ГЛАВА XVI, из которой явствует, что не следует

Обольщаться благополучием

 

Первую ночь мы провели в местечке Дуэньяс, а на вторые сутки часам к

четырем пополудни прибыли в Вальядолид и пристали на постоялом дворе,

который по всем признакам показался мне одним из лучших в городе. Я

предоставил лошаков попечению своего лакея, а сам  поднялся в горницу,

приказав трактирному слуге отнести туда чемодан. Чувствуя себя несколько

утомленным, я бросился на постель, не снимая полусапожек, и сам того не

заметил, как заснул. Проснулся я, когда уже почти стемнело. Я кликнул

Амбросио, но его на постоялом дворе не оказалось. Впрочем, он скоро

явился. Я спросил его, куда он ходил; он ответил мне с благочестивым

видом, что был в церкви, где благодарил всевышнего, сохранившего нас от

всяких напастей на пути из Бургоса в Вальядолид. Я похвалил его за этот

поступок, а затем велел заказать мне к ужину цыпленка на вертеле.

В то самое время, как я отдавал это распоряжение, в горницу вошел

гостинник, держа в руке свечу. Он освещал путь даме (*25), одетой с

большим великолепием и показавшейся мне более красивой, чем юной. Она

опиралась на руку престарелого стремянного, а маленький арапчонок нес

шлейф ее платья. Я был немало изумлен, когда эта дама, отвесив мне

глубокий поклон, спросила меня, не имеет ли она удовольствия видеть перед

собой Жиль Бласа из Сантильяны. Не успел я ответить утвердительно, как,

оставив руку стремянного, она бросилась обнимать меня с порывистой

радостью, удвоившей мое изумление.

- Да будет благословенно небо за этот счастливый случай! - воскликнула

она. - Вас, сеньор кавальеро, именно вас-то я и ищу.

Это вступление напомнило мне пеньяфлорского паразита, и я было

заподозрил, что эта сеньора просто-напросто искательница приключений;

однако ее дальнейшая речь заставила меня возыметь о ней лучшее мнение.

- Я - двоюродная сестра доньи Менсии де Москера, которая вам столь

многим обязана, - продолжала она. - Сегодня поутру я получила от нее

письмо. Узнав, что вы направляетесь в Мадрид, она просит меня попотчевать

вас, как следует, если вы будете проездом в Вальядолиде. Вот уже два часа,

как я катаюсь по всему городу от одного постоялого двора к другому и везде

навожу справки о приезжих, которые там остановились. По описанию вашего

трактирщика я заключила, что именно вы - избавитель моей кузины. Но раз

мне уж посчастливилось вас найти, - добавила она, - то я хочу показать

вам, сколь я признательна за услуги, оказанные моей семье и, в частности,

моей любезной родственнице. Прошу вас теперь же переехать ко мне: вам

будет там удобнее, чем здесь.

Я попытался было отказаться, ссылаясь на беспокойство, которое ей

причиню, но не было никакой возможности воспротивиться настояниям этой

сеньоры. Карета уже поджидала нас у подъезда постоялого двора. Она сама

распорядилась, чтоб мой чемодан перенесли в карету, так как, по ее словам,

Вальядолид кишел ворами, что, к сожалению, было более чем верно. Затем я

сел в экипаж с ней и стариком-стремянным и дал себя увезти с постоялого

двора, к великому неудовольствию моего хозяина, рассчитывавшего на барыши,

которые должны были перепасть ему от меня в связи с приездом сеньоры,

стремянного и арапчонка.

Проколесив некоторое время, карета наша остановилась. Мы сошли у

довольно большого дома и поднялись в опрятный покой, освещенный двадцатью

или тридцатью свечами. Там нас встретило несколько слуг, у которых сеньора

осведомилась, не приехал ли дон Рафаэль, на что те ответили отрицательно.

Затем, обратившись ко мне, она сказала:

- Сеньор Жиль Блас, я ожидаю брата, который сегодня вечером должен

вернуться из нашего замка, находящегося в двух милях отсюда. Какой

приятный сюрприз для него, когда он увидит в своем доме человека, которому

наша семья столь многим обязана.

Не успела она договорить, как мы услышали шум и тут же узнали, что

причиной его был приезд дона Рафаэля. Вскоре и сам он явился. Я увидел

перед собой рослого и весьма пригожего молодого человека.

