ВозьмемX- неизвестную величину.

Что дальше? Девочка беспомощно застыла, сжимая мелок в кулаке, в голове — полная пустота.

— Ну давай же, Анна, — поторопил ее учитель.

Анна стояла не двигаясь, не открывая рта.

— Ты слышала, про какую задачу я спросил?

— Да, сэр.

— Сделала домашнее задание?

Девочка кивнула.

— Дай мне свою тетрадь.

Она вернулась к парте, мистер Мак-Нейр склонился над ее домашней работой. Задачка на месте, решена правильно, аккуратно переписана с тетради Паулы.

— Но… — в недоумении начал учитель, а потом вдруг посмотрел ей прямо в глаза. — Ты списала?

— Да, сэр, — лицо девочки побагровело.

— Зайди ко мне после уроков, в четыре часа.

Он ее не ругал, стал разбираться, в чем дело, когда она впервые перестала усваивать материал. Пришлось признаться — ни одной домашней работы она не сделала сама. Учитель был так добр, что Анне хотелось только одного — все выучить наизусть. Даже не разу не выбранил за жульничество. Ей только и оставалось, как честно объяснить — ей ровным счетом ничего не понятно.

— Вы говорите, когда вычитаешь отрицательное число, измени минус на плюс и сложи?

— Ну и… — посмотрел на девочку мистер Мак-Нейр. Этот материал они проходили месяц назад.

— Но тут же должно быть вычитание, — упрямо и безнадежно повторяла Анна.

Она знала — сколько ни объясняй, ей ничего не понять. Учитель взял карандаш и принялся покрывать лист тетради маленькими, аккуратными значками.

— Видишь, вот так. Теперь дошло?

От смущения Анна не нашла в себе сил признаться: она совсем не видит цифр. Даже пиши он крупнее, все равно, чтобы уследить за появляющимися значками, надо почти уткнуться носом в его руку. Да и объяснения учителя ничуть не помогали. Зачем складывать, когда нужно вычитать? Совершенно непонятно!

— Да, сэр. Спасибо, сэр, — другого ответа в голову не приходит.

— Попроси Руди помочь, Анна. Твой брат — мой лучший ученик за все годы работы в школе, блестящий математический ум. Кстати, а как у него дела в университете?

— Все хорошо, — Анна складывала учебники. — Ему… ему там нравится.

Учитель рассмеялся:

— Может, брат тебя поучит — и тебе тоже понравится.

Анна вышла из школы в полном расстройстве чувств. Что теперь делать? Попросить Руди о помощи? В первый раз за столько лет самой пробить брешь в броне, выказать слабость, позволить ему взять верх? Когда она была маленькой, Руди нередко даже крохотную слабинку младшей сестры использовал против нее. Конечно, теперь он куда добрее, но кто знает, как дело обернется, если она даст понять, что алгебра завела ее в полный тупик. Если брат такой гениальный, захочет ли он всерьез заниматься ее трудностями. Наверняка недоумения школьницы для него просто пустяк, опять сочтет сестренку полной идиоткой.

Сумерки сгущались, и она заторопилась. По дороге надо еще навестить Малыша — малюсенького пуделька в зоомагазине, ее нового любимца вместо проданного Мопси. Совсем крошечный и такой славный…

Но и Малыша уже не было. В витрине не оказалось ни одного щенка. Парочка кроликов, морская свинка, три птицы в клетках и все… Анна дрожала, казалось, сами небеса давят ей на плечи. Ведь ничего такого не произошло, щенков всегда продают… снова и снова. Завтра появятся новые щенята.

Но девочке вдруг поняла с неоспоримостью факта, что алгебры ей вовек не выучить — и щенка у нее никогда не будет. Никогда.

Она повернулась и побрела домой.

Дома надо сразу бежать на кухню — ужасно поздно, Гретхен будет сердиться, сегодня же очередь Анны сразу после школы помогать с обедом.

Но Гретхен в кухне не оказалось, за кухонным столом одиноко сидел Руди. Что-то было в нем такое — все щенки и школьные неприятности мигом вылетели у девочки из головы.

— В чем дело, Руди? Почему ты дома?

— Тебя дожидался, — ответ привел младшую сестру в полное недоумение — с каких пор брат ждет ее после школы, и почему в его голосе такое мертвецкое спокойствие?

— Что такое? Скажи… — страх Анны нарастал. — Где Гретхен? Руди, что происходит?

— Гретхен и Фрида наверху с мамой. Фриц где-то играет в волейбол. Собирался прийти поздно. Папе пришлось остаться в магазине. Я… Я думал побыть с папой, но он отослал меня домой. Тогда я вспомнил о тебе и решил подождать.

Анне хотелось потрясти брата за плечи, закричать, потребовать объяснений. Почему мама дома? Почему…? Но она видела, Руди старается, как может. Непонятно, откуда ей это известно — но сомнений не было ни малейших. Девочка попробовала успокоиться, дать Руди время все рассказать. Ждала, глядя прямо в глаза брата и видя, как он подавлен.

