Увольнение Великого Князя Николая Николаевича

 

И вступление в Верховное Главнокомандование

 

Государя Императора

 

Смена Верховного Главнокомандующего произошла 23 августа. Верховным главнокомандующим стал Государь с Начальником Штаба генералом Алексеевым. По существу говоря, последний и становился теперь Верховным Главнокомандующим. Это понимала вся Армия и это, в известной степени, примирило с происшедшей переменой, т.к. высшие лица Штаба Великого Князя Николая Николаевича были крайне непопулярны.

 

Какое впечатление произвела эта смена на самую Армию?

 

«Этот значительный по существу акт, — пишет генерал Деникин в своем труде «Очерки Русской Смуты»¹, — не произвел большого впечатления. Генералитет и офицерство отдавали себе ясный отчет в том, что личное участие Государя в командовании будет лишь внешнее, и потому всех интересовал более вопрос: кто будет Начальником Штаба?»

 

«Назначение генерала Алексеева успокоило офицерство. Что касается солдатской массы, то она не вникала в технику управления; для нее Царь и раньше был верховным вождем армии и ее смущало несколько одно лишь обстоятельство: издавна в народе укоренилось убеждение, что Царь несчастлив».

 

Эти строки, написанные одним из наиболее видных вождей белого движения, грешат тем же непониманием народных масс, которое привело затем самого автора цитированных выше строк к крушению. То, что при смене Верховного Главнокомандования снаружи царило полное спокойствие, — это верно. Более того, мы сами были свидетелями, с каким энтузиазмом встречали войска Государя впервые после того, как он стал Верховным Главнокомандующим. Но это нисколько не противоречило тому, что удаление Великого Князя Николая Николаевича сопровождалось глубоким сожалением именно солдатской массы. В представлении этой массы Великий Князь Николай носил благородный облик поборника правды, реши—

 

Том I, стр. 34.

 

108

 

Н. Головин

 

тельного искоренителя лжи — грозного для всех и в то же время справедливого для всех.

 

• «Прошло три-четыре месяца, — записывает один большевистский писатель¹, — и Николай Николаевич стал просто популярен. В армии о нем говорили не иначе как с восторгом, а часто с благоговеньем».

 

Вокруг имени Великого Князя стали создаваться легенды. Народные массы стремились воплотить в нем черты любимого вождя. Вот свидетельство иностранного наблюдателя Русской Армии. Оно принадлежит перу неоднократно нами цитированного британского генерала А. Нокса; приводимые строки написаны им для Британской энциклопедии.

 

«Великий Князь Николай Николаевич был, прежде всего, патриотом с сильно развитым чувством долга. Хотя, благодаря принадлежности к Царской Семье, ему было гарантировано высокое положение в Армии, он, тем не менее, посвятил себя научному изучению своей профессии. Его служебная деятельность показывает, что он обладал всеми качествами военного вождя. Обладая импонирующей внешностью, он обладал неограниченной энергией, сильною волей и способностью быстро решаться. Всякая интрига была абсолютно чужда его благородному характеру. Он обладал исключительным даром внушать веру в себя и любовь. Его справедливость одинаково притягивала и сердца генералов, и сердца солдат. Многочисленные рассказы про него, распространявшиеся среди русских солдат-крестьян, рисовали его легендарным героем, защитником святой России против германизма* и развращенности Двора. Солдаты верили, что он очень строгий в вопросах воинской дисциплины, одинаково требователен в этом отношении к генералам, а также и к самому себе».

 

Популярность Алексеева была иная. В армии она распространялась, главным образом, на офицерские круги. Командный состав видел в нем наиболее знающего из всех русских генералов руководителя. Армейский рядовой офицер видел в нем своего брата, вышедшего на высшие ступени иерархии исключительно благодаря личным заслугам. Солдатская масса его мало знала; в нем не было тех внешних черт, которые требуются малокультурным массам для облика их героев. То же самое происходило и в стране: все мало-мальски образованные слои знали Алексеева, уважали и верили ему; народные же массы его совсем не знали.

 

Вот почему и в Армии, и в общественных кругах, как свидетельствуют о том многочисленные мемуары, наилучшим «разрешением

 

¹ «250 дней в Царской Ставке». Мих. Лемке, стр. 82.

