По графским развалинам – усадьбы севера Москвы

 

Эта «парковая» экскурсия, подходящая для жаркого дня, начнётся от станции метро «Свиблово», хотя первая усадьба в нашем маршруте называется «Медведково». Она расположена на ул. Заповедной (вл. 52) и добраться до неё удобнее по Кольской улице, перейдя по мосту через Яузу. (Можно воспользоваться автобусами № 61, 628, ост. «Ул. Заповедная»; или от ст. м. «Бабушкинская», авт. 605, 238, 174, ост. «Полярная ул.»)

Первое упоминание о селе Медведково встречается в писцовой книге как о «старинной вотчине» князей Пожарских, а название села, вероятнее всего, происходит от прозвища первого князя из рода Пожарских – Медведь.

В начале XVII века вся окрестная местность принадлежала князю Дмитрию Михайловичу Пожарскому, возглавившему Нижегородское ополчение в Смутное время. Это ему и «гражданину Минину», т. е. простому купцу, стоит памятник на Красной площади.

Сейчас можно встретить утверждения, что на самом деле князь Пожарский не сыграл в судьбе России значимой роли, а вся его слава – не более чем пропаганда. Отчасти Дмитрий Михайлович сам посеял зёрна этого сомнения, сказав однажды публично: «Был бы у нас такой столп, как князь Василий Васильевич Голицын, все бы его держались, а я к такому великому делу не придался мимо его; меня ныне к этому делу приневолили бояре и вся земля». Правду сказал Пожарский: не мог князь Голицын тогда ополчение возглавить, так как был он в это время в Польше, у короля Сигизмунда – просил его сына, королевича Владислава, быть царём на Руси. Вот и пришлось за освобождение родной земли браться человеку мягкому, не очень решительному и весьма богобоязненному.

Именно таким был Дмитрий Михайлович, которого вполне можно причислить к интеллигентам того времени: уже в девять лет он читал и писал настолько хорошо, что сумел под диктовку умирающего отца составить и подписать «духовную грамоту» – завещание, достаточно сложный документ. В пятнадцать он поступил на государеву службу, став «стряпчим с платьем», т. е. вел записи, получая в качестве жалованья одежду, а в двадцать с небольшим уже удостоился чина стольника. Неплохую карьеру сделала и его вдовая мать Ефросинья Фёдоровна (женщина умная и образованная), ставшая сначала боярыней у дочери царя Ксении, а затем верховной боярыней у самой царицы Марии Григорьевны Годуновой. После падения Годуновых она немедленно ушла в монастырь.

В отличие от матери Пожарский удержался при дворе и после убийства несчастного царя Фёдора Борисовича, и после воцарения Лжедмитрия Первого, и после его смерти и избрания на царство Василия Ивановича Шуйского. Тогда ещё все было относительно мирно, но с появлением Тушинского вора – Лжедмитрия Второго – отряды литовцев, поляков, да и русских бандитов принялись грабить и разорять страну. Царь Шуйский пытался организовать борьбу против нового самозванца и непрошеных гостей, мобилизовав все имеющиеся у него средства. Отправился воевать и Дмитрий Пожарский, «многую службу и дородство показалъ, голодъ и во всёмъ оскуденье и всякую осадную нужду терпелъ многое время, а на воровскую прелесть и смуту ни на которую ни покусился, стоялъ в твёрдости разума своего крепко и непоколебимо безо всякия шатости». И, действительно, Пожарский ни разу не изменил своему долгу, никогда не был уличён в измене, подлоге или казнокрадстве. При этом он отличался мягким характером и добротой и был неплохим дипломатом. И совсем не случайно, что когда нижегородцы стали искать военачальника для второго народного ополчения, то остановились единодушно на кандидатуре князя Пожарского.

Можно встретить обвинения, что идти на бой с поляками Пожарский опасался: его войско двигалось медленно, военачальник однажды даже свернул с дороги, чтобы в Суздале поклониться гробам своих предков. Критиканы забывают о том, что в начале похода Пожарский был болен, он ещё не оправился от раны, недавно полученной в бою. Рана была тяжёлой: из‑за неё он до конца жизни часто болел.

При приближении большого русского войска многие из бояр и казачьих атаманов, ранее присягнувшие самозванцу, вспомнили о патриотическом долге и перешли на сторону Пожарского. Так поступил и князь Трубецкой, для убедительности отбивший у поляков весь собранный ими на зиму провиант. Это ускорило участь польского гарнизона: через два месяца голод принудил его сдаться. 4 ноября, в праздник Покрова Богородицы, польское войско покинуло Кремль.

