Глава 4 Как закончилась эта история Восемь этапов Пути без головы

Прошло уже более сорока лет с тех пор, как на меня свалился тот первый «гималайский» опыт, и более двадцати со времени публикации его вышеупомянутого описания. Это были на­сыщенные годы — время множества сюрпри­зов и нескольких потрясений — в течение ко­торых этот опыт преобразился в Путь (Путь без головы — вполне достойное название), кото­рый стал хорошо изучен — его изгибы, поворо­ты, течение и заторы, его общая практичность. Давно уже следовало бы составить карту всего этого, идущую от самого начала (то есть задол­го до «гималайского» видения).

Заключительная глава — как раз такая по­пытка нарисовать эту карту. Конечно же, она представляет лишь один из бесчисленных ва­риантов того первоначального Пути, который ведет, по словам Брихадараньяки упанишады, «от нереального к Реальному, от тьмы к Свету, от смерти к Бессмертию». Здесь и там он объе­диняется и сливается с Путем Дзэн, в других местах остается независимым. Если он кажется более прямым и легким, чем древний Дальневосточный Путь, то только потому, что прохо­дит через знакомый ландшафт современной западной культуры, а не потому, что он короче или ровнее. И конечно же, он подойдет не всем западным путешественникам. Кроме трех пер­вых этапов (через которые проходим мы все), наша карта, как и должно быть, создана на ос­нове личного маршрута автора. А насколько она совпадает с маршрутом читателя — решать ему самому. Расхождения неизбежны, в том числе серьезные. Но по крайней мере началь­ные этапы нашей черновой карты покажут, как далеко он уже зашел, и это позволит ему по­нять, чего ожидать — ориентиры и этапы пути, тупики и ловушки, с которыми ему предстоит столкнуться, если он следует Путем без головы.

Все Пути делятся на более или менее произ­вольные и нередко частично совпадающие эта­пы. Здесь мы выделяем восемь этапов:

1. безго­ловый младенец,

2. ребенок,

3. взрослый с го­ловой,

4. безголовый видящий,

5. практика безголовости,

6. отработка,

7. преграда,

8. прорыв.

 

1. Безголовый младенец

В младенчестве ты был подобен животному, то есть для себя ты был безголовым, безликим, безглазым, беспредельным, целостным, неот­делимым от своего мира и не осознавал это блаженное состояние. Бессознательно, ты жил без всяких препятствий, из того, Что ты есть, Где ты есть, из своего Источника, и опирался лишь на Данность. Тебе было явлено явное — луна была не больше и не дальше руки, хватав­шей ее. Твой мир был истинно твоим миром — расстояние, этот самый ловкий и ненасытный вор, еще не начал красть его у тебя. Очевидная реальность была очевидной — погремушка, по­терянная из виду, больше не существовала — исчезновение означало уничтожение. Ты не претендовал налицо в зеркале. Оно оставалось там — лицо того ребенка, не твое.

 

2. Ребенок

Постепенно ты научился судьбоносному и важному искусству выходить наружу и смот­реть на себя со стороны, будто с расстояния нескольких шагов и глазами других, и «видеть» себя с их точки зрения как подобное им чело­веческое существо с нормальной головой на плечах. Нормальной, но единственной в своем роде. Ты начал отождествляться с лицом в зер­кале и отзываться на свое имя. Однако для себя ты оставался целостным, безголовым, бес­крайним Пространством, в котором случался твой мир. Не исключено, что временами ты хо­рошо осознавал это Пространство. (Ребенок склонен спрашивать, почему у других есть го­ловы, а у него нет, или утверждать, что он ни­что, не присутствующий, невидимый. Когда на третьем дне рождения Карлоса попросили по­казать разных тетей и дядей, он всех указал без ошибок. А потом кто-то спросил его, где Кар­лос. Он неопределенно замахал руками: Кар­лос не мог указать Карлоса. Позднее, когда его укорили в том, что он плохой мальчик, он не возражал против слова «плохой», но настаи­вал, что он не мальчик. Вскоре после этого он пришел к своей бабушке и заявил, что он все- таки мальчик!)

На этом этапе ты подходишь к тому, чтобы примирить оба мира — безграничный нечело­веческий мир, из которого ты вышел, и огра­ниченный человеческий мир, в который ты вступаешь. Слишком недолго у тебя существу­ют две индивидуальности, две версии себя. Для личных целей ты все еще не-вещь, растянутая, обширная, протянутая до самых звезд (хотя сейчас они уже далеко, ты все еще можешь включать их в себя, это по-прежнему твои звезды). А для социальных целей ты стано­вишься все большей противоположностью это­го. Если мы, взрослые, должны стать как ма­ленькие, чтобы войти в Царствие Небесное, то мы должны стать как маленькие именно этого счастливого возраста (скажем, до пяти лет) — маленькие, которые для самих себя большие, по-прежнему необъятные, более «взрослые», чем сами так называемые взрослые.