 

Л моТ

 

Военные усилия России в мировой войне

 

109

 

вопроса считалось оставление Верховным Главнокомандующим Великого Князя Николая Николаевича и назначение к нему нового Начальника Штаба в лице Алексеева.

 

Устраняя от должности Верховного Главнокомандующего Великого Князя Николая Николаевича, Государь отказывается от содействия чрезвычайно важной моральной силы. Он думал, что эта моральная сила, заключавшаяся в народной популярности Великого Князя, может быть вполне заменена монархической традицией. Эта мысль была в свое время отлично формулирована в английской газете «Daily Chronicle», так объяснявшей английской публике состоявшуюся в Русском Верховном Главнокомандовании перемену: «Царская власть обладает какими-то мистическими и отеческими свойствами, неотразимо действующими на душу русского народа. Решение Царя вновь свидетельствует о тесных узах, существующих между народом и царем-батюшкою. Принимая на себя верховное командование, Царь ясно доказал, что не может быть сомнения в решимости России довести войну до конца».

 

Ошибка в подобной точке зрения заключалась прежде всего в том, что для успешного доведения войны до победного конца необходима не замена сил, а сложение всех имеющихся в распоряжении сил. Испытания, предъявленные России, были слишком велики для того, чтобы позволять себе отказ от какой бы то ни было из имеющихся в распоряжении сил. Несомненно, что здесь мы видим одно из наиболее ярких проявлений того примитивного отношения к современной сложной социальной жизни, которое мы обнаруживали во всех областях государственной жизни России.

 

Настроения солдатских масс

 

Когда окончилось намеченное Верховным Главнокомандованием отступление, по мере того как войска устраивались на новых линиях обороны и спокойная рука генерала Алексеева приводила все в порядок, настроение армии стало улучшаться.

 

Особое свойство русского солдата быстро оправляться от тяжелых поражений замечено было еще немцами и включено было ими в характеристику Русской Армии.

 

Вот в каких словах в 1913 году отмечено это свойство Германским большим генеральным штабом:

 

«Русский солдат очень вынослив в физическом отношении и мало требователен. Вместе с этим Русская военная часть обладает

 

110

 

Н. Головин

 

исключительной способностью быстро оправляться после неудачных боев и быть опять способной к обороне»^:.

 

Интересно сравнить эту оценку русского солдата, написанную до войны внимательно изучившим Русскую Армию немецким генеральным штабом, с заметкой, записанной тоже внимательным иностранным наблюдателем Русской Армии в 1915 году генералом Ноксом. В октябре 1915 года он заносит в свои воспоминания:

 

«Хотя после долгих напряжений русский солдат выглядит печально (невзрачно), тем не менее он обладает исключительной способностью к быстрому восстановлению своей боеспособности»².

 

Мы вполне отдаем себе отчет, как трудно оценивать настроение солдатских масс, в особенности русских масс того времени. Единственным показателем этого настроения могли являться только отчеты военной цензуры о письмах, посылаемых из армии. К глубокому сожалению, мы лишены возможности использовать этот богатый архивный материал, остатки которого хранятся в России и ждут своего исследования. По ним можно было дать общую картину изменения настроения армии. <...>

 

Кампания 1916 года

 

Кампания 1916 года начинается опять требованием со стороны союзников помощи от России. Германские атаки на Верден ускоряют начало наступательных операций на наших Северном и Западном фронтах. Несмотря на то, что время года делало невозможным ведение в России каких-либо наступательных операций, Русское Верховное Главнокомандование решило все-таки произвести таковую в широком размере для отвлечения на себя немецких сил с французского театра. Атаки начались на Западном фронте в районе озера Нарочь 15 марта и на Северном фронте в районе Якобштадта и Двинска 21 марта. Прорывы не удались. Захват 2–3 тысяч пленных и оттеснение противника на некоторых участках на 2–3 версты, конечно, не отвечали тем громадным потерям, которые несли русские армии. 30 марта приказано было приостановить наступление. Правда, помощь французам была осуществлена, т.к. с 22 по 30 марта германские атаки у Вердена прекратились, но неудача наступления не могла не оказать влияния на моральную сторону русского командования³.

 

¹ «Der deutsche Generalstab», von Kuhl, s. 68 (курсив Куля).

