Оптимальный уровень стресса. Регулируем сами

Слишком много стресса вредно для здоровья (см. ниже), но, когда его слишком мало, становится скучно. Мы подбираем оптимальный уровень испытываемого стресса, регулируя новизну стимулов, действующих на нас.

Чтобы произведение искусства нравилось художественным критикам, а следом, и публике, в нём должна быть новизна.  Она ценится в любом виде искусств. Самое страшное для художника, если его назовут эпигоном, подражателем, имитатором, или обвинят в самоповторах. Нет новизны — нет стресса у публики, нет искусства, только ремесло. Однако стресса не должно быть слишком много. Радикальное отклонение от традиций, например,  в авангардном искусстве,  всегда вызывает слишком сильный стресс и, как следствие, отрицательные эмоции, неприятие  у большинства людей. Многие произведения, считающиеся сегодня безусловными шедеврами, при первом представлении публике  провалились. После премьеры «Спящей красавицы» Александр III покинул театр, пробурчав сквозь зубы «Очень мило» и не сказав ни слова композитору, чем поверг Чайковского в глубокое уныние. Да и критики тогда невысоко оценили балет. Не имела успеха поначалу и опера Бизе «Кармен». Ее первое представление (случившееся 3 марта 1875 года на сцене парижского театра «Опера комик») стало настоящим провалом. После первого представления  автора обвинили в глубочайшей безнравственности, совсем не оценили и не поняли его музыку.  Неудача так повлияла на композитора, что спустя три месяца он умер. А ему было всего 36 лет!

На снижение новизны направлено прокручивание по радио новых песен перед выпуском свежегого альбома в продажу. Чем больше мы к ним привыкаем, тем больше они нам нравятся. Но как только слушатели выучат наизусть новую песню, ее отправляют в архив и запускают следующий музыкальный проект.

Многие люди любят посещать музеи – настоящие картины  производят гораздо более сильное впечатление, чем самая хорошая репродукция. Большой популярностью в России пользуется Русский музей и Третьяковская галерея - многие картины мы знаем с детства. В первом же зале Третьяковки висит портрет Пушкина работы Кипренского — да у меня на букваре был этот портрет! И такое чувство узнавания сопровождает посетителя почти во всех залах. При этом конечно же узнавание дополняется радостью личной встречи – словно  с милым, симпатичным человеком, знакомым ранее только по фотографии и переписке.

Театральные люди утверждают, что спектакль особенно хорош между десятым и двадцатым представлением. До десятого новизна слишком велика, соответственно актерам мешает волнение.  Позже, после двадцатого показа, новизна исчезает, стресс у актеров минимален, игра делается несколько механической, и передача эмоций в зал ухудшается.

Когда родитель собирается почитать сказку  ребёнку на ночь,  он  просит ту же сказку, что читали вчера и позавчера. Взрослому человеку скучновато, конечно, произносить один и тот же текст,  поэтому он то и дело норовит пропустить какую-нибудь  фразу. И это – большая  ошибка! Ребёнок, слушая сказку, закрывает глазки,  сладко посапывает и вот, кажется,  почти заснул… Но его мозг не дремлет! Даже если заменено только одно слово, малыш — совсем уже вроде уснувший — тут же просыпается и требует повторить все сначала, без купюр и вариаций.

Дело в том, что каждый прожитый день для ребёнка полон новизны, а, следовательно, и стресса. Из всей информации, которую человек получает за свою жизнь, 99% он получает в первые пять лет жизни. Каждый день огромное количество впечатлений обрушивается на маленького человечка. Каждый вечер он устаёт от всей этой новизны, от всего, что с ним случилось за день. Поэтому, уже в постели, перед сном, он хочет погрузиться в знакомый мир многократно читанной книжки, а новые впечатления отложить до утра.

