Я решаю вернуть Пиппе свободу

 

Во всех испытаниях этих недель меня утешала Пиппа; я радовалась, видя, что ее природные инстинкты развиваются все быстрей, хотя справляться с ней становилось день ото дня труднее. Казалось, весь смысл жизни сосредоточен для нее в тех часах, когда я вывожу ее на равнину, где она может играть и веселиться. Радостно было смотреть, как она наслаждается свободой, а вот сажать ее каждый раз за решетку — радости мало. Я не только расширила ее вольер, чтобы она могла как можно больше бегать дома, но еще и протянула между двумя деревьями проволоку с легко скользящим блоком, к которому можно было прикреплять поводок. Несколько дней Пиппа с удовольствием бегала вдоль проволоки, но вскоре ей надоела эта ограниченная свобода. Она все чаще бросалась на сетку или металась по вольеру, и я поняла, что у нее может испортиться характер, если слишком долго держать ее в неволе. И хотя Пиппе было всего пятнадцать месяцев и она еще не могла жить самостоятельно, я решила как можно скорее перевезти ее в заповедник Меру и оставаться там с ней до тех пор, пока она окончательно не вернется к естественному образу жизни.

Я посоветовалась с двумя друзьями, у которых когда-то были ручные гепарды; оба были убеждены, что Пиппа всегда будет зависеть от меня, — если гепард настолько привык к человеку, что ест из его рук и даже берет руку в пасть, он ни за что на свете не уйдет от своего друга, хотя и может временами исчезать на несколько дней. Но, несмотря на эти предостережения, я решила дать Пиппе хотя бы возможность попробовать жить на воле. Для начала я договорилась о прививках и написала семье Данки, чтобы получить их согласие на освобождение Пиппы. Я почувствовала большое облегчение, прочитав следующий ответ:

 

Да, мы оба будем рады, когда узнаем, что Пиппа сможет жить на свободе. Это именно то, что ей нужно; тогда мы все могли бы считать, что спасли ей жизнь и вернули свободу, для которой она рождена. Надеюсь, что вы не будете слишком огорчаться, когда она уйдет. Я до сих пор скучаю по ней и знаю, что вы тоже будете скучать. Я очень обрадовалась, когда узнала, что вам удалось выпустить на волю двух львов (Боя и Гэрл); мне всегда было грустно видеть их запертыми в клетках. Я даже не могу водить детей в зоопарк — слишком больно видеть бедных зверей в холоде и сырости; да и ребятишки расстраиваются и не хотят туда идти.

 

Дождь лил без перерыва, что серьезно осложняло наш переезд. А так как гепарды и львы не выносят друг друга и держать их в одном лагере невозможно, мы решили разбить два лагеря на расстоянии шестнадцати миль один от другого; таким образом, и животные были разделены, и нам было нетрудно поддерживать связь. Мы с Джорджем наняли молодых помощников, и в связи с необходимыми приготовлениями им пришлось несколько раз проделать путь в 180 миль по раскисшей грязи между Наро Мору и заповедником Меру. Наконец все было готово для переезда. Сначала выехал Джордж в своем лендровере с клеткой, где сидели Бой и Гэрл, я же с Пиппой последовала за ними лишь через несколько дней. И без того скользкие дороги задержали меня, а тут еще я наткнулась на пост дорожной полиции и, к великому моему удивлению, узнала, что я не имею права водить машину. Пока мне удалось объяснить, что все документы находятся у моего поверенного в Найроби, и пока я писала письмо фирме с просьбой разобраться в этом деле, прошло несколько часов, и мы прибыли на место только к вечеру.

Нас встретил помощник директора заповедника Джозеф Мбуругу, который великодушно предложил сделать для нас все, что в его силах. Он принадлежал к племени именти-меру и во время отпуска директора замещал его в заповеднике. Я тут же воспользовалась его любезностью и попросила прислать рабочих для расчистки нового участка под лагерь: мой помощник выбрал участок слишком далеко от реки, где мы должны были брать воду, и слишком близко от проезжей дороги. Джозеф обещал прислать людей утром и уехал, а мы стали устраиваться на ночь. Несмотря на то что мы были сильно измотаны, спали мы мало и больше прислушивались к ворчанию какого-то льва, до самого рассвета кружившего возле лагеря.

Рабочие появились спозаранку, и начался хлопотливый день. С Пиппой на поводке мы отправились выбирать новый участок. Пробираясь через траву, доходившую нам до плеч, я заметила, что Пиппа очень нервничает, особенно когда мы подошли к реке. Сначала она прижималась ко мне, а потом уперлась и дальше не пошла; пришлось привязать ее в тени под деревом.