 

3. Взрослый с головой

Люди, однако, развиваются удивительно разными темпами. Пэппи всего в два года уже обожала разглядывать себя в зеркало, а в два года и три месяца, когда ее мать (и по-моему, мудро) предположила, что, может, там и нет никакого лица или что с этой стороны зерка­ла — ровно там, где она находилась — просто пустота, она ответила: «Не говори об этом. Мне страшно!» По-видимому, с очень раннего возраста наш приобретенный взгляд на себя со стороны начинает затенять, накладываться и со временем вытеснять наше изначальное ви­дение себя изнутри. Мы растем вниз, а не вверх. Вместо того чтобы присутствовать и ка­саться звезд, пребывая в единстве со всем, что под ними, мы сжались и отодвинулись от них. И теперь не мы объемлем мир, а он нас — то, что осталось от нас. И вот, уменьшенные от целой картины до этой крошечной части, раз­ве удивительно, что мы постоянно попадаем в неприятности — ведь мы стали жадными, обидчивыми, отчужденными, испуганными, поверженными, усталыми, напряженными, повторяющимися, нетворческими, нелюбя­щими и абсолютно сумасшедшими? Или, бо­лее детально:

Жадные — когда мы пытаемся любой ценой вернуть и собрать сколько возможно от нашей потерянной империи.

Обидчивые или агрессивные — когда мы мечтаем отомстить социальному порядку, так жестоко урезавшему нас.

Отчужденные, одинокие, подозрительные — потому что мы болезненно воображаем, что люди, животные и даже неживые объекты от­далены от нас, что они холодные и высокомер­ные. И мы отказываемся видеть, как эта дис­танция схлопывается, что в действительности они прямо здесь, с нами, наши близкие друзья, ближе ближнего.

Испуганные — когда мы считаем себя веща­ми, отданными на милость других вещей и оказывающими им сопротивление.

Поверженные — потому что трудиться ради этого индивидуального нечто — значит непре­менно обречь себя на поражение. Вероятный исход наших даже самых «успешных» начина­ний — это утрата иллюзий, неизбежный ко­нец, смерть.

Уставшие — потому что на строительство, поддержание и постоянную корректировку этого воображаемого ящика для жизни, прямо здесь, тратится слишком много энергии.

Напряженные, церемонные, неестествен­ные, притворные — потому что мы живем во лжи, в глупой, негибкой, предсказуемой, жал­кой, сковывающей лжи.

Нетворческие — потому что мы отрезали се­бя от Источника и Центра и видим себя как побочный эффект.

Нелюбящие — потому что мы не допускаем других в то пространство, которое, по нашим представлениям, занимаем, притворяясь, что не созданы открытыми, не созданы для любви.

Сумасшедшие — потому что мы «видим» ве­щи, которых нет, и даже верим (несмотря на всю очевидность обратного), что с расстояния в ноль метров мы выглядим так же, как с двух метров — как плотные, непрозрачные, цвет­ные, очерченные куски вещества. Как наша жизнь и наш мир могут сохранить рассудок, если их Центр сошел с ума?

Пока мы не страдаем от этих многочислен­ных помех, мы остаемся «маленькими детьми в сердце» на втором этапе — безголовыми, про­зрачными, светоподобными и более или менее бессознательно в контакте с истиной того, что мы есть. Или мы уже продвинулись на гораздо более поздний этап. В любом случае основная причина, по которой большинство из нас бла­гополучно обходит их, не становясь хрониче­ски больными или буйно помешанными, про­ста и утешительна. Если в нашей повседневной жизни мы довольно часто бываем чувствитель­ными, любящими, щедрыми, полными смеха и даже счастливыми — это потому что все мы, на каком бы этапе ни находились, укоренены в нашем общем Источнике и центральном Со­вершенстве, в одной и той же Безголовости, или Изначальном Лице, или Прозрачности, или Осознанном Ничто, и наши жизни исходят из него же. Мы всегда полностью освещены од­ним и тем же Светом, позволяем мы светить ему сквозь нас или нет. Наше счастье глубоко укоренено и реально, а несчастье поверхностно и нереально, рождено иллюзией, неведением. Мы страдаем, потому что не замечаем, что в глубине сердца с нами все в порядке.