— Письмо пришло. Из Швейцарии отправлено. От соседки тети Тани.

У Анны закружилась голова. Она схватилась за стол и продолжала слушать.

— Они пришли и арестовали мистера Ризмана. Гестапо, наверно. Нацисты. Соседка не упомянула, кто именно. Просто написала «они». Рано утром. Он еще одеться не успел. Тетя Таня вышла на крыльцо, начала с ними спорить. Соседи все видели и слышали, но даже высунуться из дома побоялись.

Руди замолчал. Пока он говорил, смотрел куда-то в пространство поверх головы девочки, а теперь вдруг уставился на свою правую руку.

— Я бы, наверное, тоже испугался, — тихо пробормотал он.

Анна ждала. Брат продолжил рассказ.

— Тетя Таня пыталась им объяснить — он старый и больной, пробовала их остановить, но они просто не обратили на нее внимания. Оттолкнули, вошли и забрали его. Прямо как был, в пижаме и тапочках. Тут тетя Таня велела им подождать — она пойдет с ним. Мистер Ризман сказал: "Иди немедленно в дом". Кричал на нее, так в письме написано. Но она… она ни за что не хотела сдаваться, от того они, наверно, и послушались — стали ждать. Она убежала в дом и вернулась с чемоданчиком, очками и палкой свекра. И их забрали — обоих.

Голос Руди задрожал. Он едва смог произнести последние слова, остановился и закрыл ладонью рот.

— Куда их забрали? А потом что? Руди, рассказывай дальше!

— Это все, — раздался бесцветный, ничего не выражающий голос. — С тех пор их никто не видел. Соседи не осмеливаются задавать вопросы. Соседка, которая прислала письмо, даже имена упоминать побоялась, просто пишет про тетю Таню — «она», а про мистера Ризмана — «старик». Они с папой дружили с детства, вот она и написала, но имени своего не поставила. Папа догадывается, кто отправил письмо, но точно не уверен. Их больше нет, Анна. Может, они в тюрьме… но никому не известно. Просто исчезли.

Руди остановился так же внезапно, как и начал. Анна стояла, выпрямившись, не зная, что делать, что говорить. Она онемела от отчаянья. Девочка вдруг вспомнила отца Герды Хоффман. Он исчез задолго до их отъезда из Франкфурта, и его тоже никто не видел и ничего о нем не слышал.

Руди уронил голову на руки и заплакал. Анна никогда раньше не видела брата плачущим, даже вообразить такого не могла. Рыдания брата еще ярче высветили описанную им картину. Наверно, он тоже, пока говорил, все себе живо представлял — словно сам был там.

Вроде соседки, которая написала письмо. Ему тоже кажется — он бы спрятался, не решился помочь.

Рыдания брата потрясли девочку даже сильнее рассказа. Руди всегда такой волевой, неуязвимый. А тут его рука на столе как будто кричит о помощи!

Анна, поколебавшись мгновенье, накрыла ладошкой большую руку брата. Рука повернулась ладонью вверх и крепко сжала девочкину руку.

— Бедный папа, — прошептала Анна.

Даже теперь, когда ей самой ужасно плохо, первая мысль — об отце. Если они так горюют, то каково ему?

Но вдруг до нее дошло — о брате тоже надо подумать, у него в душе полный мрак, а он все-таки остался, вспомнил о ней, ждал ее возвращения домой.

— Руди, — медленно произнесла девочка, когда глухие рыдания стали понемногу затихать. — Руди, у меня очень плохо с алгеброй.

Он посмотрел на сестру, будто она вдруг заговорила по-китайски, будто не знал, кто перед ним и что они вообще здесь делают.

— Руди, — настойчиво повторила девочка, словно не в силах остановиться. — Я не понимаю, зачем надо менять минус на плюс, когда вычитаешь отрицательное число. Это же нелепо — складывать, когда надо вычитать.

Руди по-прежнему смотрел непонимающим взором. "Наверно, все ужасно просто, ему и невдомек, о чем я говорю. Лучше бы мне рта не раскрывать". Тут лицо брата чуть-чуть оживилось. Он помолчал пару минут, а когда заговорил, Анна услышала совсем не то, что ожидала.

— Помнишь, папа придумал игру в карты? Он всегда выигрывает, правда?

Анна кивнула, все еще не отпуская руки брата, хотя его хватка немного ослабла.

— Когда проигрываешь, теряешь очки, значит, они с минусом, так?

Девочка снова кивнула. Причем тут карты? Непонятно.

— Когда ты проиграла два раза, как подсчитать, сколько всего очков потеряно?

— Сложить их.

— Но они все с минусом, — брат взглянул сестренке прямо в лицо. — Минус означает вычитание, да, Анна? А ты меняешь минус на плюс…

Внезапно у Анны из головы вылетело все: исчезновение тети Тани, рыдания Руди, одиночество и горе папы. Полутемная кухня ярко осветилась.