Для лагеря мы выбрали хорошее место под большой акацией. Вскоре на этом месте уже суетились шумные африканцы, расчищая площадку и ставя палатки. Пиппе не понравилось, что ее лишают такого развлечения, она протестующе «чирикала» среди стука и криков, так что я ее наконец отпустила. Мои опасения, что она удерет, не оправдались — Пиппа спокойно расхаживала в этой сутолоке, совершенно не обращая внимания на людей.

Наш новый лагерь был расположен в конце пологого склона; в четырех милях от нас, у Скалы Леопарда, помещалась дирекция заповедника. От лагеря до реки было примерно 150 ярдов. Чтобы обеспечить бесперебойное снабжение водой (на тот случай, если слоны или другие животные займут подходы к реке), Джозеф достал нам столько труб, что можно было качать воду прямо в лагерь. Это была роскошь, с которой я не встречалась за все 28 лет походной жизни. Он предложил также прислать егеря, который будет сопровождать меня на прогулках с Пиппой.

Егерь оказался нашим старым приятелем; это был добрый, преданный человек из племени игембе-меру, который искренне любил животных. Лучшего следопыта я никогда не встречала, Он был плотником по профессии, но много лет работал у Джорджа, собирая сведения для Департамента по охране диких животных. Позднее он пополнял пищевые припасы Эльсы до самой ее смерти в 1961 году. У него было любвеобильное сердце, под стать разве что его никогда не иссякающей болтливости, и у него были вечные неприятности с женами — одни появлялись, другие исчезали. И теперь, когда я спросила его о семейных делах, он ухмыльнулся и признался, подмигивая, что ему осталось скопить совсем немного денег, чтобы заплатить выкуп за новую жену. Я не очень хорошо говорю на суахили, хотя мне двадцать восемь лет удавалось объясняться с африканцами. Слушая увлеченную болтовню нашего друга, я с трудом догадалась, что слово, которое на мой слух звучит как «локаль», обозначает Скалу Леопарда и что там я должна встретиться с его невестой. Его имя, Тоитангуру, мне было так же трудно произносить, как ему — английские слова, так что я стала звать его просто Локаль.[5]

Палатки для обслуживающего персонала мы поставили неподалеку от моей палатки и палатки моего помощника, рядом с кухонным навесом, складом и вольером для Пиппы. Все вместе было обнесено восьмифутовой решеткой для защиты от непрошеных гостей — как четвероногих, так и двуногих.

Лагерь представлял собой идеальное место для гепарда. Равнина, покрытая редкими группами деревьев и зарослями кустарников, хорошо просматривалась во всех направлениях; а Пиппу особенно привлекали многочисленные термитники, красноватыми пирамидками разбросанные в сочной яркой зелени.

В первую же послеобеденную прогулку Пиппа быстро сообразила, что термитники — прекрасные наблюдательные вышки, откуда хорошо следить за газелями Гранта, водяными козлами, антилопами канна и конгони, ориксами и павианами. Она прыгала на все термитники подряд, влезала на все деревья с достаточно грубой корой — и нам приходилось все время пристально следить за ней, чтобы она не пропала в густой листве. Оттуда, с высоты, она разглядывала окрестности и часто заставляла нас подолгу ждать, пока, спрыгнув, не покажется вновь уже в погоне за цесарками, которые разлетались от нее во все стороны. А то, заметив водяного козла, она устремлялась за ним, и мы не успевали опомниться, как они уже скрывались в высокой траве. Возвратившись, она с мурлыканьем терлась головой о мое колено, но тут снова подворачивалась какая-нибудь птичка, и начиналась новая гонка. Никогда еще мне не приходилось видеть Пиппу такой игривой и полной энергии — она заражала своим весельем всех вокруг. На закате, когда мы возвращались в лагерь, она еще пыталась догнать двух канн и только после этого решила присоединиться к нам, чтобы не пропустить ужин. Я сняла с нее шлейку, предоставив ей полную свободу, и только на ночь запирала ее в вольере для защиты от хищников, пока она не наберется сил, чтобы постоять за себя. Из Наро Мору я привезла деревянную хижину Пиппы, и мы собрали ее внутри вольера. Так в новом доме у Пиппы появилось что-то знакомое — как раз то, что нужно: теперь каждое утро на рассвете я слышала, как Пиппа прыгает на крышу хижины и ждет утренней прогулки.

Гепарды и львы всегда используют преимущества, которые дает возвышенное место — скала, холм, дерево, термитник или автомобиль. Нам рассказывали об одном прайде львов, который занял заброшенный дом в Танзании, — их часто видели на крыше и на веранде. Возвышения не только дают выгодную стратегическую позицию, но часто они находятся выше того пояса, где встречаются мухи цеце, и там почти всегда дует свежий ветерок. Для Пиппы заменителем всех этих возвышений была крыша ее деревянной хижины, и она пользовалась ею за неимением лучшего.