Что приводит к следующему вопросу: тре­тий этап, этот отрезок дороги, вымощенный иллюзорным страданием, — это просто ошиб­ка, кружной путь, который можно и нужно срезать? Возможно ли перепрыгнуть при по­мощи просветленных родителей и учителей из детства второго этапа в истинную зрелость, в мир видящих дальнейших этапов, таким обра­зом избегая наихудшие из вышеперечислен­ных бед? Другими словами, можно ли стать полноправным членом клуба под названием Человеческое Общество и наслаждаться его неоценимыми преимуществами и удобствами, никогда не подписываясь под ложью, на кото­рой он основан, не вступая в непрерывную Иг­ру в Лицо*, не становясь как они? Рильке, опи­сывая один показательный случай из детства, не был настроен оптимистически: «Но затем случается самое худшее. Они берут его за руку и тащат к столу, и все они, сколько их ни при­сутствует, с любопытством собираются у лам­пы. Они победили. Они таятся в тени, а на него вместе со светом падает весь позор обладания лицом. Должен ли он остаться и притворяться, что живет той жизнью, которую они приписы­вают ему, и вырасти похожим на них?..»*

Наш вопрос в следующем: можем ли мы от­казаться от этих воображаемых набалдашни­ков (mot juste!**), этих позорных и сводящих в могилу злокачественных наростов, которые общество намерено посадить и выращивать прямо здесь, у нас на плечах, и всего, что вле­кут эти наросты?

Ответ такой: на практике — нет. Нельзя выйти из игры, срезать путь. Мы должны при­нять это бремя, пройти долгим кружным пу­тем. Верно, что некоторые действительно от­казываются делать это и никогда не смотрят на себя с позиции второго или третьего лица. Как старший брат в истории о блудном сыне, они остаются Дома в первом лице единственного числа настоящего времени, во всей невинно­сти. Этому состоянию не следует завидовать. Неспособные осознать и приспособиться к то­му, как их видят другие, они наделяются ярлы­ком «отсталые» или еще похуже и вынуждены вести себя соответственно и нуждаться в ле­чебном уходе. В действительности, нет такого пути из Рая детства в благословенные Небеса, который огибал бы Далекую Страну, некое по­добие Ада или, по крайней мере, Чистилища. Чтобы по-настоящему отойти от нашего уп­рямства, отбросить личное и разделяющее эго (и таким образом дойти до более поздних эта­пов нашего путешествия), мы должны на этом этапе быть оплачиваемыми членами общества, преданного взращиванию эго: как у маленьких детей, наша эгоцентричность пока слишком неглубока, слишком бесплодна, неустойчива и откровенна, слишком мало принадлежит нам, чтобы мы ее отбрасывали. Чтобы по-насто­ящему потерять голову, мы должны сперва об­рести ее. Чтобы по-настоящему оценить Что мы есть, ясно и четко, мы должны вначале отождествиться с тем, чем не являемся. Чтобы по-настоящему ценить абсолютно очевидное, мы должны вначале приобрести привычку не замечать и отрицать это. Вселенная такова, что истинное освобождение не случается в пу­стоте — это освобождение от ложного, иначе это вообще не освобождение. И выходит, что наш список бед — эта, к сожалению, далеко не полная скорбная повесть — совсем не скорб­ная. Это предпосылка свободы, которую не­возможно обрести никак иначе. Она весьма су­щественно содействует реализации — этому переоткрытию очевидного — которое посте­пенно преодолевает его, становится его лекар- ством, в общем и в частности. Оно лежит в ос­нове того абсолютного блаженства, которое, как мы увидим, может обнаружиться к концу нашего путешествия. А пока наши беды несо­мненно обеспечивают сильнейшую мотива­цию упорства. Кто захочет, чтобы его держали дольше, чем нужно, в этом болезненном мес­те? И кто, зайдя уже так далеко на Пути, не за­хочет идти дальше — особенно учитывая, что наш следующий этап гораздо более легкий и прямой, чем все остальные?

 

4. Безголовый видящий

Все, что нужно сделать, чтобы вступить на четвертый этап пути, — это хотя бы ненадолго повернуть стрелу внимания в обратную сторо­ну. Катха упанишада говорит об этом так: «Бог создал чувства обращенными вовне, поэтому человек смотрит наружу, а не в себя. Но иногда отважная душа, стремящаяся к бессмертию, оборачивается и находит себя». По сути эта «отважная душа» не лишена поддержки. Такой человек окружен бесчисленными напомина­ниями и возможностями, несметными сред­ствами оборачивания стрелы внимания, если только он достаточно пытлив в отношении своего истинного Я и готов на мгновение оста­вить мнение о себе, основанное на слухах, па­

мяти и воображении, и опереться на ЯВНУЮ ОЧЕВИДНОСТЬ.

