VI. Ограничения феодальной собственности (сервитут)

 

Буржуазная революция 1789 г. создала частную собственность на землю. До тех пор земли Франции, принадлежавшие как дворянству, так и крестьянам, были подчинены сервитутным правам, что на время совсем лишало их характера частной собственности. Крестьяне могли пасти свой скот не только в лесах, захваченных дворянами, но также и на пахотных землях; раз жатва снята, земля становилась общей и крестьяне посылали на нее свой скот. Это право распространялось даже на виноградники*. Землевладельцы не только должны были уступать свободные земли под пастбища для общинного скота, но и не имели права сеять, когда им заблагорассудится: для этого надо было сообразоваться с постановлениями общинных советов; для того же, чтобы посадить виноградник, надо было испросить разрешение короля. За несколько лет до революции было отказано в этом праве Монтескье, к великому ужасу энциклопедистов.

 

*В своем «Voyage agronomique» 1806 года Франсуа де Нефшато упоминает о записках, напечатанных в 1763 году обществом сельской экономии в Берне, авторы которых горько жалуются на то, что после сбора винограда виноградник должен быть предоставлен для пастьбы овец, как «общая земля».

 

У владельца были обязанности по отношению к земле: он не имел права оставлять ее невозделанной. 13 октября 1693 года Людовик XIV издал постановление, некоторому в случае, если владельцы сами не обрабатывают своей земли, «разрешается всякому засевать ее и пожинать плоды, с условием дележа с хозяином поля». Этот указ узаконивал лишь старый обычай. «Наши городские головы, — говорит Кокий, — любя общественное благо, очень толково ввели обычай, по которому всякий имеет право обрабатывать чужую необработанную землю без согласия владельца с условием уплаты названному владельцу полевой подати. Эта подать не везде одинакова, она зависит от количества пахарей и качества земли, в некоторых случаях она равняется трети урожая, иногда четвертой, пятой, шестой, а иногда и седьмой части; она зависит от обычаев местности». (Questions et Réponses sur les coutumes de France, § LXXVI.) [130]

Феодальная земельная собственность совершенно не была свободной, она принадлежала не отдельному лицу, а семье; ее законный владелец не мог ее продать; он был лишь землепользователем, обязанным передать ее наследнику. Тот же характер носили церковные владения, только они принадлежали не одной семье, а бедным и церкви, великому католическому семейству. Аббаты, монахи и священники, пользовавшиеся ими, были лишь управителями, хотя и очень ненадежными. Чтобы избавиться от податей, французское духовенство до самой революции утверждало, что на церковные владения нельзя смотреть, как на обычные, так как они не принадлежат никому, — это res nullius, потому что это собственность священная, res sacrae, res religiosae. Буржуазные революционеры поймали их на слове: они объявили, что церковными имуществами владеет церковь, а не духовенство; греческое же слово ecclesia, откуда происходит Eglise — церковь, означает собрание, общество всех верующих, что то же самое, что нация, народ; следовательно, церковные владения принадлежат нации. Их и национализировали, как в свое время их «социализировал» Карл Мартелл, который роздал их своим воинам. Подражая Генриху VIII английскому, буржуазные революционеры захватили церковные имущества и разделили между собою то, что принадлежало бедным и нации.

Либеральные историки и буржуазные экономисты как раз больше всего нападали на эти сервитуты, а Нефшато называл их даже «пятнами феодальной ржавчины». Однако это были остатки первобытного коммунизма, которые доставляли известное благосостояние крестьянам. Этого благосостояния они навсегда лишились в тот день, когда частная буржуазная собственность заменила феодальную.

