных границ и определенное растворение личности, ведь мы начинаем иначе воспринимать преемственность того, что внутри нас, и того, что снаружи.

Есть в буддистском учении и другой тип невидимого порядка. Помните, один из основных постулатов буддизма заключается в том, что видеть метафизическую истину – видеть, как все обстоит на самом деле, снаружи и внутри, а значит, видеть преемственность между двумя этими областями, – в определенном смысле означает видеть нравственную истину и равенство нашего благополучия и благополучия других. Другими словами, существует своего рода структурная параллель между метафизической и нравственной истинами. И это – тоже определенный порядок, который остается невидимым для нас, пока мы не совершаем практики, через которые он проявляется.

Нам не стоит воспринимать такой невидимый порядок как должное. Представьте себе Вселенную, в которой нет такой параллели: Вселенную, где видение метафизической истины никак не влияет на ваше отношение к окружающим или даже подталкивает вас к том у, чтобы относиться к ним хуже. Но по буддизму – даже по западной, более светской его версии, которая обычно считается недостаточно религиозной, – мы живем во Вселенной, где метафизическая истина помогает видеть нравственную истину. Это единство лежит в основе просветления.

Но не стоит забывать и о нашем собственном благополучии. Счастье – уничтожение или хотя бы уменьшение страданий, неудовлетворенности, дуккха – часто совпадает с видением метафизической истины и соответствующим ему восприятием истины нравственной. Вот вам третья параллель в нашей Вселенной, которой могло бы и не быть.

Только подумайте, как было бы здорово, если бы мир был устроен столь замечательным образом: путь, на который вы встаете, чтобы освободиться от страданий, позволяет вам, при определенном усердии, не только обрести счастье, но и ясно увидеть как метафизическую, так и нравственную истину. А буддисты утверждают, что именно так мир и устроен, и тому есть существенные доказательства.

В буддистском учении подобная тройная параллель – метафизической истины, нравственной истины и счастья – воплощается в весьма содержательном слове, лежащем в основе всех буддистских практик: дхарма. Чаще всего дхарма переводится как «учение Будды». В общем-то, это верно, однако само слово также обозначает ключевые истины, проповедуемые буддистским учением. Таким образом, дхарма – это реальность, лежащая за пределами наших заблуждений и, если уж на то пошло, то, из этих заблуждений рождаются наши страдания, – и то, как все это вместе влияет на наше поведение. Другими словами, дхарма одновременно вмещает в себя истину о том, как устроен этот мир, и истину о том, как вести себя в свете такого мироустройства. Описание и предписание. Истина и путь к ней.

И поскольку Будда предписывает не только освобождение от страданий, но и правильное поведение, у слова «дхарма» есть и особое нравственное толкование. Действительно, дхарму можно воспринимать и как некий естественный закон, который соблюдается Вселенной, и как нравственный, который мы сами стремимся соблюдать.

Само использование одного и того же слова для обозначения всего этого является свидетельством порядка, который по буддизму обычно скрыт от нас, но может стать более явным, если мы, как сказал бы Джеймс, попытаемся к нему приспособиться.

Звучит слишком абстрактно и философски, да? Что ж, попробую выразить все вышесказанное более приземленно, как ответ на распространенный вопрос о том, сделает ли медитация вас счастливее и если сделает, то насколько. В моем случае – а я, как вы помните, тот еще фрукт – ответ однозначно «да», медитация сделала меня немного счастливее. И это (счастье, особенно мое собственно е) хорошо. В то же время чаще всего, доказывая людям, что им стоит начать медитировать, я говорю не о количестве, а о качестве счастья. Мое сегодняшнее счастье включает в себя более истинное восприятие мира, чем то, что я считал счастьем прежде. И преумножение счастья, в основе которого лежит истина, на мой взгляд, куда лучше, чем счастье иллюзорное. Не только потом у, что все, основанное на истине, как-то надежнее, но и потому, что, действуя в соответствии с этой истиной, я смогу сделать счастливее еще и окружающих меня людей.

