Еще о некоторых этнологически важных обычаях папуасов берега Маклая на Новой Гвинее

 

К роме употребления кеу,[216] о котором я говорил в предыдущей заметке,[217] у папуасов берега Маклая я нашел еще некоторые обычаи, которые встречаются у жителей островов Полинезии, но которые не были, насколько я знаю, известны у меланезийцев.[218] Сюда относится обрезание. Над мальчиками лет 13–15 мои бывшие соседи совершают обрезание с помощью острого кремня (кремень разбивают и между осколками выбирают самый острый и хорошо режущий).

Обрезание состоит в том, что острием кремня делают один или несколько продольных надрезов верхней части praeputium.[219] Надрезы не глубоки и оставляют по себе только несколько незначительных шрамов. Операцию обрезания совершают не в деревне, а в лесу. Оператор обыкновенно – отец или один из родственников. По совершении обрезания пациент, сопровождаемый родственниками, соседями и друзьями мужского пола, возвращается в деревню при общих криках, песнях и музыке.

После обрезания молодой папуас вступает во все права, которые прежде ему были запрещены. Он может участвовать при пиршествах, пить кеу, для него строится новая хижина, отец наделяет его частью плантации, он может жениться, может иметь полное вооружение, заниматься музыкой[220] и так далее.

Хотя почти все папуасы берега Маклая имеют этот обычай, но жители некоторых горных деревень (напр., жители деревень Теньгум‑Мана, Энглам‑Мана, Марагум‑Мана) и островка Тиара (один из островков архипелага Довольных людей)[221] ему не подчиняются. Я часто замечал, что мои соседи (обрезанные) поэтому относились презрительно, говоря о жителях названных мест.

 

 

Обычай «табу», распространенный в Полинезии и Микронезии,[222] состоит в запрещении, налагаемом на известные предметы, ограничивающем их общее употребление, встречается также и в Новой Гвинее. Так, например, многие предметы совершенно запрещены женщинам, детям и юношам до обрезания.

На известные пиры имеют доступ только взрослые мужеского пола; даже до кушаний, приготовленных на месте пира, юноши, женщины и дети не смеют прикасаться; видеть музыкальные инструменты, не только употреблять их, запрещено им; все они должны убегать при звуках этих инструментов; употребление кеу также дозволено одним взрослым мужчинам; известные хижины, где собираются мужчины, известные сборные места в лесу, посвященные пиршествам, также недоступны женщинам и детям. Мужчины между собою также налагают запрет на разные предметы (разного рода украшения, кушания и т. п.).

Запрещения редко переступаются. Папуасы уверены, что если они это сделают, то заболеют или умрут.

Я не мог добиться, имеют ли папуасы особенное общее название для обозначения этих запрещений, аналогичное табу полинезийцев; я предполагаю, что имеют; но оно ускользнуло от моего внимания, и мое знание папуасских наречий не оказалось достаточным, чтобы объяснить ясно, что я желал знать. Но дело не в названии, а в факте, который я ежедневно замечал.

Обычай обмена имен, который известен на островах Микронезии,[223] встречается и у папуасов. Мне не раз предлагали переменить имя в разных деревнях, именно те из жителей, с которыми я ближе сходился, и были недовольны, когда я отказывал им в их просьбе.

Когда я в шлюпке подъезжал к одной из прибрежных деревень, то обыкновенно всё у берега столпившееся и ожидавшее меня мужское население (женщины прятались между деревьями) садилось на корточки и оставалось в этом положении до тех пор, пока я не сходил на берег. При этом старейшие папуасы вставали первые, затем другие, и приходили поочередно пожимать мне руку. Подобное выражение почтения при приеме важного гостя встречается и в Микронезии.[224]

Священные камни находятся и в Новой Гвинее, как и в Полинезии.

Я бы мог привести еще несколько обычаев, общих полинезийцам, микронезийцам и меланезийцам Новой Гвинеи, но отлагаю это, за недостатком времени, до подробного описания жителей берега Маклая и их обычаев[225].

 

Бюйтензорг, 13 декабря 1873 г.

 

 

Испытание курения опиума. (Физиологическая заметка)

 

В о время моего пребывания в Гонконге в апреле 1873 г. я испробовал на себе действие курения опиума, и по моему желанию это действие наблюдалось на мне компетентным лицом.

Испытание было произведено в Китайском клубе, где все удобно устроено для курения опиума. Доктор Клоус был так любезен, что согласился на мое предложение и записал свои наблюдения, которые были сделаны через короткие промежутки времени.

В этой статье я даю их наряду с некоторыми своими заметками.