Вот три из множества способов совершить такой разворот, которые внимательный и чест­ный читатель может немедленно опробовать:

- То, на что ты сейчас смотришь, — печатные буквы. То, из чего ты смотришь, — пустое Про­странство для этих букв. Меняя свою голову на него, ты ничего не приобретаешь взамен: ты исчезаешь в его пользу.

- То, из чего ты сейчас смотришь, — не два ма­леньких плотно запертых «окна», называемых глазами, а одно безразмерное широко откры­тое «Окно» без рамы. На самом деле ты и есть это «Окно» без рамы и стекла.

- Чтобы убедиться в этом, тебе надо только указать на это «Окно» и заметить, на что ука­зывает палец. Пожалуйста, сделай это прямо сейчас...

Несомненно, в противоположность перво­му впечатлению, сознательная безголовость, или прозрачность, это видение Ничто прямо здесь, где ты есть, как оказалось, обладает не­сколькими уникальными достоинствами. Не существует опыта, подобного этому. Вот лишь пять из его особенностей — не для того чтобы читатель принял их на веру, а чтобы проверил.

Первая: хотя в течение столетий это внут­реннее видение считалось са\£ой трудной ве­щью на свете, шутка в том, что на самом деле оно проще простого. На это лицемерное наду­вательство попалось множество искренних ищущих. Самое драгоценное сокровище, в по­исках которого они изматывали себя, оказа­лось самым доступным, самым открытым и во­пиюще очевидным, неизменно ярко освещен­ным и выставленным напоказ. Буддийское описание нирваны в палийском каноне как «видимой в этой жизни, манящей, привлека­тельной, доступной» полностью соответствует истине и бесспорно имеет смысл. Как и заме­чание Мастера Уммона о том, что первый шаг на Пути дзэн — видение нашей Пустой Приро­ды. Избавление от плохой кармы приходит по­сле, а не до этого видения. И как настойчивые утверждения Раманы Махарши о том, что про­ще увидеть, Что и Кто мы есть на самом деле, чем увидеть «ягоду крыжовника на ладони», — так этот индийский мудрец часто подтвержда­ет учение дзэн. Все это означает, что нет никаких предварительных условий для сущностно­го внутреннего видения. Для каждого его При­рода всегда ясно проявлена, и странно, как можно притворяться, что это не так. Она до­ступна прямо сейчас, для нас таких, какие мы есть, и не требует от видящего святости, зна­ний, интеллекта или каких-то особых навы­ков. Скорее наоборот! Какое это великое пре­имущество, какая возможность!

Вторая: только это — истинное видение. Его невозможно совершить неправильно, и оно совершенно надежно. Попытайся увидеть пря­мо сейчас, можно ли быть более или менее без­головым, чтобы увидеть частично или смутно Пустоту вместо себя. Это видение Субъекта — совершенный и бескомпромиссный опыт, в сравнении с которым видение объектов (таких, как эта страница, покрытая черными значка­ми, и руки, держащие ее, и то, что вокруг) — это всего лишь беглый взгляд: огромная часть картины не видна, просто не замечается. Вид снаружи всегда замутнен, вид внутри всегда ясен, как намекают Чжуан-цзы и Шэньхуй в цитатах перед началом этой главы.

Третья: это видение глубоко. Самый ясный и далекий из наружных видов — поверхностен, это вид тупика по сравнению с внутренним ви­дом, с безголовостью, которая продолжается и продолжается. Ее можно описать как проника­ющую в самые глубины нашей сознательной Природы, и за ними — в Бездну за пределом

самого сознания, за пределом самого сущест­вования, но это слишком сложное и много­словное описание. Какая картина прозрачно­сти открывается нам, или скорее внутри нас, когда мы осмеливаемся указать со всей просто­той на то Место, которое мы якобы занимаем! Неоспоримое и самодостаточное, не подда­ющееся определению, поскольку описывать Нечего, Видимое и есть Видящий и его видение, и оно не оставляет ему сомнений в том, откуда он берется. Это опыт необыкновенно прямой, близкий и бесспорный. Он убеждает как ничто другое. «Больше нет нужды верить, — говорит суфий Аль-Алави, — когда видишь Истину».