- Радуюсь, братец, вашему возвращению, - сказала ему сеньора, - вы

поможете мне радушно принять сеньора Жиль Бласа из Сантильяны. Мы не в

состоянии достаточно отблагодарить его за все то, что он сделал для кузины

нашей, доньи Менсии. Вот вам ее письмо, - добавила сеньора,  - прочтите,

что она пишет.

Дон Рафаэль развернул послание и прочел вслух:

 

"Любезная Камила, сеньор Жиль Блас из Сантильяны, который спас мне

честь и жизнь, только что отъехал отсюда ко двору. Он, без сомнения, будет

держать путь через Вальядолид. Заклинаю вас узами крови и дружбой, что нас

соединяет, попотчевать его и удержать у себя несколько времени. Льщу себя

надеждой, что вы не преминете оказать мне это удовольствие и что мой

избавитель будет всячески обласкан, как вами, так и кузеном моим, доном

Рафаэлем. Остаюсь всегда ваша, готовая к услугам кузина

донья Менсия, Бургос".

 

- Как? - прочитав письмо, воскликнул дон Рафаэль, - вы и есть тот самый

кавальеро, которому наша родственница обязана спасением чести и жизни?

Благодарю небо за эту счастливую встречу!

С этими словами он подошел ко мне, крепко обнял меня и затем продолжал:

- Сколь я рад видеть здесь сеньора Жиль Бласа из Сантильяны. Напрасно

кузина наша, маркиза, трудилась писать, чтоб мы оказали   вам

гостеприимство: ей следовало только сообщить, что вы поедете через

Вальядолид; этого было бы достаточно. Я и сестра моя Камила отлично знаем,

как надо принять человека, оказавшего величайшую в мире услугу члену нашей

семьи, к коему мы питаем особенную привязанность.

Я отвечал, сколь мог учтивее, на эти речи, за которыми, вперемежку с

объятиями, последовали многие другие в том же духе, после чего, заметив,

что я все еще в полусапожках, дон Рафаэль приказал своим слугам снять их с

меня.

Затем мы перешли в покой, где было приготовлено угощение. Кавалер, дама

и я уселись за стол. Во время ужина они наговорили мне кучу всяких

любезностей. Не успевал я проронить слово, как брат и сестра провозглашали

его перлом остроумия. Стоило взглянуть, с какой заботливостью они

предлагали мне всякие кушанья. Дон Рафаэль часто пил за здоровье доньи

Менсии. Я следовал его примеру и порой как будто замечал, что Камила,

которая пила с нами, кидает на меня многозначительные взгляды. Мне даже

показалось, что она выискивала для этого подходящие моменты, как бы

опасаясь, чтоб брат не заметил ее уловок. Этого было достаточно; я сейчас

же решил, что ранил сердце Камилы, и возмечтал использовать это открытие,

если только пробуду некоторое время в Вальядолиде. Сия надежда была

причиной того, что я без возражений сдался на просьбу своих хозяев

погостить у них несколько дней. Они поблагодарили меня за любезность, и

радость, которую при этом выказала Камила, пуще укрепила меня во мнении,

что я ей весьма приглянулся.

Дон Рафаэль, удостоверившись в моем намерении пробыть у них несколько

дней, предложил мне посетить его замок. Он расписал свои владения в самых

великолепных красках и перечислил те развлечения, которые собирался мне

там предоставить.

- Мы будем забавляться то охотой, то рыбной ловлей, - сказал он, - а

если вы любите прогулки, то у нас есть упоительные леса и сады. Кроме

того, там соберется приятное общество, и я надеюсь, что вы не соскучитесь.

Я принял предложение и мы условились на следующий же день отправиться в

этот прекрасный замок. Остановившись на сем приятном решении, мы встали

из-за стола. Дон Рафаэль, казалось, был в полном восторге.

- Сеньор Жиль Блас, - сказал он, обнимая меня, - оставляю вас на минуту

с сестрой. Пойду отдать необходимые распоряжения и прикажу оповестить тех,

кого хотел пригласить в замок.

С этими словами он покинул горницу, а я продолжал беседу с его сестрой,

причем речи этой сеньоры вполне согласовались с сладкими взглядами,

которые она бросала на меня за ужином. Она взяла меня за руку и сказала,

глядя на мой перстень:

- Ваш алмаз довольно хорош, но только очень мал. Знаете ли вы толк в

камнях?

