Жиль Бласа искать новое место

 

Такова была повесть дона Помпейо, которую я и лакей дона Алехо

ухитрились подслушать, несмотря на то, что наши господа предусмотрительно

выслали нас из комнаты до того, как он начал свой рассказ. Но вместо того

чтоб удалиться, мы притаились за дверью, которую оставили полуоткрытой, и

стоя там, не проронили ни слова из его повествования. Когда он кончил,

молодые сеньоры продолжали пить, но не затянули попойки до рассвета, так

как дону Помпейо, которому надлежало с утра побывать у первого министра,

хотелось перед тем немного поспать. Маркиз Дзенетто и мой господин обняли

этого кавалера и, простившись с ним, оставили его у родственника.

На сей раз мы легли спать до восхода солнца. Проснувшись, дон Матео

пожаловал меня новой службой.

- Жиль Блас, - сказал он, - возьми бумагу и перо; ты напишешь два или

три письма, которые я тебе продиктую. Произвожу тебя в секретари.

"Вот те на! - подумал я про себя, - расширение функций! В качестве

лакея я повсюду сопровождаю своего господина, как камердинер помогаю ему

одеваться, а как секретарь пишу для него письма. Словом, я буду

существовать теперь в трех лицах, наподобие тройственной Гекаты".

- Знаешь ли ты, что я придумал? - продолжал он. - Скажу тебе, но смотри

не болтай, а не то поплатишься жизнью. Так вот: мне иногда приходится

встречаться с людьми, которые похваляются своими любовными приключениями;

чтоб утереть им нос, я хочу носить в кармане подложные письма от разных

дам, каковые буду им читать. Это меня немного позабавит, и я перещеголяю

тех кавалеров моего круга, которые добиваются любовных побед только ради

удовольствия их разгласить, тогда как я буду разглашать те, которые не

трудился одерживать. Постарайся только, - добавил он, - так изменить свой

почерк, чтоб цидульки казались написанными разной рукой.

После этого я взял бумагу, перо и чернила и приготовился исполнить

приказание дона Матео, который сначала продиктовал мне следующую любовную

записку:

"Вы не пришли на свидание сегодня ночью. Ах, дон Матео, что скажете Вы

в свое извинение? Сколь я обманулась! Сколь наказана Вами за тщеславные

свои мысли, будто должны вы бросить все удовольствия и все дела на свете

ради счастья видеть донью Клару де Мендоса!"

После этой записки заставил он меня написать другую от имени особы,

жертвовавшей ради него принцем, и, наконец, третью, в которой одна сеньора

выражала желание совершить с ним путешествие на Киферу, если он обещает

сохранить это в тайне. Но дон Матео не удовольствовался тем, что

продиктовал мне столь прелестные письма, а приказал еще подписать их

именами знатных сеньор. Я не смог удержаться от замечания, что нахожу это

не особенно деликатным, но он попросил меня давать ему советы только

тогда, когда он сам их попросит. Пришлось замолчать  и исполнить его

приказание. Покончив с диктовкой, он встал, и я помог ему одеться. Затем

он сунул письма в карман и вышел из дому. Я последовал за ним, и мы

отправились обедать к дону Хуану де Монкада, который потчевал в этот день

пять или шесть кавалеров из числа своих приятелей.

Это было обильное пиршество, и веселье - лучшая приправа для таких

празднеств - царило во время трапезы. Все гости принимали участие в

оживлении беседы, одни своими шутками, другие рассказами, героями которых

они сами являлись. Мой господин не упустил столь благоприятного случая

щегольнуть письмами, написанными мною по его приказу. Он прочел их вслух и

при этом с таким внушительным видом, что, пожалуй, все, за исключением его

секретаря, попались на эту удочку. В числе кавалеров, присутствовавших при

этом бесстыдном чтении, находился один, которого звали дон Лопе де

Веласко. Он был человеком весьма степенным и, вместо того чтоб подобно

остальным забавляться мнимыми любовными успехами чтеца, спросил его

холодно, больших ли усилий стоила ему победа над доньей Кларой.

- Ровно никаких, - отвечал дон Матео, - эта сеньора сама сделала все

авансы. Она видит меня на прогулке. Я ей нравлюсь. За мной следуют по ее

приказаниям. Узнают, кто я такой. Она мне пишет и назначает свидание у

себя в такой час ночи, когда весь дом спит. Я являюсь; меня вводят в ее

покой... Скромность запрещает мне рассказать вам остальное.

Во время этого лаконичного рассказа на лице сеньора Веласко отразилось

сильное волнение. Нетрудно было приметить, какое участие принимал он в

упомянутой даме.

- Все любовные записки, которыми вы хвалитесь, сплошная фальсификация,

- сказал он, с яростью глядя на моего господина, - и во всяком случае та,

которую вы якобы получили от доньи Клары де Мендоса. Во всей Испании не

сыщется более строгой девицы, чем она. Уже два года, как один кавалер, не

уступающий вам ни знатностью рода, ни личными достоинствами, прилагает все

усилия, чтоб добиться ее благосклонности. Насилу разрешила она ему самые

невинные вольности; но зато он смеет льстить себя тем, что будь она

способна пойти дальше, то не удостоила бы своими милостями никого другого,

кроме него.