Четвертая: это удивительно легко передава­емый опыт, потому что он одинаков для всех — и для Будды, и для Иисуса, и для Шэньхуя, и для Аль-Алави, и для тебя и меня. Поэтому ес­тественно, поскольку в нем нечему различать­ся, ничто не может пойти не так, в нем нет ни­чего уникального или просто личного и частно­го. В безголовости мы наконец обнаруживаем общую Основу. Как он непохож на другие пере­живания, которыми так трудно поделиться! Как бы живо ты ни описывал, ни пытался вы­разить собеседнику свои переживания, мысли и чувства, никогда нельзя быть уверенным, что он ощущает то же самое. (Вы с ним договори­лись обозначить этот цветок как красный, кра­сивый, интересный и так далее. Но внутреннее переживание, к которому привязано это опи­сание, в сущности очень личное, его невоз- можно передать другому. Твое личное восприя­тие красного, например, может быть его вос­приятием розового, или даже голубого.) Но поверни вспять стрелу внимания, и ты сразу войдешь в царство Несомненности. Здесь и только здесь, на уровне того, что видится как наше безликое Лицо и истинная Природа, и существует совершенное общение, вечное со­гласие и никакой вероятности непонимания. Такое согласие нельзя переоценить, потому что это глубочайшая единость в Том, что мы и все существа есть в реальности. В свете этого основополагающего утверждения мы можем позволить себе любую степень отличия в том, чем мы кажемся снаружи.

В принципе, это сущностное переживание может передаваться без какого-либо измене­ния любому, кто захочет его. На практике, од­нако, необходимы подходящие средства пере­дачи. К счастью, они обеспечивают почти сто­процентную эффективность и делают свою работу в считанные секунды. Они включают указующий палец и единый глаз, которые мы уже использовали. Еще автор и его друзья за последние двадцать лет придумали множество других — некоторые из них основываются на органах чувств, отличных от зрения, многие вовлекают тело целиком, и практически все подходят для работы в группах любого размера. (Для более подробного ознакомления с этими методами читайте книги, указанные в конце, а также послесловие.) Такое многообразие две­рей в нашу истинную Природу очень ценно — разные двери для разных темпераментов, кон­текстов, культур и эпох — но, тем не менее, случайно. Удобно иметь выбор дверей, веду­щих Домой, но когда оказываешься внутри, кого волнует, какой дверью ты воспользовал­ся? Любой вход в место, которое мы в дей­ствительности не можем покинуть, — это хо­роший вход. Им нет числа.

И пятая, и последняя: видение Ничто всегда доступно, каким бы ни было твое настроение, чем бы ты ни занимался, как бы ты ни был взволнован или спокоен в данный момент, — оно доступно всегда, когда в нем есть нужда. В отличие от мыслей и чувств (даже «чистых» и самых «духовных») оно рядом в тот же миг — достаточно только заглянуть внутрь и обнару­жить, что головы нет.

Мы исследовали пять неоценимых благ это­го простого внутреннего видения и выяснили, что оно до абсурда просто, совершенно безо­пасно, глубже самой глубины, удивительно легко передается и всегда под рукой. Но у этой потрясающей монеты есть другая сторона, це­лая куча изъянов, или препятствий, которые обнаружились в ходе экспериментов за по­следние двадцать лет.

Некоторые из этих очевидных недостатков появляются из самих преимуществ этого внутреннего видения. Например, из-за того что оно так очевидно и просто, так доступно по перво­му требованию, естественно и обычно, его не­вероятно легко недооценить, даже бесцере­монно отмахнуться как от чего-то слишком тривиального. На самом деле его неизмеримая глубина и духовная сила почти всегда остаются незамеченными, по крайней мере сначала. Как, возникает возражение, может такое деше­вое осознание (фактически, бесплатное) быть таким ценным? Дешево досталось — легко по­терялось. Какую духовную работу мы в него вложили, чтобы заработать сколько-нибудь достойную награду? Кроме того, это самое не­дорогое осознание приходит к нам не засвиде­тельствованное никакими мистическими ве­рительными грамотами, не подтвержденное вспышками космического сознания или экста­за. Наоборот, его цена небывало низка, а не высока — скорее долина, чем одна из знамени­тых вершин переживаний. Что в нем «гималай­ского»? В самом деле, непонятно, почему на­чало книги разворачивается в этих горах со всеми их величественными духовными ассо­циациями и затмевает сущностную дешевизну и обычность того, что там произошло. Видеть свое истинное Лицо во всей его безыскусной простоте ничуть не сложнее в автомобильной пробке или в общественной прачечной, его трудно спутать с каким-либо достижением. В любом случае действительный опыт — в от­личие от его окружения, каким бы оно ни было великим или убогим, — невозможно оценить, из него невозможно выходить время от време­ни, чтобы с нежностью взглянуть на него со стороны, его даже невозможно вспомнить. Он есть СЕЙЧАС или никогда, и найти его можно только в Безвременной Зоне*. То, что ты есть, не нуждается во времени, чтобы из этого что- то получилось.

