Глава девятая. Престол для — ученого

 

— Ищите!.. Он должен быть здесь!.. Ищите всюду! — голоса преторианцев и топот их ног гулко разносятся по коридорам императорского дворца.

Врываясь в одну комнату за другой, солдаты прочесывают здание. Кто—то забежал в комнату, называемую Гермесовой, но и здесь пусто. Некоторые из гвардейцев, отчаявшись найти того, кого они искали, начали буйствовать, нарочно шуметь, разбрасывать попадавшие им на пути предметы.

— Нашел!.. Нашел! — послышался радостный крик. Кричал солдат, выскочивший на террасу. Кинувшись к занавеси у дверей, он извлекает оттуда дрожащего от страха Клавдия.

При первом известии об убийстве Калигулы он, воспользовавшись возникшей суматохой, выскочил из подземного перехода дворца, где заговорщики напали на императора, и попытался скрыться в многочисленных дворцовых помещениях. Времени было мало, и он притаился за занавесью. Но пробегавший мимо солдат увидел показавшиеся из—под нее ноги и вытащил наружу насмерть перепуганного беглеца, который, что—то лепеча и заикаясь, припал к его коленям, прося о милосердии. Тот поднял его с пола и повел к своим товарищам, уже спешащим на зов.

Они посадили трепещущего Клавдия на носилки и, поочередно сменяясь, — Клавдий был мужчина грузный — понесли на плечах к себе в преторианский лагерь. Путь был немалый — к Коллинским воротам у Квиринала. Люди, которые им встречались по дороге, видя возбужденных солдат и искаженное страхом лицо Клавдия, жалели его, полагая, что озверевшие гвардейцы тащат несчастного на казнь.

Однако они ошибались. В лагере преторианцы провозгласили Клавдия императором. Он же, наученный горьким опытом, так как уже не раз становился жертвой жестоких шуток, свое согласие давать не спешил.

На следующий день, когда сенат собрался на Капитолии с тем, чтобы восстановить республику, давление преторианцев на Клавдия усилилось, ведь в случае провозглашения республики в них, как личной охране императора, отпадала всякая необходимость. Клавдию напомнили, что он брат великого Германика и власть в государстве по праву принадлежит ему. Наконец Клавдий уступил и на вооруженной сходке принял присягу от воинов. Сенаторы, напуганные таким развитием событий, пожелали лишь одного — чтобы назначение Клавдия императором выглядело не как требование преторианцев, а как выражение воли римского сената. Против этой формальности Клавдий не возражал и на пятьдесят втором году жизни стал пятым императором Рима.

До этого времени Клавдий показывался в сенате редко. Сенаторов ненавидел до глубины души и друзей среди них не имел. Дружбу водил с рабами, вольноотпущенниками, проститутками, сводниками, игроками в азартные игры и, конечно, с эрудитами. Клавдий сам был ученым и писателем, и уже этого одного было достаточно, чтобы сенаторы не испытывали к нему особой симпатии и уважения. Однако научные занятия помогли ему в управлении обширной империей, во главе которой он оказался неожиданно для всех и прежде всего для себя самого.

Исключенный из политической жизни страны и обделенный любовью семьи, он нашел убежище в огромной библиотеке на Палатине, где под авторитетным руководством знаменитого историка Тита Ливия посвятил себя историческим исследованиям. Клавдий хотел опубликовать историю гражданских войн, но этому воспротивились его мать и бабка. Особенно Ливия, которая не желала, чтобы всем стало известно о некоторых неблаговидных поступках Октавиана Августа в бытность его триумвиром. Антония тоже была против того, чтобы Клавдий сообщал что—либо о своем деде Марке Антонии. Пришлось Клавдию остановиться на годах правления Августа, о чем он написал историю в сорока одной книге. Это был единственный период из недавнего прошлого Рима, о котором он мог писать, не боясь задеть мать или Тиберия. Впоследствии он занялся историей карфагенян и этрусков, о первых издал сочинение на греческом языке в двадцати книгах, о вторых — в восьми. Клавдий говорил и писал гораздо лучше по — гречески, чем по — латыни. Интересовался он и проблемами лингвистики, предложив, в частности, ввести в латинский алфавит три новые буквы; результаты этих исследований были изложены в отдельной книге.