На следующее утро меня разбудило урчание в животах слонов. Очевидно, мы разбили лагерь слишком близко от их водопоя. Два великана уже стояли возле наших палаток и, задрав хоботы, принюхивались к новому запаху, а еще с десяток толпились на противоположном берегу. Пиппа сидела на крыше хижины и наблюдала за ними так же напряженно, как и мы, пока стадо не ушло вниз по реке. Через некоторое время мы обнаружили, что Пиппа пропала. Мы обыскали всю местность вокруг лагеря, как вдруг с той стороны, куда ушли слоны, я услышала вопли павианов. Я бросилась туда на машине, но из прибрежных кустов, откуда доносился шум, навстречу мне лениво вышли два буйвола.

Наши поиски, уже в пешем строю, были прерваны появлением Джорджа. Он привез мясо для Пиппы. Ему дали разрешение охотиться вне заповедника, пока Бой и Гэрл не научатся сами добывать мясо. Джордж разбил свой лагерь у подножия горы Мугвонго, в самом центре заповедника. До ближайшей реки было три мили, но под горой расстилалось большое болото. Оно привлекало массу животных, которые бродили по саванне, где заросли были гуще, чем вокруг лагеря. Место было отличное: во-первых, животные чувствовали себя здесь спокойнее, чем в густых прибрежных зарослях, и поэтому собирались большими стадами, а во-вторых, на открытом месте Бой и Гэрл подвергались меньшей опасности нападения со стороны собственных сородичей. На каменистом склоне холма было много прекрасных наблюдательных вышек и укромных убежищ. Местные львы заходили сюда редко, так что Бой мог со временем стать по праву «Властелином замка». В лагере, кроме Джорджа, жили его помощник, повар и слуга, который ухаживал за львами с самого начала съемок.

Мне очень хотелось посмотреть, как они устроились, и мы договорились, что я приеду в гости завтра. Но тут наш полуденный покой был нарушен пронзительным визгом павианов. Схватив темные очки и шлем, я бросилась туда, напугав обезьян до полусмерти. За мной бежали все остальные, и обезумевшие обезьяны ударились в бегство с дикими воплями. Разумеется, это никак не облегчило нам поиски гепарда. Мы тщательно прочесали высокую траву, обследовали каждый куст и заглянули под каждое дерево. Мы искали весь день, пока не стемнело. Ходить по зарослям стало трудно, да и Джорджу пора было возвращаться к себе. Я боялась, что бедная Пиппа попала в беду, и продолжала искать ее на машине. Ехала я по дороге тихо, часто останавливалась и ждала. В 9 часов вечера я вернулась домой. Поиски были безуспешны.

Ближе к ночи я вдруг услышала знакомое мурлыканье, и Пиппа, измученная голодом и жаждой, потерлась головой о мое колено. Пила она долго, не отрываясь, а потом слопала все мясо, которое Джордж приготовил на три дня. После этого она растянулась на земле и заснула.

Много бы я дала, чтобы узнать о Пиппиных приключениях, но мне оставалось только утешаться мыслью, что она жива и здорова. Сколько ей нужно еще узнать, прежде чем она сможет жить самостоятельно! Закон зарослей не знает жалости и не прощает ошибок. Едва ли не главную опасность здесь представляют павианы. Хотя эти кривляющиеся обезьяны бывают очень забавны, о них идет дурная слава: нередко они нападают на одиноких животных, а клыки у них такие, что павианы могут кого угодно разорвать в клочья. И так как Пиппа гонялась за всеми, кто ей попадался, эти стада обезьян, наводнявшие окрестности, были нашей самой большой заботой. Пиппе необходимо было как можно быстрее дать понять, что «чертики в табакерке», чьи мордочки, поддразнивая всех, так соблазнительно выскакивают из высокой травы, и есть ее самые страшные враги. Да еще такие, которым ничего не стоило удрать от нее по гладкому стволу на верхушку пальмы дум, куда Пиппа забраться не могла.

Другая забота: надо было научить ее пить из реки. До сих пор она пила только из миски или из мелких лужиц после дождя. Река была неширокая — кое-где Пиппа могла перемахнуть ее одним прыжком, но в ней кишели рыбы, питоны, крокодилы, а там, где поглубже, встречались и бегемоты. В густых прибрежных зарослях скрывались буйволы, слоны, львы, антилопы, обезьяны, а иногда и леопард — хищник, которого боятся все дикие животные. Чтобы пробраться к воде через густой кустарник, нам приходилось пользоваться звериными тропами, ведущими к местам водопоя, но эти удобные подходы были истоптаны животными, и там держался их запах, которого Пиппа панически боялась. Приучить ее пить из реки можно было только одним способом: мы брали ее на большую прогулку и к водопою подводили, когда ей уже невыносимо хотелось пить, а сами сидели рядом, пока она не напьется.