Вот почему с моей точки зрения любое преумножение счастья, вызванное медитацией осознанности, стоит того, чтобы идти к нему: потому что это преумножение истинного счастья. Это счастье основывается на ясности: на более четком видении мира, других людей, самого себя и на приближении к нравственной истине. Это удачное сочетание счастья, истины и благостности, вместе составляющих дхарму, позволяет даже натуралистическому буддизму вписываться в концепцию религии по Уильяму Джеймсу.

И если окажется, что в этом сочетании есть еще один элемент, а именно – если люди станут больше думать о дхарме и это поможет спасти планету, – что ж, тоже неплохо.

 

Истина и красота

 

Однажды в середине декабря 2012 года на медитационном ретрите я занимался медитацией при ходьбе, идя по улице. В какой-то момент я посмотрел на горизонт и заметил, что солнце село. По небу растеклись розовые и фиолетовые отблески, обрамленные голыми ветвями деревьев. Я и так был уже несколько подавлен, потому что обдумывал какую-то личную проблему, и тогда ощутил прилив меланхолии, как это часто бывает со мной в зимние сумерки. А потом – поскольку я был на ретрите и провел уже много времени, наблюдая за своими ежедневными чувствами, – я сразу же практически рефлекторно стал рассматривать охватившее меня ощущение. И чувство меланхолии потеряло власть надо мной. Оно не исчезло мгновенно, но стало напоминать некие физические волны, не плохие и не хорошие, проходящие сквозь мое тело.

Как только меланхолия перестала влиять на меня, я увидел линию горизонта совершенно иначе: вид стал очень красивым. Превратился из отражения грусти в источник удовольствия и восхищения.

Подобная красота – и вся та красота, которую я стал воспринимать более глубоко в результате медитации, – нечто, не совсем мне понятное. В том плане, что, если медитация дает нам возможность дистанцироваться от своих чувств и уменьшить их влияние на наше поведение, разве это не должно в равной степени относиться к приятным и неприятным чувствам? Разве мы не должны оставаться более-менее спокойными, то есть не чувствовать практически ничего? На самом деле есть ощущение, что работает все несколько иначе – некоторые чувства, напротив, усиливаются. В первую очередь ощущение красоты.

Порой я думаю, что возросшая чувствительность к красоте является причиной того, что пустота в буддистском смысле начинает забавным образом влиять на нашу нравственность. Когда мы перестаем видеть в людях скрытую сущность, когда наше восприятие окружающих освобождается от суждений о том, плохие они или хорошие, мы, по идее, должны испытывать к ним меньше чувств, включая и сострадание. Но если мы привыкаем считать, что все вокруг, включая людей, прекрасно, то постепенно этот настрой может переродиться в заботу об их благополучии. По крайней мере так гласит одна из теорий о том, почему медитация повышает склонность к состраданию.

В любом случае я не устаю удивляться том у, как созерцательная практика естественным образом ведет к укреплению чувства прекрасного. Думаю, одно из объяснений заключается в том, что мы, не задумываясь, используем осознанность, чтобы фильтровать наши чувства, и прилагаем больше усилий к том у, чтобы отдалиться от неприятных, нежели приблизиться к приятным. Таким, как, например, эстетическое наслаждение. Но, как бы то ни было, чувство прекрасного в целом более похоже на естественно-расслабленное состояние мозга после того, как исчезает постоянная забота о себе ненаглядном.

Меня так и тянет процитировать знаменитые строки Джона Китса: «В прекрасном – правда, в правде – красота». Возможно, когда мы начинаем видеть мир более ясно, более истинно, то обретаем способность наслаждаться как степенью своего освобождения, так и более направленным, более продолжительными восприятием реальной красоты окружающего мира. С другой стороны, идея, что мир обладает некоей реальной, внутренне присущей ему красотой, не очень хорошо согласуется с буддистским постулатом о том, что мы приписываем миру несуществующий смысл. И уж точно не согласуется эта идея с эволюционной психологией, постулирующей, что наш мозг в силу своего устройства заставляет нас испытывать те или иные чувства при восприятии внешних явлений, опираясь только на то, насколько эти явления нам полезны либо вредны.