 

VII. ЛЕГЕНДА О РЕВОЛЮЦИИ 1789 ГОДА 91

 

Бесстыдные фальсификаторы истории, буржуазные политики и историки сочинили легенду о революции 1789 года. По их словам, она была совершена в пользу крестьян, чтобы наделить их землею. Послушав их, можно подумать, что раньше и не существовало крестьянской собственности и своим появлением она обязана продаже [131] национальных имуществ и дележу общинных земель. Эта массовая продажа земель была повторением, только в больших размерах, той, которую предпринял в XVI веке Генрих VIII английский; она была выгодна лишь спекулянтам и буржуазии, которые воспользовались случаем обогатиться за счет дворянства и духовенства, расширить свои владения и приобрести по дешевой цене великолепные поместья; но, как говорит Леонс де Лавернь (Léonce de Lavergne) в «Économie rurale», она лишь незначительно увеличила число мелких собственников. Действительно, в дореволюционной Франции «было множество мелких земельных участков», говорит Неккер. «Число мелких собственников так велико, — писал Артур Юнг, — что, я думаю, оно составляет треть королевства». Франсуа де Нефшато утверждает, что «в департаментах, составляющих дижонское сенаторство, земли распределены между большинством населения; только некоторые из них совершенно не имеют земли». Все они издавна владели землей, потому что, прибавляет он, их наделы дробились до бесконечности, вследствие разделов по смерти уже нескольких поколений*.

 

* F. de Neuf chateau, Voyage agronomique dans la sénatorerie de Dijon, 1806.

 

Революция 1789 года вовсе не создавала мелкой собственности; наоборот, не дав земли крестьянам, она лишила их части общинных владений и сервитутных прав пользования землями дворянства и буржуазии: права подбирать оставшиеся колосья, права пасти свой скот в лесах и на полях после уборки хлеба и других прав, столь же важных для их благосостояния. Революция была на пользу только средним и крупным собственникам как из среды аристократии, так и буржуазии.

Дворянство доказало свою крайнюю несообразительность, не поняв, что взамен некоторых устарелых, скорее искусственных, чем, реальных привилегий, буржуазная; революция освобождает их от феодальных сервитутов, уничтожения которых они сами требовали и которые, по ходячему выражению XVIII века, после снятия урожая лишали имения характера частной собственности, превращая ее в общую. Один агроном, дореволюционной эпохи, Дюамелъ дю Монсо (Duhamel du Monceau), строго и справедливо критикуя право пасти после жатвы [132] общинный скот на землях сеньора, так как оно мешало введению новых культур, прибавляет: «Однако, поскольку я считаю, что надо до некоторой степени уважать древние обычаи, то мне кажется, что единственным средством восстановить земледелие в прежней силе будет признать за каждым собственником право одну тридцатую часть своих владений не отдавать под пастьбу»*.

 

* Duhamel du Monceau, Élements d'agriculture, 1762.

 

Закон от 28 сентября 1791 года о «Сельских имуществах и обычаях» разрешил землевладельцам совсем не отдавать под пастьбу свои земли. Это покушение на вековые, права крестьян было для них гораздо важнее, чем уничтожение монархии и гражданское устройство духовенства и подняло против революции крестьян юга, Оверни, Анжу, Пуату, Вандеи, Бретани и Эльзаса**.

 

**Каково было значение обычая пасти общинный скот на землях сеньора, видно из книги одного агронома того времени: «Это драгоценное подспорье для множества, мелких собственников, которые, будучи не в состоянии прокормить скот на своей земле, в продолжение шести или семи месяцев пасут его на общинных залежах. Нет села, в котором у каждого жителя, даже не имеющего земли, не было бы одной или двух коров, 5—6 овец, а иногда и лошади. Благодаря этому у них есть и молоко, в масло, и сыр, которыми они питаются, и шерсть, чтобы сделать себе чулки, шапки и грубые материи. Те, которые не нуждаются в навозе, за неимением земли, продают его, и только зимой они должны покупать сено на деньги, скопленные за весь год», (G. Deschenes, Mémoire sur la vaine pâture et les jachères, tome V des Mémoires publiés pax la Société d'agriculture du département de la Seine; an XI.)

 

Когда эмигранты вернулись из-за границы «в обозе иностранных армий», то снова получили те из своих земель, которые не были проданы, причем свободными от феодальных сервитутов, за те же, которые уже были проданы, государство им заплатило выше их стоимости***.

 

***В мотивированной части закона о возмещении убытков в количестве миллиарда, предложенного 3 января 1825 года де Мартиньяком, общая стоимость проданных дворянских земель оценивается в 987 819 968 франков.

