Оттого что в кузнице не было гвоздя. Причинная связь и предвидимость убытков в России и за рубежом

Оттого что в кузнице не было гвоздя. Причинная связь и предвидимость убытков в России и за рубежом

 

Не было гвоздя — подкова пропала.

Не было подковы — лошадь захромала.

Лошадь захромала — командир убит.

Конница разбита — армия бежит.

Враг вступает в город, пленных не щадя,

Оттого что в кузнице не было гвоздя.

С. Маршак. Гвоздь и подкова (пересказ английской песенки)

Введение

Теория причинно-следственной связи – одна из наиболее сложных для понимания правовых теорий. Собственно, это даже не столько правовая, сколько философская теория. Ведь едва ли не все явления в мире связаны между собой бесконечным числом цепочек взаимодействия, и при этом никакое явление не является единственной и окончательной «причиной» другого явления.

Это значит, что в принципе не существует возможности точно – в естественнонаучном смысле слова – установить наличие или отсутствие «причинно-следственной связи» между двумя событиями.  Тем не менее, виду особенностей человеческого познания мира, мы для практических целей неизменно стремимся определить, является ли одно событие в некотором смысле слова «причиной» другого или же не является.  Эти эпистемологические особенности нашего разума находят отражение и в праве: в формулировках законов и судебных решениях.

Например, согласно букве российского ГК, лицо, право которого нарушено, может требовать возмещения причиненных ему убытков.[1] Эта формулировка представляет собой неявную отсылку к понятию причинно-следственной связи. 

Так что даже в самом заурядном гражданско-правовом споре о взыскании убытков из-за протекшей трубы суду приходится разрешать нетривиальную философскую проблему, отвечая на вопрос о том, действительно ли ответчик «причинил» убытки истцу. Иначе говоря, суд должен установить, являлись ли действия (бездействие) ответчика «причиной» убытков истца для правоприменительных целей или же не являлись.  Иногда сделать это очень просто, но порой возникают серьезные затруднения. 

Рассмотрим несколько примеров из области деликтного права, иллюстрирующих эти трудности. 

Допустим, ответчик попал футбольным мячом в окно истца, и оконное стекло разбилось. В этом случае наличие причинно-следственной связи между действиями ответчика и убытками истца, связанными с заменой стекла, не вызывает сомнений. Но, допустим, ответчик попал мячом в окно истца, выбив стекло, а после этого мяч налетел на стоящую на подоконнике банку с горючей жидкостью (скажем, спиртом) и разбил ее. Спирт пролился на электрообогреватель, и в результате возникшего пожара дом истца сгорел. Являются ли действия футболиста причиной убытков погорельца, связанных с постройкой нового дома?  Что если от пожара сгорела вся деревня? Должен ли футболист возмещать убытки всем ее жителям?

По неосторожности капитана судна оно столкнулось с танкером, повредив его. Однако и судно, и танкер остались на плаву. Понятно, что владелец судна отвечает за убытки, связанные с ремонтом танкера. Но, допустим, через час другое судно, по неосторожности его капитана, столкнулось с тем же танкером, опять повредив его. Судно осталось на плаву, но танкер затонул. Правильно ли будет сказать, что причиной катастрофы было второе столкновение, но не первое? Что если вторая пробоина была сама по себе незначительной и не представляла самостоятельной опасности, а затонул от нее танкер лишь потому, что уже набрал воды через первую, гораздо более крупную пробоину? Что если, наоборот, незначительной была первая пробоина?

Два охотника стреляли в перепелку, но под огонь попал егерь. В него попала дробь, но чья именно – определить не представляется возможным. Являются ли действия каждого из двух стрелков причиной ранения потерпевшего? Если нет, значит ли это, что ни один из них не несет ответственности за убытки потерпевшего (скажем, связанные с потерей трудового дохода и расходами на лечение) ввиду недоказанности причинно-следственной связи? 

В деликтных спорах острота вопроса о причинно-следственной связи иногда может быть снята указанием на то, что в убытках нет вины ответчика (будь то в форме умысла или неосторожности). А тогда не так уж важно, признаем ли мы наличие причинно-следственной связи между действием ответчика и убытками истца, ведь иск все равно следует отклонить. Но это в деликтных спорах. 