- А кто же утверждает противное? - насмешливо прервал его дон Матео. -

Согласен с вами, что она весьма честная девица. Со своей стороны, и я

весьма честный малый. А потому вы можете быть уверены, что ничего

нечестного между нами не произошло.

- Ну, это уж слишком! - в свою очередь прервал его дон Лопе. - Прошу

вас оставить насмешки. Вы - клеветник. Никогда донья Клара не назначала

вам ночью никакого свидания. Я не потерплю, чтоб вы порочили ее репутацию.

Мне тоже скромность не позволяет договорить вам остальное.

С этими словами он повернулся спиной ко всей компании и удалился. Я

заключил по его виду, что эта история может привести к самым дурным

последствиям, но мой господин, который был достаточно храбр для сеньора

своего пошиба, отнесся с презрением к угрозам дона Лопе.

- Экий глупец! - воскликнул он расхохотавшись. - Странствующие рыцари

оружием доказывали красоту своей дамы, а он пытается доказать ее

целомудрие: это представляется мне еще большим сумасбродством.

Уход дона Веласко, которому Монкада тщетно пытался воспротивиться, не

нарушил пиршества. Кавалеры, не обратив особого внимания на это

происшествие, продолжали развлекаться и расстались, когда забрезжила заря.

Мой господин и я легли спать около пяти часов утра. Меня сильно клонило ко

сну, и я собирался основательно выспаться, но расчет сей сделан был без

хозяина или, вернее, без нашего привратника, который разбудил меня час

спустя, сообщив, что какой-то мальчик дожидается у дверей и хочет меня

видеть.

- Ах, чертов привратник! - воскликнул я зевая. - Разве ты не знаешь,

что я только что лег? Скажи этому мальчику, чтоб он зашел попозже.

- Он хочет, - возразил тот, - переговорить с вами немедленно и уверяет,

что дело спешное.

После этих слов я встал и, натянув только штаны и камзол, отправился с

бранью туда, где ожидал меня мальчик.

- Скажите, любезный, - спросил я его, - что это за неотложное дело,

которое доставляет мне удовольствие видеть вас в столь ранний час?

- Я принес письмо, - отвечал он, - которое должен передать в

собственные руки сеньора дона Матео; необходимо, чтобы он теперь же его

прочел; это для него очень важно; прошу вас проводить меня в его

опочивальню.

Решив, что дело серьезное, я взял на себя смелость разбудить своего

господина.

- Не прогневайтесь, - сказал я дону Матео, - что позволяю себе нарушить

ваш покой, но важность...

- Что тебе нужно? - прервал он сердито.

- Сеньор, - сказал тогда сопровождавший меня мальчик, - мне поручено

передать вам письмо от дона Лопе де Веласко.

Мой господин взял письмо, раскрыл его и, прочитав, обратился к слуге

дона Лопе:

- Дитя мое, я никогда не встаю раньше полудня, какое бы развлечение

меня ни ожидало; посуди сам, встану ли я для того, чтобы драться. Можешь

сказать своему господину, что если в половине первого он еще будет в том

месте, где хотел меня поджидать, то мы там увидимся. Передай ему мой

ответ.

С этими словами он уткнулся в подушки и не преминул снова-заснуть.

Встав в двенадцатом часу, он спокойно оделся и вышел из дому, освободив

меня от обязанности сопровождать его. Но мне слишком любопытно было

узнать, чем все это для него кончится, а потому я не послушался.

Последовав за ним до Луга св.Иеронима, я заметил дона Лопе де Веласко,

который поджидал его там с самым решительным видом. Я спрятался, чтоб

наблюдать за обоими, и вот что мне пришлось издали увидать. Не успели они

встретиться, как тотчас же окрестили шпаги. Поединок длился долго. Они

поочередно нападали друг на друга с большой ловкостью и настойчивостью.

Однако же победа оказалась на стороне дона Лопе: он проткнул моего

господина, тот упал, а сам он кинулся бежать, весьма довольный тем, что

так удачно отомстил. Я бросился к несчастному дону Матео, который лежал

уже без сознания и почти без признаков жизни. Зрелище это меня расстроило,

и я не смог удержаться, чтоб не оплакать смерти, коей сам без умысла

содействовал. Несмотря, однако, на свою скорбь, я не позабыл о своих

личных делишках. Ничего никому не сказав, поспешил я в палаты дона Матео и

собрал в узел свои пожитки, прихватив нечаянно кое-что из одежды моего

господина. Затем я отнес все это к цирюльнику, у которого еще хранилось

платье, служившее мне для любовных похождений, и принялся трезвонить по

всему городу про скорбное происшествие, коего был свидетелем. Я

рассказывал о нем всем, кому не лень было слушать, и не преминул,

разумеется, оповестить также Родригеса. Он, казалось, не очень огорчился,

озабоченный теми мерами, которые ему надлежало принять по этому случаю.

Созвав всю прислугу, приказал он ей следовать за ним, и мы гурьбой

отправились к Лугу св.Иеронима. Там мы подняли дона Матео, который все еще

дышал, и отнесли его домой, где он скончался спустя три часа.

Так погиб сеньор Матео де Сильва за то, что позволил себе некстати

прочитать вымышленные любовные цидульки.