 

² «With the Russian Army in 1914–1917», p. 350.

 

³ Зайончковский, «Мировая война», стр. 253–254.

 

Военные усилия России в мировой войне

 

111

 

В этом мы можем убедиться из одного характерного разговора с ген. Алексеевым, записанного М. Лемке в его книге «250 дней в Царской Ставке»¹. Этот разговор происходит 29 марта, т.е. непосредственно под впечатлением вышеупомянутых наступлений на наших Северном и Западном фронтах.

 

М. Лемке, состоявший офицером военно-цензурного отделения Ставки, беседовал со своим начальником, генерал-квартирмейстером Ставки, генералом Пустовойтенко, когда в комнату вошел М.В. Алексеев. В завязавшемся разговоре М.В. Алексеев сказал:

 

«— Да, настоящее невесело...

 

— Лучше ли будущее, Ваше Высокопревосходительство? — спросил М. Лемке.

 

— Ну, это как знать... — ответил М.В. Алексеев. — О, если бы мы могли его предупредить без серьезных ошибок. Это было бы величайшим счастьем для человека дела и величайшим несчастьем для человека чувства...

 

— Верующие люди не должны смущаться таким заглядыванием, потому что всегда будут верить в исправление всего Высшею Волею, — вставил Пустовойтенко.

 

— Это совершенно верно, — ответил Алексеев. — И вы знаете, только ведь и живешь мыслью об этой Высшей Воле, как вы сказали. А вы, вероятно, не из верующих? — спросил он Лемке.

 

— Просто атеист, — посмеялся Пустовойтенко...

 

— Нет, а я вот счастлив, что верю, и глубоко верю в Бога и именно в Бога, а не в какую-то слепую и безличную Судьбу. Вот вижу, что война кончится нашим поражением, что мы не можем кончить ее чем-нибудь другим, но вы думаете, меня это охлаждает хоть на минуту в исполнении своего долга? Нисколько, потому что страна должна испытать всю горечь своего падения и подняться из него рукой Божьей Помощи, чтобы потом встать во всем блеске своего богатейшего народного нутра.

 

— Вы верите так же в это богатейшее нутро? — спросил Лемке.

 

— Я не мог бы жить ни одной минуты без такой веры. Только она и поддерживает меня в моей роли и моем положении... Я, человек простой, знаю жизнь низов гораздо больше, чем генеральских верхов, к которым меня причисляют по положению. Я знаю, что низы ропщут, но знаю и то, что они так испакощены, так развращены, так обезумлены всем нашим прошлым, что я им такой же враг, как Михаил Савич², как вы, как все мы...

 

¹ Стр. 648–650. Ген. Пустовойтенко (прим. Н.Н. Головина).

 

112

 

Н. Головин

 

— А вы не допускаете мысли о более благополучном выходе России из войны, особенно с помощью союзников, которым надо нас спасти для собственной пользы?

 

— Нет, союзникам вовсе не надо нас спасать, им надо только спасать себя и разрушить Германию. Вы думаете, я им верю хоть на грош? Кому можно верить? Италии, Франции, Англии... Скорее Америке, которой до нас нет никакого дела... Нет, батюшка, вытерпеть все до конца, — вот наше предназначение, вот что нам предопределено, если человек вообще может говорить об этом...

 

— Армия наша — наша фотография. Да это так и должно быть. С такой Армией в ее целом можно только погибать. И вся задача командования — свести эту гибель к возможно меньшему позору. Россия кончит прахом, оглянется, встанет на все свои четыре медвежьи лапы и пойдет ломать... Вот тогда мы узнаем ее, поймем, какого зверя держали в клетке. Все полетит, все будет разрушено, все самое дорогое и ценное признается вздором и тряпками...

 

— Если этот процесс неотвратим, то не лучше ли теперь же принять меры к спасению самого дорогого, к меньшему краху, хоть нашей наносной культуры? — спросил Лемке.