В спорах же из коммерческих договоров ответственность имеет безвинный характер, а вопросы причинной связи могут быть не менее сложными.  Чаще всего споры здесь возникают вокруг убытков контрагента в виде упущенной выгоды, ввиду их изначальной гипотетичности. Но не всегда просто разобраться и с тем, причинен ли нарушением договора реальный ущерб, а если причинен, то какой именно.

Например, в казусе с подковой и лошадью, сформулированном в эпиграфе, мы видим пример последствий ненадлежащего исполнения кузнецом своей работы (допустим, по госзаказу). Являлось ли это ненадлежащее исполнение договорного обязательства причиной убытков государства от военного поражения?

Организатор конкурса красоты с крупным денежным призом для победительницы вовремя не выслал участнице сообщение о том, что она прошла в финал. Можно ли сказать, что действия организатора были причиной убытка участницы от неполучения приза, учитывая, что в финале были и другие претендентки? 

Как видим, вопросы причинности в спорах о взыскании убытков могут быть довольно головоломными. Примеры кому-то могут показаться надуманными, но далее мы будем обсуждать вполне реальные судебные дела с похожими фабулами.

Блестящий сравнительно-правовой анализ проблем, связанных с причинностью в деликтном праве, можно найти в недавней работе Станислава Назарикова.[2] Не повторяя того, что было сказано в этой работе, я попробую на примере англо-американского права разобраться в том, что такое причинность в праве. 

Критерии причинности

Ввиду некоторой расплывчатости самого понятия «причины» наличие или отсутствие причинно-следственной связи может устанавливаться судом по тем или иным критериям, желательно сформулированным в более или менее конструктивных терминах.

Основной критерий наличия причинно-следственной связи, известный всем правопорядкам, может быть сформулирован в виде следующего вопроса. Возникли бы у истца данные убытки, если бы не данные действия (бездействие) ответчика? Если не возникли бы, причинная связь есть, в противном случае ее нет. По-латыни этот критерий именуется «condicio sine qua non», а по-английски – «‘but for’ test». По-русски его можно назвать критерием «если бы не...».

Не всегда на этот вопрос можно ответить математически точно, но с вопросами факта всегда так. Суд отвечает на сформулированный выше вопрос на основании своей оценки доказательств и своего жизненного опыта, тем самым устанавливая наличие или отсутствие причинно-следственной связи как факт (обстоятельство дела). 

Может показаться, этим критерием проблема причинно-следственной связи и исчерпывается. Однако многие правопорядки на этом не останавливается.  

По-видимому, в таких делах, как упомянутые выше казусы со спиртом или с подковой, критерий «если бы не...» выполнен, но было бы несправедливо в полном объеме взыскивать убытки с ответчика.  Желая освободить его от ответственности, правопорядок может объявить, что, несмотря на выполнение данного критерия, для правоприменительных целей причинно-следственная связь отсутствует. 

Эта простая мысль может быть выражена несколько более хитроумным образом с использованием разного рода модификаторов к термину «причина»: «правовая», «ближайшая», «непосредственная», «прямая», «адекватная» причина и т.п. Тогда говорят, что для удовлетворения иска действия или бездействие ответчика должны быть не просто причиной, а «правовой» (или «непосредственной» и т.п.) причиной убытков истца. Действия футболиста являются причиной пожара, но не являются его правовой (непосредственной и т.п.) причиной, а потому иск к футболисту о возмещении убытков от пожара следует отклонить. 

Той же цели, то есть освобождения от ответственности, можно достичь и иначе, добавляя модификаторы не к термину «причина», а к термину «убытки». В этом подходе причинная связь полностью определяется критерием «если бы не...». Однако при этом правопорядок объявляет, что не подлежат взысканию некоторые причиненные ответчиком убытки: «слишком отдаленные», «непредвидимые» и т.п.  Действия футболиста являются причиной пожара, но убытки не взыскиваются, так как они слишком отдаленные (непредвидимые). 