Десятого апреля в 1 ч. 45 м. в одной небольшой комнате клуба было произведено испытание, причем я в данном случае сменил свою в этой обстановке неудобную европейскую одежду на китайские широкие штаны и легкую cabaja[226] и расположился в полулежачем положении, уперев голову в твердую китайскую подушку, около стола, где находились все известные необходимые принадлежности для курения опиума.[227]

Следуют наблюдения д‑ра Клоуса.

10 апреля 1873 г.

1 ч. 45 м. Господин Н. Маклай[228] чувствует себя нормально и жалуется только на голод.[229] Пульс 72, дыхание 24, температура 37,5. М. курит в течение двух минут первую трубку, содержащую шарик опиума величиной с просяное зерно.

1 ч. 47 м. Вторая трубка. Маклай сообщил, что во время курения он чувствует довольно приятный вкус, а во время перерыва очень горький вкус. Дым заглатывается.

1 ч. 55 м. Третья трубка. Прежнее чувство голода пропало. Пульс 80.

Четвертая и пятая трубки. Никакого изменения в самочувствии, только в промежутках тяжелая голова и легкий позыв ко сну, ответы вполне точные.

 

 

Маклай замечает, что он медленно думает.[230] Маклай может еще встать без посторонней помощи и прогуливаться по комнате взад и вперед.

2 ч. 11 м. Шестая трубка. Пульс 68. Сонливость. Ответы медленные, но правильные.

2 ч. 15 м. Седьмая трубка. Пульс 70 (полный), дыхание 28.

2 ч. 20 м. Восьмая трубка. Большая сонливость, но Маклай узнает еще время по своим часам. Пульс и дыхание без изменения.

2 ч. 25 м. Девятая трубка. Речь становится более тяжелой и невнятной. Маклай замечает, что язык у него становится «толстым», пульс и дыхание без изменения.

После десятой трубки жалуется на горький вкус и головокружение. Ответы медленные, но правильные.

2 ч. 33 м. Одиннадцатая трубка. Походка становится неуверенной.

2 ч. 37 м. Двенадцатая трубка. Курится очень медленно. Маклай говорит, что он чувствует себя очень уютно, но хотел бы петь или слушать музыку. Пульс и дыхание без изменения.

После тринадцатой трубки, которую Маклай курит очень жадно, он несколько раз громко смеется, но все еще в очень сонливом состоянии.[231]

2 ч. 45 м. Пятнадцатая трубка. Маклай желал бы послушать отрывок из «Манфреда» Шумана.

2 ч. 48 м. Шестнадцатая трубка. Маклай жалуется на перерывы в курении, он хотел бы продолжать без перерыва. Конъюнктива сильно наполнена кровью. Веки тяжелые, и глаза в большинстве случаев остаются закрытыми, слышит музыку вдали.

2 ч. 50 м. Семнадцатая трубка. Попытка ходить не удается. Пульс 72, дыхание 28.

3 ч. 07 м. Восемнадцатая трубка. Большая сонливость, ответы очень медленные, односложные, но правильные.

3 ч. 20 м. Маклай просит еще трубку.

3 ч. 25 м. Двадцать вторая трубка. Маклай лежит с закрытыми глазами, но замечает, что он чувствует себя, «как прежде еще никогда не чувствовал», но это своеобразное чувство не дает ни приятного, ни неприятного ощущения. Склера очень сильно наполнена кровью. Пульс и дыхание без изменения.

3 ч. 29 м. Субъективное чувство большого покоя и приятного состояния…

3 ч. 37 м. Субъективное чувство приятного покоя. Маклай говорит: «Я ничего не хочу и ни к чему не стремлюсь».

3 ч. 40 м. Двадцать пятая трубка. Большая сонливость. Но легкий укол карандаша в область селезенки заставляет его вздрагивать. Маклай продолжает требовать курить.

После двадцать шестой трубки, которую Маклай курит с очевидным удовольствием, он, кажется, спит.

Пульс 72. Дыхание 26, очень равномерное. Вопросы, произнесенные очень громко, остаются без ответа. Вопрос, хочет ли Маклай еще курить, подтверждается кивком головы. Пульс 70. Дыхание 24, равномерное. Руки сильно потные.

3 ч. 58 м. Вопросы больше не понимаются,[232] но все же знаками Маклай требует новую трубку.

4 часа. Двадцать седьмая трубка.

На вопросы Маклай отвечает: «Я плохо слышу», говорит несколько слов на иностранном языке; говорит также: «Я очень устал», но продолжает курить с сильной затяжкой.

4 ч. 10 м. Маклай перестает курить, кажется, спит, никакого ослабления мускулов. Пульс 68. Дыхание 24. Температура 37,2. Вопросы остаются абсолютно без ответа. Руки сильно потеют, кожа холодная, цвет лица нормальный.