 

— Вы бессильны спасти будущее, никакими мерами этого не достигнуть. Будущее страшно, а мы должны сидеть сложа руки и только ждать, когда же все начнет валиться. А валиться будет бурно, стихийно. Вы думаете, я не сижу ночами и не думаю, хотя бы о моменте демобилизации армии. Ведь это будет такой поток дикой отваги разнуздавшегося солдата,'который никто не остановит. Я докладывал об этом несколько раз в общих выражениях, мне говорят, что будет время все сообразить и что ничего страшного не произойдет; все так-де будут рады вернуться домой, что о каких-то эксцессах никому в голову не придет... А между тем, к окончанию войны у нас не будет ни железных дорог, ни пароходов, ничего — все износили и изгадили своими собственными руками».

 

Может быть, при передаче этого разговора М. Лемке сгустил краски. Но мы думаем, что все-таки он верно рисует пессимистическое настроение в верхах нашего Главного Командования, явившееся результатом неудач нашего наступления против немцев.

 

Это влияние ярко сказалось и на совещании Главнокомандующих, собранном в Ставке 14~ апреля. Если внимательно проштудировать протокол этого Совещания, станет совершенно очевидным, что Главнокомандующий Северного фронта генерал Куропаткин и Главнокомандующий Западного фронта генерал Эверт «потеряли сердце»; они не верят в успех, хотя и не смеют это сказать прямо.

 

Военные усилия России в мировой войне

 

113

 

Один только Главнокомандующий Юго-Западного фронта генерал Брусилов бодро смотрит на предполагаемое в мае общее наступление.

 

' Тем не менее генерал Алексеев настаивает на том, что главный удар должен быть произведен на нашем Западном фронте. Но пониженное настроение духа Главнокомандующего Западного фронта ген. Эверта сказывается на том, что время начала общего наступления откладывается¹.

 

Тем временем на Итальянском театре произошла катастрофа. От России снова требуется экстренная помощь.

 

<...> План наступления, намеченный ген. Алексеевым на лето 1916 года, был нарушен требованием ускоренной помощи итальянцам. Это нарушение расчетов ген. Алексеева, несомненно, должно было отразиться на всем стратегическом ходе событий в Галиции и помешать генералу Алексееву использовать в полной мере достигнутые в Галиции тактические результаты.

 

22 мая (4 июня) четыре русские армии (8-я, 11-я, 7-я и 9-я) Юго-Западного фронта начали свои атаки, которые и привели к величайшей Галицийской битве 1916 года, продолжавшейся около 4 месяцев. Тактические результаты этой битвы были громадными. Взято было в плен 8924 офицеров, 408000 нижних чинов, захвачено 581 орудий, 1795 пулеметов, 448 бомбометов и минометов. Отнята у противника территория более чем в 25000 кв. километров. Таких результатов не достигла ни одна наступательная операция наших союзников в 1915, 1916 и 1917 гг.

 

С общесоюзной точки зрения стратегические результаты нашего наступления в Галиции были также большими. Во-первых, итальянская армия была спасена, т.к. австро-венгры должны были прекратить свое наступление в Италии и перебросить против России до 15 дивизий. Во-вторых, положение французской армии было сильно облегчено, т.к. немцы вынуждены были перебросить с французского театра на наш — 18 дивизий², и четыре дивизии, сформированных внутри страны. В-третьих, положение союзников на Салоникском фронте тоже значительно облегчено, т.к. с этого фронта было увезено против России 3 1 /2 германских дивизий и 2 лучших турецких. В-четвертых, новое решительное поражение австро-венгерских армий вынуждало Германию усилить постоянную поддержку близ—

 

Клембовский. «Стратегический очерк войны 1914–1917 гг.». Часть 5-я, стр. 29. Снимая 18 дивизий с французского фронта, немцы немедленно же формируют там новые 18 дивизий; но эти производятся за счет уничтожения егерских батальонов во всех дивизиях; таким образом общая сила немцев во Франции все-таки уменьшилась на число отправленных против России дивизий.

 

114 И. Головин

 

кого к окончательному крушению союзника. В-пятых, успех Русской Армии обусловил выступление Румынии против Центральных Держав.

 

Надлом духа в стране

 

Но все перечисленные стратегические выгоды выпадают не на сторону России, а на долю союзников. Даже выступление Румынии было для России менее выгодным, чем пребывание ее в нейтралитете, ибо это выступление заставило нас уступать Румынии часть нашего заграничного ввоза, который и без того был катастрофически ограниченным.