 

Не революция вырвала землю Франции из когтей аристократов; это дело финансистов, промышленников и коммерсантов, которые скоро совсем захватят ее в свои руки; Земельная собственность, концентрируясь благодаря постоянной экспроприации мелких земледельцев, поддерживает самую скандальную роскошь среди грубых и глупых паразитов, не обладающих ни военными [133] доблестями феодального баронства, ни элегантностью и вежливостью версальских придворных.

Из 49 388 304 гектаров, обложенных земельным налогом и представляющих собою плодородную и могущую быть обработанной часть французской территории, 2 574 589 гектарами владеют 5 091 097 собственников, т. е. в среднем ¹/₂ гектара надушу, тогда как 8 017 542 гектара сосредоточены в руках 10 482 обуржуазившихся дворян и миллионеров-буржуа, т. е. в среднем по 764 гектара на паразита. Та же палата, которая в 1871 году отделила от Франции Эльзас и Лотарингию, отдала 33 000 гектаров принцам Орлеанским. По сведениям, заслуживающим доверия, семейство Ротшильдов владеет более 200 000 гектаров*.

 

*Следующая таблица показывает приблизительное распределение земельной собственности; она составлена по официальным таблицам земельного обложения на 1884 год.

Обозначение категорий	Число единиц земельного обложения	Число собственников	Площадь, обложенная земельным налогом в гектарах	Число гектаров, приходящееся в среднем на собственника
Очень мелкая собственность
Меньше гектара	8 585 323	5 091 097	2 574 589	0,50
От 1 до 2 гектаров	1 841 045	1 091 740	2 636 867	2,41
От 2 до 5 гектаров	1 894 128	1 123 218	6 010 847	5,35
Мелкая собственность
От 5 до 10 гектаров	892 887	519 482	6 254 142	11,81
Средняя собственность
От 10 до 30 гектаров	627 860	372 321	10 281 515	27,61
От 30 до 50 гектаров	110 812	65 711	4 214 745	64,14
Крупная собственность
От 50 до 100 гектаров	73 503	43 587	5 053 217	116,08
Очень крупная собственность
От 100 до 200 гектаров	31 567	13 719	4 338 240	231,75
Свыше 200 гектаров	17 676	10 482	8 017 542	764,88
Итого	14 074 801	8 346 357	49 388 304

 

Клочков родной земли, оставленных крестьянам, не хватает для их прокормления, но зато они прикованы к своим полям, что дает возможность капиталистическим [134] собственникам иметь всегда в своем распоряжении поденных рабочих. До революции, чтобы располагать работниками в дни жатвы и во все время года, во многих провинциях, землевладельцы были принуждены помещать крестьян на своей земле, раздавая им клочки поля в один-два гектара с домиком на ном; эти маленькие фермы, сданные пахарям в обмен на известное количество рабочих дней, назывались manouvreries*.

 

* Чтобы заручиться поденщиками или manouvriers, как их на­зывали, землевладельцы были принуждены помещать их на своих землях. Этот обычай был до того распространен, что даже после революции, Пертюи (Perthuis) в своих «Mémoire sur l’art de perfectioner les constructions rurales» предлагает план одного из таких крестьянских жилищ, состоящего из комнаты, смежной с одной стороны с хлевом, с другой же — с маленькой сыроварней, молочной; тут же чуланчик для подготовки к продаже продуктов маленького хозяйства (лен, конопля и т. д.) или для занятия мастерством. «К домикам поденщиков относится обыкновенно поле в два метрических арпана, в котором дом и другие постройки занимали около ¹/₂ арпана... Дома без земли не ценились поденщиками... Две коровы, а иногда и сосунок, который давался хозяином в виде мертвого инвентаря (cheptel mort) — вот и все стадо поденщика».

 

Куски земли, которыми владеют современные крестьяне, играют ту же роль, что и наделы поденщика прошлого столетия, с той только разницей, что теперь они должны, платить за них из своего кармана.