4 ч. 40 м. Маклай открывает глаза, но сразу же закрывает снова, на вопрос, как себя чувствуете, отвечает: «Хорошо, я совсем оглох, хотел бы еще курить; разве человек с трубкой уже ушел?»

4 ч. 55 м. Медленное возвращение сознания.

Хотя я оглох и чувствовал головокружение, но я помню, что я мог одеться, знаю даже, что меня должны были снести в нижний этаж, и помню, как я покинул клуб в паланкине, большая группа людей с любопытством на меня смотрела; но я не помню, как я вернулся в дом к моему другу г‑ну С.

Я проснулся около 3 часов следующего утра; увидев при свете ярко горящей лампы оставленный ужин, я почувствовал голод, так как перед этим ничего не ел в течение 33 часов.

Я поднялся с кровати и колеблющейся походкой подошел к столу, где жадно проглотил несколько кушаний.

Я опять заснул; было около 7 часов утра, когда меня разбудил служитель, так как я собирался ехать в Кантон. Я пытался встать, но почти без сил упал на подушки, после чего снова уснул. Около 1 часа дня я встал с чувством большой усталости в ногах и пустотой в голове. Не только вечером этого дня, но и в следующие дни у меня были легкие головные боли и при ходьбе чувствовалось головокружение.

В первый день я заметил, что слегка оглох после курения. Нарушения пищеварения я не заметил.

В течение 2 ¾ часа, пока продолжалось курение, я употребил 107 зерен опиума, который обычно выкуривают китайцы;[233] количество, которое китайцы в один раз никогда не употребляют.

В заключение я хочу еще заметить: во‑первых, нужно курить непрерывно более часа, чтобы почувствовать настоящее действие опиума; во‑вторых, сперва парализуются органы движения и только после этого нервные центры; в‑третьих, органы чувств (зрение и слух) подвергаются состоянию иллюзий, но, в‑четвертых, во время курения и после него не появляется никаких галлюцинаций, видений и снов.[234]

Мозговая деятельность скорее заглушена, чем возбуждена, течение мысли становится все медленнее и тяжелее. Память ослабевает, и в конце концов не думается ни о чем.

Выкурив достаточную дозу опиума, приходишь в состояние глубокого покоя. Это состояние очень своеобразное, чувствуешь, что не хочешь ничего, абсолютно ничего.

Так как совершенно ни о чем не вспоминаешь, ни о чем не думаешь, ничего не хочешь, то теряешь свое «я».

Это чувство покоя и безустремленности так заманчиво и приятно, что хотелось бы никогда не освобождаться от этого состояния.

После этого испытания я прекрасно понимаю, что тысячи людей, богатые и бедные, без различия общественного положения и возраста, предаются курению опиума, основное действие и основная привлекательность которого заключаются в потере на некоторое время своего «я».

Что в этом находят такое большое удовольствие, доказывает глубокую правду сделанного еще в старину наблюдения, которую кратко, но выразительно высказал Байрон:

 

And know, whatever thou hast been

’Tis some thing better not to be.

 

Курение опиума дает предвкушение состояния небытия…[235]

 

Китайское море, На борту русского клипера «Изумруд», 28 апреля 1873 г.

 

 

В. Перелешин. [236]  Остров Новая Гвинея

 

В ыйдя 3 сентября из бухты, мы направились на Новую Гвинею. Шли вдоль Новой Британии. Ветер был тихий, переменный и всякий день сопровождаемый тропическими дождями и грозами с порывчиками. Небо скоро покрывалось тучами, и долго потом масса воды, как из ведра, лилась на палубу; молния беспрестанно сверкала, и на клотиках горели сент‑эльмские огни.

Через два дня ветерок немного посвежел, но ненадолго. Воспользовавшись им, мы скоро пробежали миль 150, а потом по‑прежнему поползли, как черепаха. 7 сентября на горизонте увидели Новую Гвинею, развели пары, приблизились и пошли вдоль острова. Во многих местах видели дымки, но людей не видали. Остров очень горист; вначале лес разбросан кучками, и эта часть острова представляла какой‑то особенный вид, которого мы не видали в Полинезии.

Идя дальше, кучки леса более соединяются, и, наконец, вашему взору представляется сплошная масса зелени, сзади которой возвышаются различными конусами горы, расположенные как бы амфитеатром в несколько ярусов; многие из них совершенно обнажены и издали представляются как бы большими светло‑зелеными лугами или, лучше сказать, оазисами в сплошной массе темно‑зеленого леса. Берега обрывисты, с довольно большим прибоем.

К ночи подошли к одному очень живописному маленькому островку, покрытому богатой растительностью; из‑за кокосовых деревьев высовывались углы и крыши домов, доказывающие, что этот островок обитаем; и действительно, этот вывод оказался верным. Когда более стемнело, у нас зажгли фальшфейер. На островке ответили, разложив костер, и во многих местах сейчас же показались огоньки.