И Трубецкой, и Пожарский, и другие участники народного ополчения были награждены вновь избранным царём Михаилом Фёдоровичем по заслугам. Новый царь возвёл Пожарского из стольников в бояре и одарил вотчинами и деньгами. Тогда Дмитрий Михайлович поставил в своём родном Медведково первую церковь, деревянную, а в 1634 году возвёл каменную. Это было связано с трагическим событием в жизни князя: умер его любимый сын Фёдор. Эта церковь стала одним из последних одношатровых храмов, строительство которых как «не соответствующих церковному чину» было запрещено патриархом Никоном в 1652 г. Сейчас церковь кажется ниже, чем была задумана: культурный слой вокруг здания составляет около метра. В церкви сохранились старинные кованые двери, к сожалению, зачем‑то замазанные краской; окружает её большое старое кладбище.

Род Пожарских прервался, и Медведково в конце XVII века перешло к приближённому царевны Софьи князю Василию Васильевичу Голицыну, женатому на сестре последнего Пожарского. Этот всесильный боярин лишился всего после низвержения Софьи и был отправлен в ссылку. Медведково досталось Нарышкиным, затем – князьям Черкасским. В конце XIX века село превратилось в дачное место, где проводили лето в том числе поэт Валерий Брюсов, художники Константин Коровин, Михаил Врубель.

 

Свиблово

 

До следующей усадьбы идти больше километра по парку вдоль реки. Нам нужно перейти речку Чермянку – один из многочисленных притоков Яузы. Частично речка убрана в коллектор, но кое‑где ещё течёт по поверхности, хотя воды её сильно загрязнены. Через Чермянку и Яузу перекинуты мостики.

Усадьба Свиблово расположена по адресу: Лазоревый проезд, 13–15. Название селу предположительно досталось от имени Фёдора Андреевича Свиблы, воеводы Дмитрия Донского, принимавшего участие в постройке первых каменных укреплений Москвы. «Свиблый», «швиблый» в просторечии означало шепелявый.

К 1620 году Свиблово становится владением стольника Льва Афанасьевича Плещеева, а после безвременной кончины последней представительницы этой ветви рода Свиблово переходит к её дяде – К. А. Нарышкину, владевшему соседним Медведково, якобы по «устному завещанию» покойной. Кирилл Нарышкин построил здесь кирпичный дом, солодовенный завод, поварню, людские покои и церковь. Благо рабочей силы было в избытке: к строительству были привлечены пленные шведы. Многие из них нашли свой последний приют на кладбище в Свиблово. Оно располагалось близ домов 22 и 13 по Лазоревому проезду. По воспоминаниям старожилов, на могильных плитах были выгравированы руны и молитвы… богу Одину: скандинавы так до конца и не стали христианами.

Один из колоколов Троицкой церкви в усадьбе, звонивший по всей округе, был трофейным шведским, привезённым с Северной войны. Голштинский камер‑юнкер Берхгольц, побывав в Свиблово, записал в дневнике, что в новых палатах Нарышкина много добра, «награбленного в Лифляндии, где он так нехристиански свирепствовал, когда сжёг Нарву и Дерпт. Даже разукрашенные рамы его свибловского дома сохраняли имена и гербы тех немецких баронов, из чьих замков были взяты».

Но недолго роскошествовал Нарышкин в Свиблово: Плещеевым удалось отсудить имение обратно, и, выезжая, Кирилл Алексеевич приказал увезти отсюда всё, что можно, вплоть до дверных ручек.

Плещеевы не имели средств восстановить имение и стали сдавать его под дачи, а потом и вовсе продали.

В 1801 году в Свиблово снимал летом дачу H. М. Карамзин – «прекрасный сельский домик и в прекрасных местах». Тогда Карамзин только что женился и был очень счастлив. К сожалению, его милая и добрая жена вскоре умерла, её сгубил туберкулез. Она успела подарить мужу дочь, и Карамзин и дальше продолжал проводить лето в Свиблово, где маленькой девочке было намного лучше, чем в городе. Здесь он написал повесть «Марфа‑посадница, или Покорение Новгорода», более десятка статей и очерков, задумал и даже начал писать «Историю государства Российского».

Но подлинный расцвет Свиблово наступил несколькими годами позже, когда деревню купил Иван Петрович Кожевников – предприниматель, сын чаеторговца. Приобрел он и соседнее Леоново.

Иван Петрович устроил здесь суконную фабрику, выписав из Англии самое лучшее оборудование. Фабрика считалась образцовой, и даже император Александр I выразил желание посетить её и остался очень доволен, пожаловав купцу орден Святой Анны третьей степени. Сопровождавший императора генерал‑адъютант записал в дневнике: «Вчера, 29 июля, мы были на суконной фабрике мануфактур‑советника Кожевникова; на фабрике ежедневно работает 3000 человек, и выделывается сукна 300 000 аршин различных доброт, некоторые не уступают иностранным. Фабрика и дом хозяина построены на живописном месте; Яуза обвивается вокруг зданий».