— Поняла! Поняла! Как просто ты все объяснил! Ну, почему я сама не сообразила?

Руди отпустил ее руку и улыбнулся. Встал, такой высокий, будто еще вырос со вчерашнего дня.

— Нет, ты додумалась сама. Пойдем в магазин, нехорошо, что папа там совсем один.

По дороге в магазин оба молчали. Анна от смущения — говорить об алгебре, когда такое произошло! И все же девочка ужасно радовалась: сколько времени ничего не понимала, а тут Руди помог, и выяснилось — проще простого! Да и брату, наверно, стыдно за свои слезы. Она же их видела! А может, нечего стыдиться? Он так изменился с тех пор, как война началась. Порой кажется, что старший брат, которого девочка всю жизнь боялась и всеми силами избегала, исчез, а вместо него появился настоящий друг.

Папа действительно был в магазине совсем один. Ни Руди, ни Анна не удивились. Большинство старых покупателей ушло в другие места — не хотели иметь дело с немцами. Но, поскольку на фронте почти ничего не происходило, кое-кто стал потихоньку возвращаться. "Мы ближе всего, — объяснял папа. — Но как только канадцы начнут погибать, все опять вспомнят, что я немец".

— Как мама? — спросил отец, когда они вошли.

Руди промолчал, отвечать пришлось сестре. Перед уходом Анна сбегала наверх, предупредить Гретхен. Мама лежала и громко всхлипывала.

— Если бы только Таня нас послушала! — донеслись до девочки мамины рыдания. — Эрнст же пытался ее уговорить! И я с ней все время спорила! И зачем ей понадобилось переезжать к свекру? Чем она ему помогла? Почему не дала им его забрать? Погибнет ведь ни за что!

— Мама отдыхает, — ответила Анна. Папа, наверно, сам догадается — спокойным ее отдых не назовешь.

Странно, похоже, мама начисто забыла — она сама, как тетя Таня, ужасно не хотела переезжать в Канаду, умоляла папу никуда не ехать.

Папа слабо улыбнулся, потрепал Анну по щеке и принялся считать деньги в кассе. Кажется, денег там немало, но все больше мелочь, бумажек почти нет.

Руди помогал папе, пальцы проворные, считает в уме молниеносно. Наблюдая за ними, Анна пыталась придумать — чем бы развеселить папу.

— Папа, я сегодня поняла, почему при вычитании отрицательного числа надо менять минус на плюс, — произнесла девочка. — Мне Руди объяснил. Мистер Мак-Нейр велел — попроси Руди помочь. Он сказал: "Руди — мой лучший ученик за все годы работы в школе, замечательный математический ум".

Папа перестал считать деньги и взглянул сначала на дочь, потом на сына — такого высокого и взрослого.

— Рад, что блестящий математический ум сумел помочь сестре, — поддразнил он сына. Руди мотнул головой, и горсть мелочи, которую он пересчитывал, со звоном рассыпалась по прилавку.

— Папа, мне восемнадцать! — закричал он. — А в мире война! И все, что я могу, — помочь Анне с простейшей задачкой по алгебре! Какой от меня прок?

— И вовсе даже не простейшей, — пробормотала Анна, собирая четвертаки.

— Руди, на самом деле войны еще нет. Пока нет. Да, мир на волоске от войны. И она начнется. А для юноши с блестящим математическим умом очень важно оттачивать этот самый ум, чтобы, когда придет время, он мог бы принести настоящую пользу. Я знаю, ты уже несколько месяцев пытаешься понять, в чем твой долг. Наверно, многие из твоих бывших одноклассников записались в армию.

— Только один, — неожиданно усмехнулся мальчик. — Айк попытался, но его не взяли из-за плоскостопия. Хороша причина не идти на войну! Он бы никому не рассказал, да мы знали, что он собирается записываться.

— Давай подумаем, — папа улыбнулся словам сына, но не позволил увести разговор в сторону, — где ты и вправду можешь принести пользу в эти дни. Да, теперь Канада — твое отечество, и если оно в тебе нуждается, ты должен идти на фронт. Но Клара — твоя мать, и сейчас ты нужен ей больше, чем Канаде.

Руди поднял голову, улыбка его исчезла:

— А тетя Таня? С мамой-то все в порядке! Кто поможет тете Тане?

Анна удивилась — на папином лице вновь появилась усмешка, слабая, нерадостная усмешка:

— Думаю, что в эту самую минуту Тане никто помочь не в силах, кроме нее самой. С раннего детства моя сестра всех защищала и поступала только так, как считала нужным. Она, если любит, то любит, бывает, даже слишком горячо, если такое возможно. Но и в упрямстве ей не откажешь. Наша мама говаривала: "Когда Таня решила помочь, она поможет, хочешь ты этого или нет". Если у нее есть хоть какая-то возможность выжить, сестра ни за что не сдастся.

Он глубоко вздохнул. "Наверно, лучше уйти", — подумала Анна, но вроде бы брат и отец не обращают на нее ни малейшего внимания.