Здесь, на высоте около 2000 футов, климат был жаркий. Животные, как правило, держатся в тени в самый солнцепек, и мы решили выводить Пиппу на прогулку только рано утром и после пяти часов вечера. Мы старались ходить как можно больше, чтобы познакомить Пиппу с ее новым домом.

Обучение началось с прогулки к невысокому гребню, откуда был виден наш лагерь и хорошо просматривалась равнина, так что можно было заметить приближение хищников. Мы часто теряли Пиппу из виду в высокой траве, а потом, оглядываясь, замечали, что она прячется совсем рядом, готовая снова умчаться прочь, как только ее заметят. Ее страшно заинтересовали жирафы. Зрение у нее отличное, и, заметив их величавые фигуры хотя бы на горизонте, она тут же бросалась в погоню, а потом возвращалась, запыхавшись, но явно довольная собой: еще бы, обратить в бегство таких огромных животных.

Когда стало жарко и Пиппа устала, мы расположились под деревом, и она заснула. Я решила воспользоваться этим временем и навестить Джорджа, а Пиппу поручила Локалю — так мне было за нее спокойней: я знала, что с Локалем она не попадет в беду. Когда я крадучись уходила, Пиппа сонно подняла голову, но не выразила ни малейшего желания пойти за мной, и это меня обрадовало: я хотела, чтобы она проводила как можно больше времени вне лагеря.

Путь к лагерю Джорджа проходил по красивой местности, среди болот и холмистых равнин с небольшими рощицами пальм дум. Эти пальмы являются полезными ориентирами в засушливых областях — они всегда указывают на присутствие грунтовых вод, как бы глубоко те ни находились. Пройдя через рощу, где слоны и носороги оставили свои метки на больших деревьях — они чесались о жесткую кору, так что она блестела, как отполированная, — я вышла к реке Ройоверу. Это одна из пяти главных рек заповедника; здесь брали воду для лагеря Джорджа, расположенного в трех милях отсюда. Я переправилась через реку, и вдали показалась двойная вершина горы Мугвонго, возвышавшаяся над холмами.

Отчасти оттого, что этот холм располагался в центре заповедника, отчасти из-за скопления дичи в этом месте у его подножия была расчищена посадочная площадка для приема туристов и патрулей по борьбе с браконьерством. Я подумала, что этот аэродром в случае нужды может очень пригодиться Джорджу. Никто из нас и не представлял себе, как скоро эта помощь ему понадобится.

Придя в лагерь, я увидела, что Джордж и его помощник мрачно сидят каждый в своей палатке и оба очень расстроены: Бой не двигался со вчерашнего дня, он явно заболел. Я пошла навестить его и увидела, что Гэрл лежит рядом с братом. Она нежно облизывала его голову, стараясь как-то утешить его. Он дышал тяжело и часто. Джордж измерил ему температуру — а это было не так-то просто, потому что Гэрл охраняла его и опасливо следила за каждым движением Джорджа. Наконец ему все же удалось вставить термоме тр в пр ямую кишку льва; температура поднялась до 40,2 градуса. Нормальная температура для льва — около 37,8 градуса. Мы решили, что Бой заразился бабизиелезом, погубившим Эльсу, или страдает от трипаносомоза, который передают мухи цеце.

В любом случае необходима была немедленная помощь. Я предложила взять из уха Боя мазок крови и отправить с помощником Джорджа в ветеринарную лабораторию в Найроби. Он же сможет привезти оттуда нужные лекарства. Тем временем я связалась по радио с ветеринаром из Меру и попросила его немедленно приехать с портативным микроскопом, потому что Боя надо начинать лечить раньше, чем помощник успеет вернуться из Найроби. Оба ветеринара нашли, что Бой болен трипаносомозом, который легко поддается лечению беренилом. Джордж без особого труда делал ему инъекции несколько дней подряд. Казалось, что Бой даже не чувствует укола иглы в бедро. Лекарство отлично подействовало, и вскоре Бой поправился. Дикие кошки по-разному реагируют на укусы мухи цеце: Бой заразился сразу же, как только попал в заповедник, а Гэрл и Пиппа так и не переболели трипаносомозом.