Усадьба стоит на одном берегу реки, а фабрика располагалась на другом, в районе нынешней Сельскохозяйственной улицы, там и теперь промзона, запущенная и страшноватая. В доме № 29 был корпус ткацких станков, в доме № 32 – контора, в доме № 36 – корпус для «машины Берта», т. е. парового двигателя, сконструированного Чарльзом Бердом (1766–1843), петербуржским инженером и изобретателем шотландского происхождения.

К визиту императора Кожевников тщательно готовился и устроил ради этого целый праздник, доставивший и гостям, и хозяину немало удовольствия. С тех пор разбогатевший купчина принялся устраивать в Свиблово пиры и гулянья регулярно. Он даже надстроил усадебный дом, приспособив его для приёма гостей. Пиры, которые Кожевников давал в Свиблово, современники называли не иначе как лукулловскими, застолья сопровождались музыкой, катаниями на тройках, фейерверками и другими развлечениями. Даже название своей деревни он изменил с неблагозвучного Свиблово на Свирлово, от слова «свирель».

Здесь бывали и выступали московский знаменитый трагический актёр Павел Мочалов, танцовщица Акулина Медведева и её дочь, драматическая актриса Надежда Медведева, ученица Щепкина, а также знаменитая цыганская певица Стёша – Степанида Сидоровна Солдатова. Её слава была столь велика, что, по легенде, сам Наполеон, взяв Москву, разыскивал цыганку, чтобы она ему спела. Но не нашёл: Стёша уехала из города в Ярославль. Итальянская прима Анжелика Каталани, гастролировавшая в России, услышав пение Стёши, так растрогалась, что обняла цыганку и даже подарила ей шаль. Именно об этом эпизоде Пушкин написал:

 

Не отвергай смиренной дани,

Внемли с улыбкой голос мой,

Как мимоездом Каталани

Цыганке внемлет кочевой…

 

Увлёкшись развлечениями, Кожевников запустил дела на фабрике и в 1830‑е годы почти разорился. К тому же, едва достигнув сорокалетия, умерла Стёша, а без неё праздники были уже не те. Купец был вынужден распродавать и сдавать в аренду свои земли более удачливым промышленникам. А. С. Пушкин писал: «Роговая музыка не гремит в рощах Свирлова и Останкина; плошки и цветные фонари не освещают английских дорожек, ныне заросших травою, а бывало уставленных миртовыми и померанцевыми деревьями».

В 1890‑е годы историк Москвы Кондратьев увидел в Свиблово лишь «остатки когда‑то хорошо распланированного сада» и «покинутое кладбище», на котором попадались надмогильные плиты с «немецкими» надписями. Сейчас в усадьбе отреставрированы церковь, два каменных флигеля и усадебный дом (вторая половина XVIII–XIX веков). В пойме реки Яузы остались два пруда. В 1994 году усадьбе Свиблово был присвоен статус патриаршего подворья Русской православной церкви.

В 1970‑е годы в Свиблово решили провести метро и построить автовокзал, обслуживающий автобусы северных направлений. Станцию метро «Свиблово» украсили гербами древних городов Русского Севера. А вокзал почему‑то строить не стали.

Именно в Свиблово снимали фильм «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», эпизод на стройке, где Шурик воспитывал непутёвого Федю. Ещё здесь снимали «Ночной дозор» и другие фильмы. Энтузиасты любят бродить по району с фотоаппаратом, выискивая киношную натуру и сравнивая её с кадрами из фильмов.

Чтобы попасть в Леоново, надо перейти через железнодорожное полотно действующей части Московской окружной дороги. Выстроили её в конце XIX века для грузовых и пассажирских поездов по проекту победившего в конкурсе Петра Рашевского. Регулярное движение поездов открылось лишь в 1908 году, в сутки проходило четыре поезда.