Пользуясь лунной ночью, под одними снастями, с помощью попутного течения мы шли по три узла; с рассветом дали ход машине и 8 сентября, в три часа, стали на якорь в бухте Астролябии. Эта бухта была открыта Дюмон‑Дюрвилем в 30‑х годах и названа именем судна, на котором он плавал.

Бухта углубляется в берег миль на двенадцать, а шириною еще больше, и потому правильнее ее назвать маленьким заливом. Берег представляет ряд разнообразных мысков и покрыт богатой тропической растительностью. В некоторых местах виднелись сгруппированные кокосовые пальмы, составляющие единственную примету, по которой можно отыскать деревни, находящиеся поодаль от берега. Несколько мелких горных речек и ручейков с превкусной водой впадали в этот залив.

 

 

Мы стояли недалеко от берега, имеющего вид маленькой бухточки, край которой песчаным мыском выдавался довольно далеко в залив берега; бухточка покрыта густой растительностью. Ветви многих деревьев и тенистых кустарников свешиваются прямо в воду. Так как мы пришли накануне дня рождения Вел. кн. Константина Николаевича, то и назвали эту бухточку: порт Великого князя Константина.

Мы увидели первую группу дикарей, вышедших боязливо из‑за этого мыска. Впереди шел начальник, а за ним попарно остальные; они подошли к ближайшему от нас берегу, принесли какие‑то дары, которые сложили в кучу на берегу, прокричали что‑то, показывая руками на кучу, и медленно удалились за мысок.

Подарки состояли из нескольких кокосов, таро, одной одичалой свиньи, привязанной за морду и задние лапы к бамбуковому шесту, и двух небольших желтых собак, на наших глазах убитых о бревно, лежащее на берегу. Это все мы взяли и на то же самое место поставили корзину с гвоздями, веревками, бутылками и другими вещами, на наш взгляд, полезными для них.

Привезенная свинья доставила нам маленькое развлечение. Когда ее освободили от бамбукового шеста, она несколько секунд простояла в недоумении и потом, как шальная, начала бегать по палубе, с хрюканьем бросаясь на людей, которые с хохотом расступались, давая ей полную свободу бегать кругом корвета; наконец, она заметила кормовой клюз, в который и выпрыгнула за борт и поплыла к берегу; ее поймали и уже потом держали на привязи. Собаку надели на крючок и спустили за борт; спустя несколько часов вытащили громадную акулу, с которой также много потешались.

В некоторых местах вдоль бухты виднелись дымки, но никто к нам не приезжал. Не зная, как примут нас дикари и не желая помешать г. Миклухо‑Маклаю, мы не съезжали с корвета, а ему первому предоставлено было право с своими людьми отправиться на берег. Надо сказать, что цель нашего захода на Новую Гвинею состояла в том, чтоб высадить пассажира Миклухо‑Маклая, который, наняв в Самоа двух слуг – одного шведа, говорящего по‑немецки, а другого – мальчика с острова Ниуе, не говорящего ни на каком, кроме своего родного, языке, – решился остаться на Новой Гвинее для ученых исследований.

Цель его – пройти поперек острова для ознакомления с нравами, обычаями и типами папуасов и характером местности – предприятие в высшей степени интересное, но трудное. Итак, он первый отправился на берег за мысок, но скоро вернулся, не побывав на берегу, опасаясь угроз диких, не допустивших его пристать. Командир на вельботе поехал вдоль бухты осмотреть местность, нашел несколько деревень, стоящих на берегу, жители которых пантомимами просили пристать к берегу.

В скором времени и наш путешественник поехал туда же, выходил на берег и привез с собой на корвет четырех дикарей, которые, выйдя наверх, дрожали от страха всем телом. Наружность их сравнительно с новоирландцами миловиднее, цвет кожи почти такой же, разве немного светлее, росту небольшого, волоса короткие и курчавые; большинство их известью не красит; тоже голые, но имеют поясок приличия, сплетенный из кокосовых ниток.

В носу палочек не носят, кроме начальников, у которых в носовой перегородке костяная или черепаховая штучка, вроде зажима; они еще отличаются воткнутым в волоса бамбуковым гребнем, украшенным разноцветными перьями от попугаев. У некоторых на руках, выше локтя, были перевязки в виде браслета из кокосовой тесьмы или кости; у каждого надеты две сумочки: одна маленькая – на шее, а другая довольно большая – через плечо, обе очень искусно сплетенные из кокосовых ниток, некоторые даже с узорами; они служат вместо карманов для носки всего, но преимущественно в них держат все снадобья для жевания бетеля.