 

Боевые успехи, достигнутые на Юго-Западном фронте, вызвали подъем настроения в тех частях Русской Армии, которые дрались на Юго-Западном фронте. В противоположность этому влиянию неудача попыток прорыва германских позиций на наших Западном и Северном фронтах отразилась отрицательно на духе дравшихся там войск. На Западном фронте после ряда колебаний Главнокомандующего этим фронтом генерала Эверта была произведена атака в середине июня на Барановичском направлении, повторенная затем после перегруппировки в первых числах июля. При обоих этих наступлениях мы не имели того превосходства в артиллерийском огне, которое требуется современными условиями огневого боя. Неся громадные потери, наши войска продвинулись лишь на незначительное расстояние, после чего атаки и были прекращены. Но даже в таких неблагоприятных условиях наши наступления поставили немцев в очень трудное положение. Сам Людендорф признает, что положение немцев было близким к критическому.

 

Неудачи попыток прорыва немецких позиций на Северном и Западном фронтах чувствительнее отражались в нашем тылу и на общественном настроении, нежели победы в Галиции и на Кавказе (Эрзерум). В растущем пессимизме все ошибки нашего командного состава рассматривались в увеличительное стекло. При этом совершенно упускалось из виду, что атаки наших союзников не приводили к большим результатам, чем наши атаки против немцев, несмотря на то, что в распоряжении союзных генералов было такое обилие технических средств, о котором у нас даже мечтать не смели.

 

Характерным документом, пропитанным этим преувеличенно критическим отношением к нашему командному составу, является записка Председателя Государственной Думы М.В. Родзянко, со—

 

Военные' усилия Рассим в мировой, войне.

 

115

 

ставленная в конце 1916 года¹. В ней много несправедливого, фактически неверного, и тем не менее она исторически чрезвычайно интересна как показатель тех настроений, которые господствовали в наших кругах и которые несомненно влияли и на настроения Армии. Охарактеризовать эти настроения можно так: вера в окончательный успех и доверие к командному составу совершенно подорваны. Вот те выводы, к которым приходит в своей записке М.В. Родзянко:

 

«Подводя итоги вышесказанному, — пишет он, — приходится придти к нижеследующим основным положениям, которыми армия объясняет себе неудачи 1916 года.

 

1) Русское Высшее Командование л.ибо не имеет заранее подготовленных планов операций, либо, если их имеет, то их не выполняет (Ковельская операция).

 

2) Высшее Командование не умеет или не может организовать крупную операцию на вновь открывающемся фронте, частью за неимением достаточных сведений, частью за полной хозяйственной беспомощностью военных властей (Румынская операция).

 

3) Высшее Командование не имеет единообразных методов обороны и нападения и не умеет подготовлять наступление.

 

4) В деле назначения и смены командного состава нет системы, и назначения на высшие посты носят часто случайный характер, благодаря чему посты занимаются лицами, не соответствующими занимаемому посту.

 

5) Высшее Командование не считается с потерями живой силы и не проявляет достаточной заботливости о солдатах.

 

Эти основные причины, повлекшие за собой остановку наступления генерал-адъютанта Брусилова, повлекли за собой наш разгром в Румынии. Те же причины, которые потушили величайший в истории этой войны прорыв войск в начале 1916 г., ликвидировали и наши Румынские операции. Устранение этих общих причин неудач необходимо для победы, ибо армия отчетливо сознает, что если эти причины не будут устранены, то победы мы, несмотря ни на какие жертвы, не добьемся. Сознание это проникло глубоко в ряды армии, и не только в ряды офицеров, но и в ряды простых солдат, и это обстоятельство при обсуждении вопроса о дальнейшем продолжении войны нужно всегда иметь в виду. Армия перестала верить своим вождям, армия не допускает, чтобы вожди могли бы распоряжаться целесообразно и правильно, армия находится

 

Эта записка еще нигде не напечатана; одна из ее копий хранится в Hoover War Library; эта записка представляет собой тот доклад, посланный в Ставку, о кото-, ром М.В. Родзянко упоминает в своих воспоминаниях («Архив Русской Революции», т. XVII, стр. 135).