Неудивительно, что видеть Это (что то же самое, что сознательно быть Этим) — это такой неприукрашенный, аскетичный и даже блед­ный опыт. Тот факт, что он «нерелигиозный» и «лишенный эмоций» как «холодное научное доказательство или обычность», «прозаичный и непримечательный», есть доказательство его подлинности. «Здесь ничто не разрисовано яр­кими красками, все серо и крайне скромно и неброско». Таковы лишенные энтузиазма ком­ментарии, вызываемые первоначальным виде­нием Ничто, и на то есть причина. (Наши ци­таты позаимствованы у известного дзэнского эксперта Д. Т. Судзуки. Он описывает сатори, то есть то же самое видение нашего истинного Лица, или Пустой Природы.) А что касается заслуженное™ этого видения или достижения Того, что при этом раскрывается, то это чушь, поскольку это видение Того, что мы (и все су­щества) есть, видение Безвременной Зоны, в которой мы все живем, независимо от заслуг и всех мистических сил — или их отсутствия.

Правда в том, что такие «изъяны» и «пре­пятствия» — особенно кажущаяся поверхност­ность этого внутреннего видения — совсем не изъяны, а временные непонимания, с легко­стью стираемые. Настоящее «препятствие» со­всем другое, и оно кажется чрезвычайно серь­езным. Заключается оно в том, что большинство людей, которым было показано Это, которые на краткое время взглянули внутрь и ощутили свою безголовость так, как было указано нами (а их число сейчас достигает уже пятизначной цифры), с удовольствием на этом останавлива­ются. Для них это не более чем любопытное приключение, если это им вообще интересно, необычный способ восприятия вещей. Или просто развлечение, приятный вариант дет­ской игры, не имеющей никакой ценности в повседневной жизни. Он не подходит для про­дления, повторения или изучения, и уж точно не для практики. И поэтому он практически совсем никак не действует.

Откуда этот почти повсеместный отказ при­нимать всерьез то, что, как уверяют знатоки, лучшая из новостей, несущая огромное прак­тическое приложение? В случае с совершенно нелюбопытными и самодовольными людьми, увязнувшими в своих непроверенных убежде­ниях и целях, ответ очевиден. Каковы шансы изменить их веру? (И какое мы имеем право пытаться это сделать? В конце концов, в каж­дом спрятан Тот, кто знает, что можно и что нельзя усвоить с пользой в данный момент, и кто уже есть и всегда будет этим Просветлени­ем, этим внутренним Светом, из которого ис­ходят все.) В случае с искренними ищущими, ответ лишь чуть менее очевиден: кто из нас за­хочет окончания поиска, если он с таким смыслом и благородством структурирует наше время и охраняет от скуки и если Ничто, кото­рое по слухам лежит в конце нашего поиска, видится с этого безопасного расстояния скорее как неприкрытая угроза, чем как скрытое обе­щание? Нет, у нас есть все причины оставаться смиренными ищущими! Мы не просветлен­ные! Факт в том, что во всех нас таится экзис­тенциальный ужас, мощное и вместе с тем ес­тественное сопротивление тому, что, как ка­жется, выльется во внезапную смерть, полное уничтожение. Все эти слишком затянувшиеся и часто мучительные усилия, подстрекаемые социальным давлением, замаскировать пусто­ту внутри и выстроить на ней кого-то прямо здесь, лицо, принадлежащее себе (а не кому-то еще), отчетливую собственную личность, ус­тойчивый характер, соответствующий окружа­ющим, — и вот сейчас (помоги нам Бог!) он выставляется как не только рассыпающийся карточный домик, но и (при условии, что он вообще стоит) как причина всех наших бед! Это, несомненно, плохая новость, особенно для тех из нас, кто, похоже, неплохо продви­нулся в этой «юдоли становления души». Ос­нование всей индустрии личностного роста подрывается простым актом внутреннего ви­дения. Неудивительно, что некоторые люди бывают заметно обеспокоены — растеряны, оскорблены, испуганы, раздражены, разгнева­ны и иногда впадают в ярость — когда им пред­лагают заглянуть внутрь, и сразу бросаются прочь от этого ужаса. Это ужас не только взрослых: вот случай Пэппи, которая в два с четвертью года уже боялась Пустоты*. Удиви­тельно то, что каждый из нас, несмотря на все внутреннее сопротивление и внешнее проти­водействие, должен приветствовать и старать­ся завершить эту подрывную работу. Такое стремление всегда было у крошечного мень­шинства, и незаметно, чтобы их число быстро росло. Кто это — наивные, так и не выросшие люди, не забывшие свое безликое детство, или печально неадекватные персонажи, так трав­мированные жизнью, что некое подобие смер­ти кажется облегчением, или сомневающие­ся, для которых наш язык и убеждения — особенно религиозного толка — сомнитель­ная необоснованная система защиты против несомненного, то есть нашей истинной При­роды, или пытливые умы, так пристрастив­шиеся к поиску себя, что никакая цена не ка­жется им слишком высокой, или это просто недостойные объекты божественной мило­сти? Или это сочетание этих типов? Рассмот­рев собственный случай, читатель может сде­лать свой выбор.