Процесс жеванья бетеля состоит в том, что они кладут в рот ядро ореха ореховой пальмы, потом лист растения (Piper betle) и все это закусывают коралловою известью, которую держат в бамбуковом цилиндрике или высушенном бутылкообразном плоде, вроде нашей тыквы; достают же известь из этих сосудов лопаточками, сделанными из человеческой кости. Жеванье бетеля принадлежит к наркотическим средствам, и они все его употребляют, отчего зубы у них черные и испорченные, а десны и язык ярко‑красные, что делает их физиономии неприятными.

В некоторых сумочках были еще какие‑то кости и зубы, а в одной – деревянный божок. Носят серьги в ушах в виде колец, сделанных из черепахи или раковины.

Мы приняли их очень ласково, надарили разных безделушек, повели в кают‑компанию, напоили чаем, который им понравился; за столом они не могли сидеть по обыкновению, а вскочили на скамейку и поместились по‑своему, с ногами; когда подвели их к зеркалу, то они его очень испугались; на корвете долго не оставались, а торопились уехать, видно было, что они сильно трусили.

На другой день утром те же самые опять приехали и с ними еще на двух долбленых челночках несколько папуасов; так же боязливо вышли наверх, где пробыли недолго, обещаясь приехать снова и привезти провизию. Сравнительно с новоирландцами, любознательности в них очень мало; никто даже не поинтересовался пройти по палубе.

В этот день рождения В. кн. Константина Николаевича после молебна мы, иллюминовавшись флагами, салютовали. Выстрелы, громкими раскатами отдаваясь в горах, страшно пугали дикарей, быть может никогда не слышавших ничего подобного. Большинство разбежалось в горы, и после салюта во все время нашей стоянки уже больше ни одна шлюпка к нам не являлась; сами же мы ездили на берег и были в нескольких деревнях.

В середине каждой деревни есть площадка хорошо утрамбованной земли, кругом которой в некоторых деревнях более правильно, а в других без всякого порядка раскинуты бамбуковые домики и шалаши, покрытые все кокосовыми и панданусовыми листьями. Внутренность представляет одну комнату с нарами из бамбуковых жердей.

 

 

Многие дома двухэтажные, потолок первого и пол второго тоже сделаны из бамбуковых жердей, положенных рядом; второй этаж – в виде чердака и, как кажется, служит для хранения провизии, т. е. сладкого картофеля, таро, кокосов, а также оружия и других вещей. Окон нет, а свет проходит через дверцу, сделанную из циновки или бамбуковой рамки, переплетенной кокосовыми ветвями; она или приставная, или прикреплена к стене петлями из бамбуковых колец.

Оружие их составляют копья и луки из железного дерева, а стрелы – из камыша с бамбуковыми или тоже железными наконечниками. Некоторые из них отравленные, т. е. намазанные ядовитым составом красноватого цвета. Топорики у них каменные, рукоятка деревянная, сучковатая, имеет вид цифры 7; в более толстый и короткий конец вставляется заостренный камень вроде кремня, и потом этот конец обматывается бамбуковой тесемкой.

Из домашней утвари видели много деревянных лоханок различной формы, овальных, в виде корыт, и круглых с ручками, довольно глубоких и с резьбой; точно так же мы нашли у дикарей глиняные горшки различных величин и форм и сети для ловли рыб, великолепно сплетенные из крученых ниток, сделанных из какого‑то дерева, которые с большим трудом можно отличить от льняных. В некоторых избах висят в углу или просто валяются человеческие черепа. Вообще все избы очень грязно содержатся. Есть несколько шалашей в виде длинных сквозных сараев, служащих, по всей вероятности, местом их сходок, а может быть и храмов, так как в некоторых мы видели по нескольку идолов различной величины.

Шлюпки у них все долбленые, с балансирами и различных величин. Есть большие пироги с мачтами и парусами, сделанными из циновок и привязанными к бамбуковому рейку. Вантина у мачты с одной стороны, а именно – со стороны балансира, так что когда ходят под парусами, всегда подымают парус с одной стороны, поэтому образование носа и кормы пироги совершенно одинаковые.

 

 

Входя в деревни, мы редко встречали более одного человека, остальные были все запрятавшись за домами или в лесу за стволами деревьев. Но видя наше миролюбивое обхождение с дикарем, нас встретившим, не поспеешь оглянуться, как целая толпа нас окружит и с такою быстротою, что трудно заметить, откуда они являются, словно вырастут из земли.

Поздоровавшись, сейчас же начинается мена оружия, посуды, черепов и других вещей на пустые бутылки с красивыми ярлыками, коробки, стальные перья, ножи, табак и другие вещи. Больше всего они накидываются на бутылки, табак же совсем не брали, потому что у них есть свой; завертывая его в банановый лист, они делают толстую сигару и курят с большим удовольствием.