— Не пойми меня неправильно, Руди. Я ужасно боюсь за нее. Но важны и ее собственные слова. Помнишь, там в письме: "Не пытайся ничего делать, какие бы новости до тебя ни дошли".

Повторяя слова сестры, он непроизвольно дотронулся до нагрудного кармана пиджака, и тут Анна поняла, ей и спрашивать не надо — отец все время носит письмо с собой и в одиночестве много раз его перечитывал, пока не запомнил слово в слово.

— Прости, папа, — смутился Руди.

Анна догадалась, что брату ужасно неловко, он отвернулся от отца и стал снова пересчитывать мелочь. Папа отошел в сторону и минут пять что-то переставлял на дальних полках. А когда вернулся к детям, стал самим собой, с лица исчезла тревога.

— Думаю, тебе мучительней всего то, что ты стыдишься быть немцем, — раздался тихий голос отца. — Наверно, уже наслушался резких слов, а кто-то и вовсе перестал с тобой разговаривать, так ведь?

Руди кивнул, а потом поднял голову и поглядел папе прямо в глаза:

— Мне не просто стыдно. Это еще полбеды. Но я же помню тех, кого я знал во Франкфурте, и мне небезразлично, что с ними! Миссис Гимпел пекла имбирные пряники. От Дагмар Бергер я был без ума. А мои приятели? Где они, папа? Гельмут старше всех нас почти на два года. Воюет в Польше? У меня эти вопросы беспрерывно стучат в голове, даже когда я в университете. Раза два я чуть не ответил на занятиях по-немецки, еле поймал себя за язык.

— Соберись с силами, сын. Конечно, я тоже мог бы себе позволить с головой окунуться в подобные мысли. Но нам необходимо работать, тебе и мне.

— Работать, — пренебрежительно фыркнул Руди, будто его занятия ничего не стоили.

— Да, работать, — повторил папа. — И помогать Анне — тоже работа. Если бы Гитлера и его свору учили, как заботиться о тех, кто слабее, защищать их, а не уничтожать…

Он резко оборвал себя на полуслове. Что ему припомнилось, недоумевала девочка, глядя на отца. Наверно, сам когда-то помогал младшей сестренке? Анне всегда нравились рассказы родителей о детстве. Особенно папины истории — в них прошлое прямо оживало. Но сейчас папу ни о чем таком не спросишь.

А может, попробовать?

Вдруг радостные воспоминания лечат раны, а не бередят?

Девочка шагнула ближе к отцу, почти коснулась шершавой, грубоватой материи на рукаве пиджака, и быстро, пока хватает смелости, заговорила:

— Тетя Таня хорошо училась, правда? Или ты ей часто помогал, папа?

— Она куда лучше меня успевала по всем предметам, кроме языков. И еще — никак не могла освоить езду на велосипеде. Хотелось ей ужасно, но ничего не получалось. Изо дня в день я бегал рядом, чтобы подхватить ее, если потеряет равновесие.

— И что, научилась она кататься? — заинтересовано спросила Анна, ей представились, словно на старых коричневатых фотографиях, двое детей, девочка на велосипеде и бегущий мальчик.

— В один прекрасный день полетела птичкой, — казалось, папа до сих пор удивляется, как это у нее получилось. — Едет и кричит мне, а я уже давно отстал: "Совсем нетрудно, Эрнст! Почему ты мне раньше не сказал, так легко!"

— Вот и у меня было то же самое, когда Руди объяснил про игру в карты и подсчет проигранных очков, — призналась Анна. — Даже не верится, как легко.

— Тебе еще долго учиться, пока полетишь птичкой, — хмыкнул старший брат.

Анна, приняв оскорбленный вид, гордо задрала голову.

— Я в себя верю. Мистер Апплби сказал: "Вера — это когда слышишь пение птички еще прежде, чем она вылупилась из яйца".

— А я бы все-таки сначала повысиживал яйца, — поддразнил сестру Руди.

— Я… — Анна помедлила, вспоминая слова директора. — Я буду слушать пение.

— Пение иногда нелегко расслышать, Анна, — вздохнул папа. — Но ты верь. Давайте сегодня закроем магазин пораньше и вместе пойдем домой. А то мама будет беспокоиться.

Девочка глядела на отца, пока тот запирал магазин. Когда он умудрился так ссутулиться? Дочка ему теперь по плечо!

В испуге она обернулась и заметила, что брат смотрит на нее.

— Не волнуйся, Анна, — Руди, как взрослый, взял ее под руку.

И больше ничего не сказал. О чем он — может, и сам не знает? До чего же хорошо шагать домой между братом и отцом, держа обоих под руки!

Глава 15

— Анна, сосредоточься, — потребовал Руди.

Анна вздохнула: учить алгебру — это тебе не на велосипеде кататься. Тут не полетишь птичкой, крича: "Совсем нетрудно!" Больше похоже на те долгие дни, когда папа бежал рядом с тетей Таней и объяснял ей, как держать равновесие, а у нее ничего не получалось.