К вечеру я вернулась домой, увидела кобру у входа в свою палатку и убила ее. Пиппу и Локаля я нашла на том же самом месте, где оставила их утром. Сонная Пиппа поплелась за нами и оживилась, только когда наткнулась на стаю цесарок, которые, пронзительно крича, вылетели прямо у нее из-под носа. Джозеф любезно разрешил мне время от времени стрелять дичь, чтобы приучить Пиппу к охоте, и теперь я попросила Локаля застрелить цесарку. Птица, хлопая крыльями, свалилась чуть ли не на голову Пиппе. Та не знала, как к ней подступиться, и толкала птицу лапой, пока мы не свернули ей шею. Потом мы вынули дробинки, чтобы избежать свинцового отправления, и отдали птицу Пиппе. Несмотря на голод, она съела только половину.

Обучение Пиппы продолжалось и на следующее утро. Я привела ее к тому дереву, где она отдыхала накануне в обществе Локаля. Я надеялась, что на этот раз она останется там одна на время полуденной жары. Но когда я пыталась уйти, она упрямо увязывалась за мной. Наконец я сдалась и повела ее к реке, на водопой, где отдала ей остатки цесарки. Мне показалось, что она как будто заснула, и я стала потихоньку удаляться, пока не заметила, что она так же бесшумно крадется за мной к лагерю.

Пиппе не нравилось сидеть за решеткой уже в Наро Мору, а здесь она просто возненавидела вольер. Но она была еще слишком неопытна, и ночью ей грозили всякие опасности, поэтому мне приходилось, скрепя сердце, заманивать ее на закате в ненавистный вольер. А ведь именно в эти часы все ее охотничьи инстинкты обострялись.

В ту ночь вокруг нашего лагеря кружили три льва, и я слушала их ворчание и сопение почти до рассвета. Не знаю, как Пиппа восприняла их, но едва начало светать, как я услышала стук лап по крыше хижины и увидела, что она пристально смотрит в ту сторону, куда ушли львы. А потом, когда я позвала ее на прогулку, она отказалась идти со мной и затаилась в высокой траве возле самого лагеря. Даже в пять часов вечера она неохотно пошла за нами к водопою.

В следующую ночь львы опять не дали нам уснуть; их было еще больше, и мы слышали, как они шуршали травой, пробираясь вдоль загородки. Я думала, что утром Пиппа будет еще больше напугана, и очень удивилась, когда увидела, как она погналась за водяным козлом и исчезла примерно в миле от лагеря. Вернулась Пиппа около пяти, и было видно, что она устала и хочет пить. Как всегда, с опаской подойдя к водопою, она напилась и тут же снова бросилась в погоню за газелями Гранта.

Несколько дней подряд Пиппа ускользала от нас в самом начале прогулки, и нам стало ясно, что она предпочитает исследовать заросли без нас. И вот однажды ночью она не вернулась. Целый день мы провели в поисках, обшарили все подозрительные места, но не нашли даже следов. На следующий день мы продолжали поиски, и меня опять встревожили крики павианов — это вполне могло означать, что с Пиппой что-то случилось. Когда же и на третий день мы не нашли ни следа — я пришла в отчаяние. К вечеру, взбираясь на гребень и одновременно рассматривая в бинокль расстилавшуюся внизу равнину, я чуть не наступила на спящего льва — он отдыхал под небольшим деревом, нижние ветви которого прикрывали площадку, служившую ему логовом. Он удивился не меньше меня, но вел себя гораздо сдержаннее: я закричала и отскочила назад, а он не торопясь и с достоинством удалился. Когда он скрылся в высокой траве, я принялась осматривать его логово.

Не найдя следов Пиппы среди остатков его последнего пиршества, я успокоилась, но все же его присутствие встревожило меня еще больше: он поселился слишком близко, и это было опасно. Он мог следить за каждым движением Пиппы и за всеми, кто жил в нашем лагере. Мы назвали этот куст Львиной Виллой и вскоре обнаружили, что молодой лев бывает там постоянно: его рычание кончалось частым пыхтением, и мы прозвали его Симба Харака — Торопливый Лев. Я даже полюбила его за это, ведь мое собственное прозвище, давно придуманное африканцами, было Мэмсахиб Харака — Торопливая Леди.

Когда стемнело, я продолжала искать Пиппу на машине. Ехала я очень медленно и часто звала ее, но мне встретились только несколько слонов. Поздно ночью, сидя в своей брезентовой ванне под звездным небом, я услыхала вой гиены. Это еще больше усилило мою тревогу за Пиппу, и в эту ночь я не сомкнула глаз.

Как только рассвело, я пошла посмотреть на остатки трапезы гиены. Ничего страшного там не нашлось, но я все еще волновалась. Локаль попытался меня утешить, уверяя, что Пиппа безусловно жива и просто развлекается с самцом. Как же я обрадовалась, когда, вернувшись в лагерь, мы увидели, что Пиппа сидит там с невинным видом и набитым брюхом. Я подошла к ней и сразу же уловила резкий запах. На мясо, которое я ей дала, она едва взглянула и угрожающе замахнулась лапой, когда я попыталась обобрать с нее клещей; вообще Пиппа вела себя необычно дико. Может быть, Локаль прав, и она встретила самца?