Когда мена кончится, и, видя, что мы занимаемся рассматриванием их деревни, они начинают кричать «ареа» (что значит «уходи») и показывают руками по направлению наших шлюпок, желая, вероятно, объяснить, что пора уходить. Жен и детей не видели; кажется, их прогоняли во внутренние деревни, около гор; они боятся их показывать.

Раз, желая пробраться во внутреннюю деревню, мы пошли по узкой тропинке в густом лесу, переправлялись вброд через несколько речек, потом попали на поляну, заросшую высоким густым тростником и, наконец, подошли довольно близко к деревне, так что видели из‑за пальм крыши домов.

В это время, откуда ни возьмись, явились пять человек дикарей, которые стали поперек дороги и, не желая пускать нас дальше, стали сперва стращать, показывая, что в деревне нас съедят; будучи вооружены, острастки их мы не испугались, они же, видя наше упорное желание туда пройти, стали что‑то кричать в деревню, а потом принялись просить и умолять, чтобы мы не ходили в эту деревню. Не желая с ними ссориться, мы вернулись назад, дикари нас долго провожали и очень ласково распрощались; видно было, что они были очень довольны, что мы не пошли в их заколдованное место; по всей вероятности, там находились их жены и дети.

В одну деревню мы пришли и не нашли ни одного человека. Входы в дома закрыты были циновками и дверцами и заложены бамбуком. Из деревни шла тропинка в лес; мы по ней пошли и, пройдя порядочное расстояние, застали дикарей врасплох; сперва они сильно струсили, но потом вместе с нами вернулись в деревню, где с удовольствием меняли свои вещи на бутылки и прочие вещи.

Наши штурманские офицеры и гардемарины, делая опись и промер залива, были в дальних деревнях, где их принимали очень дружелюбно. Винт парового катера привлекал их внимание. Папуасы мажут свое тело кокосовым маслом, как и все полинезийцы; оно предохраняет их от жгучих лучей солнца и москитов.

Г. Миклухо‑Маклай, решившись остаться на Новой Гвинее, выбрал себе место в порту Вел. кн. Константина, на одном мыске, возле речки. Наши столяры и плотники соорудили ему прехорошенький маленький домик на сваях; команда очистила место возле дома и сделала большую площадку, кругом которой из срубленных деревьев, кустарников и колючего хвороста устроили ограду, так что дикари ни с которой стороны не могут подойти к дому, не быв замеченными.

Кроме того, кругом дома, в приличном от него расстоянии, закопали несколько небольших мин или, правильнее, устроили для него шесть фугасов по различным направлениям. Взорвать каждый он может, не выходя из дома; это будет хорошая защита, а главное – острастка в случае нападения дикарей.

Ввиду его исключительного положения, командир нашел необходимым оставить в его полное распоряжение одну из шлюпок, а именно – четверку с полным вооружением; в случае безвыходного положения он может на ней переправиться в другое место. Снабдили его также провизией и вообще всем, чем только было возможно и что было для него необходимо.

Для хранения вещей и провизии были вырыты погреба; маленький шалаш возле дома будет служить ему кухней, мальчик с острова Ниуе предназначен быть поваром, а другой, швед Вильсон, как более смышленый, будет находиться при г. Маклае.

Все без исключения принимали в нем самое живое участие, каждый помогал по возможности в устройстве его нового жилища. Нарубив порядочное количество дров, мы распрощались с г. Миклухо‑Маклаем, пожелав ему успеха в его предприятии и всякого благополучия; развели пары, дали ход. Маклай салютовал нам русским купеческим флагом, который развевался на длинном флагштоке, привязанном к высокому дереву, стоящему на самом мыске[237].

 

В. П. [В. Перелешин]

 

 

Краткая автобиографическая справка

 

Н иколай Николаевич Миклухо‑Маклай родился в 1846 г., воспитывался во 2‑й С.‑Петербургской гимназии. Слушал полгода лекции в С.‑Петербургском университете, но выехал в 1863 г. за границу, где поступил stud. philos. в Гейдельбергский университет, где пробыл около двух лет; потом приехал в Лейпциг, а оттуда в Иену, где перешел на медицинский факультет и, занимаясь специально зоологией, сделался ассистентом при Зоологическом институте.

В 1866 г. отправился с Prof. D‑r E. Haeckel’ем, D‑r Greff’ом, тогдашним приват‑доцентом Боннского университета, и D‑r Fol’ем из Женевы на Канарские острова для зоологических исследований, посетил Португалию, о. Мадеру и, проработав зиму на о. Ланцероте, вернулся в мае 1867 г. через Марокко, Испанию, Францию в Иену, где занимался разработкой материала, собранного в путешествии, и медициной.