Железнодорожное кольцо длиной более пятидесяти километров опоясало город, оно шло лесами, болотами, проходило по районам фабрик и заводов и по дачной местности. По повелению императора Николая Второго дорога должна была иметь «сообразный первопрестольной столице вид», и строители приняли все меры к её украшению: были построены 17 вокзалов из красного кирпича с белой отделкой, а также дома для персонала станций, столовые, казармы, кузницы, мастерские. При строительстве дороги было пробито несколько тоннелей и сооружены мосты – чудо инженерной мысли того времени. Многие из них служат до сих пор, обозначая границы города первой половины XX века. Часть путей и сейчас в порядке, и по ним ходят грузовые составы, часть – разобрана. Уже давно в московском правительстве обсуждаются планы отремонтировать эту старую дорогу и наладить систему пассажирских перевозок, но пока всё остается лишь на бумаге. Если Окружную всё же решат воскресить, то от станции метро «Ботанический сад» до станции метро «Владыкино» можно будет добраться минуты за три и без всяких пересадок (кстати, там, у Владыкино, сохранился целый комплекс впечатляющих станционных построек более чем столетней давности). А до «Перово»… ну минут за десять.

За Окружной дорогой почти сразу начинается «Парк будущего», на самом деле – остатки старинной усадьбы Леоново. С XVII века это село принадлежало князьям Хованским. Стояла здесь скромная деревянная церковь, но в 1722 году её неожиданно заменили каменной. Сохранился исторический анекдот, объясняющий повод для строительства леоновской церкви. Как‑то князь Василий Петрович Хованский пригласил к себе гостей. После того как все крепко выпили, собутыльники уложили своего мертвецки пьяного товарища, гвардейского унтер‑офицера князя Долгорукова в гроб, отнесли в церковь, где и отпели. Наутро его обнаружил в храме священник. Пётр I, узнав об этом от вице‑канцлера Шафирова, приговорил было всех участников попойки к смерти, но впоследствии заменил её телесным наказанием в своём присутствии. Во искупление греха Хованский обязался выстроить новое здание храма в своей подмосковной усадьбе.

В 1767 году Леоново купил знаменитый промышленник‑оружейник Павел Григорьевич Демидов и занялся обустройством усадьбы. Именно он разбил парк и насадил сосны, ели, выписанные издалека кедры, лиственницы и пихты.

Под конец жизни Демидов тяжело заболел нервным расстройством. Он проводил по несколько часов в парке в совершенном одиночестве. Малейший шум его беспокоил, даже голоса птиц и лягушек, поэтому крепостным вменялось в обязанность отлавливать несчастных пернатых и земноводных. Барин не мог выносить и звона колоколов церкви, и по его ходатайству храм Ризоположения закрыли.

В грозную пору 1812 г. в усадебных постройках Леоново разместился отряд французских драгун, лошадей устроили в церкви. Потом полуразрушенную усадьбу выкупил Иван Петрович Кожевников. В настоящее время от села и усадьбы Леоново сохранились церковь, несколько усадебных сооружений (ул. Докукина, 17–22), старинный пруд, старые липы, дубы.

В сороковые‑роковые по парку проходила линия обороны, здесь до сих пор различимы выкопанные доты, откуда велась артиллерийская стрельба по вражеской авиации.

Продолжая прогулку, нужно перейти улицу Вильгельма Пика, пройти по парку, перебраться на другой берег Яузы и со стороны Сельскохозяйственной улицы, следуя руслу речки Каменки, войти на территорию ВДНХ около прудов. Каменка теперь по большей части заключена в трубу, а раньше в районе Марфино в её пойме находились обширные заливные луга. Память о них сохранилась в названии одной из улиц – Кашенкин Луг – искажение оттого, что лет двести назад какой‑то писарь ошибся, перепутав буковки Ш и М.

Можно сократить экскурсию и, как вариант, пройти по улицам Вильгельма Пика и Эйзенштейна мимо знаменитого ВГИКА, полюбовавшись довольно интересным памятником его выпускникам, установленный прямо на ступеньках института, а затем добраться до старого трамвайного депо, превращенного в конечную станцию монорельса.

Но если день жаркий, то дышащие прохладой пруды намного привлекательнее. Пройдя вдоль них, а потом миновав массивные ворота постройки 1950‑х годов, через Ботанический сад мы выйдем в район Марфино – прямиком к НИИ автоматики (Ботаническая улица, 25). Высокий главный корпус сейчас заслоняет всё остальное, а тут есть о чём поговорить.

В XVII веке деревня Марфино принадлежала Богоявленскому монастырю, расположенному в самом центре Москвы, на Никольской. В 1885 году на деньги монастыря в Марфино был открыт Александро‑Марфинский детский приют с начальной школой. Туда принимали мальчиков‑сирот и сыновей небогатых священников, обучая их столярному и переплётному ремеслу, пению и игре на скрипке.

После 1917 года подобные заведения стали считаться ненужными, и училище было закрыто, а его здание превращено… в шарашку – секретное КБ, где работали заключённые. Причём эта шарашка – именно та, которую описал Солженицын в романе «В круге первом».