Каким бы ни было объяснение, получается, что если это внутреннее видение потенциаль­но представляет собой все, что мы ему припи­сываем (и еще гораздо больше), оно в действи­тельности почти для всех просто еще одно проходящее переживание среди мириад дру­гих, составляющих человеческую жизнь. Его нельзя даже назвать первым шагом на Пути, или, если и можно, это первый шаг, который не считается.

Однако некоторые все-таки идут дальше. И доходят до нашего пятого этапа.

* Чтобы найти местонахождение этой Зоны, отметь время на своих наручных часах и продолжай смотреть на них, мед­ленно поднося часы к глазам — до того места, где они пере­стают показывать какое-либо время, до места, где не остается ничего, подверженного изменениям и способного таким об­разом отмечать время, до места, где не остается никого, кто может родиться или умереть, пробудиться или заснуть, до ме­ста «истинного видения, вечного видения». То есть до места, где ты есть ТЫ САМ и где ты всегда Дома.

(Это может стать возвышающим чтением, но останется не более чем идеями, пока наш маленький эксперимент не будет выполнен на практике с настроением, в котором Оче­видное ценится тем выше, когда оно до смешного очевидно!)

 

 

5. Практика безголовости

А теперь начинается «трудная» часть, то есть повторение безголового видения Ничто, пока оно не станет совершенно естественным и обычным, пока, что бы ты ни делал, не будет очевидно, что это делает не кто-то здесь. Другими словами, пока вся твоя жизнь не выстро­ится вокруг двухконечной стрелы внимания, одновременно направленной на Пустоту и об­ратно — на то, что наполняет ее. Такова основ­ная медитация этого Пути. Это медитация для рынка и вообще для любого обстоятельства и настроения, но ее можно с пользой дополнить регулярными периодами более формальной медитации, например, ежедневно сидеть в ти­хом и спокойном месте, наслаждаясь именно этим видением — в одиночестве или (что луч­ше) с друзьями.

Вот медитация, которая, фактически, не уг­рожает разделить наш день на две несовмести­мые части — время уединения и спокойного вспоминания и время самозабвенного погру­жения в суматоху мира. Напротив, весь день окрашивается одним ощущением, одним рав­номерным качеством. Что бы нам ни приходи­лось делать, предпринимать или выносить, можно обернуть нам на пользу: она предостав­ляет необходимую возможность увидеть Того, кто вовлечен. (Чтобы быть более точным, аб­солютно вовлечен, и все же абсолютно нево- влечен.) Короче говоря, из всех видов медита­ции эта наименее неудобная и назойливая и (если дать ей время созреть) самая естествен­ная и практичная. И еще увлекательная. Это все равно что ваше лишенное черт Изначаль­ное Лицо, расплывающееся в улыбке, как у ис­чезающего чеширского кота!

Сначала основная практика требует много внимания. Обычно требуются годы или даже десятилетия, чтобы достичь чего-то похожего на устойчивое и спонтанное внутреннее виде­ние. Тем не менее этот метод довольно прост и одинаков на протяжении всего времени. Он состоит в том, чтобы перестать игнорировать смотрящего или, скорее, отсутствие смотряще­го. Для некоторых эта практика долго кажется очень трудной. Другие — особенно молодые видящие, потратившие гораздо меньше време­ни и усилий на создание фиктивной личности в центре их вселенной — быстрее приспосаб­ливаются к ней. Это и неудивительно: они все еще ближе к первому этапу, когда, будучи младенцами, мы не были объектами, или вещами, для самих себя. Подобно животным, мы жили тогда без всяких трудностей в нашей централь­ной Невещественности, бессознательно. Те­перь наше намерение в том, чтобы вернуться обратно и жить в нем сознательно.