Очевидно, что эти два подхода отличаются лишь во фразеологическом плане. По существу же речь в обоих случаях идет о том, что за определенные убытки истца лицо, которое совершило произведшее эти убытки действие, отвечает, а за другие – не отвечает. При первом подходе говорят, что действия ответчика не являются «правовой» (и т.д.) причиной того вида убытков, который данный правопорядок взыскивать не желает, при втором – что этот вид убытков является «слишком отдаленным» (и т.д.).

Так или иначе, при разрешении подобных споров суду необходим отдельный критерий или набор критериев для определения того, является ли данная причина «правовой» («непосредственной», «прямой», «адекватной»), либо для определения того, являются ли убытки «отдаленными».

Англия

Англо-американская судебная практика исследует эту тему не первую сотню лет – и достигла неплохих результатов.

Английские судьи приняли на вооружение второй вариант фразеологии: они, как правило, добавляют модификаторы к термину «убытки», а не к термину «причина». Согласно английскому правилу, для взыскания убытков они не должны быть слишком «отдаленными» (remote). Это правило применимо к убыткам из договора и неосторожного причинения вреда, но не из умышленных деликтов: в последнем случае взыскиваются и отдаленные убытки (при условии, однако, что они «прямые», direct).

Помимо проблемы отдаленности убытков, существует связанная проблема признания наличия причинно-следственной связи, когда у ущерба есть несколько причин – например, как действия ответчика, так и действия других лиц. А также проблема признания наличия причинно-следственной связи, когда сам факт возникновения убытков имеет вероятностный характер. 

Решения, предлагаемые для этих проблем английским правом, будут обсуждаться далее в этом разделе. 

Убытки из договора

Правило о том, что в договорных спорах не взыскиваются слишком отдаленные убытки, в Англии было сформулировано еще в середине XIX века. 

Убытки из деликта

Некоторые из оснований ограничения ответственности нарушителя, обсуждавшиеся выше для английского договорного права, применяются и в английском деликтном праве, хотя иногда и с некоторыми модификациями. 

В частности, если убытки были причинены частично из-за неосторожности ответчика, а частично из-за встречной неосторожности самого истца (contributory negligence), традиционное правило состояло в том, что с ответчика такие убытки не взыскиваются ввиду «разрыва цепи причинности». Однако в 1945 году был принят писаный закон, согласно которому суды получили возможность не отказывать в иске, а лишь уменьшить сумму выплаты в соответствии с долей истца в ответственности за ущерб.[15] 

Если несколько лиц ответственны за один и тот же ущерб, убытки, как правило, могут быть взысканы с любого из них (иначе говоря, их ответственность солидарная). Что касается последующих расчетов между самими этими лицами, в 1978 году был принят закон, касающийся распределения убытков между такими лицами в соответствии с их долями ответственности. Согласно закону, любое лицо, ответственное за убытки, может взыскать с другого лица, ответственного за те же убытки, его «вклад» (contribution) в выплату, размер которого определяется судом.[16]

В деликтном праве также действует правило об отдаленных убытках, хотя сформулировано оно было на целый век позднее, чем в договорном праве. Традиционно считалось, что в случае деликта, будь то умышленного или неосторожного, правонарушитель отвечает за все «прямые последствия» (direct consequences) своих действий, независимо от их предвидимости или непредвидимости.[17] 

Однако в 1961 году для случая причинения вреда по неосторожности иное правило (о взыскании лишь предвидимых убытков) было сформулировано Тайным Советом. (Подчеркну, что для умышленных деликтов правило осталось прежним.)

Судебный комитет Тайного Совета (Privy Council) при британском монархе – высшая судебная инстанция для британских заморских и зависимых территорий, а также для многих стран британского Содружества. Для английских судов его решения не имеют формальной прецедентной силы, но являются весьма авторитетными. 

По существу, сформулированное Тайным Советом правило изменило ранее существовавший в английском праве подход. Английские суды впоследствии приняли сформулированное в этом деле правило. 

США

Убытки из договора

Подход американского правопорядка к причинности в договорном праве довольно близок к английскому подходу (включая обсуждавшееся выше дело Hadley v. Baxendale, на которое часто ссылаются американские авторы). Подробное обсуждение вопроса можно найти в работе Дэниела О'Гормана.[23] Для экономии места мы не будем останавливаться на этой теме, а сразу перейдем к весьма любопытной истории причинности в американском деликтном праве. 