Уединенный образ жизни Клавдия, его научные увлечения и абсолютное равнодушие к политике и военным делам многим римлянам казались странными и недопустимыми для члена императорской семьи. Однако Клавдий был вынужден большую часть своего времени проводить в библиотеках. В детстве он перенес паралич и с тех пор ходил прихрамывая и волоча ногу, во время разговора брызгал слюной и сильно заикался, причем до такой степени, что иногда не мог произнести подряд трех слов. Кроме того, бедняга страдал недержанием ветров и, став императором, намеревался даже особым эдиктом позволить испускать ветры в общественных местах и во время застолий. Неудивительно, что на пирах никто не хотел возлежать возле него, и если он опаздывал к обеду, ему никто не уступал места, принуждая бродить по залу. После еды он нередко засыпал тут же за столом, и насмешники бросали в него косточками маслин или фиников, либо надевали ему на руки женские сандалии и веселились, когда он, внезапно разбуженный, тер ими себе лицо.

Короче говоря, он был всеобщим посмешищем. Но, кроме славы дурака, он имел еще славу горького пьяницы. Действительно, Клавдий любил выпить и частенько бывал пьян. Репутации никчемного и непутевого человека в немалой степени способствовало и его страстное увлечение азартными играми. Об игре в кости он написал даже специальный трактат.

Чего же было ожидать от посторонних людей, если его мать Антония, желая подчеркнуть чье—либо тупоумие, говорила: «Ну, этот еще глупее моего сына Клавдия»? Слабоумия Клавдия стыдился и Август, который неоднократно рекомендовал в письмах к супруге не показывать внука на людях и просил ни в коем случае не допускать его к общественным должностям.

Трусливый и раздражительный, порой жестокий, Клавдий был рабом собственных пороков. Он находился в полном подчинении у своих вольноотпущенников, которые, пользуясь его слабохарактерностью, обманывали его, как хотели. Особую страсть — неистовую и болезненную — Клавдий испытывал к женщинам. Зато к мальчикам был совершенно равнодушен, вещь для того времени настолько необычная, что Светоний особо останавливается на этом факте, не в силах найти ему объяснения.

Однако с женщинами Клавдий не был удачлив. Еще в юности была расторгнута его помолвка с Эмилией Лепидой, родители которой попали в немилость к Августу. Другая его невеста, Ливия Медуллина, девушка из знатной римской семьи, умерла в самый день свадьбы. Наконец он женился на Плавтии Ургуланилле, женщине представительной и волевой, родившей мужу двух детей, сына и дочь. Мальчик умер в отроческом возрасте, подавившись грушей, которую, играя, подбрасывал в воздух и ловил ртом. Что касается девочки, то все знали, что она дочь его вольноотпущенника. Изгнав обеих, и мать и дочь, Клавдий женился на Элии Петине, которая родила ему дочь Антонию. Вскоре он развелся и с ней, влюбившись в свою юную кузину Валерию Мессалину. Хотя ему было уже сорок восемь лет, а ей всего лишь пятнадцать, разница в возрасте не стала препятствием для супружества.

В Риме много судачили об этом браке пожилого затворника — ученого, которого нахально дурачила его молодая и развращенная жена. Мессалина родила Клавдию дочь Октавию, а через двадцать дней после его восшествия на императорский престол — сына Германика. Впоследствии Клавдий изменил ему имя и стал называть Британником в честь своих военных успехов в Британии. Он очень любил мальчика: часто выносил его перед толпой, то нежно прижимая ребенка к груди, то высоко поднимая перед собой.

