Приемлемый способ совладать с собой

 

В комнате, расписанной облаками, я выбираю черное кресло, потому что сегодня я немного подавлен. Несколько минут молчу. Боюсь, что психотерапевт отправит меня в психушку, если выложу всю правду, но чувство вины гложет меня, так что в итоге я обрушиваю на Клиффа поток сумбурных признаний, рассказываю про все: про большого фаната «Джайентс», про маленького фаната «Джайентс», про драку, про поражение «Иглз», про то, как отец разбил экран телевизора, про то, как он приносит спортивные страницы, но не хочет со мной разговаривать, про мой сон, в котором Никки была в футболке «Джайентс», про то, как Тиффани сказала: «На хер Никки», но по-прежнему бегает со мной каждый день, а еще про то, что Никки заставляет беззащитных подростков читать Сильвию Плат, и про то, как я разорвал «Под стеклянным колпаком», а Сильвия Плат засунула голову в духовку.

— Духовка! — восклицаю я. — Как можно додуматься до того, чтобы засунуть голову в духовку?!

Я чувствую невероятное облегчение и вдруг осознаю, что где-то в середине своей тирады расплакался. Закончив говорить, прячу лицо: Клифф, конечно, мой психотерапевт, но он ведь тоже мужчина, и к тому же фанат «Иглз», и, может, даже друг.

Закрыв лицо ладонями, я всхлипываю.

Несколько минут в комнате, разрисованной облаками, стоит тишина, наконец Клифф подает голос:

— Я ненавижу болельщиков «Джайентс». Надутые индюки, только и разговоров что о Лоуренсе Тейлоре, а кто он такой? Всего лишь грязный наркоман. Да, два Суперкубка, двадцать пятый и двадцать шестой, но это ж сколько времени уже прошло, больше пятнадцати лет! А мы за Суперкубок боролись всего два года назад. Ну и что, что проиграли!

Ушам своим поверить не могу.

Я был уверен, что Клифф отчитает меня за расправу над фанатом «Джайентс» и пригрозит вернуть в психушку, и мне совершенно непонятно, с чего это он вдруг заговорил о Лоуренсе Тейлоре. Я опускаю руки и вижу, что Клифф встал, хотя и стоя доктор едва ли выше сидящего меня — такой он низенький. Еще я невольно думаю, что он вроде упомянул про участие «Иглз» в матче за Суперкубок, — если это так, я могу сильно расстроиться, потому что совершенно ничего об этом не помню, поэтому стараюсь выкинуть его слова из головы.

— Разве ты не испытываешь отвращения к фанатам «Джайентс»? — обращается ко мне Клифф. — Ты же их просто терпеть не можешь. Давай, скажи правду.

— Ну да, терпеть не могу. И отец с братом тоже.

— Зачем этот мужик вообще надел футболку «Джайентс» на домашнюю игру «Иглз»?

— Не знаю.

— Неужели он не понимал, что его поднимут на смех?

Я теряюсь с ответом.

— Каждый год я смотрю на этих тупых фанатов «Далласа», и «Джайентс», и «Редскинс», и каждый год они приезжают к нам, вырядившись в цвета своих команд, и каждый год получают по морде от пьяных фанатов «Иглз». Когда они наконец научатся?

Я настолько потрясен, что не могу говорить.

— Ты защищал не только своего брата, ты защищал свою команду! Верно?

До меня не сразу доходит, что я киваю.

Клифф садится, тянет за рычаг, поднимая подножку, а я таращусь на изношенные подошвы его дешевых туфель.

— Когда я сижу в этом кресле — я твой психотерапевт. А когда я не в кресле, я такой же болельщик «Иглз», как и ты. Понятно?

Снова киваю.

— Насилие — отнюдь не самое приемлемое решение. Не обязательно было лупить того фаната.

— Я и правда не хотел его бить, — соглашаюсь я.

— Однако все-таки ударил.

Опускаю глаза на свои руки. Пальцы дрожат.

— Какие варианты у тебя были? — спрашивает он.

— Варианты?

— Что еще ты мог сделать, не прибегая к силе?

— Просто не было времени подумать. Он толкнул меня и брата сшиб с ног…

— А что, если бы на его месте был Кенни Джи?

Закрываю глаза, принимаюсь тихонько гудеть, мысленно считаю до десяти, очищая разум.

— Гудишь? Правильно. Почему бы не делать то же самое, когда понимаешь, что готов кого-то ударить? Где ты научился этому приему?

Я немного зол на Клиффа за упоминание Кенни Джи: по-моему, это просто подло с его стороны, тем более что он в курсе: мистер Джи — мой самый заклятый враг. Однако напоминаю себе, что Клифф не ругал меня, когда я выложил всю правду; за это я должен быть ему благодарен.