А возможно, ощущение единства со Вселенной – это естественное, изначальное состояние нашего сознания, и когда сознание не пытается управлять своим «я», по определению искажающим восприятие, то возвращается в это состояние. Но мы начинаем уходить от психологии и погружаемся в философские рассуждения о том, что такое сознание. И мой ответ на подобный вопрос звучит примерно так: понятия не имею.

Мир, в котором мы родились, неидеален. В этом мире, как говорил Будда, мы, воспринимая мир обычным образом и существуя обычным образом, не только страдаем сами, но и несем страдания другим. И этот мир, как мы теперь знаем, с самого начала задумывался именно таким: с учетом того, что жизнь на этой планете создана естественным отбором. Однако в то же время в этом же самом мире метафизическая и нравственная истина и счастье могут идти рука об руку. И чем лучше вы будете понимать, как близки эти три понятия, тем прекраснее будет становиться мир в ваших глазах. А если так, то невидимый порядок – который, похоже, лежит в основе этого мира, причем на куда более глубоком уровне, чем естественный отбор, – заслуживает самого искреннего восхищения. И я с каждым днем все больше благодарен миру за то, что он таков, каков есть.

 

 

Приложение

 

Список буддистских истин

 

Когда я писал эту книгу, то заглавия «Почему истина в буддизме»[108] еще не придумал. Но как только я напечатал последние строки, то понял, что текст содержит в себе множество доказательств подлинности того, что я считаю главными идеями буддизма или по крайней мере его «натуралистической», «западной» ветви. Тогда я и написал это название, пусть – по вполне очевидным причинам – и не без некоторого трепета.

Чтобы убедить себя в том, что название действительно подходит, я стал записывать конкретные буддистские идеи, подтверждением справедливости которых служит эта книга. А потом решил, что, возможно, подобный список будет полезен и для читателей. Так что ниже вы найдете такое вот резюме всей книги с указанием соответствующих глав.

Не все перечисленные мной «истины» входят в буддистскую доктрину. Кое-какие из них – скорее выводы, сделанные на основе буддистской мысли. Но готов утверждать, что все они находят достаточное подтверждение в современной науке, включая неврологию и психологию, особенно психологию эволюционную, которая изучает, как естественный отбор сформировал человеческое сознание.

И кстати, о достаточном подтверждении со стороны современной науки: важно понимать, что большего наука предложить нам не может. Не существует естественнонаучных теорий, истинность которых была бы доказана так же, как доказана истинность математических теорем. Некоторые теории на сегодняшний день в практических целях вполне могут считаться доказанными, настолько они убедительны. Например, я уверен, что вероятность истинности теории естественного отбора существенно выше 99,99 процентов, – и для меня этого вполне достаточно. Но есть и теории, в которых мы уверены меньше, однако в своей области они максимально близки к истине.

Я веду к том у, что, когда мы просто говорим об «истинности» научной теории, мы, строго говоря, подразумеваем, что существуют свидетельства в ее пользу, у которых пока что нет серьезного опровержения. Именно этот смысл я закладывал в название книги, говоря об «истинности» буддистских идей.

Эти идеи подкрепляются иногда подавляющим числом подтверждений, иногда – достаточным из существующих свидетельств. В книге я старался примерно показать разницу между тем, как подтверждаются те или иные буддистские идеи. При этом я уверен, что суть оценки буддизмом человеческого состояния – взгляд на то, почему люди страдают и заставляют страдать других, и, в более широком смысле, на то, как устроен человеческий разум и как сами люди могут на это повлиять, – позволяет говорить о справедливости названия моей книги.

Ну что ж, без лишних слов перейду наконец к некоторым буддистским «истинам».

1. Люди не всегда видят мир ясно, и это приводит к страданиям – как их собственным, так и других людей.  Ошибочное видение, которое обходится нам довольно дорого, может принимать самые разные формы, описанные в буддистских текстах. Например, такие, как в пункте 2.