Убытки из деликта

Как и в Англии, в США суды несколько по-разному подходят к вопросу размера ответственности за умышленные деликты и за причинение вреда по неосторожности. В случае совершения умышленного деликта правонарушитель отвечает в том числе и за те последствия, которые он не замышлял и не предвидел. Однако он может быть освобожден от ответственности, если в цепь событий вмешалась «сторонняя причина» (intervening cause). 

В случае причинения вреда по неосторожности деликвент отвечает за более узкий круг последствий своих действий. Последний тезис часто формулируется в терминах «правовой» или «непосредственной» причины. 

Согласно традиционной фразеологии, выработанной американскими судами, следует различать «фактическую» (factual cause) и «правовую» или «непосредственную» (legal/proximate cause) причинно-следственную связь. Если действия ответчика фактически были причиной причиненного ущерба, но эти неблагоприятные последствия были слишком «отдаленными» (remote), то действия ответчика не признаются «правовой» («непосредственной»)  причиной ущерба, то есть убытки с него не взыскиваются.

Термин «непосредственная причина» (proximate cause) восходит к книге лорда-канцлера Англии сэра Фрэнсиса Бекона от 1596 года. Первая из сформулированных им в этой работе «правовых максим» звучит так: «In jure non remota causa sed proxima spectatur» (в праве принимается во внимание не отдаленная, а непосредственная причина). Как поясняет сам Бэкон: «Право ушло бы в бесконечность, если бы оно принимало во внимание причины причин и влияние одной из них на другую; поэтому оно довольствуется непосредственной причиной и судит исходя из нее, не рассматривая никаких последующих уровней».[24]

Изначально под «непосредственной причиной» понималась причина, ближайшая к своему следствию во времени и пространстве (по-видимому, это соответствовало замыслу самого Бэкона). Однако впоследствии значение термина расширилось: суды стали понимать под «непосредственной» причиной ущерба любую причину, «которая при естественной и непрерывной последовательности событий, не прерванной эффективной сторонней причиной, приводит к ущербу, и без которой этот результат не имел бы места».[25] Иначе говоря, принимаются во внимание и более отдаленные действия, если они связаны с ущербом неразрывной (в некотором смысле) цепочкой событий.  

В одном из наиболее «популярных» вариантов данной теории разграничение «отдаленных» и «прямых» последствий тех или иных действий лица осуществляется на основании критерия «предвидимости» (foreseeability) ущерба. «Отдаленными» считаются те последствия, которые «разумное лицо» (reasonable person) не могло предвидеть. Конечно, этот критерий тоже оценочный, но он является конструктивным в том смысле, что судья или присяжные могут мысленно поставить себя на место ответчика и попытаться определить, могли ли они предвидеть данные последствия данных действий или нет.

Альтернативно, критерий может формулироваться не в терминах «предвидимости», а в терминах «прямой» (direct) связи и т.п. В такой формулировке критерий выглядит гораздо более неопределенно. Однако и концепция «предвидимости» не всегда работает хорошо. 

Некоторые более современные варианты соответствующей фразеологии (основанные не на модификации термина «причинность», а на явном ограничении или расширении ответственности деликвента) мы рассмотрим в следующих разделах.

А что думают правоведы?

Положения прецедентного права различных штатов США близки между собой, но в деталях могут отличаться. В обобщенном и систематизированном виде они сформулированы в серии Сводов права, подготовленных Американским институтом права (American Law Institute, ALI). Что касается деликтов, в настоящее время актуальным является второе издание Свода деликтного права (Restatement of the Law of Torts),[36] но существуют также отдельные выпуски третьего издания по отдельным вопросам деликтного права, например, об ответственности за  физический и эмоциональный вред[37] или о распределении ответственности.[38] Что касается договоров, применяется второе издание Свода договорного права (Restatement of the Law of Contracts).[39]

Некоторые выводы для России

Российские, а еще раньше – советские, правоведы тоже не один десяток лет обсуждают теорию причинности.[75]

Однако на уровень судебных решений эти правоведческие конструкции до сих пор практически не проникли. Как правило, суды в своих теоретических выкладках останавливаются очень рано – просто на утверждении, что для возмещения убытков следует доказать «причинно-следственную связь» между нарушением права и убытками.