— Всякий раз, когда я обижал Никки, она вот так гудела. Научилась на занятиях йогой. И всякий раз это меня заставало врасплох и ужасно сбивало с толку: странно же сидеть рядом с человеком, который гудит на одной ноте с закрытыми глазами. А Никки могла гудеть очень долго. Я чувствовал огромное облегчение, когда она наконец замолкала, и даже внимательнее относился к ее жалобам, и вообще становился более чутким — я только недавно понял, как это важно.

— И поэтому ты гудишь всякий раз, когда кто-то упоминает Кенни…

Закрываю глаза, принимаюсь тихонько гудеть и мысленно считаю до десяти, очищая разум.

Клифф дожидается, пока я умолкну, а потом продолжает:

— Это позволяет тебе весьма своеобразно выразить свое неудовольствие, обезоруживая окружающих. Очень интересная тактика. Почему бы не применить ее к другим сферам твоей жизни? Что, если бы ты закрыл глаза и начал гудеть, когда тебя толкнул фанат «Джайентс»?

Такое мне даже в голову не приходило.

— Как думаешь, продолжал бы он тебя задирать, если бы ты закрыл глаза и принялся гудеть?

Наверное, нет, думаю я. Здоровяк, скорее всего, решил бы, что я ненормальный, — именно так я подумал о Никки, когда она испробовала на мне этот прием в первый раз.

Прочитав по лицу мои мысли, Клифф улыбается и кивает.

Мы немного обсуждаем Тиффани. Клифф считает, что Тиффани, похоже, влюблена в меня и, вероятно, ревнует к Никки, хотя, по-моему, это полная ерунда, ведь Тиффани даже не разговаривает со мной и всегда держится очень холодно. К тому же она такая красивая — в отличие от меня.

— Да она просто тронутая, — говорю.

— Разве они не все такие? — парирует Клифф, и мы смеемся, потому что в женщинах иногда и впрямь нелегко разобраться.

— А что скажете про мой сон? Тот, что с Никки в футболке «Джайентс»? Что он, по-вашему, означает?

— А ты сам как бы его истолковал? — вопросом на вопрос отвечает Клифф, я пожимаю плечами, и он меняет тему.

Клифф соглашается, что роман Сильвии Плат наводит тоску, и рассказывает, что его дочь как раз недавно домучила «Под стеклянным колпаком» в рамках курса американской литературы, который она выбрала в своей школе.

— И вы не пожаловались директору? — спрашиваю я.

— На что?

— На то, что вашу дочь заставляют читать такие депрессивные книжки.

— Конечно нет. С чего вдруг?

— Но ведь этот роман учит детей смотреть на мир пессимистически. Никакой надежды в конце, никаких тебе серебряных ободков. Подростков надо учить тому, что…

— Жизнь — штука сложная, Пэт, и полезно рассказывать детям, как тяжело приходится некоторым.

— Зачем?

— Чтобы они имели сострадание к другим. Чтобы понимали: все люди разные, одним живется легче, другим труднее. В зависимости от того, какие химические реакции бурлят в твоем мозгу, опыт, получаемый на жизненном пути, может разительно отличаться.

Такое объяснение не приходило мне в голову — что чтение книг, подобных роману Сильвии Плат, дает другим возможность лучше осознать, каково это — быть Эстер Гринвуд. И становится ясно, что я очень сопереживаю Эстер. Если бы мы были знакомы, я бы непременно попытался помочь ей просто потому, что достаточно хорошо знаком с ее мыслями и способен понять, что она не просто помешанная — она страдает от жестокости мира, да еще и в депрессии пребывает из-за того, что у нее в мозгу происходят какие-то неуправляемые химические реакции.

— Так вы не сердитесь на меня? — спрашиваю я, видя, что Клифф смотрит на часы: значит, сеанс подошел к концу.

— Нет. Вовсе нет.

— Правда? — допытываюсь, ведь Клифф наверняка запишет все мои недавние промахи в отдельную карточку, как только я уйду.

Он небось считает, что не смог быть хорошим психотерапевтом для меня — во всяком случае, на этой неделе.

Клифф встает, улыбается мне и бросает взгляд в окно, на воробья, купающегося в каменной чаше.

— Прежде чем ты уйдешь, Пэт, я хочу сказать кое-что очень важное. Это вопрос жизни и смерти. Ты слушаешь? Я хочу, чтобы ты как следует запомнил. Хорошо?

Мне становится тревожно — такой серьезный у Клиффа голос, — но я сглатываю и киваю:

— Хорошо.

Клифф поворачивается.

Смотрит на меня.

Вид у него суровый, и целую секунду я ужасно нервничаю.

И тут Клифф вскидывает руки в воздух и кричит:

— А-а-а-а-а!

Я смеюсь — как удачно он меня разыграл — и тотчас же встаю, вскидываю руки и кричу:

— А-а-а-а-а!

— И! Г! Л! З! Иглз! — вопим мы в унисон, взмахивая руками и ногами, чтобы изобразить каждую букву.

Должен признаться, как бы глупо это ни звучало, от скандирования вместе с Клиффом мне становится намного лучше. И, судя по улыбке на маленьком темном лице, он это понимает.