Это очень вдохновляющее намерение. По сути это все равно что быть влекомым сильным течением эволюции — эволюции самого со­знания — через предысторию и историю, и оказаться пойманным в собственную историю индивида*. На первом этапе младенца и жи­вотного ты был бессознателен — все стрелы твоего внимания были нацелены наружу: ты не замечал собственное присутствие. На втором этапе ребенка ты, вероятно, время от времени сознавал Себя. В эти моменты стрела внима­ния была повернута внутрь и попадала в цель: ты видел свое Отсутствие, случайно. Но все ча­ще и чаще твои направленные внутрь стрелы не долетали до цели — вместо того чтобы попа­дать прямо в центральное Отсутствие какого бы то ни было тела, они застревали в перифе­рическом присутствии кого-то очень человече­ского. Как взрослый с третьего этапа, ложно осознающий себя, ты направлял свои стрелы внимания на этого иллюзорного кого-то, на эту твою человеческую видимость, которая с каждым днем становилась для тебя все менее иллюзорной и вскоре стала твоей визитной карточкой, твоим «я». (Фальшивой карточкой, ложным «я»!) И теперь, как видящий четверто­го и пятого этапов, ты снова по-настоящему сознаешь Себя, но на этот раз ты пронзаешь кольцо видимостей намеренно и постоянно и задерживаешься в Том, чьими видимостями они являются, в своей Реальности, которая и есть твое истинное Я, твое Присутствие-От­сутствие, Суть и Источник. Все чаще и чаще твои стрелы внимания, одновременно направ­ленные внутрь и наружу, попадают в цель. Ты становишься все более искусен в двустороннем смотрении — одновременном смотрении внутрь в Ничто и наружу на все. Ты превращаешься в одного из этих мутантов-видящих, время от времени появляющихся среди нас в течение последних тысячелетий — которые несут на­дежду на следующий эволюционный скачок и которые, по сути, указывают лучший путь вы­живания другим видам. А пока ты практику­ешь нашу медитацию, чтобы жить в мире, ка­кой он есть сейчас.

Здесь возникает необходимость задать два важных практических вопроса.

Первый вопрос: насколько постоянна и не­прерывна наша медитация? Возможно ли, по­сле некоторой практики, ярко осознавать Себя все время, никогда не теряя из виду это Отсут­ствие? Рамана Махарши, когда ему задали этот вопрос, дал очень показательный ответ. Ино­гда, объяснил он, Самоосознавание джняни выступает вперед, как ведущая мелодия в музы­ке. В другое время оно остается на заднем пла­не, как аккомпанемент басов, который ты не всегда замечаешь, пока он не прекращается — ты все время его слышал, но приглушенно. Во­одушевляет то, что когда истинное сознание Я достаточно оценивается и упрочивается, с ка­кого-то уровня оно может продолжать присут­ствовать без всякой суеты и беспокойства с твоей стороны. Это как любовь — она не ста­ новится меньше, если ты несколько часов не воскрешаешь в памяти его или ее лицо или имя, — это данность, которая есть всегда, при­чем неизменно, что важно. Так и самореализа­ция. Стоит ей лишь раз охватить тебя, и ты уже не вырвешься. Твоя истинная Природа сама находит способ стать все более и более очевид­ной. Она незаметно берет власть в свои руки. Любая попытка навязать ей искусственную преследующую какую-то цель дисциплину мо­жет только замедлить ее созревание или даже стать неким идолопоклонством — поиск безго­ловое™ ради самого поиска, попытка превра­тить Ничто в нечто искомое.

Второй вопрос: насколько на эту медита­цию можно положиться в плане решения на­ших проблем? Насколько эффективен ее пси­хотерапевтический эффект?

Путь без головы — в отличие от тех, которые сочетают восточную духовность и западную психотерапию, — не озабочен специальным наблюдением за процессами ума, или психоло­гическим исследованием, или медитацией, на­целенной на выявление подавленного мен­тального материала, или (коли на то пошло) успокоением ума. Он скорее следует Рамане Махарши, который учил: «Суть в том, чтобы пребывать в Я. Не обращайте внимание на ум». И Чжан Чжэнь Чжи, который (в своем ценном путеводителе «Практика дзэн») указывает на то, что дзэн интересуется не различными ас­пектами и уровнями сознания, а проникнове­нием в суть, «поскольку считает, что если эта суть схвачена, все остальное становится отно­сительно не важным и кристально ясным». На­ша позиция в этом такова: конечно, очень важ­но, чтобы наши психологические проблемы и вообще любые возникающие мысли и чувства были ясно видны как они есть, но всегда вмес­те с Тем, откуда они исходят, вместе с Тем, у кого они возникают. Клиническая ценность со­временных психотерапевтических техник не подвергается сомнению, тем не менее наш ра­дикальный ответ на психологические пробле­мы (как и на все другие) — это двунаправлен­ное внимание, то есть одновременное смотре­ние внутрь, в это абсолютно незапятнанное, незагрязненное и непроблемное Ничто, и на­ружу, на любые туманные проблемы, которые там обнаруживаются. И лучшим решением бу­дет решительно сдвинуть их из Центра туда, где