— Начинаем снова, — сказал брат. — Похоже, ты не поняла первого шага.

— Не могу больше, — Анна бросила карандаш на стол и наблюдала, как он катится по поверхности, даже не пытаясь его подхватить. Руди поймал карандаш у самого края стола.

— Прямо беда с тобой сегодня. Если не желаешь заниматься, у меня других дел полно, поинтереснее, что бы там папа ни говорил!

Давно уже Анна не замечала в голубых глазах Руди такого презрения, но она его не забыла. Опять брат думает — ну и балда! Она не балда, а просто беспокоится. Поди объясни ему, что за сложности. В таком деле Руди не помощник.

— Хорошо, еще одна, последняя попытка, — какой у него противный, холодный голос. — Или расскажи мне, чем занята твоя голова, видно же, что-то тебе мешает заниматься. И как раз, когда я…

Он замолчал и шумно выдохнул.

— Когда ты? — на мгновение любопытство взяло верх над отчаянием.

— Ну, когда ты стала все так быстро усваивать. Я уже гордиться тобой начал. Еще немного, и стала бы первой ученицей. Но если тебе все безразлично, мне тоже наплевать.

Брат встал. Ну вот, уплывает последняя возможность объяснить. Анна принялась собирать учебники, она была полна жалости к самой себе. И вдруг, она даже не сообразила как, у нее вырвалось:

— Неправда, я ужасно хочу заниматься. Только это все из-за… из-за танцев.

— Танцев? — повторил Руди, в холодных голубых глаза по-прежнему ни капли жалости.

— В пятницу все девятые классы пойдут на танцы по случаю Рождества, — унылым голосом сообщила девочка. — У них часто бывают танцы и чай в четыре часа или просто танцы в классе, многие ребята ходят, но я танцевать не умею и обычно не хожу. Мэгги тоже. А Паула и Сюзи ходят каждый раз.

— И? — брат снова уселся.

— На этот раз идут все. Кое-кто даже парочками. И Мэгги собирается, она на меня насела и не слезает — иди да иди. А Сюзи сказала…

Голос Анны дрогнул.

— Сказала что? — безжалостно требовал ответа брат.

— "Не хочу говорить гадостей, но…" Сюзи и впрямь не пытается обидеть. Она говорит гадости, но сама не понимает, до чего обидно они звучат…

Гретхен заглянула в комнату, прислушалась и подошла поближе. Анна закрыла лицо руками, пусть не смотрят на ее слезы. С чего она стала рассказывать? Смысла ведь нет!

— И что же Сюзи тебе сказала? — настаивал Руди.

— Перестань Руди, — вмешалась Гретхен. — Не волнуйся, Анна, не хочешь — не говори.

— Ей не помочь, если не расскажет, мягкосердечие тут только вредит, Грет.

Анне немножко полегчало, в словах брата столько здравого смысла! Девочка выпрямилась и начала:

— Она сказала, ничего не поделаешь с тем, как я выгляжу, но танцевать со мной точно никто не захочет, и мне наверняка там не понравится. И если не умеешь танцевать — то и ходить незачем.

— А вот тут мы поможем, — предложила Гретхен. — Фрида на днях дразнила Фрица, он так и не выучился танцевать и всегда стоит в сторонке. Давай организуем танцкласс, Руди, например, завтра вечером?

— Ну нет, прямо сейчас, — Руди, по обыкновению, принимал решения за всех. Он, может, и подобрел, но все равно старший и всем командир. — Раздвинем двери из столовой в гостиную, получится одна большая зала. В столовой все, что можно, сдвинем в дальний угол. Места будет предостаточно. Иди, зови близнецов. А ты, Анна, вставай.

Девочка не пошевельнулась. Брат ухмыльнулся:

— Слушай, малявка, я отменный танцор. За всю школу, по-моему, ни разу танцев не пропустил. А потом, ты у меня в расписании. Там сказано — заниматься с Анной. Если алгебра в голову не лезет, поучим тебя танцам. Давай, хватит рассиживаться.

Что за сумасшествие — сдвинуть в гостиной все, кроме огромного дивана! Даже ковер пришлось скатать. Примчалась Фрида с пластинками. Гретхен приволокла отбивающегося Фрица.

— Кому только в голову пришло? — вопил мальчик.

Заслышав шум, появилась мама и уселась в кресло в уголке. Сегодня она была спокойней, чем в последние дни. Папа с недочитанной газетой под мышкой прислонился к дверному косяку, наблюдая за детьми.

— Руди, мне в жизни не научиться, — Анне, как и Фрицу, совсем не хотелось выставлять себя на посмешище. — Ты забыл, что я "неуклюжая Анна". Я не танцую. Не занимаюсь физкультурой.

— Уж если говорить о физкультуре, то они вообще в ней ничего не понимают, — заявила Гретхен. — Особенно эта мисс Уиллоби. Настоящая улитка и к тому же толстуха!