2. Люди, как правило, ожидают большего удовлетворения от достижения цели, чем получают на самом деле.  Это заблуждение и вытекающее из него неутолимое стремление к удовлетворению полезны с точки зрения естественного отбора (см. главу 1), но совсем не похожи на рецепт счастливой жизни.

3. В жизни обычного человека постоянно присутствует дуккха.  Это не вполне очевидно, если использовать наиболее распространенный перевод этого термина – «страдание». Однако если вспомнить, что на самом деле в понятие «дуккха» входит и неудовлетворенность, справедливость этого утверждения становится куда яснее. Люди и другие живые организмы под действием естественного отбора сформировались таким образом, чтобы, реагируя на окружающий мир, делать свою жизнь лучше – с точки зрения естественного отбора, конечно. Это значит, что все живое на определенном уровне мышления практически постоянно ищет причины быть несчастным и неудовлетворенным. А когда мы неудовлетворены, мы по определению страдаем от этого. И значит, дуккха как страдание – неотъемлемая часть жизни (см. главы 1 и 3).

4. Источником страдания-дуккхи, как сказано в Четырех благородных истинах, является танха. Переводят этот термин обычно как «жажда», «желание» или «страстное стремление», и с точки зрения эволюции существование танхи вполне оправдано. Танха – то, что встроил в животных естественный отбор, чтобы они никогда подолгу не чувствовали себя удовлетворенными (см. главу 1).

Видение источника страданий в танхе становится еще более оправданным, если трактовать этот термин шире, включив в него не только желание и стремление к чему-либо приятному, но не менее настоятельную потребность избегать чего-либо неприятного (см. главу 13). Очевидно, что, если отбросить страдание, вызванное чувством отторжения или отвращения, нежелания чего-то, страданий в целом станет значительно меньше.

5. Нам не обязательно оставаться рабами двух базовых чувств, лежащих в основе дуккхи, двух сторон танхи – привязчивого влечения и отвращения. Медитационные практики, такие как медитация осознанности, могут ослабить их хватку. Люди не пришли к единому выводу о том, возможно ли достижение полного и длительного освобождения (то есть нирваны в ее классическом понимании), но медитация уже изменила к лучшему множество жизней. Важно помнить, что освобождение от гнета привязанности и отвращения не означает исчезновение чувств в принципе; скорее, речь о том, чтобы построить с ними иные отношения и обрести способность выбирать, каким именно чувствам стоит поддаваться, а каким – нет. В обновленных отношениях на первый план могут выйти такие чувства, как сострадание, чувство прекрасного и интерес (см. главы 2, 5, 8, 10, 13 и 16).

6. Наше интуитивное представление о своей «личности», собственном «я», – это, мягко говоря, сплошное заблуждение.  Человеку свойственно принимать любые испытываемые им чувства и мысли как «свои», как часть себя, когда на самом деле все зависит от нас. Осознав, что мы сами можем выбирать, с какими чувствами себя идентифицировать, какие ощущения воспринимать как свои составляющие, и, научившись, через медитацию, не реагировать на чувства рефлекторно, можно значительно преуменьшить собственные страдания – а порой и страдания окружающих. Понимание причин, по которым разнообразные чувства встроены в человеческий разум естественным отбором (см. главу 3), помогает осознать, что вовсе необязательно безоговорочно принимать все свои чувства и научиться выбирать, каким именно ощущениям доверить «управление» собой. Чтобы испытать подобное освобождение, достаточно следовать чисто прагматическому восприятию знаменитой буддистской идеи «бессамости», а именно – достаточно правдоподобной интерпретации основополагающего текста о бессамости, второй проповеди Будды после его просветления (см. главу 5).

7. Согласно более широкой и распространенной трактовке второй проповеди Будды, «я» просто не существует.  Такая интерпретация в том или ином виде представлена в разных буддистских текстах. Идея о том, что в нашем разуме нет «управляющего», нет никакого «я», от которого исходят мысли и поступки, во многом подтверждается современной психологией, собравшей немало доказательств, что сознательное «я» отвечает за н