При желании можно усмотреть зачатки теории «правовой причинности» в некоторых российских судебных актах. Так, в «деле «ВПК Строй» Президиум ВАС, устанавливая «причинно- следственную связь» между нарушением ответчиком обязательства и убытками истца, указывает, что «любой разумный продавец товара должен предвидеть», что неисполнение им обязательств может повлечь возникновение ущерба.[76]

Верховный Суд РФ в деле «Ревенский против Мальнева» указывает, что для взыскания убытков причинно-следственная связь между правонарушением и убытками должна быть «прямая (непосредственная)».[77]

Критерий «предвидимости» вошел и в Концепцию развития гражданского законодательства РФ от 2009 г. (п. 5.2).

Стоит также упомянуть о том, что в 2016 году Пленум ВС РФ сформулировал некоторые позиции по вопросам, связанным с причинностью.[78] Пленум указал, что причинную связь между нарушением обязательства и убытками, так же как и размер убытков, достаточно доказать лишь с «разумной степенью достоверности». Далее Пленум формулирует следующие правила.

«При установлении причинной связи между нарушением обязательства и убытками необходимо учитывать, в частности, то, к каким последствиям в обычных условиях гражданского оборота могло привести подобное нарушение. Если возникновение убытков, возмещения которых требует кредитор, является обычным последствием допущенного должником нарушения обязательства, то наличие причинной связи между нарушением и доказанными кредитором убытками предполагается.

Должник, опровергающий доводы кредитора относительно причинной связи между своим поведением и убытками кредитора, не лишен возможности представить доказательства существования иной причины возникновения этих убытков.»

Эти правила, однако, относится к доказыванию, то есть являются процессуальными, а не материально-правовыми. А мы здесь обсуждаем именно материально-правовые нормы. Вопрос же о том, что такое «причина» для целей этого правила, Пленум не затрагивал. 

Рано или поздно российской судебной практике (или законодателю), несомненно, придется сформулировать тот или иной вариант правил атрибутирования убытков субъектам оборота, более тонкий, чем нынешняя грубая формула. Это может быть сделано в терминах «правовой причины», «предвидимости ущерба», «пределов ответственности» или иным образом. Пока, однако, эти перспективы выглядят довольно неопределенными.

Проблемы, связанные с установлением причинно-следственных связей в некоторых спорах о взыскании убытков, могут показаться почти неподъемными. Ведь они требуют ответа на поистине философские вопросы о том, что такое «причина» и что такое «следствие». 

Но оказывается, что эти проблемы можно переформулировать таким образом, что они становятся гораздо более концептуально простыми и даже, в некоторых подходах, разрешимыми математически.

Вспомним, что судья, слушающий дело об убытках, в конечном счете должен разрешить не философскую проблему природы причинности, а практический вопрос о распределении потерь между сторонами спора. Для разрешения этого вопроса существенны не столько философские, сколько политико-правовые соображения. 

Какие же политико-правовые соображения заставляют правопорядок возлагать потери на ту или иную сторону гражданско-правовых отношений? 

Вообще говоря, задача права – стимулирование желательного для правопорядка поведения субъектов права. Ключевой задачей деликтного права является стимулирование субъектов к принятию разумных мер для невозникновения убытков у других субъектов. Ключевой задачей договорного права является стимулирование субъектов к принятию разумных мер по исполнению своих договорных обязательств. 

Эти простые соображения лежат в основе подхода, известного как «экономический анализ права» (law and economics). В рамках этого подхода данные соображения легко могут быть формализованы, в результате чего задача о распределении потерь приобретает чисто математический характер. Это позволяет без особых затруднений решать столь головоломные, казалось бы, задачи, как «казус двух охотников» или «казус двух пробоин», упомянутые в начале статьи. 