Земли, сосредоточенные в руках обществ финансистов, сдаются в аренду или обрабатываются с помощью агрономов, применяющих передовые достижения науки и агротехники; но часть земель, монополизированных этими паразитами, превращена для их удовольствия, в охотничьи, угодья, откуда фазаны и зайцы вытесняют крестьян.

Революция вместо того, чтобы облегчить для крестьян приобретение земель, наоборот, затруднила ее, дав толчок непрерывному росту цен на землю и земельной ренты, получаемой паразитами.

 

	1789 г.	1815 г.	1859 г.	1884 г.
Средняя цена гектара	400 фр.	600 фр.	1000 фр.	1800 фр.
Земельная рента с гектара	12 фр.	18 фр.	80 фр.	54 фр.

 

Данные за 1789 год взяты у Форбонне и Лавуазье, за 1815 и 1859 годы — у Л. Лаверня, а данные за 1884 год установлены по оценке финансового ведомства, которое [135] принимает среднюю цену гектара в 1800 франков. Если же считать теперь среднюю цену земли в 2000 франков, а земельную ренту в 60 франков на гектар (Лавернь вычисляет размер земельной ренты в 3%)*, то это будут еще заниженные цифры.

 

* L. de Lavergne, Économie rurale de France depuis 1789.

 

Продажная цена земельной собственности за одно столетие увеличилась более чем в пять раз. Это огромное повышение цены на землю и есть главная, если не единственная, причина постоянного кризиса в сельском хозяйстве.

Крестьянин уже не может купить земли, не заняв денег, то есть не отдавшись на всю жизнь в руки ростовщика. При этом он становится лишь номинальным собственником; поле уже принадлежит не ему, а банкиру; он работает, чтобы заплатить проценты с долга, который, по мере того как он его выплачивает, все растет.

Барыши собственника-паразита тем больше, чем меньше заработок земледельца. Аренда, которую платит за землю тот крестьянин, для которого буржуазия совершила революцию, гораздо тяжелее той, что платили средневековые земледельцы, так как феодальный сеньор оставался в зависимости от успешности дела у крестьянина; его земельная рента была не определенной заранее неизменной денежной суммой, а частью урожая, хорошего или плохого; часто даже, в дни недорода, вместо того чтобы получить подати, он был принужден раздавать крестьянам зерно, сено и скот.

Оливье де Серр (Olivier de Serres), писавший в то время, когда придворная знать старалась отягчить условия аренды, советовал как лучшую систему аренды, равный дележ, когда сеньор, предоставив половину требуемого скота, земледельческие орудия и семена, оставлял крестьянину лишь нужное для прокорма скота количество соломы и хлеба. Но стоит еще углубиться в прошлое, как мы увидим более выгодные для крестьян условия. В очерке о земледельческих классах средних веков Л. Делиль (L. Delisle) между другими арендными контрактами упоминает об арендаторах монастыря Сен-Жюльен де Тур, которые отдавали монахам ¹/₆, а по другим контрактам ¹/₁₀, или даже ¹/₁₂ часть сбора*. Это не были [136] какие-нибудь исключительные условия, свойственные только данной провинции — они встречались и на юге. Контракты, помеченные 1212 и 1214 годами, доказывают, что монахи аббатства Муассак отдавали земли, свободным крестьянам под обработку, взимая ¹/₃, ¹/₄, или всего ¹/₁₀ жатвы. Лагрез-Фосса (Lagrèze-Fossat)., изучавший эти акты, замечает, что «крестьяне договаривались с монахами полюбовно, и та часть, которая приходилась на долю последних, не носила характера принудительной подати; она была оговорена заранее по взаимному соглашению»**. В провинциях, где разводили виноград, сажал его арендатор; хозяин получал половину сбора, и он не мог согнать ни колона, ни его потомков с посаженного ими виноградника. Книга приходов и расходов аббатства Сен-Жермен де Пре, которую в 1844 году опубликовал Герар, дает нам возможность проследить жизнь крепостных и свободных хлебопашцев IX века. Поля сдавались в обработку не отдельным лицам, а крестьянским общинам, жившим и работавшим сообща, как, было сказано выше.