 

116

 

Н. Головин

 

в таком состоянии, что всякий злой слух, всякая клевета комментируется и принимается как лишнее доказательство полной неспособности командного состава побороть встречающиеся на их пути затруднения и вести армию к победе. В силу этого в армии появляется вялое настроение, отсутствие инициативы, паралич храбрости и доблести. Если сейчас как можно скорее будут приняты меры, во-первых, к улучшению высшего командного состава, к принятию какого-либо определенного плана, к изменению взглядов командного состава на солдата и к подъему духа армии справедливым возмездием тех, которые неумелым командованием губят плоды лучших подвигов, то время, пожалуй, не упущено. Если же та же обстановка сохранится до весны, когда все ожидают либо нашего наступления, либо наступления германцев, то успеха летом 1917 года, как и летом 1916 года, ожидать не приходится».

 

Читая теперь эти строки, трудно даже представить себе, что они написаны после величайшей из побед, равной которой не было одержано за 1914, 1915 и 1916 годы ни одним из союзников. Так смотрело на создавшееся положение вещей подавляющее большинство сознательной части Армии и страны.

 

Что же происходило в темных солдатских и народных массах?, И в Армии, и в стране ощущались потери, понесенные в 1916 году, которые достигали 2.060.000 убитых и раненых и {344.000 пленных¹. Эти потери были тем более чувствительными, ^ем слабее было сознание в необходимости их для России; последнее же являлось непосредственным следствием того, что в народных массах доверие к Правительству и вера в союзников были окончательно подорваны.

 

Осознание приносимых жертв является одним из основных условий для увеличения жертвенной способности народных масс — это социально-психический закон, общий для всех народов. Вот вывод, сделанный одним французским военным писателем, генералом Сериньи, на основании его наблюдений за происходившим во Франции²:

 

«Объясните народу, что требования национальной охраны вынуждают применить всю совокупность коммерческого флота для перевозки американских войск и что вследствие этого размеры продовольствия должны быть сокращены до минимума, — он поймет это и примет это как неизбежность; но если вы отдадите резкий приказ сжать свои животы — он возмутится. В течение трех^лет Германия

 

¹ В одну только летнюю кампанию 1916 года потери достигли 1200000 убитых и раненых и 212000 пленных.. ■•.Й.М W

 

² General Serigny, «Reflexions sur l'art de la guerre». ;<■■■,:..... • X. x,*hn

 

Военные усилия России а мировой войне

 

117

 

испытывала с изумительной выдержкой гораздо худшие лишения; это потому, что путем речей, газетных статей, лекций ее народу дали уразуметь всю необходимость требуемых жертв...»

 

В этом отношении существовавшее в России положение вещей было крайне неблагоприятным. Ни Правительство, ни сами народные массы не были подготовлены к современным сложным формам управления. Представители первого привыкли только приказывать, считая даже, что всякие лишние рассуждения только подрывают авторитет власти; вторые — вследствие своей малой культурности не были способны подняться выше интересов «своей колокольни» и осознать интересы широкого государственного значения. Положение же ухудшалось еще тем, что все представители русской интеллигенции были отброшены к концу 1916 года Правительством в лагерь оппозиции. И в результате вместо того, чтобы слышать из уст представителей своих более образованных классов слова бодрости и разъяснения, народные массы слышали только критику, осуждение и предсказания неминуемой катастрофы.

 

Мы считаем, что для оценки настроения наших общественных кругов чрезвычайно характерны выдержки из письма А.И. Гучкова, написанного 15 (28) августа 1916 года генералу М.В. Алексееву¹.

 

«Ведь в тылу идет полный развал, ведь власть гниет на корню. Ведь как ни хорошо теперь на фронте, но гниющий тыл грозит еще раз, как было год тому назад, затянуть и Ваш доблестный фронт и Вашу талантливую стратегию, да и всю страну, в то невылазное болото, из которого мы когда-то выкарабкались со смертельной опасностью. Ведь нельзя же ожидать исправных путей сообщения в заведовании г. Трепова, хорошей работы нашей промышленности на попечении кн. Шаховского, процветания нашего сельского хозяйства и правильной постановки продовольственного дела в руках гр. Бобринского. А если Вы думаете, что вся власть возглавляется г. Штюрмером, у которого (и в армии, и в народе) прочная репутация если не готового предателя, то готового предать, что в руках этого человека ход дипломатических сношений в настоящем и исход мирных переговоров в будущем — а следовательно, и вся наша будущность, — то Вы поймете, Михаил Васильевич, какая смертельная тревога за судьбу нашей Родины охватила и общественную мысль, и народные настроения».