Инструментом упомянутого стимулирования как раз и является возложение на субъекта убытков других лиц, связанных с его действиями. Если потери лежат на нем, а не на других лицах, то он, будучи разумным субъектом, действующим в собственных интересах, примет разумные меры по предотвращению этих потерь, включая, если понадобится, полный отказ от соответствующих действий. Если же меры неразумны, то есть чрезмерно затратны, он их принимать не будет, а вместо этого возместит потерпевшему убытки в случае их возникновения. 

Уже отсюда становится ясно, почему правильно взыскивать лишь предвидимые убытки. Если субъект не мог предвидеть, что его действия причинят убытки, то он не мог и принять мер по предотвращению убытков, так что стимулировать его было бесполезно. В этом случае не он, а сами потенциальные потерпевшие находятся в лучшей позиции для защиты своих интересов (страхование рисков и т.п.). Следовательно, на них и следует возложить убытки для стимулирования принятия ими разумных защитных мер. Иначе говоря, в случае непредвидимости убытков потерпевшему следует отказать в иске.  (Особого подхода заслуживают умышленные деликты, но не будем здесь углубляться в эту тему.)

Что касается распределения убытков между несколькими сопричинителями вреда, задача разрешается в зависимости от того, каков был вклад каждого сопричинителя, и каковы были потенциальные возможности каждого по недопущению вреда. 

С точки зрения экономического обоснования правовых норм, оптимальной в экономическом смысле является правило, которое возлагает бремя ущерба на лицо, которое может этот ущерб предотвратить с минимальными затратами. То есть если причинитель ущерба относительно легко мог избежать его причинения, он должен этот ущерб возместить. Если же тот, кому ущерб причинен, сам мог с меньшими издержками его предотвратить, значит, ущерб ему не возмещается. Как правило, легко избежать именно того ущерба, который легко предвидеть. Это экономико-теоретический вариант определения «правовой причины». С этой точки зрения, фактическая причина признается также и «правовой», если ответчик с относительно низкими затратами мог избежать причинения ущерба.

Как видим, проблема, которая традиционно формулируется в терминах установления причинно-следственной связи, в более конструктивных терминах является проблемой ограничения ответственности правонарушителя лишь определенным подмножеством последствий его действий. Ввиду этого в третьем издании Свода деликтного права правоведы Американского института права, как уже обсуждалось, предлагают вообще отказаться от концепции «правовой причины» и полностью перейти к терминологии «пределов ответственности» (scope of liability), определяемых по характеру рисков, которые влечет поведение лица.[79]

Что же такое причинность?

Впервые, насколько известно современным исследователям, предложил некую теорию причинности Аристотель. Он выделял четыре вида причины: материальную (мрамор – «материальная причина» статуи), формальную (форма статуи – ее «формальная причина»), действующую (скульптор – «действующая причина» статуи), целевую (украшение дома – «целевая причина» статуи).[80]

Однако сегодня, говоря о «причинности», мы обычно имеем в виду лишь то, что Аристотель именовал «действующей причиной», то есть предметы и действия, произведшие те изменения, «причина» которых нас интересует.

Причинность является не естественнонаучной, а эпистемологической категорией. Вселенная сама по себе не знает понятий «причина» и «следствие». Она представляет собой континуум, все точки которого связаны между собой взаимодействиями. При этом никакое значение наблюдаемой величины не является «причиной» или «следствием» значения другой наблюдаемой величины. Однако в сознании индивидуума, познающего вселенную, пространственно-временной континуум редуцируется до множества дискретных событий, некоторые из которых связаны между собой отношением «причина – следствие», а некоторые – не связаны.

Следует понимать, что эта картина является упрощением и огрублением реального мира. В общем случае это упрощение (которое можно назвать «каузальной дискретизацией пространственно-временного континуума» или просто «редукцией континуума») вряд ли может быть произведено математически корректно; оно чревато неоднозначностями и парадоксами. Даже если усложнить подход, допустив возможность сосуществования нескольких «причин» одного «следствия», это не снимет всех концептуальных проблем, а, возможно, и добавит новых. Поэтому физик, решая задачу, редко оперирует понятиями «причина» и «следствие»: он анализирует уравнения. 