Александр Солженицын:

 

«Вы спрашиваете, что такое шарашка? Шарашку придумал, если хотите, Данте. Он разрывался – куда ему поместить античных мудрецов? Долг христианина повелевал кинуть этих язычников в ад. Но совесть возрожденца не могла примириться, чтобы светлоумных мужей смешать с прочими грешниками и обречь телесным пыткам. И Данте придумал для них в аду особое место».

 

Русский религиозный философ Димитрий Панин (1911–1987), изображённый Солженицыным под именем Дмитрия Сологдина, вспоминал: «Шарашка, куда поздно вечером в октябре сорок седьмого привезли меня и Трушлякова, находилась на окраине Москвы, рядом с Останкинским парком, в помещении бывшей духовной семинарии». Александр Солженицын добавлял: «Шарашка названа была Марфинской по деревне Марфино, когда‑то здесь бывшей, но давно уже включённой в городскую черту. В старое здание подмосковной семинарии, загодя обнесённое колючей проволокой, привезли полтора десятка зеков, вызванных из лагерей».

«Зона» просуществовала здесь до 1953 года, а в 1955‑м бывшее предприятие п/я 37 переименовали в Научно‑исследовательский институт автоматики. Среди его разработок знаменитые «вертушки» – телефоны спецсвязи для высшего руководства страны и даже так называемый ядерный чемоданчик. Теперь шарашка скрыта во дворе НИИ – за забором и более новыми высокими корпусами, но всё же с некоторых точек она просматривается: это здание старинной архитектуры с полукруглым выступом – приютской церковью «Утоли моя печали».

Теперь нужно взять чуть левее и, снова углубившись в парк (так приятнее), дойти до усадьбы Останкино. По пути мы минуем конюшни и детско‑юношескую школу верховой езды. Хлебом лошадей просят не кормить: у них от этого животы болят, а вот яблочком, морковкой и капустой – пожалуйста.

Рядом с усадьбой Останкино сохранились парк и домовая церковь – ныне подворье Оптиной пустыни.

Сюда, в Останкино, влюблённый граф Шереметев увёз крепостную актрису Парашу Жемчугову. Именно для неё он выстроил этот дворец и театр, похожий на расписную шкатулку. (В нём и сейчас дают чудесные спектакли и концерты.) Для Параши он разбил парк с кедровой рощей: кедровый воздух полезен при больных лёгких, а у Параши была чахотка. Одно плохо: роскошный дворец с великолепными залами был холодным. Жить тут можно было только летом.

Напротив дворца возвышается телебашня, построенная в середине 1960‑х годов. Её высота 540 метров, она обеспечивает прямую передачу телевизионных программ в радиусе около 120 км (ранее все трансляции велись с Шаболовки).

Считается, что силуэт башни был придуман конструктором Никитиным, когда он рассматривал букет лилий. Перевёрнутый цветок и стал прообразом башни. У лилии 6 лепестков. Никитин решил, что это слишком много, и сократил число опор до четырёх, а его коллеги не поверили, что опор достаточно, и в результате их у башни десять. Останкинская башня в настоящее время является пятым по высоте существующим сооружением в мире и самым высоким – в Европе. Кроме технических служб на башне на отметке 325 метров находится ресторан «Седьмое небо» на 288 мест, а над рестораном – смотровая площадка.

В августе 2000 года в башне произошёл сильный пожар. Очаг возгорания находился на высоте 460 м. Полностью выгорели 3 этажа, но башня не рухнула, устояла, хотя от высокой температуры лопнули несколько десятков тросов, обеспечивающих преднапряжение бетонной конструкции. Впоследствии тросы были восстановлены.

При пожаре погибли три человека: лифтёр, слесарь и один пожарный. Они пытались подняться на высоту огня на единственном работающем лифте, а он рухнул с высоты более двухсот метров. Да, во время пожара лифтами пользоваться запрещено категорически, но когда речь идёт о высоте 200–400 метров, то это единственная возможность быстро подняться наверх. Все погибшие посмертно награждены орденом Мужества.

Как полагается, по факту пожара было заведено уголовное дело. Следствие велось долго, причём выяснились интересные подробности: например, системой пожаротушения был оборудован только ресторан, но причину пожара и его виновников так точно и не определили.

Телебашня уже полностью восстановлена, ресторан работает, и на башне проводятся экскурсии, правда, допускают туда не всех и только при наличии паспорта: маленьким детям, старикам и беременным женщинам вход воспрещён. Считается, что этим людям подъём на скоростном лифте может повредить.