Пока я старалась снова завоевать ее доверие, появилась машина — приехали Джозеф и несколько членов правления заповедника. Все восторгались Пиппой, но она держалась очень холодно: даже не посмотрев на гостей, повернулась и ушла. Когда они уехали, мы вышли с Пиппой погулять по дороге и встретили слона. Пиппа, разумеется, стала подкрадываться: подобравшись к нему самым коварным образом, она неожиданно ударила его лапой по задней ноге. Возмущенно трубя, великан помчался прочь галопом, а Пиппа настойчиво преследовала его, пока оба они не скрылись из виду. Не вернулась она и в эту ночь,

 

Новый лагерь

 

На следующий день Пиппа так и не появилась, и я решила посоветоваться с Джозефом. Мы пришли к выводу, что в густом кустарнике возле реки чересчур много павианов, да и дорога проходит слишком близко, и это может помешать нам приучить Пиппу к жизни на свободе. Надо было искать для лагеря более удобное место. Самый ближний водоем — болото — находился примерно в пяти милях; мы поехали туда. В болото впадала маленькая речушка под названием Мулика. На ее берегах росло всего несколько пальм дум, так что животное на водопое могло издали заметить приближение опасных хищников. Приблизительно милей ниже речушка выходила из болота и текла вдоль гребня, ведущего к открытой равнине. Там мы увидели стада ориксов, газелей Гранта и канн, а также слонов и зебр. Эта местность была просто создана для гепардов, да еще Джозеф сказал, что видел пару гепардов и одинокого самца неподалеку от места, где мы решили разбить новый лагерь. От старого лагеря было не больше мили ходу, и мы подумали, что будем водить Пиппу сюда на прогулку, чтобы заранее, еще до переезда, познакомить ее с окрестностями.

Мы решили сразу же приучать ее к новому месту; но у Пиппы были, по-видимому, свои соображения. Она не возвращалась в лагерь трое суток. Наши поиски были безрезультатны. Как вдруг егерь сообщает, что на рассвете Пиппа играла с шакалами на взлетной полосе возле Скалы Леопарда. Когда я примчалась туда, она встретила меня очень ласково, но потом убежала на равнину и гонялась за газелями Гранта, пока не стало слишком жарко. Мне удалось заманить ее в машину специально припасенным для этого мясом, и я привезла ее домой. Но к вечеру она ушла в заросли и не вернулась. Следующие дни были полны забот и волнений — нам пришлось немало потрудиться, разыскивая ее следы.

Мы обыскали всю местность в радиусе пяти миль и успели отлично ее изучить. Наибольшей популярностью среди львов и леопардов явно пользовалась высокая скала — там было много их следов. С ее вершины открывался прекрасный вид на равнину, речку и ближние заросли. Мы встречали буйволов, слонов и носорогов, не говоря о более мелких животных.

На пятый день я наблюдала в бинокль за слоном, как вдруг примерно в четырехстах ярдах от нас увидела сидящего на пне гепарда. Не веря своему счастью, я крикнула: «Пиппа!» Гепард повернул голову и взглянул на нас. Мы заторопились к нему, стараясь не потревожить слона, и наконец подошли достаточно близко, чтобы рассмотреть зверя, который следил за всеми нашими маневрами. Но не успела я навести на него бинокль, как он исчез. Конечно, уверенности в том, что это была Пиппа, у меня не было, но дикий гепард вряд ли подпустил бы нас так близко. А если это все-таки была она, зачем ей понадобилось удирать? Мы пошли по берегу реки, где на нас чуть не налетели пять водяных козлов. Они сломя голову выскочили из кустарника и резко свернули в сторону, заметив нас. Должно быть, они убегали от гепарда. Это нас немного подбодрило, и мы продолжали поиски; я все время звала Пиппу, но откликались только зеленые мартышки. Решив, что, если это была Пиппа, она сама вернется в лагерь, мы ушли домой, но и там прождали ее понапрасну.

С утра пораньше я отправилась на то место, где мы видели гепарда, и там возле небольшого заливчика, который, судя по многочисленным следам, служил водопоем, устроила засаду. Было очень тихо; только пальма дум, в тени которой я сидела, шелестела листьями у меня над головой. Я попыталась представить себе, что делала Пиппа в этом чудесном уголке, который казался мне настоящим гепардовым раем. Если она научилась убивать добычу и не нуждалась больше в моей защите, к чему ей было возвращаться в лагерь, где на ночь ее запирали в вольер, а днем надоедали посетители? Надо признаться, я очень привязалась к ней, но ей-то за что было любить меня? Я вошла в ее жизнь сравнительно поздно, она попала ко мне не по своей воле, и, как бы я ни старалась вознаградить ее за одиночество и неприятности в Наро Мору, все же могла предложить ей так немного по сравнению со свободной жизнью в зарослях, открывшейся теперь. Но меня мучил только один тревожный вопрос: готова ли она к самостоятельной жизни? Да к тому же я боялась, что она уйдет через реку, за пределы заповедника.