Вместе с тем, как и у других упрощенных моделей, у этой модели есть своя область применимости, в которой она весьма эффективна и даже незаменима. Эта область – анализ человеческого поведения.  

Человек по природе своей является существом целеполагающим. Принцип действия человека состоит в том, что он, анализируя окружающую его вселенную, (1) идентифицирует те события, которые для него благоприятны, и те, которые неблагоприятны; (2) идентифицирует те свои действия, которые являются «причиной» наступления тех и других событий; (3) совершает действия, ведущие к благоприятным последствиям (к достижению «цели»), и воздерживается от совершения действий, ведущих к неблагоприятным последствиям. 

В этом контексте причинно-следственная связь между действием и событием означает достаточно высокую вероятность наступления данного события при условии совершении данного действия (по отношению к вероятности его наступления при условии несовершения данного действия). 

Описанной спецификой человеческого поведения пользуется правопорядок. Желая достичь своих политико-правовых целей, правопорядок наказывает субъектов права за совершение действий, нежелательных для правопорядка, или вознаграждает за совершение других действия, желательных для правопорядка. Зная об этом, субъект при выборе совершаемых действий принимает в расчет не только «естественные» их последствия, но и те штрафы или бонусы, которые к ним добавляет правопорядок.

Так, целью и смыслом деликтного права является уменьшение ущерба, возникающего у субъектов права в связи с действиями других субъектов. Поскольку правопорядок не в состоянии идентифицировать всех возможных действий субъектов, которые могут привести к такому ущербу, правопорядок возлагает эту работу на самих субъектов. Для этого он назначает «штраф» в сумме ущерба тому участку оборота, действия которого являются «причиной» ущерба. 

При этом важнейшей целью правопорядка является не столько даже защита конкретного пострадавшего, сколько широковещательное объявление о том, что и в будущих подобных случаях ущерб будет возложен на его причинителя. Если правопорядок действует эффективно, то есть в самом деле исполняет это обещание, то субъекты, действуя в своих собственных корыстных интересах, будут воздерживаться от подобных действий либо принимать те или иные защитные меры, направленные на недопущение ущерба других субъектов. 

Точнее, при выборе своих действий субъекты права будут учитывать свой ожидаемый ущерб (включая стоимость защитных мер, которые им придется принять) наравне с ожидаемым ущербом других лиц. В результате сумма совокупного ущерба минимизируется при помощи совместных интеллектуальных усилий самих субъектов права. Что и требовалось правопорядку!

Стоит отметить, что если окажется, что стоимость защитных мер превышает ожидаемый ущерб другого лица, защитные меры не будут приняты рациональным субъектом. В этом случае возложение ущерба на причинителя вреда во многом теряет смысл. Обычно правопорядок в подобных ситуациях снимает с него ответственность со ссылкой на то, что непринятие защитных мер не было проявлением «неосторожности», иначе говоря, что вины данного субъекта в ущербе нет. Тогда весь ущерб падает на потерпевшего. В большинстве подобных случаев это вполне оправданно: человек сам обычно имеет довольно обширные возможности по защите своего имущества и неимущественных интересов, так что в отсутствие лучшего кандидата именно его и следует стимулировать к их защите. 

Для работоспособности описанной хитроумной схемы необходимо выполнение нескольких условий.

Во-первых, картина мира, используемая правопорядком (иначе говоря, сеть причинно-следственных связей между событиями, существующая в сознании судьи), должна хотя бы приближенно соответствовать реальности. 

В процессе разрешения спора судья решает задачу «редукции континуума», то есть выделения из действий множества субъектов, имеющих отношение к делу (включая и самого потерпевшего), тех действий, которые являются «причиной» ущерба. Как мы уже видели из многочисленных примеров судебных споров, задача эта часто непростая и не обязательно имеющая однозначное решение.

Математически точное ее решение как минимум затруднительно (а скорее вообще невозможно), но правопорядок пытается найти приблизительный ответ при помощи разного рода качественных соображений.  Центральная идея состоит в идентификации лица, которое могло минимизировать математическое ожидание ущерба с наименьшими издержками. Именно такое лицо и объявляется «причинителем» ущерба, и на него возлагается ответственность перед потерпевшим за этот ущерб. 