 

* Leopold Delisle, Étude sur la condition de la classe agricole au moyen âge, du dixième au quinzième siècle, en Normandie; 1851.

** A. Lagrèze-Fossat, Études historiques sur Moissac, 1872.

 

Земли аббатства делились на manses ingenuiles (свободные), более многочисленные, и на manses serviles (крепостные); в средние века земля обладала как бы духовным качеством; она была сеньорской, вассальной или крепостной. Колоны обязаны были выполнять разную работу и выплачивать оброк скотом, птицей, яйцами, овощами, горчицей и другими пищевыми продуктами и полезными предметами: дранкой, жердями, дровами, ивняком и т. д. Герар вычислил в деньгах приблизительную стоимость этих податей и повинностей и нашел, что с гектара свободной земли платилась рента в 6 франков 13 сантимов барщиной и 10 франков 62 сантима оброком, а с гектара крепостной земли взимались рента в 15 франков 34 сантима барщиной и 6 франков 46 сантимов оброком. Число землепашцев аббатства достигало солидной цифры в 10 026 человек. Судя по именам, большинство были германского происхождения. Условия, на которых работали крестьяне аббатства, судя по тому, что их было так много, должны были быть примерно общим правилом. Кто бы из современных фермеров не согласился променять своего хозяина-капиталиста [137] на монахов IX века, чтобы платить за землю 21 франков 80 сантимов за гектар и не деньгами, а отработкой или натурой*.

 

*Polyptique de l’abbé Irminon, on dénombroment des manses, des serfs et des revenue de l’abbaye de Saint-Germain des Près, sous le règne de Charlemagne, publiée par Guerard en 1884.

 

Революция 1789 года, которая не могла бы совершиться без активного и пассивного содействия крестьян, обманула все их ожидания. Она довершила грабеж, начатый аристократией; она отняла без всякой компенсации крестьянские права и общинные имущества, на которые ужо многие века посягали дворяне, духовенство и буржуазия; она освободила землю от сервитутом, служивших связью с первобытнородовым коммунизмом, и она возвела на престол частную собственность с ее абсолютным правом пользования вплоть до злоупотребления.

Чтобы возвратить себе права и имущества, отнятые сеньорами, крестьяне по первому призыву генеральных Штатов бросились в революционный ураган: с неистовой радостью и к великому ошеломлению и неудовольствию буржуазных революционеров они сжигали замки и феодальные грамоты. Но из острых когтей аристократов они попали в цепкие лапы капиталистов.

Крестьяне были обмануты буржуазными революционерами, так же как волонтеры революции, ожидавшие обещанные эмигрантские имущества стоимостью в миллиард, были ограблены земельными спекулянтами и так же как бедные крестьяне «Жаки» были преданы Этьеном Марселем92.

Однако разбитые, но не побежденные крестьяне собираются теперь под красное знамя социализма, чтобы снова начать социальную революцию, которая экспроприирует экспроприаторов и исправит преступления революция 1789 года.

[138]

 

Глава пятая

БУРЖУАЗНАЯ СОБСТВЕННОСТЬ

 

I. ПРОИСХОЖДЕНИЕ ТОРГОВЛИ

 

Мы проследили выше, как земельная или недвижимая собственность, принадлежащая вначале сообща всему племени, затем, при дроблении рода или клана на матриархальные и патриархальные семьи, превращается в коллективную собственность и, наконец, в индивидуальную, когда патриархальное семейство распадается в свою очередь, и семьи, живущие вместе, расходятся, причем семья состоит уже только из отца, матери и детей, по совету протестантского пастора Мальтуса в возможно меньшем количестве.

Движимое имущество быстрее проходит фазы своего развития. Возникает оно также в виде коммунистической собственности, но превращается в индивидуальную почти без переходных форм. Даже у дикарей первобытного коммунизма оружие, украшения и предметы личного пользования, считающиеся придатками человека, сжигаются или закапываются вместе с трупом их владельца. Всегда логичные, дикари, признавая в человеке душу, — скорее двойника, — приписывают животным, растениям и неодушевленным предметам душу, которая может жить сама по себе, независимо от них; поэтому на похоронах воина они ломают его оружие и убивают его животных и рабов, чтобы освободить их души для служения хозяину на том свете.