Хотя в императорской семье Клавдий долгое время служил мишенью насмешек и издевательств, он не был глуп, как это многим казалось. Уже первые его мероприятия как главы империи были последовательны и тщательно продуманы. Он осудил на смерть убийц Калигулы, чтобы никто не думал, что человек, убивший цезаря, может остаться безнаказанным. Принятые им затем акты имели своей целью заставить римлян забыть о несправедливости и насилиях, допущенных в годы правления Калигулы. Были открыты двери тюрем, изгнаны из Рима наемные убийцы, оправданы все осужденные за оскорбление величества, уничтожены дела старых процессов, аннулированы сумасбродные налоговые обложения, находящиеся в ссылке возвращены на родину.

Этими мероприятиями Клавдий быстро снискал себе всеобщую любовь и признательность.

 

Глава десятая. Поиски мужа

 

Ранней весной 41 года в Рим с толпой амнистированных вернулись сестры Калигулы. Их переполняли надежды и благодарность к дяде Клавдию, избавившему племянниц от тяжелого заточения на острове Пандатерии.

В Риме они быстро убедились, что ситуация в империи полностью изменилась, что произволу кровавого безумца пришел конец, а действия нового императора разумны и повсеместно одобряемы.

К дочерям своего брата Клавдий отнесся благосклонно. Двери императорского дворца на Палатине всегда были открыты для них, и сестры очень скоро восстановили в обществе принадлежащее им по праву положение членов императорской семьи.

Юлия Ливилла возвратилась в дом своего мужа, бывшего консула Марка Виниция. Агриппина же лишилась супруга, еще находясь в ссылке. Он умер от тяжелой болезни, оставив жене и сыну огромное наследство, значительная часть которого была присвоена и уже растрачена Калигулой. Агриппине удалось вернуть лишь недвижимость, но и это было немало.

Агриппина скоро поняла, что женщина, одинокая и без мужской поддержки, не может надеяться на многое в таком государстве, как Римская империя, в котором доступ к общественным должностям был открыт лишь мужчинам — и не всем, а определенного и весьма ограниченного круга. В условиях жесткой конкуренции и не прекращавшихся дворцовых интриг, в которых молодой вдове вовсе не хотелось оставаться пассивной статисткой, могущественный покровитель в лице мужа был просто необходим.

Конечно, во дворце Клавдия она могла рассчитывать на дружбу Палланта, одного из самых могущественных вольноотпущенников, находящихся на императорской службе. Агриппина близко узнала его еще в доме своей бабки Антонии, где он заведовал ее имуществом. Антония очень доверяла ему и, как мы уже знаем, поручила исключительно деликатное и опасное дело — отправиться на Капри и передать Тиберию письмо, изобличающее Сеяна. В той чрезвычайно рискованной ситуации Паллант оказался на высоте и способствовал падению всесильного фаворита. После смерти матери Клавдий вместе с ее имуществом получил в наследство и Палланта. Сделавшись императором, он поставил его во главе государственных финансов.

Разумеется, вольноотпущенник не мог заменить Агриппине мужа. После нескольких попыток найти себе супруга она обратила свой взор на Сервия Сульпиция Гальбу, человека очень богатого и влиятельного. Его кандидатура после смерти Калигулы обсуждалась в сенате в числе возможных на императорский трон. (Гальба действительно станет римским императором, но через двадцать семь лет и всего на полгода).

Гальба был отцом двоих детей. Недавно он потерял жену, но свое семейное положение менять не собирался. Домогательства молодой вдовы были столь откровенны, что вызвали публичный скандал. Вмешалась теща Гальбы, которая в собрании римских матрон изругала Агриппину последними словами и даже ударила ее.

В конце концов Агриппине удалось заманить в свои сети Пассивна Криспа. Правда, он был женат, причем на золовке Агриппины, Старшей сестре ее покойного мужа Гнея Домиция. Но разве это могло ее остановить? Пассиен развелся с женой и вступил в брак с двадцатишестилетней авантюристкой.