 

«Мы в тылу бессильны или почти бессильны, бороться с этим злом. Наши способы борьбы обоюдоостры и, при повышенном на—

 

«Монархия перед Крушением 1914–1917 г.», стр. 282.

 

118

 

Н. Головин

 

строении народных масс, особенно рабочих масс, могут послужить первой искрой пожара, размеры которого никто не может ни предвидеть, ни локализовать. Я уже не говорю, что нас ждет после войны, — надвигается потоп; и жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм мерами, которыми ограждают себя от проливного дождя: надевают калоши и открывают зонтик».

 

«Можете ли Вы что-нибудь сделать? Не знаю. Но будьте уверены, что наша отвратительная политика (включая и нашу отвратительную дипломатию) грозит пересечь линии Вашей хорошей стратегии в настоящем и окончательно исказить ее плоды в будущем. История, и в частности наша отечественная, знает тому немало грозных примеров».

 

Выражение всеобщего недовольства, окончательное падение авторитета власти, предчувствие, даже уверенность в надвигающейся страшной катастрофе можно прочесть решительно во всех мемуарах, относящихся к этому времени. Во всех слоях общества и народа ползли слухи один мрачнее другого. Почти открыто говорилось о необходимости династического переворота.

 

Страна была окончательно деморализована. Из такого тыла не мог уже вливаться в армию дух бодрости; такой тыл мог только вносить в армию дух разложения.

 

Головин Н.Н. Военные усилия России в мировой войне. Т. II. — Париж, 1939. — С. 119–168.

 

Е. Масловский

 

НА КАВКАЗСКОМ ФРОНТЕ*

 

Приступая к моей работе, я хотел, чтобы перед читателем прошел, хотя бы в совершенно сжатом виде, весь цикл событий, происшедших на Кавказском фронте в течение последней Русско-турецкой войны 1914–1917 гг.

 

В ней перечислены все операции Кавказской действующей армии, которые широко задумывались и решительно проводились, давая неизменно блестящую победу русскому оружию.

 

Работа моя была бы неполная, если, бы я не пытался сказать несколько слов о причинах этого неизменного успеха Кавказской армии на протяжении всей войны, суммируя все сказанное по этому поводу в общем ходе изложения событий на Кавказе.

 

Конечно, как всегда в сложных событиях, эти причины должны быть многообразны и все вместе важны.

 

В ряду же их отмечу только значение: 1) воспитания и подготовки армии, 2) непренебрежения основными принципами военного искусства, 3) правильных постановки и ведения боя и 4) личности вождя.

 

1. Не буду касаться всем известных высоких качеств всей нашей бывшей Русской армии, полного жертвенности и сознания долга офицера и отличной храбрости и выносливости кадрового солдата и казака; только имея их, Русская армия на протяжении столетий могла творить чудеса.

 

Хочу лишь остановиться на некоторых особенностях воспитания и подготовки Кавказской армии, которые были следствием постоянного пребывания ее на окраине государства.

 

На протяжении долгих лет непрерывавшейся борьбы по завоеванию Кавказа и войн с Персией и Турцией создавались знаменитые традиции кавказских частей — традиции куначества, узами братства связывавшие все части Кавказской армии в одну тесную военную семью, в которой каждый член ее был преисполнен готовности в случае нужды прийти на помощь. В ней не было обособленных групп артиллеристов, кавалеристов и пехотинцев; никто из них не чуждался другой группы. В них, в этих традициях, вырабатывалось чувство жертвенности во имя оказания помощи соседу; в них выковывался постепенно один из принципов военного искусства — принцип взаимной поддержки. Эти узы братства свято чтились на протяжении всех долгих лет существования Кавказской армии и передава—

 

Заключительная глава труда генерала Е.В. Масловского «Мировая война на Кавказском фронте». — Сост.

 

120

 

Е. Масловский

 

На Кавказском фронте

 

121

 

лись во всех частях из поколения в поколение всем новым членам

 

полковых семей.