Проведя возле залива весь день, я вернулась домой одна. А на следующее утро мы нашли на этом месте следы когтей гепарда, который взбирался на дерево возле скалы, а потом и след, уходящий за реку, где он отдыхал в пальмовых зарослях у воды. И снова я сидела в засаде целый день, но видела только пять слонов, которые старались стряхнуть орехи с верхушки пальмы дум, да еще пару водяных козлов, которые пронеслись мимо моего убежища, — должно быть, спасались от какой-то опасности. Я пошла вверх по реке, откуда они прибежали, и нашла свежий помет гепарда — но Пиппы нигде не было.

Еще дня три ушло на бесплодные поиски, но вот как-то вечером появился человек с сообщением, что Пиппа вернулась к Скале Леопарда. Я добралась туда, когда почти стемнело, и обнаружила ее возле гаража в окружении толпы африканцев. Увидев меня, она с птичьим чириканьем бросилась ко мне и вскочила в машину. Она ужасно изголодалась и съела все мясо, которое у меня было с собой. Я с огорчением заметила, как она отощала. Она казалась совсем маленькой, и нос у нее был мокрый и холодный — верный признак болезни. Когда мы приехали в лагерь, она набросилась на еду, а я тем временем снимала с нее клещей. И тут я заметила, что задние ноги у нее словно одеревенели, а десны совсем бледные.

Утром по радио был вызван ветеринар с портативным микроскопом. Я же не отходила от Пиппы, досыта накормила ее мясом и молоком, а она нежно отвечала на мои ласки.

Посланный по ее следу Локаль обнаружил, что он соединяется с тем, который мы видели возле залива. Значит, мы все-таки шли за Пиппой. Странно — ведь она была тогда ужасно голодна и, несмотря на это, не вернулась в лагерь, а ушла в другую сторону, к Скале Леопарда.

К вечеру она снова стала гоняться за птицами, забралась на дерево просто так, для удовольствия, и я немного успокоилась, но все же меня очень обрадовало появление ветеринара. Он взял мазок крови, измерил Пиппе температуру (у нее оказалось 38,4 градуса) и поставил диагноз: Babesia canis — собачий бабезиоз, которым болеют собаки. Это было очень интересно, потому что лишний раз подтверждало родство гепардов с собаками. Эльса умерла от B. felis, которой болеют только представители семейства кошачьих. Ветеринар на всякий случай захватил лекарство, но посоветовал подождать несколько дней — болезнь у Пиппы протекала легко и мог выработаться естественный иммунитет. Все это время нам было предписано держать ее в вольере и наблюдать за температурой и другими симптомами. В течение пяти дней я мерила ей температуру утром и вечером. Она колебалась между 37,8 и 38,2 градуса — для гепарда это нормальная температура.

Аппетит у Пиппы был зверский; только теперь я заметила, как она любит желто-оранжевый жир зебры и обыкновенную грязь. Я была поражена, когда увидела, что она ест грязь возле каждой лужи. Когда я спросила Джорджа, он сказал, что ничего особенного в этом нет, гепарды таким образом получают дополнительное минеральное питание и улучшают свое пищеварение. Ко мне Пиппа относилась гораздо нежнее, чем прежде, и ходила за мной как тень, но рычала на помощника и африканцев. С выздоровлением она становилась все беспокойнее, и через несколько дней ее затворничество стало одинаково невыносимо как для нее, так и для меня. На прогулку она выходила на поводке, но уговорить ее вернуться в лагерь было очень нелегко, потому что везде, где бы мы ни гуляли, встречалось столько интересных животных. Обнаружив, что ей мешают гоняться за ними, она снова начала отбиваться и царапаться, как и раньше, в Наро Мору. Но там я спокойно ждала до темноты, пока ей не заблагорассудится сдвинуться с места. Здесь же рисковать было нельзя, надо было возвращаться домой засветло. Положение усложняли слоны, которые все время паслись около лагеря. Пиппа напряженно следила за ними, и можно было представить себе, какой дразнящий запах долетал до нее при каждом взмахе огромных ушей.

Наконец после шести дней «постельного режима» Пиппа пришла в отличную форму, и я, устроив прощальный пир из мяса зебры, выпустила ее на волю. Она тут же стала гоняться за страусами и провела весь день у реки. Вечером она вернулась с нами в лагерь и съела остатки мяса; в пять часов утра с громким мурлыканьем она подошла к моей кровати, а потом исчезла.