Фрида поставила первую пластинку, и музыка заполнила комнату. Гретхен схватила Фрица, Руди направился к Анне, обеими руками вцепившейся в стул.

— Ну давай, показывай свою веру. Ты, кажется, собиралась слушать пение прежде, чем вылупятся птенцы. Настало время вылупляться! Пошли.

Сначала было ужасно трудно и неловко. Труднее, чем алгебра. Руди ласково поддразнивал сестру, пока она наконец не расслабилась и не стала двигаться более или менее в такт музыке. Да еще надо запомнить движения танца! Руки брата учили, направляли, показывали.

Гретхен охала над Фрицем:

— Следи за ритмом, мешок неуклюжий!

— Анна, ты просто совершенство! — воскликнул Руди.

Девочка немедленно споткнулась о ногу брата, но он проворно подхватил ее и закружил в танце, избавляя от смущения.

— Ну, почти совершенство, — поправился он.

Пришло время немного передохнуть.

— Папа, мама, теперь ваша очередь, — попросила Фрида и поставила пластинку с полькой.

— Ну нет, — запротестовал папа, пытаясь ускользнуть из комнаты.

— Пошли, Эрнст, — мама поймала мужа за руку.

Конечно, им нужно больше простора, а так — справляются неплохо. На Анну внезапно нахлынула огромная любовь ко всем, кто в комнате, к ее семье. Руди такой умный. Она повернулась к нему, но брат уже шагнул вперед и перехватил маму в танце.

— Прости, папа, но мама заслуживает партнера получше.

Мать с сыном закружились — по комнате, а оттуда в прихожую.

Когда мебель вернули на свои места и Анне пора было отправляться в постель, Руди спросил:

— А когда они, твои танцы?

— Через три дня, — у девочки опять похолодело в животе.

— К тому времени выучишь любые коленца и танцуй, с кем захочешь, — ободрил сестру Руди.

— Если пригласят, конечно, — с сомнением усмехнулся Фриц и затопал вверх по лестнице.

Его слова обрушились как приговор, и верно ведь, никто ее не пригласит. Но Руди все-таки старался не зря.

— Куда легче знать, что справишься, если пригласят. Я скажу Мэгги, что пойду. Она же меня все равно затащит. Просто назло Сюзи.

— Ну и хорошо, — согласился старший брат, но посмотрел на сестренку с беспокойством.

Спустя полчаса он заглянул в ее альков:

— Жди меня завтра после школы. На углу, там, где большая елка.

— Зачем?

— Потом узнаешь. Просто жди.

Когда она уже почти заснула, на лестнице раздались голоса Руди и Гретхен. Сначала брат говорил тихо, потом все громче и настойчивей:

— Послушай, я серьезно! Мне нужен совет.

— Тише, услышат, — понизила голос Гретхен. Наверно, про папу с мамой говорят. — Не хочу, чтобы мне попало, понимаю, чего ты добиваешься, но меня мама убьет. Если ты сам — дело другое. Я скажу тебе, куда пойти.

Они заговорили еще тише. Анна слишком устала за день, чтобы беспокоиться, даже читать не стала перед сном.

Ей приснились огромная, пустая зала и принц на белом коне.

— Оставь коня снаружи, — сказала ему девочка и вдруг безо всякого удивления узнала — Руди.

— Уже научилась танцевать? — спросил он.

Теперь она птичкой летела в вышине, а принц куда-то пропал.

 

"Я потерялась, я потерялась!"

Но продолжала лететь.

 

Рядом с ней оказалась тетя Таня, она тоже летела.

— Видишь, Анна, совсем просто. Говорила я тебе, ты сумеешь.

Анне стало ужасно радостно, что тетя Таня летит рядом, веселая и счастливая.

— Но у тебя же нет крыльев? — удивилась Анна.

— У меня есть вера, — ответила тетя Таня.

Анна перевернулась на другой бок. Сновидение кончилось, но девочка по-прежнему улыбалась в темноте.

Глава 16

Руди уже стоял на углу, руки в карманах зимней куртки, голова без шапки, невзирая на холодный декабрьский ветер. Анна подбежала к брату, Мэгги, Сюзи и Паула неслись следом. Ни одна из подружек, кроме Мэгги, брата не видела, но восторги Анны слышали все. Сюзи как-то даже прямо сказала, что сомневается, правда ли он такой красавчик. Паула открыто не возражала, но Анна знала, она ей тоже не слишком верит. И только Мэгги утверждала — Анна говорит сущую правду.

— Ну, смотрите! — горделиво заявила Анна, когда Руди повернулся к ним.

— Вот это да! — восхитилась Сюзи.

Анна, сияя, представляла подружек. Руди держался вежливо, но холодно, и, поздоровавшись со всеми, взял Анну под руку:

— До скорого, девочки. У нас с Анной срочное дело.

— Дело, какое? — Сюзи переполняло любопытство.

Руди притворился, будто не слышит вопроса, и быстро потащил сестру по заснеженной улице.

— Руди, помедленней, мне уже дышать нечем, — взмолилась та через минуту.