Но вернёмся к усадьбам. На монорельсе доедем до железнодорожной и станции метро «Тимирязевская» и там пройдём примерно 400 метров перпендикулярно Дмитровскому шоссе до улицы Костякова, или парка «Дубки». Здесь проходит трамвайная линия (маршрут № 27). Сто лет назад на этой линии, тогда ещё парового трамвая, работал кондуктором будущий знаменитый литератор, певец русской природы Константин Георгиевич Паустовский. До сих пор сохранился старинный павильон паровичка на Красностуденческом проезде. Он был построен ещё в конце XIX века, реконструировался в 1926‑м, в 1980‑х и в 1990‑х годах после пожаров. Каждый раз его восстанавливали в прежнем виде.

Здесь очень зелёная местность: небольшой, но красивый парк «Дубки» с прудом, через Тимирязевскую улицу – огромный лесопарк Сельскохозяйственной академии. Южнее его – проезд со смешным названием – Соломенная Сторожка. Некогда тут стоял крытый соломой дом сторожей, охранявших угодья первого в России высшего сельскохозяйственного учебного заведения – Петровской лесной и земледельческой академии (ныне Российский государственный аграрный университет – МСХА имени Тимирязева). Дом был разобран в послевоенные годы. Родившийся в этом доме архитектор Константин Мельников вспоминал, что сторожку окружал глухой забор, а во дворе находились дровяной сарай, стойло для лошадей и колодец. Была тут и церковь, выстроенная по проекту архитектора Шехтеля. В 1960‑е годы церковь разрушили, а в конце 1990‑х восстановили по тем же чертежам, но уже на другом месте (Ивановская ул., 3).

В 1870‑х годах в Петровской академии учился Владимир Короленко, в одной неоконченной повести он написал: «Заведение это, с дорогими выпуклыми стёклами, с «дворцом», с музеями, лабораториями и парком, раскинулось над широким прудом…»

Всё это роскошество в основном сохранилось до наших дней, окружают его участки с одноэтажными домиками – остатки старого дачного посёлка.

Петровско‑Разумовское можно посмотреть, не выходя из трамвая, а можно выйти и погулять в лесу. А лес тут такой, что даже не верится, что нас окружает мегаполис! Сохранились поля, выгоны для скота, старинная архитектура учебных корпусов академии…

Эта пустошь на речке Жабенке исстари принадлежала великим князьям и русским царям.

В числе её владельцев были Иван Калита, Василий Шуйский… Ну а затем пустошь перешла к Нарышкиным, и бабушка Петра Первого, радуясь рождению внука, приказала возвести здесь церковь святых Петра и Павла. Отсюда и пошло название Петровское.

Храм не сохранился, на его месте – памятник Вильямсу, первому директору академии в советское время.

Вторая часть названия – Разумовское прибавилась уже при Елизавете Петровне, подарившей земли графу Кириллу Григорьевичу, брату её тайного мужа. Он потрудился устроить здесь модный парк, чтобы не стыдно было принимать государыню, коли изволит пожаловать. Жабенку перекрыли каскадом плотин и образовались пруды, известные ныне как Академические, или Большие Садовые. Парк был обустроен в регулярном французском стиле. Центральная аллея, ведущая от пруда к дворцу, пересекается симметрично проложенными поперечными и диагональными дорожками. Верхняя терраса отделена специальной стенкой, на пилонах ограждения которой при Разумовских стояли несохранившиеся бюсты римских императоров. На другой террасе, уже в наше время, были установлены перенесённые из городской усадьбы Разумовских четыре аллегорические скульптуры «Времена года». При Разумовском в местном саду начались народные гулянья, но в сад пускали только тех, кто был прилично одет.

Усадьба Разумовского, по выражению современников, скорее походила на город, чем на дачу: это было время расцвета Петровско‑Разумовского. Строил её известный петербургский архитектор Филипп Кокоринов. Но от его дворца до нас, кроме садового грота, дошёл лишь корпус скотного двора и фундамент, на котором в середине XIX века Николай Бенуа возвёл дворец в стиле барокко. Это именно там «дорогие выпуклые стёкла» и часы с колоколом.

Окружают старинный корпус более поздние здания циркумференций – попросту, студенческих общежитий. В их дворе – небольшой скверик, где установлен памятник Клименту Аркадьевичу Тимирязеву, он преподавал в академии с 1872 по 1894 год, а одно время и жил на её территории, что было типично для того времени. Его деревянный дом находился на въезде на территорию академии со стороны центра, но, к сожалению, до нашего времени не дошёл. Зато сохранился дом, в котором жил первый садовник академии, чьё имя теперь носит дендрологический сад – Роберт Иванович Шрёдер. На левом здании бывших общежитий – мемориальная доска напоминает о том, что здесь жил в годы учёбы в академии знаменитый русский писатель Короленко.