В период дикости и при начале варварства движимость не многочисленна и кто ее делает, тот обыкновенно [139] и владеет ею; с разведением стад, с введением рабства, обработки металлов и с развитием промышленности она увеличивается*.

 

*«Даже самый кочевой и свирепый дикарь владеет своим личным оружием, одеждой, драгоценностями, и обстановкой. Интересно, что все эти предметы он сделал сам, так что этот род собственности, считаемый между ними священным, видимо, происходит от права собственности каждого человека на себя, на свою личность и тело, то есть это естественная собственноть». (C.-F Voiney, Observations générales sur les Indiens de I'Amérique du Nord; Oeuvres complétés, edition de 1821)

 

С накоплением движимых богатств меняются нравы дикарей. До тех пор воевали лишь, чтобы отомстить, чтобы возвратить отобранные владения или чтобы увеличить свою территорию, ставшую недостаточной из-за увеличения населения. Теперь же война становится промыслом, удобным способом добыть стада, рабов, металлы и другие предметы, которые можно унести. Военный вождь — rex, basileus, thiudans,— выбиравшийся на определенный поход и с его окончанием терявший свою временную власть, делается необходимым и постоянным должностным лицом, так как война и ее организация с этих пор становятся регулярными функциями жизни варварских народов, предающихся грабежу, на который они смотрят как на почетное средство приобретения богатств. Что приобретено на войне — peculium castrense, — является личной собственностью, как бы сделанной владельцем. Но развитие движимых богатств, положившее начало героическому грабежу, породило также и буржуазную форму грабежа — торговлю93.

Внутри сельских общин нет места торговле. С введением разделения труда возникает лишь обмен услуг, и только Прудон94 имел наивность желать его восстановления в самый расцвет капитализма. Земли кузнеца или ткача обрабатываются в обмен за услуги в их ремеслах. В известные времена села обменивают между собой лишь излишек своих продуктов через посредство вождей. По мере же роста движимой собственности, ее начинают обменивать, и постепенно образуется класс лиц, берущих в свои руки меновую торговлю внутри нарождающегося города и с жителями других городов. Класс купцов создан: его глубоко презирают и [140] уподобляют ворам*, однако ему удастся подчинить себе производителей и взять на себя общее руководство производством, не принимая в нем ни малейшего участия. Этот класс является посредником между двумя производителями и эксплуатирует их обоих. Как говорит Энгельс, под предлогом избавить производителей от трудов и риска по обмену, обещая расширить сбыт продуктов на отдаленные рынки и стать самым полезным классом населения, образуется класс паразитов, настоящих червей общества, которые, под видом жалованья за свои в действительности очень жалкие услуги, снимают сливки с местного и иноземного производства, приобретают огромные богатства и соответствующее влияние в обществе. Именно по этой причине в эпоху цивилизации этот класс добивается все новых почестей и все большего владычества над производством, пока, наконец, он не производит на свет свое детище — периодические торговые кризисы.

 

*Полковник Кэмпбелл говорит нам, что каждого главу села c Кондистана сопровождает толмач из презираемой касты Пану, на, котором лежат все коммерческие дела, так как Конд считает ниже своего достоинства продавать и торговать

 

Вначале продукты обмениваются на продукты; один из них выбирается, чтобы служить мерой их взаимной ценности. Для этой цели у многих народов сначала служит скот, но он вскоре заменяется золотом и серебром. Сперва его меняют по весу, потом чеканят, то есть признают меновой единицей для всех продуктов. Золотая и серебряная монета становится товаром всех товаров, — товаром, который заключает в скрытом виде_: все другие и обладает магической силой по желанию превращаться во все же данные и желаемые вещи. С появлением золотой и серебряной монеты нашлось самое действенное средство для концентрации и завладения движимыми и недвижимыми имуществами; родилось самое могущественное орудие разрушения частной индивидуальной собственности.