Психомашина Фрейда работает автоматически

Здесь самое время вспомнить о том, что психический аппарат есть не что иное, как аппарат письма. Именно так его описывает Фрейд от «Наброска психологии» до «Заметки о волшебном блокноте». В «Толковании сновидений» метафорой психики служит иероглифическая письменность. В «Заметке о волшебном блокноте» – детская игрушка «волшебный блокнот памяти». Психическая машина письма оказывается у истоков психоаналитического прозрения Фрейда. Именно в виде машины открывается ему психический аппарат. 20 октября 1895 года он описывает это явление в письме своему другу Вильгельму Флиссу:

В одну из ночей усердных бдений <…> внезапно преодолеваются все преграды, покровы падают, и можно увидеть все насквозь от деталей невроза до условий сознания. Все оказывается сцепленным друг с другом, шестеренки машины приходят во взаимодействие, возникает такое впечатление, как будто бы эта вещь и в самом деле является машиной (das Ding sei jetzt wirklich eine Machine) и вот‑вот заработает сама по себе[177].

Эта психическая Вещь, похоже, и есть машина. В какой‑то момент она начинает работать сама по себе, автоматически. Машина оказывается не чем‑то чуждым и внешним человеку, а неотъемлемым, внутренним, присущим. Машина – «собственно» человеческое. Исключенное внутреннее. Вещь. В то же время машина – не Вещь. Для Лакана машина представляет символическую, «собственно» человеческую психическую активность в режиме повторения, нацеленном на овладение Вещью. Эту психомашину Лакан вслед за Аристотелем называет автоматоном.

Машина письма имеет отношение не только к душе, но и к телу, если вообще продолжать придерживаться этой оппозиции души и тела, если вообще можно говорить о «душе» и «теле». Машина письма пишет тело. Душа вписывает в себя тело, выписывает его и переписывает. Возможно, нет лучшего описания этой машины письма, чем в рассказе Кафки «В исправительной колонии». Речь, конечно, идет о законе и вине, о том, что вина не имеет никакого отношения к приговору, ибо «виновность всегда несомненна»[178]. В рассказе некоему ученому‑путешественнику офицер показывает аппарат экзекуции, состоящий из трех частей: нижняя – лежак, верхняя – разметчик, а средняя – борона. Экзекуция заключается в том, что борона записывает на теле осужденного ту заповедь, которую он нарушил. Приговор не выносится в словах, он не оглашается в суде, его выписывает на теле осужденного аппарат экзекуции. Нет смысла объяснять приговор осужденному, как говорит офицер, исполняющий в исправительной колонии роль судьи, поскольку тот «узнает его собственным телом»[179]. Вот принципиальный для анализа машины Виктора Т. – Наталии А. момент: «Как видите, борона соответствует форме человеческого тела; вот борона для туловища, а вот бороны для ног. Для головы предназначен только этот небольшой резец»[180]. Буквы, выписываемые кафкианским аппаратом письма, смертоносны, они «не могут быть простыми; ведь они должны убивать не сразу, а в среднем через двенадцать часов»[181]. Письмо все глубже проникает в тело, пока борона, в конце концов, не проткнет его и не выбросит в яму. Кафка в деталях описывает устройство машины, а мы лишь отметим, что письмо бороны определяется системой шестеренок в разметчике, системой, которая предусматривается приговором суда.

Вращаются шестеренки машины Кафки. Вращаются шестеренки машины Фрейда. Он видит во сне «Зал с адскими машинами». В этом сновидении, как сообщает Фрейд, он предстает виновным, поскольку то ли совершил нечестный поступок, то ли не совершил. То ли с виной виноватый, то ли – без. Еще бы, ведь он не вещь себе чужую присвоил, а пропажу!

Место действия – нечто среднее между частной лечебницей и многими другими помещениями. Появляется слуга, чтобы позвать меня на «обследование». Во сне я знаю, что обнаружена какая‑то пропажа и что обследование вызвано подозрением, что я присвоил себе эту пропажу. Анализ показывает, что обследование надо понимать двояким образом и что оно включает в себя врачебное обследование. Сознавая свою невиновность и свою функцию консультанта в этом доме, я спокойно иду со слугой. У дверей нас встречает другой слуга, который, указывая на меня, говорит: «Зачем вы его с собой привели, ведь это порядочный человек». Затем без слуги я вхожу в большой зал, где стоит много машин, который напоминает мне преисподнюю с ее адскими орудиями для пыток. За одним из аппаратов я вижу своего коллегу, у которого были все основания обо мне позаботиться; но он не обращает на меня внимания. Это означает, что теперь я могу идти. Но я не нахожу своей шляпы и поэтому не могу уйти[182].

Обследование – это скорее расследование. Как только второй слуга называет Фрейда «порядочным человеком», он входит в большой зал, который представляет собой машинный ад. Причем за одним из аппаратов влияния оказывается коллега. Почему это – аппарат влияния? Потому что он не позволяет Фрейду уйти. Шляпа – лишь предлог. Аппарат влияния действует на расстоянии, это – телепатический аппарат.

Письмо между Тауском и Наталией А. Ее аппарат, повторим еще раз, действует на расстоянии, как и машина Джеймса Тилли Мэтьюза. Аппарат влияния как любая проекционная техника предполагает расстояние. Более того, аппарат в данном случае, в случае отчуждения – это всегда уже расстояние. Эта машина «производит отделение (separation) и затем движется в сторону коллапса этого различия через своеобразную передачу (transmission), имитирующую электричество и телеграф. Передача и дистанцирование – два основных вопроса теоретического и симптоматического интереса Тауска»[183]. Машина влияния не только отделяет и отчуждает, но и осуществляет трансмиссию, налаживает коммуникацию.