Пассиен Крисп принадлежал к интеллектуальной элите Рима. Он прославился как выдающийся оратор. К тому же он обладал сказочным богатством, что для Агриппины имело немаловажное значение. Любитель книг, живописи и красивых вещей, новый муж Агриппины увлекался разведением деревьев. Его роскошную виллу в Тускуле окружали могучие столетние буки: они были так хороши, что об этом как о достопримечательности счел необходимым упомянуть в своей «Естественной истории» Плиний Старший. Наделенный утонченным чувством вкуса, глубокой культурой и аристократическими манерами, Пассиен пользовался неизменной симпатией окружавших его людей.

Хотя Агриппина унаследовала от своих родителей их ум и способности, обстоятельства всей ее предшествующей жизни были таковы, что никак не располагали к занятиям искусством и литературой. Сначала этому препятствовала бабка Антония, в доме которой прошло ее детство. Антония была римлянкой старого склада и считала, что образование только вредит женщине, которая должна быть прежде всего хорошей женой и примерной матерью. Впрочем, это было широко распространенным в то время мнением. Еще менее побуждала к интеллектуальным занятиям совместная жизнь с Домицием Агенобарбом, человеком грубым и неотесанным. А годы ссылки, казалось, окончательно перечеркнули возможность приобщиться к культуре.

Чем же обворожила Агриппина своего высокообразованного супруга? Разумеется, красотой и молодостью. Но не только этим. Его могла привлечь ее слава женщины, не устрашившейся поднять руку на своего брата — тирана и пострадавшей, как ему казалось, во имя высоких идеалов свободы. Идеалисту Пассиену, никогда не скрывавшему своих республиканских и антитиранических взглядов, Агриппина представлялась легендарной героиней, сошедшей с ливиевских страниц.

Обаяние Агриппины и просвещенный аристократизм Пассиена, прекрасно дополняющие друг друга, привлекли к ним многих людей искусства: художников, поэтов, ученых, среди которых выделялся Луций Анней Сенека, философ и оратор, уже прославившийся своей разносторонней эрудицией, глубиной мысли и талантом писателя.

Сенека был частым гостем у Агриппины. Помимо прочего, он состоял в любовной связи с ее младшей сестрой Юлией, которая была моложе Агриппины и обладала очень красивой внешностью. Впрочем, посещения Сенеки вскоре прекратились. Его связь с Юлией не осталась незамеченной, он был обвинен в прелюбодеянии и сослан на Корсику, остров в те времена дикий и необитаемый. Этот удар был направлен не столько против него, сколько против Юлии Ливиллы и нанесен женой Клавдия Валерией Мессалиной. Не ясно, завидовала ли императрица красоте Юлии Ливиллы или, влюбившись в ее мужа Марка Виниция, хотела таким образом устранить соперницу. Как бы то ни было, Юлия получила приказ оставить пределы Рима. Но такое наказание не могло удовлетворить Мессалину. Улучив момент, она подослала к сопернице наемных убийц, которые тайно умертвили ее. Поскольку Марк Виниций и после смерти жены продолжал упорствовать и не отвечать на ее любовные призывы, Мессалина спустя некоторое время приказала отравить его.

После смерти Юлии Ливиллы из многочисленных детей Германика в живых осталась одна Агриппина. Она понимала, какая ей грозит опасность, и старалась вести жизнь уединенную, вдали от дворца и, конечно, не попадаться на глаза Мессалине.

Расчет Агриппины оказался верен: брак с Пассивном Криспом стал для нее надежной защитой теперь уже от ярости и происков императрицы. Муж ввел Агриппину в круг людей искусства и литературы. Благодаря ему она узнала, что такая спокойная и размеренная жизнь, не зависящая от произвола власть имущих и капризов судьбы. А самое главное — она смогла, наконец, полностью посвятить себя воспитанию сына.