Я ответил отрицательно.

- Жаль, - заметила она, - а то вы могли бы мне оценить вот этот.

С этими словами она показала мне крупный рубин, который носила на

пальце, и, пока я его рассматривал, продолжала:

- Этот камень подарил мне мой дядя, который был губернатором в

испанских поселениях на Филиппинских островах. Вальядолидские ювелиры

ценят его в триста пистолей.

- Охотно сему поверю, - возразил я, - по-моему, он великолепен.

- Если он вам нравится, - сказала она, - то я с вами поменяюсь.

Она тотчас же сняла с меня перстень, а свой надела на мой мизинец.

После этой мены, которую я принял за галантный прием делать подарки,

Камила пожала мою руку и поглядела на меня с большой нежностью, а затем,

внезапно прервав разговор, пожелала мне покойной ночи и удалилась, весьма

сконфуженная, точно устыдившись того, что слишком явно выдала мне свои

чувства.

Хотя я был новичком в любовных делах, однако же оценил по достоинству,

сколь лестно было для меня это поспешное бегство, и заключил, что недурно

проведу время в замке. Завороженный этой обольстительной перспективой и

блестящим положением своих дел, я заперся в отведенном мне покое, приказав

перед тем слуге Амбросио разбудить меня рано поутру. Вместо того чтоб

уснуть, я погрузился в приятные размышления, которые навевали мне чемодан,

стоявший на столе, а также рубиновый перстень.

"Слава богу, - думал я, - если мне раньше и не везло, то зато теперь

все уладилось. Тысяча дукатов, с одной стороны, перстень в триста пистолей

- с другой: вот я и обеспечен надолго. Вижу, что Махуэло мне не льстил: я

вскружу сердца всех мадридских красавиц, раз мне удалось так быстро

пленить Камилу". Благосклонность этой щедрой сеньоры рисовалась мне во

всем своем очаровании; вместе с тем я предвкушал и развлечения, которые

дон Рафаэль готовил для меня в замке. Несмотря, однако, на эти радостные

грезы, сон наслал на меня свой дурман. Почувствовав дремоту, я разделся и

лег в постель.

Проснувшись на следующее утро, я заметил, что уже не рано. Меня

удивило, что я не вижу своего лакея, несмотря на приказ, который я дал ему

накануне. "Амбросио, мой преданный Амбросио, наверно, в церкви, если он

сегодня не вздумал отпраздновать святого лентяя", - сказал я сам себе.

Однако мне вскоре пришлось отказаться от этого лестного для него мнения и

заменить его значительно худшим, ибо, встав с постели и не видя своего

чемодана, я заподозрил, что Амбросио украл его ночью. Чтоб рассеять

сомнения, я открыл дверь и несколько раз кликнул этого лицемера. На мой

зов явился старец, который спросил меня:

- Что вам угодно, сеньор? Все ваши люди покинули мой дом еще до

рассвета.

- Как, ваш дом? - воскликнул я. - Разве я здесь не у дона Рафаэля?

- Не знаю, кто будет этот кавалер, - ответил он мне. - Вы здесь в

меблированных комнатах, а я их хозяин. Вчера вечером за час до вашего

прибытия приехала сюда сеньора, что с вами ужинала, и наняла эти покои для

знатного вельможи, который, как она сказывала, путешествует инкогнито. Она

даже уплатила мне вперед.

Тут меня осенило. Я понял, что за птицы были дон Рафаэль и его сестрица

и как мой лакей, знавший обо мне всю подноготную, предал меня этим плутам.

Вместо того чтоб винить самого себя в сем прискорбном происшествии и

сознаться, что этого никогда бы со мной не случилось, не проболтайся я без

всякой нужды трактирщику Махуэло, я обрушился на ни в чем не повинную

Фортуну и стократно проклял свою звезду. Хозяин меблированных комнат,

которому я поведал свое несчастье и который, быть может, знал о нем не

меньше меня самого, проникся ко мне сочувствием. Он выразил мне свое

сожаление и очень негодовал на то, что все это произошло в его доме.

Полагаю, однако, несмотря на все его уверения, что  он принимал в этом

мошенничестве не меньшее участие, чем мой бургосский трактирщик, которому

я всегда приписывал честь всей комбинации.