 

 

Осенью 1867 г. сделал путешествие в Данию, Норвегию и Швецию. В своих путешествиях осматривал и работал в разных музеях, преимущественно в Jardin des plantes. Для дальнейших зоологических исследований отправился осенью 1868 г. в Мессину, а оттуда предпринял путешествие к Красному морю, проехал через Египет и исследовал оба берега Красного моря до 14° с. ш.; вернулся через Турцию в Крым и южную Россию, оттуда по Волге и через Москву приехал в сентябре этого года в С.‑Петербург.

Г‑н Н. Н. Миклухо‑Маклай напечатал о найденном им рудименте плавательного пузыря у Selachiern в «Jen. Ztschr.»; там же – «Beitrage zur Kentniss der Spongien» из материалов путешествия на Канарские острова, занимался сравнительной анатомией мозга позвоночных рыб, напечатал результаты своих исследований в предварительном извещении «Beitrag zur vergleichenden Anatomie des Gehirns». Первый выпуск о мозге рыб, готовый к печати, будет издан в течение этого года, в продолжение которого думает издать свои работы о губках Канарских островов и Красного моря[238].

 

СПб., 26/IХ–1869 г.

 

 

Н. Н. Миклухо‑Маклай. Важнейшие биографические даты

 

5 (17) июля 1846 г., – родился в с. Рождественском близ г. Боровичей б. Новгородской губ. Отец – инженер‑капитан Николай Ильич; мать – Екатерина Семеновна, урожденная Беккер.

1857 г. – смерть отца.

1857 г. – поступление в школу св. Анны в Петербурге.

1858 г. – перевод во 2‑ю С.‑Петербургскую гимназию.

1863 г. – переход из 6‑го класса гимназии вольнослушателем в С.‑Петербургский университет на физико‑математический факультет, по отделу естественных наук.

1864 г. – исключение из университета без права поступления в другие русские университеты за то, что он, «состоя в числе вольнослушателей С.‑Петербургского университета, неоднократно нарушал во время нахождения в здании университета правила, установленные для этих лиц» (Отношение инспектора университета С.‑Петербургскому полицеймейстеру от 15 февраля 1864 г. за № 644). Выезд за границу.

1864 г. – поступление на философский факультет Гейдельбергского, потом (1865) – на медицинский факультет Лейпцигского университета.

1866 г. – переезд в Иену; занятия на медицинском факультете сравнительной анатомией под руководством проф. Карла Гегенбаура и зоологией под руководством проф. Эрнста Геккеля.

1866–1867 гг. – путешествие с Геккелем, Грефом и Фолем на Канарские о‑ва для зоологических исследований, были посещены Мадейра, Тенериф, Гран‑Канария; около четырех месяцев было посвящено зоологическим исследованиям на о. Лансероте. Изучение анатомии губок и мозга хрящевых рыб.

1867 г. – поездка в Данию, Норвегию, Швецию и Францию для осмотра зоологических коллекций в музеях. Неудачная попытка принять участие в полярной экспедиции Норденшельда.

1868–1869 гг. – поездка с д‑ром Дорном из Иены в Мессину для продолжения сравнительно‑анатомических работ.

1869 г. (март‑май) – путешествие на берега Красного моря для исследования морской фауны.

1869 г. – возвращение в Россию; работа в Зоологическом музее Академии Наук по определению и исследованию коллекции губок. Разработка проекта экспедиции в Тихий океан. Представление в совет Географического общества «Программы предполагаемых исследований во время путешествий на острова и прибрежья Тихого океана». Одобрение программы, назначение пособия в 1350 руб. в год и исходатайствование разрешения «принять путешественника на корвет «Витязь» для совершения путешествия к берегам Тихого океана».

1869–1870 гг. – поездка в Иену для ликвидации дел.

1870–1871 гг. – путешествие на Новую Гвинею на корвете «Витязь». Маршрут: Кронштадт (8 ноября 1870 г.) – Копенгаген – Плимут – о. Мадейра – о. С. Винсенте – Рио‑де‑Жанейро – Магелланов пролив – Пунта Аренас – Талькахуано – Вальпараисо – о. Пасхи – Питкайрн – Мангарева – Папеити (о. Таити) – Апия (о‑ва Самоа) – о. Ротума – Порт Праслин (Новая Ирландия) – зал. Астролябии (19 сентября 1871 г.).

1871 г. (20 сентября) – 1872 г. (22 декабря) – пребывание на Новой Гвинее, на побережье залива Астролябии (Гарагаси близ дер. Бонгу).

1872–1873 гг. – отъезд на клипере «Изумруд» с берега Маклая. Посещение о‑вов Тернате, Тидор, Целебес, Люсон. Во время стоянки клипера в Маниле экскурсия внутрь о. Люсон для изучения негритосов. Поездка через Гонконг и Сингапур – в Батавию (о. Ява).