Еще три дня мы пытались отыскать ее, и тут нам сообщили, что объездчики видели двух гепардов под деревом возле Скалы Леопарда. Объездчики были на грузовике, и меньший гепард сначала пошел к ним, но потом стал догонять большого, который удирал во все лопатки. Мы поехали на это место и стали прочесывать его, двигаясь параллельно друг другу. Вдруг мой помощник чуть не наступил на двух гепардов, которые сразу же убежали. Однако он успел заметить, что один из гепардов гораздо темнее Пиппы. На каменистой почве не осталось следов, вдобавок мешала высокая трава, и нам пришлось вернуться домой.

Было уже совсем темно, когда мне послышалось мурлыканье Пиппы. Я не успела встать — она вошла в мою палатку и стала нежно лизать меня. Вернулась она с полным животом, под хвостом было несколько капелек крови, а шерсть сзади была мокрой от вылизывания, да и вообще вся шерсть у нее стала необычайно шелковистой. У меня не было мяса, и я предложила ей молока и яиц. Обычно она ела это с удовольствием, но на этот раз не притронулась к пище и немного погодя убежала.

Я пошла за ней и была очень удивлена, что она останавливалась, ждала, даже затаивалась, чтобы меня подкараулить, и, как только я подходила, мурлыкала и ласкалась ко мне. Но наконец, взобравшись на дерево и внимательно осмотревшись, она убежала. В глубоком раздумье я спрашивала себя: неужели она прибежала за четыре мили от Скалы Леопарда только для того, чтобы сказать, что она видела сегодня, как мы ее искали, но что у ее нового приятеля очень подозрительный характер, поэтому ей никак нельзя задерживаться, просто она хочет сообщить мне, как она счастлива. По дороге домой я вспомнила, что Эльса в подобном случае вела себя точно так же.

На рассвете мы пошли по следу Пиппы и нашли ее на склоне холма — она преследовала крупного страуса, но ее отвлекли цесарки, и она помчалась за ними, а потом налетела на трех слонов. Великаны стали уходить, Пиппа тоже исчезла, и мы опять не видели ее несколько дней.

Меня пригласили в Совет директоров в Меру, чтобы я показала фильм, который мы сняли про Эльсу, и рассказала о возвращении к дикой жизни и о других методах охраны диких животных. Я поехала туда с Джозефом и была представлена аудитории, которая собралась в новом зале правления. Присутствовало около четырехсот человек, и все они были рады узнать, что Эльса жила в заповеднике Меру, все были полны энтузиазма и горячего стремления помочь нам в нашей работе.

Мне было особенно интересно следить за развитием этого заповедника, потому что именно здесь и в соседней Северной пограничной провинции Джордж 25 лет прослужил инспектором по охране диких животных. Это место он посещал гораздо чаще, чем другие участки на подведомственной ему огромной территории, так как здесь больше всего было развито браконьерство. Мы очень хорошо знали этот участок и всегда мечтали о том времени, когда его сделают заповедником. Здесь было замечательное сочетание экологических условий, и разнообразие дичи могло превратить этот уголок в настоящий рай. Ни в одном из восточноафриканских парков по охране диких животных нет такого количества непересыхающих речек и болот, такого удивительного разнообразия ландшафтов и растительности, такого перепада высот (от 1000 до 4500 футов). Поэтому диким животным не приходится выходить за пределы участка во время миграций даже с наступлением сильной засухи. И еще одно преимущество — здесь водится муха цеце, сравнительно безопасная для диких животных, но несущая гибель домашнему скоту. Так что тут никто не станет пасти скот, хотя рис здесь возделывать можно.

Когда Совет директоров в 1956 году постановил объявить четыреста квадратных миль территории заповедником Меру, мы с Джорджем были счастливы. Ведь к этому месту нас привязывало еще и то, что здесь мы выпустили на волю Эльсу и провели около двух лет вместе с ней и ее львятами. Позднее деньги, полученные за книгу об Эльсе и ее семействе, очень пригодились при благоустройстве заповедника, и все же, несмотря на это и на героические усилия многих людей, оставалось сделать еще немало. Поэтому Джозеф и я были так рады вниманию, которое Совет проявил к нашему заповеднику.

Утром мы нашли след Пиппы возле того болота, которое было предназначено для ее нового дома. Мы съездили в лагерь за мясом и решили провести в этом месте целый день. Вдруг из-за кустов возле группы деревьев вышла сонная Пиппа. Если учесть, что она целых шесть дней не получала от меня еды, то в общем она была в неплохом состоянии, но мяс<