Авторские ссылки – в конце каждой главы

Оглавление

Введени e

Не так давно один из моих клиентов, с которым я встречался несколько лет, спросил меня: «Если я задам вам прямой вопрос, вы мне дадите прямой ответ?» После того как мы перестали дружно смеяться, он добавил: «Пожалуйста, не говорите что-то вроде: «Это зависит от того, какой вопрос», просто доверьтесь мне, хорошо?»

Я решил, что, пожалуй, могу это сделать, и сказал: «Спрашивайте».

«Вы начали писать следующую книгу?» – поинтересовался он.

Я улыбнулся. «Да», – признался я. «Что помогло вам догадаться об этом?»

Он ответил: «Одна вещь. Вы одеваетесь еще более небрежно, чем обычно. Ваши волосы стали длиннее и растрепаннее, чем когда-либо. И...» – он сделал паузу.

«И...?» – подбодрил я его.

«И ваши вопросы и комментарии кажутся гораздо более вызывающими, чем обычно. Вы стали, действительно, толковым».

«Вас это беспокоит?»...

«Нет, вовсе нет!» – заявил он. «Разве что, это заставляет меня желать, чтобы вы писали почаще!»

«Даже если у меня нет ничего настолько нового или интересного, чтобы об этом говорить?»

«А разве существует, – удивился он, – что-либо новое или интересное, что можно было бы сказать о психотерапии?»

«Именно об этом я спрашиваю себя каждый раз, когда сажусь писать эту свою новую книгу», – ухмыльнулся я.

«Об этом не беспокойтесь, – утешил меня мой клиент. – Терапия просто есть, не так ли? Сегодня она везде, во всем и во всех. Ничто не имеет смысла, если это не стало предметом для терапии».

«Спасибо», – сказал я.

После того как он ушел, я сел и задумался об этом обрывке нашего разговора. Почему-то мои мысли оказались увлечены «потоком свободных размышлений», который, в конечном итоге, остановился на осознании того, сколь быстро новые модные словечки, появившиеся под влиянием психотерапии, такие как, например, синдром опустевшего гнезда, усваиваются в повседневной речи, становясь самым последним в неуклонно растущей цепи психических страхов, с которыми большинство людей должны встретиться лицом к лицу и с которыми им следует научиться жить – преимущественно при содействии избыточного количества интервью со знаменитостями, посвященных этой проблеме, и полок, заполненных руководствами по «самопомощи», написанными самозваными экспертами и гуру. Я спросил себя, является ли этот синдром, как и столь многие другие, обозначением и выражением некоторого давно ощущаемого, хоть прежде и «не зафиксированного», родительского переживания, или же дезориентирующие и дестабилизирующие ро­дительские переживания, связанные с этим термином, начали появляться как следствия его изобретения.

Эти раздумья снова привели меня к моему клиенту; не только к его утверждению о всепроникающем влиянии психотерапии, но и, что более интересно, к осознанию того, что и сам его метод предположения и вопросительной формы высказывания был выражением методологии, осведомленной о психотерапевтических подходах. К этому моменту я решил, что он был прав в своем суждении. Затем я спросил себя: «И если это так, тогда...»

Темы, которые обсуждаются в этой книге, сосредоточены на некоторых размышлениях, последовавших за выше упомянутым незаконченным предложением. Они связаны с вопросами и проблемами, которые занимали меня на протяжении ряда лет, и которые объединены между собой той психотерапевтической «линзой», сквозь которую они воспринимались и исследовались.

При написании этого текста моя главная цель заключалась в представлении читателям того, что, как я надеялся, бросит достойный вызов ряду глубоко укоренившихся и не меняющихся со временем установок и предположений, типичной чертой которых было то, что поначалу они были провозглашены психотерапевтами, а впоследствии пропитали собой общественное сознание и мнение. Заодно с критикой, я попытался также предложить новые формулировки, которые, возможно, окажутся более подходящими для исследуемых проблем. Эта книга фокусируется на двух широких сферах вопросов.

Первая из них критически исследует некоторые фундаментальные основополагающие принципы теории и практики современной психотерапии. В главе 1 ставится тревожащий вопрос: «Что случилось с психотерапией?» и, я надеюсь, дается такой же тревожащий ответ. Глава 2 рассматривает один раздражающий вопрос, относительно которого психотерапевты делятся на тех, кто «за», и тех (более типичных представителей), кто «против» всякого рода личного разоблачения терапевта в процессе психотерапии. В главе 4 сделана попытка представить законную альтернативу гипотезе бессозна- С.4.

тельного как отдельной и особой психической системе. Последняя глава бросает вызов привязанности психотерапевтов к особому типу «профессионализма», примером которого служат определенного рода отношения между терапевтом и клиентом, на которые этот «профессионализм» опирается и которые он развивает.

Второй фокус этой книги посвящен исследованию того, каким образом психотерапевтические идеи в целом, и психоаналитические подходы в частности, не только пропитывают, но и по-новому формируют существующие в нашем обществе способы мышления и понимания различных продуктивных свойств и проявлений «бытия человеком». Главы этого раздела рассматривают наши взгляды и предположения, касающиеся нашего собственного «Я» (глава 3), сексуальности (глава 5), взаимосвязи детства и сексуальности (глава 6), проблемы зла (глава 7), художественного творчества (глава 8) и нашей позиции по отношению к сверхъестественному и неизвестному (глава 9). Кроме того, я представлю и рассмотрю то, что может стать более адекватной альтернативой каждому из этих предположений, то, что вытекает из моего понимания ряда кардинальных прозрений, основанных, главным образом, на экзистенциальной феноменологии.

Как и в случае много другого в моей жизни, я признателен моей жене, Мэгги Кук, за то, что она подсказала мне название этой книги. Мэгги рассказала мне, что в дискуссии о силе и влиянии кино на культуру В.И.Ленин предложил аналогию «зеркала и молотка». По предположению Ленина, фильмы не просто дают возможность для отражения или «отзеркаливания» общества. Сверх того, они рас­крывают новые, и даже радикальные, возможности для изменения нашей точки зрения, и тем самым действуют как «молоток») в том смысле, что одновременно и разбивают старые перспективы, и обеспечивают нас инструментом, необходимым для создания новых.

Когда я услышал то, что рассказала Мэгги, я был просто поражен соответствием этой аналогии тому, что касается роли психотерапии и ее влияния на нашу культуру. При дальнейшем рассмотрении мне пришло на ум, что и кино, и психотерапия как правило считаются «рожденными» в один и тот же год – 1895. Не стремясь обращать чрезмерное внимание на это случайное счастливое совпадение, я позволю себе все же добавить, что при том, что кино и психотерапия дают нам ключевые определяющие характеристики двадцатого столетия, их потенциал как средств освобождения от закоснелых способов понимания и отношения к самим себе и своему миру с годами значительно ослабел. Вместо этого, по крайней мере в существенной степени, каждое превратилось в средство умиротворения и управления непокорными всплесками личных и социальных беспокойств.

Эта книга достигла бы своей цели, если бы была воспринята одновременно как «зеркало и молоток».