Если же сам потерпевший мог с наименьшими издержками минимизировать ожидаемый ущерб, приняв соответствующие защитные меры, но не принял их, то он объявляется виновным во «встречной неосторожности», и ущерб остается на нем. 

Современные правопорядки часто пытаются осуществить более тонкое стимулирование, не возлагая весь ущерб целиком на одного субъекта, а распределяя ущерб в некоторых пропорциях между потерпевшим и причинителем вреда, а также между несколькими сопричинителями. 

Эффективность последнего приема может быть предметом отдельного анализа, в том числе с использованием математического моделирования. Я сейчас не буду на этом останавливаться. Отмечу лишь, что различные решения по распределению ущерба могут все одновременно быть «корректными» (то есть в перспективе обеспечивающими минимизацию совокупного ожидаемого ущерба), но при этом одни могут быть «эффективнее» других (то есть создающими лучшие стимулы для субъектов при движении к состоянию оптимума). 

Во-вторых (я продолжаю перечисление условий работоспособности хитроумной схемы), картина мира в голове у судей и у субъектов права должна быть приблизительно одинакова. 

Прежде всего это означает необходимость информирования субъектов права о том, по каким правилам субъекты признаются причинителями вреда. Однако существует когнитивный аспект этой проблемы, который не снимается лишь путем правового просвещения. Речь идет об ограниченности возможностей человеческого предвидения. 

Нет смысла возлагать ущерб на субъекта, если в момент совершения действия он не осознает, что это действие может быть причиной ущерба, пусть даже судья, глядя на обстоятельства дела, видит наличие такой связи. 

Дело, однако, в том, что у судьи есть серьезная когнитивная «фора» перед субъектом права: судья в момент разрешения спора знает, что последствие в виде ущерба фактически наступило, а субъект в момент совершения действия этого не знает. Вообще в тот момент этого никто не знает, ведь тогда вредное последствие еще не наступило! Чтобы обеспечить корректность стимулов, правопорядок должен ограничить сеть учитываемых судьей причинно-следственных связей лишь теми, что существуют в сознании субъектов на момент совершения действий. 

Поскольку проникнуть в сознание конкретного субъекта правопорядок не может, то он ориентируется на картину мира, существующую в голове усредненного субъекта («разумного лица»). Иначе говоря, правопорядок ограничивает ответственность причинителя вреда лишь теми убытками, возможность возникновения которых разумное лицо осознавало бы в момент совершения действия. 

Именно в этом смысл правила о том, что для взыскания действие ответчика должно быть не только «фактической», но и «правовой» («непосредственной», «адекватной» и т.п.) причиной ущерба. Или, что то же самое, правила о том, что «непредвидимый» («слишком отдаленный» и т.п.) ущерб не подлежит взысканию. 

Наконец, в-третьих, судебная система должна работать эффективно, возлагая на причинителей вреда ущерб в достаточно высокой доле случаев причинения вреда. 

Если к ответственности привлекается лишь незначительный процент правонарушителей, вся описанная выше система стимулов радикально искажается. Субъекту права оказывается выгодно не принимать оптимальных защитных мер, поскольку вероятность взыскания мала, а с ним и математическое ожидание соответствующего такому взысканию размера потерь для данного субъекта. Для восстановления надлежащей мотивации потенциальных правонарушителей некоторые правопорядки используют механизм сверхкомпенсаторных («штрафных») убытков. Однако эта проблема не имеет прямого отношения к причинности, и мы ее далее не обсуждаем. 

Выводы

Резюмировать сказанное можно следующим образом.

Проблему установления причинно-следственной связи для целей взыскания убытков можно переформулировать. В более конструктивных терминах она сводится к проблеме распределения ответственности за убытки между различными субъектами, имеющими отношение к делу, включая самого потерпевшего. Задача правопорядка состоит в том, чтобы распределить эту ответственность оптимальным с точки зрения политико-правовых целей образом. Так, в случае деликтного права такой целью является минимизация совокупного ожидаемого ущерба всех участников оборота (включая в понятие ущерба и изд<