Граф Разумовский передал имение своему сыну Льву Кирилловичу, владельцу и знаменитого дома на Тверской, где потом открылся Английский клуб, а теперь находится Музей политической истории России. В 30 лет от роду, получив генеральский чин, Лев Кириллович отказался от дальнейшей карьеры и вышел в отставку.

С именем молодого графа Разумовского и этой усадьбой связана одна замечательная любовная история. Граф без памяти влюбился в княгиню Марию Григорьевну Голицыну, урождённую Вяземскую. Муж молодой женщины, Александр Николаевич Голицын, полный тёзка и дальний родственник главы Министерства духовных дел, был человеком беспутным и грубым. Несметно богатый, он умудрился просадить всё своё огромное состояние. Жену он одевал роскошно, но ходили слухи, что временами он бил её.

Лев Кириллович, узнав об истязаниях, поначалу хотел вызвать князя на дуэль, но потом выбрал оружие иное: он сошёлся с ним за игорным столом. Игра длилась всю ночь, и удача была на стороне Разумовского. В итоге Разумовский выиграл у Голицына всё, фактически разорив его. Тогда и состоялась финальная заключительная партия. Лев Кириллович предложил ему поставить на кон жену в обмен на всё, что он в ту ночь выиграл у Голицына. Князь поначалу отказался, но в ответ Разумовский заявил, что в таком случае покидает его гостеприимный дом и завтра пришлёт за своим выигрышем. Понимая, что он не сможет выплатить всё сполна, Голицын остановил графа и согласился продолжить игру. Карты были розданы, и Голицын снова проиграл. В ту ночь Лев Кириллович уехал из дома Голицыных, забрав с собой Марию Григорьевну, весь остальной свой выигрыш он оставил князю.

Трудно описать, какой из всего этого вышел скандал! Даже ненавидевшая мужа Мария Григорьевна была глубоко оскорблена тем, что её разыграли в карты, словно собаку или лошадь, или, на худой конец, крепостную девку. Шокирующую историю обсуждали в Москве и Петербурге, огласка помогла Голицыным оформить развод: услышав о произошедшем, патриарх пришёл в ужас от надругательства над таинством брака и лично развёл супругов. После этого Мария Григорьевна и Лев Кириллович обвенчались, но оба оказались в положении отверженных светом. Особенно незавидным было положение Марии Григорьевны: свет не мог ей простить, что вместо того чтобы удалиться в монастырь и там оплакивать свою участь, она живёт с новым супругом и живёт счастливо.

На помощь пришёл сам император Александр Первый. На больших светских балах Разумовские появляться не могли, они посещали только маленькие семейные праздники с танцами. На один из таких праздников в доме Кочубеев неожиданно прибыл государь и, демонстративно пройдя через весь зал, пригласил Марию Григорьевну на танец, причём обратился к ней по титулу второго мужа: графиня. Это положило конец отверженности влюблённой пары.

Мария Григорьевна и Лев Кириллович прожили вместе шестнадцать лет, детей у них не было. И они взяли в семью воспитанника и двух воспитанниц (шептались, будто это были внебрачные дети Разумовского). Граф Лев Кириллович умер в 1818 году, его супруга пережила мужа на 47 лет. Под конец жизни она, как и оба её мужа, пристрастилась к азартным играм. Считается, что история их любви легла в основу поэмы Лермонтова «Тамбовская казначейша».

Наполеоновские войска не обошли стороной Петровско‑Разумовское: в нём расположилась на постой конная армия маршала Нея. А в середине XIX века поместье выкупила казна – для учреждения академии. Но даже это мирное учебное заведение не стало гарантией покоя на землях Петровско‑Раумовского!

Осенью 1869 года Россию потрясло убийство, совершённое в парке Петровской академии. Тогда группа террористов‑революционеров «Народная расправа», созданная нигилистом Сергеем Нечаевым, убила одного из своих членов – студента академии Иванова, обвинив его в предательстве: тот отказался слепо и беспрекословно повиноваться лидеру и заявил о выходе из организации. Иванова заманили в парковый грот, долго душили, потом выстрелили в голову и сбросили тело в пруд. И грот, и пруд сохранились. Грот – это старинное парковое сооружение ещё времён Кирилла Разумовского, откуда гости усадьбы могли любоваться панорамой прудов и окрестностей. Грот этот пережил два с половиной столетия и дошёл до нас почти в первозданном виде.

Обнаружить убийц помогла роковая случайность: Нечаев, потерявший там шапку, впотьмах надел шапку убитого (подписанную на подкладке), что стало уликой для полиции.