1873 г. (май‑декабрь) – пребывание в Батавии и Бюйтензорге (резиденция генерал‑губернатора Голландской Индии).

1873 г. (декабрь) – 1874 г. (июнь) – второе путешествие на Новую Гвинею (берег Папуа‑Ковиай). Маршрут: Бюйтензорг – Амбоина – Гессир.

1874 г. (23 февраля) – отправление из Гессира на берег Папуа‑Ковиай. Поселение на мысе Айва. Экскурсии вглубь острова, открытие озера Камака‑Валлар и папуасов вуоусирау. 28 марта, во время отсутствия Маклая, – разбойничье нападение местных «капитанов», убийства мирных жителей и разграбление имущества Маклая. 23 апреля – арест Маклаем главного виновника нападения «капитана» Мавары. 30 апреля – прибытие на о. Кильвару. 30 июля – возвращение в Батавию. Меморандум генерал‑губернатору Нидерландской Индии о разбойничьих нападениях малайцев на туземцев Папуа‑Ковиай и о работорговле на этом побережье Новой Гвинеи.

1874 г. (ноябрь) – 1875 г. (февраль) – первое путешествие по п‑ову Малакке. Маршрут: Батавия – Сингапур – Иохор‑Бару – р. Муар – устье р. Индау – Иохор‑Бару.

1875 г. (июнь – октябрь) – второе путешествие по п‑ову Малакке. Маршрут: Сингапур – Иохор‑Бару – Пахан – Келантан – Патани – Кеда – г. Малакка – Сингапур.

1875 г. (октябрь‑ноябрь) – пребывание в Сингапуре. Письма в Россию, постановка вопроса о необходимости взятия папуасов под покровительство России ввиду угрозы аннексии Новой Гвинеи Англией.

1875 г. (ноябрь) – 1876 г. (февраль) – пребывание в Бюйтензорге. Обработка научных материалов, подготовка статей к печати, письма. Подготовка к новой экспедиции на Новую Гвинею.

 

 

1876 г. (февраль) – 1877 г. (июнь) – путешествие в западную Микронезию и северную Меланезию и второе посещение берега Маклая (на шхуне «Морская Птица»). Маршрут: Черибон (о. Ява) – Бонтхейм (о. Целебес) – о. Гебе – о. Яп (март 1876 г.) – о‑ва Пелау (15–28 апреля 1876 г.) – о‑ва Адмиралтейства (май – июнь 1876 г.) – о‑ва Агомес – берег Маклая.

1876 г. (27 июня) –1877 г. (10 ноября) –2‑е пребывание на берегу Маклая. Изучение быта папуасов береговых деревень и ближних островков. Экскурсии в горные деревни.

1878 г. (январь – июль) – пребывание в Сингапуре. Планы возвращения в Россию. Тяжелая болезнь и денежные затруднения. По выздоровлении и получении денег от Русского географического общества – отъезд по требованию врачей в г. Сидней.

1878–1882 гг. (февраль) – жизнь в Сиднее. Вступление в члены Линнеевского общества и участие в его работе. Поездки в Брисбейн, Мельбурн и вглубь страны. Организация зоологической станции в Сиднее (1881 г.) и поселение там. Подготовка и издание ряда научных статей.

1879 г. (март‑ноябрь) – путешествие по о‑вам Меланезии (на шхуне «Сэди Ф. Келлер»). Маршрут: Сидней – Нумея (Новая Каледония) – о. Лифу – Новые Гебриды – Бэнксовы о‑ва – о‑ва Адмиралтейства – о‑ва Агомес – Ниниго – Тробриандовы о‑ва – Соломоновы о‑ва – о. Базилаки. Письмо верховному комиссару Западной Океании сэру Артуру Гордону о работорговле в Океании.

1880 г. (январь‑апрель) – путешествие на южный берег Гвинеи. Маршрут: о. Базилаки – о. Тесте – порт Моресби – о‑ва Торресова пролива – Соммерсет – Брисбейн.

1881 г. (август) – второе путешествие на южный берег Новой Гвинеи. Маршрут: Сидней – Порт Моресби – Кало – бухта Кеппель – Порт Моресби – Сидней. Маклай предотвратил карательную экспедицию против папуасской деревни.

1882 г. (февраль‑ноябрь) – поездка из Сиднея в Россию на русском военном судне. Маршрут: Сингапур – Суэцкий канал – Александрия (задержка в Александрии из‑за бомбардировки ее англичанами) – Генуя – Кронштадт. Сентябрь‑октябрь – выставка материалов путешествий и лекции Миклухо‑Маклая в Географическом об‑ве (СПб). Ожив