 

Обостренное чувство принципа взаимной выручки во что бы то ни стало вело к развитию во всех начальниках от мала до велика умения разбираться в обстановке и, не спрашивая указаний сверху, когда время не терпело, принимать самостоятельное решение, не боясь ответственности за него; вырабатывалась привычка к проявлению нужной инициативы в духе общего решения, другими словами, широко развивалась самостоятельность частных начальников.

 

Благодаря тому, что на юге район расположения Кавказской армии примыкал к Персии — стране с малой современной культурой, с плохо организованной государственностью, с группами населения, слабо признававшими власть и, как следствие, с властью, не могущей брать на себя ответственности за действия групп населения, — для Кавказской армии создавались условия, при которых частям ее непрерывно приходилось вести борьбу для обуздания неспокойных воинственных приграничных племен, не только для ограждения мирного населения нашей приграничной полосы от набегов этих племен, но для обеспечения русскоподданных в пределах самой

 

Персии.

 

Ежегодно, на летний период, когда с наступлением теплого времени оживлялась деятельность приграничных с Россией воинственных кочевых племен, особенно шахсевен, и усиливались их набеги «* со специальной целью грабежа мирного населения приграничных частей Эриванской, Елисаветпольской и Бакинской губерний, — на эту границу, в помощь малочисленной пограничной страже, направлялись роты, батальоны и команды разведчиков от частей Кавказской армии;

 

В самой же Персии указанные выше условия заставляли держать постоянно несколько отрядов с частями всех родов войск.

 

Все они: и выдвигавшиеся ежегодно к границе, и постоянно пребывавшие в пределах Персии — вели непрерывную малую войну: в ней проходили они практическую школу боевой деятельности, приобретали недостающий в мирное время опыт.

 

Один из крупнейших наших военных писателей, генерал М.И. Дра-гомиров, говорил, что если бы во время маневров мирного времени, на которых в подобии действий, какие должны происходить в военное время, обучались войска, можно было бы ввести хоть один боевой патрон, то — ход учений во время маневров стал бы ближе х действиям во время войны и тогда результат опыта маневров мирного времени стал бы более ценным. Но все части Кавказской армии, чередуясь, непрерывно, из года в год, получали такой опыт уже не с

 

обозначенным, а действительным противником, в их постоянных столкновениях на границе и в пределах Персии.

 

Прибывшие с началом Русско-турецкой войны на усиление Кавказской армии войска из Туркестана и Сибири, где все еще было полно воспоминаниями о длительной борьбе за умиротворение большого края, получили такое же воспитание и подготовку, которые накладывали отпечаток на окраинные войска. В них было много внутренней спайки, и все они быстро слились с кавказскими частями, образовав единый организм Кавказской действующей армии.

 

2. Все операции Кавказской армии покоились на основных принципах военного искусства.

 

Так, можно проследить применение одного из важнейших принципов военного искусства, требующего для полного результата боевых операций выбора для нанесения главного удара действительно важнейшего пункта. В Евфратской операции, при производстве контрманевра, направление главного удара намечено в наиболее чувствительный для турок пункт — во фланг и тыл преследующей 4-й Кавказский корпус мощной «правофланговой группе» Абдул-Керима паши. Благодаря этому, несмотря на небольшие сравнительно с группой Абдул-Керима паши силы, предназначенные для этого удара, и на естественные при ходе операции неблагоприятные случайности, турки не выдержали удара и в беспорядке чрезвычайно поспешно отступили.

 

В Азапкейском сражении в конце 1915 г., когда 3-я турецкая армия имела совершенно обеспеченные фланги: правый — прикрывавшийся почти недоступным диким хребтом Палантекен, со средней высотой до 10 тысяч футов над уровнем моря, а левый — обеспечивавшийся бездорожной, недоступной для маневрирования крупных сил местностью южных склонов Понтийского Тавра, — намечается прорыв центра 3-й турецкой армии, и пунктом для нанесения этого удара избирается стык между 2 Туркестанским и 1 Кавказским корпусами, где по местным условиям противник меньше всего ожидал возможности действия крупными силами, почему и не имел там значительного сосредоточения. Результатом удачно выбранного направления для удара было производство прорыва сравнительно небольшими силами, что привело к крупной победе над противником.

 

При штурме укреплений Эрзерума, с его знаменитой позицией Деве-Бойну, направление главного удара было намечено в обход этой сильнейшей позиции с севера, с одновременным сильным уда