В память злодейски убитого студента один из местных проездов назвали Ивановским. Сам же Нечаев успел бежать за границу, откуда в 1872 году был выдан Швейцарией как уголовный преступник. На родине его приговорили к пожизненному заключению в Петропавловской крепости. Нечаев просидел там 10 лет, сделал безуспешную попытку бежать и умер от цинги и водянки 21 ноября 1882 года – день в день с убийством Иванова спустя 13 лет. Эти события легли в основу романа Ф. М. Достоевского «Бесы».

В местном парке любили гулять А. Н. Островский, М. Ермолова, М. Пришвин, В. Гиляровский, Лев Толстой, Андрей Белый. Чехов ездил сюда не только на пикники, но и ловить бабочек, а студенты – фанаты знаменитого писателя – подкарауливали своего кумира, мешая его отдыху.

Художник И. И. Шишкин написал здесь картину «Пруд в старом парке». А Ходасевич, описывая в стихах скучное заседание, мечтал:

 

А уж если сны приснятся,

То пускай в них повторятся

Детства давние года:

Снег на дворике московском

Иль – в Петровском‑Разумовском

Пар над зеркалом пруда.

 

Есть на Тимирязевской улице и ещё одна примечательность, только с первого взгляда её можно и не заметить. Это дом № 33, расположенный позади префектуры района, так называемый «Музей скульптора Вучетича». Почему «так называемый»? Да потому, что от музея есть одно название и экспонаты, а самого музея нет. За забором видны скульптуры: огромная голова Ленина, копия Родины‑матери… Только посмотреть их ближе нельзя: там частный дом, в котором действительно некогда жил и работал Вучетич.

Гулять по парку приятно, но можно посмотреть ещё несколько усадебных строений.

На Лобненской улице, 5а в 1930‑е годы одно из усадебных зданий служило Домом культуры. В нём в 1941 году формировалось ополчение нескольких районов города. Ныне дом полуразрушен.

Другому усадебному строению, на Череповецкой улице, 36, повезло больше – в нём расположен Музей художника Васильева (после афёры с наследием художника и поджогом здания теперь это Центр славянской культуры имени Константина Васильева).

На пересечении Алтуфьевского шоссе и МКАД высится церковь Воздвижения Креста Господня, она в хорошем состоянии. Рядом – усадебный дом (Алтуфьевское шоссе, вл. 147–149). Он стоит на очень раннем фундаменте, но свой современный вид приобрёл лишь в середине XIX века. Последним владельцем Алтуфьево до 1917 был нефтяной промышленник Г. М. Лианозов; именем этого семейства до сих пор называется район, в котором расположена усадьба. Там же сохранились парк и старинная пивоварня.

Но, по мнению автора, влюбленного в готику, более интересна усадьба Михалково. Отсюда до неё можно доехать на 27‑м трамвае до Коптевской улицы и там перейти через Окружную железную дорогу к Головинским прудам, это менее семисот метров.

Нам откроются красно‑кирпичные строения, образующие круг. Сейчас пройти внутрь нельзя: усадьбу кто‑то выкупил, и там ведётся неведомое строительство. Чем оно обернётся, добром или лихом, – посмотрим. А пока давайте вспомним мудрую государыню Екатерину Вторую Алексеевну и её верную подругу и президента Академии наук Екатерину Романовну Дашкову. Отправляясь в заграничное путешествие, последняя взяла себе вымышленную фамилию, назвавшись госпожой Михалковой. На это имя Екатерина Романовна имела полное право: ведь деревня Михалково принадлежала её семье уже более полвека. Деревня располагалась здесь, вокруг прудов, усадьба же возникла позже.

В 1764 году Дашкова продала деревню графу Петру Панину (отцу знаменитого интригана Никиты Панина), который и выстроил здесь красивейшие здания, выбрав модный в то время стиль – готику.

Пётр Панин, переселившись в Москву, почитал себя несправедливо обиженным Екатериной Второй: он успешно действовал в русско‑турецкой войне, взял крепость Бендеры, сумел переговорами склонить окрестных татар признать над собой власть России. За эти подвиги Панин был награждён орденом – Георгием 1‑й степени! Это было немало, но граф ожидал чего‑то большего – искренней благодарности, личных знаков внимания. Однако императрица была недовольна большими потерями русской армии и приняла самого Панина довольно сухо. Уязвлённый, он подал в отставку и переселился в Москву, как раз сюда, в Михалково. И тут же принялся за перестройку усадьбы. Кто был архитектором, точно неизвестно, но, по мнению многих, им вполне мог быть Василий Баженов. Задачей ему Панин поставил отразить память о покорённой им крепости Бендеры. Оттого усадьба и напоминает мавританский замок,