Ей ужасно хотелось знать, куда они идут, но задавать вопросы, как Сюзи… Нет, Руди и сам, наверно, скоро объяснит.

Брат с сестрой очутились на большой улице со множеством магазинов. Руди остановился, Анна еще продолжала идти вперед.

— Ну вот, нам сюда, — объявил брат напряженным голосом.

Девочка подняла голову и увидела парикмахерскую. За всю свою жизнь она ни разу не была в парикмахерской. Эта называлась "У Пьера".

— Зачем? — спросила Анна.

— Затем, чтобы тебя подстричь и завить. Ну, прическу сделать. Мы с папой решили — пора тебе выглядеть прилично.

— Но, Руди…

— Не желаешь быть красивой? Боишься попробовать что-нибудь новенькое? Хочешь остаться на танцах единственной девочкой с косичками?

— Нет, — вырвалось у Анны. Она просто не понимала, что с ней — то ли испугана, то ли смущена, то ли страшно довольна.

— Ну хорошо, зайдешь внутрь одна? — По голосу ясно — брат тоже волнуется.

— И кто же теперь боится? — хихикнула девочка, разом почувствовав себя гораздо уверенней. — Твоя затея, не моя. Пошли!

Храбрые слова, но если он покинет ее, она ни за что не переступит порога. Брат усмехнулся, крепко схватил сестру под локоток и втолкнул первой в странно пахнущее, совсем незнакомое место.

— Да? — спросила их надушенная, разряженная, идеально подстриженная особа.

Руди стоял, не в силах вымолвить и слова.

— Нам назначено, — удивляясь себе самой, проговорила Анна.

— Ваше имя?

Руди полностью возложил переговоры на ее плечи, но глядел на сестру с нескрываемым восторгом. Анна осмелела.

— Зольтен, — хладнокровно произнесла девочка и, набравшись бесшабашной храбрости, спросила: — А долго ждать?

— Надеюсь, Антонио сможет заняться вами прямо сейчас, — сказала барышня, словно Анна была постоянной посетительницей.

Девочку немедля усадили в кресло, наполовину отгороженное занавеской, и на нее уставилось Аннино бесконечное отражение в тройном зеркале. Руди маячил где-то сзади, явно не зная, куда себя приткнуть. Когда девушка отошла, оставив их дожидаться Антонио, он немного пришел в себя.

— Можно подумать, ты всю жизнь ходишь по парикмахерским, — пробормотал брат, глядя на Анну в зеркале. — Даже ничуточки не испугалась.

— Да нет, испугалась, — притворяться храброй уже не было сил. — Зачем ты меня вообще сюда привел, Руди?

Появление Антонио избавило Руди от необходимости оправдываться. Оба уставились на отражение Анны.

— Гм-гм, — загадочно пробормотал Антонио. Руди и Анна смотрели на парикмахера, а он тем временем расплел тощие косички, расчесал рассыпающиеся пегие волосы — теперь они торчали во все стороны, и голова девочки напоминала пушистый одуванчик. Потом покачал головой:

— Все не так просто.

Руди, к глубокому облегчению Анны, снова обрел способность к действию и решительно сказал:

— Пожалуйста, подстригите ее и завейте, как других девочек, хорошо?

Щеки Анны покрыл румянец. Наверно, из-за этих ярких ламп вокруг зеркала. Она, затаив дыхания, ждала приговора.

— Будет настоящей принцессой, — голос Антонио звучал вполне убедительно. — Юной красавицей. Сможете забрать ее около семи?

— Ладно, — обещал Руди и уже повернулся, чтобы уйти, но помедлил, глядя на сестру:

— Удачи!

Анна не ответила. Что говорить, если он уходит. Фигура брата пропала из виду. Анна сглотнула. Подняла подбородок повыше и застыла — теперь и она готова.

Антонио работал, чуть слышно напевая себе под нос. Анна с восхищением следила, как падают отрезанные пряди волос, сначала на плечи, а потом на пол. Внезапно у нее появилась челка. Разглядеть бы получше! Челка, вот здорово. Но расческа по-прежнему колдовала над челкой, и это слегка тревожило.

Тут парикмахер велел:

— Сними очки, они мне мешают. Ага, так удобнее.

Анна понятия не имела, что происходит. До самого конца стрижки девочка и представить себе не могла, чем занимается парикмахер. Оставалось покорно сидеть и ждать. "Вот вымыли голову шампунем — пахнет приятно, а мама всегда дает мне только простое мыло. Теперь покрывают чем-то густым и прохладным". Пока накручивали волосы, девочка не шелохнулась, словно аршин проглотила. "До чего противно, похоже на металлические шпульки". Потом волосы смазали еще какой-то мазью — ужасно воняет. Посадили под огромную машину — такое впечатление, будто поджаривают. "Где же этот Антонио, по-моему, я уже совсем обуглилась. Пахнет паленым, а ему хоть бы хны".