Точно так же и взрослый человек, выбирая книгу на сон грядущий, предпочитает либо многократно читанную, либо из определенной, хорошо ему знакомой серии — крутой детектив или любовный роман. Как пишет в своих воспоминаниях Д.С. Лихачев, в номере староанглийской гостиницы всегда найдутся и Библия, и детективы, чтобы любой постоялец мог выбрать себе подходящее чтение на ночь. Впрочем, многие люди, не только на ночь, но и всегда предпочитают читать только нечто хорошо знакомое, как это делал Иван Фёдорович Шпонька:

Книг он, вообще сказать, не любил читать; а если заглядывал иногда в гадательную книгу, так это потому, что любил встречать там знакомое, читанное уже несколько раз. Так городской житель отправляется каждый день в клуб, не для того, чтобы услышать там что-нибудь новое, но чтобы встретить тех приятелей, с которыми он уже с незапамятных времен привык болтать в клубе. Так чиновник с большим наслаждением читает адрес-календарь по нескольку раз в день, не для каких-нибудь дипломатических затей, но его тешит до крайности печатная роспись имен. «А! Иван Гаврилович такой-то! — повторяет он глухо про себя. — А! вот и я! гм!..» И на следующий раз снова перечитывает его с теми же восклицаниями.

Непреходящая популярность серийной литературы объясняется именно тем, что при чтении очередного романа из знакомой серии ощущение новизны снижено до минимума. Сквозные персонажи ведут себя так, как ожидает читатель; шутки и конфликты предсказуемы. Таким образом, главное достоинство романов Стаута, Хмелевской и любой другой сериальной литературы — в отсутствии новизны. Сериалы о Шерлоке Холмсе, Пуаро, Мегрэ, современные «дамские» детективы, сериал о Гарри Поттере или Эрасте Фандорине — эффективное и доступное средство защиты от стресса реальной жизни, поскольку они погружают читателя в хорошо знакомый, а потому ясный и простой мир.

Отметим, что каждый из успешных авторов сериальной литературы изначально привлек внимание читателей  новизной созданного им образа: детектива-интеллектуала, детектива-старушки, детектива — католического священника, детектива — неунывающей блондинки из проектного бюро. Но потом рынок, учитывая особенности человеческой природы, требует бесконечных продолжений, авторских или эпигонских.

Отсутствия новизны авторы серийных произведений достигают не только за счет воспроизведения сюжетов, характеров и стиля, но и за счет сознательного обеднения лексики. Жорж Сименон объяснял популярность своих романов именно тем, что использует не более полутора тысяч слов. Для сравнения напомним, что Гюстав Флобер и Ги де Мопассан советовали не повторять слово ранее, чем через 200 других слов. Но серийные произведения пишутся с противоположной целью, а именно исключить по возможности все, что способно вызвать своей новизной стресс у читателя. Заметим, что благодаря лексической бедности и примитивной грамматике книги Жоржа Сименона и Агаты Кристи полезны для начинающих изучать французский и английский языки. Преобладание голливудских фильмов на мировом рынке обеспечивается стереотипностью, предсказуемостью сюжетов и режиссерских ходов в подавляющем большинстве картин. Еще Ильф и Петров в «Одноэтажной Америке», написанной после путешествия по США в 1935 году, отмечали, что большинство голливудских фильмов можно отнести к одной из четырех категорий: вестерн, гангстерский, история Золушки, костюмно-исторический фильм. Зритель знает, какого типа фильм он будет смотреть, и получает ожидаемый сюжет, ожидаемый тип персонажей, ожидаемый видеоряд и прочее, тоже ожидаемое. И зритель таких фильмов вполне удовлетворен, поскольку уровень стресса минимален. Европейское кино более непредсказуемо — сравним фильм «Никита» Люка Бессона и его американскую версию, которая воспроизводит почти все образы, мизансцены и диалоги французского оригинала, за исключением последнего кадра. Если в американском фильме  это —  стандартный счастливый конец: героиня с ясной улыбкой топает своими стройными ножками навстречу безусловно  светлому будущему, то у Люка Бессона Никита исчезает. Режиссёр напоминает зрителю, что она — психопатическая личность, которую лишь научили носить дорогую одежду, и не только её грядущее счастье, но и просто успешная социальная адаптация, жизнь в обществе,  вызывают сомнения. Естественно, такой неопределенный финал стимулирует  стресс и значительно снижает коммерческий успех европейского фильма.

Большой успех в 1990—2010 годы старого советского кино объясняется не столько ностальгией по ушедшей эпохе, сколько его простотой и ясностью. Как только герой появляется на экране, сразу понятно, хороший он или плохой. Картины 1970-х гораздо сложнее, среди киноперсонажей постоянно встречается «плохой хороший человек», особенно в картинах «Ленфильма», и ответить на вопрос «Чему учит этот фильм?» подчас невозможно, поэтому поздние советские фильмы мало интересуют современных российских зрителей, у них в жизни и так хватает самых разных стрессов.