Парикмахер подвел девочку к зеркалу, опять чем-то намазал, заколол волосы и отправил под сушилку. Потом причесал и щеткой, и расческой, и принялся укладывать, по-прежнему тихо мурлыча какую-то мелодию.

В конце концов раздался голос Руди, брат интересовался, готова ли Анна.

— Ну, уже почти принцесса, — нарочито веселым голосом пропел Антонио и надел ей на нос очки. Девочка — смесь восторга и ужаса — уставилась на себя, новую, в зеркало.

Совсем и не принцесса. Но и не прежняя Анна. Волосы торчат во все стороны. И вьются. Даже челка завита. Похоже, слишком кудрявятся. Прямо сказать, кустятся. Девочка взглянула на брата.

— А они улягутся со временем? — спросил Руди.

— Непременно, непременно. Сначала всегда чуть-чуть неестественно, — заверил Антонио.

"Это вам не косички", — напомнила себе Анна, вставая с кресла. "Далеко от старомодных европейских косичек", — подбадривала себя девочка.

Руди, не произнося ни слова, заплатил.

Они вышли вместе. Анне казалось, что она совсем новый человек, даже страшновато. Что мама скажет? Сюзи? Фриц? Папа?

— Не беспокойся, — ласково произнес Руди. — Все уладится. Просто мы еще не привыкли. Ты и впрямь выглядишь более или менее, как все остальные.

Мама чуть не заплакала:

— Что они сделали с твоими чудными волосами!

Анна рассмеялась — в первый раз с тех пор, как вошла в парикмахерскую.

— Чудными волосами! Мама, ты сама всегда говоришь — у меня несносные волосы!

— Нечего сказать, смотришься по-новому, — неуверенно произнес Фриц, не сводя глаз с сестренки.

— Не волнуйся, Анна, — решила успокоить сестру Гретхен — сама она спокойной не казалась. — Дело поправимо, я помогу. Да и вообще, волосы растут быстро.

Анна повернулась к папе. Если и папа на меня посмотрит, как на диковину, тогда всему конец.

Отец распахнул объятия. Дочка стремительно бросилась к нему, спрятала лицо — только бы не заплакать. "Нет, не заплачу". Папа мягко провел рукой по крутым кудряшкам и шепнул прямо в ухо:

— Нелегкое дело — расти. Только ты по-прежнему моя Анна.

Вечером они снова устроили танцкласс. Анна все увереннее повторяла движения, которым ее учил Руди. Да и необычное ощущение легкости на голове помогало.

Наутро волосы кудрявились еще больше, дикий кустарник, да и только. Гретхен причесала, как могла, Фриц посоветовал надеть шапку, Фрида на него набросилась, защищая сестру. Анна отправилась в школу — не прогуливать же, в самом деле.

При виде Анны подружки завизжали, Сюзи громче всех:

— Ой, Анна, вот умора! В жизни не встречала такого кустистого перманента!

— Замечательно выглядишь, — попыталась Мэгги утешить Анну.

— Замечательно — не совсем то слово, которое употребила бы я, — глаза Паулы смеялись. — Уникально — вот это в точку!

— Ненавижу свои волосы, — заявила Анна, — выглядят ужасно. И не говорите мне, я могу разглядеть себя в зеркале.

Но, по правде говоря, до ненависти было далеко, ей почти нравилась ее новая прическа.

— В любом случае лучше косичек, — подытожила Мэгги.

— Похоже на то, — согласилась Анна. — И Руди сам все придумал.

Самое приятное и удивительное, что это была затея Руди. Если бы не старший брат, никто бы и не побеспокоился, узнав про школьную вечеринку.

Накануне танцев Гретхен одолжила Анне свою единственную пару шелковых чулок, обещая съесть живьем, если та их порвет. Страшно немножко, но шелковые чулки того стоят. Обычные фильдекосовые — толстые и теплые, их надо пристегивать резинками. Шелковые совсем не дают тепла. Зато ноги выглядят жутко элегантно. Конечно, у Сюзи есть шелковые чулки, но у остальных… почти наверняка ни у кого не будет.

Фрида покрыла ногти Анны прозрачным лаком. Мама потребовала: "Никакой губной помады", но Гретхен уговорила — капельку розовой помады и чуть-чуть пудры. Анна понимала — если Гретхен положит слишком много косметики, мама заставит ее, Анну, умыться, но Гретхен тоже знала, с кем имеет дело, и Анна сумела выдержать мамину инспекцию. Волосы теперь лежали мягче и ровнее, а челка девочке ужасно нравилась. Прямо перед уходом Анна посмотрела на себя в зеркало — ну, почти красавица.

Но в гимнастическом зале, где проходили танцы, пришлось спуститься с облаков на землю. Как предсказывал Фриц, ее никто не приглашал. У Сюзи кавалеров хоть отбавляй, Мэгги и Паула сначала танцевали друг с дружкой, а потом их стали приглашать мальчики из класса.

Анна стояла в сторонке, в полутемном уголке около раздевалки. Сперва <