Письмо от Александры Ивановны Григоровой мужу

(с оказией, без даты)

«Дорогой мой Васенька

Как я была рада когда приехал ко мне Александр Владимирович и разсказал мне про тебя, что ты слава Богу здоров, и все у тебя благополучно. Но его приезд был так не ожидан, я так испугалась не знала что сказать думая, не случилось ли что с тобой. Но я так рада, я так счастлива что с тобой все слава Богу. Но отчего ты мой Васенька мне не пишешь даже к празднику не чего не написал а я с ума сходила хотела телеграмму посылать не знала что делать, Александр Владимирович меня успокоил говоря, что у вас все тихо пока, был очень любезен привез Юрке две большие коробки конфект, и между прочим сказал мне, что они все офицеры очень довольны тобой и что у вас в дружине все очень хорошо, генерал (Дубровский, см.ранее – прим.А.И.Г.) к тебе очень хорошо относится. Все это конечно мне было очень приятно слышать, но очень тяжело быть без тебя. Дорогой мой Вася, Алек. Влад. предлагал мне ехать с ним к тебе, но я отказалась ехать с ним потому, что Надя должна приехать 13-го мая а Зина и Муся[73] 21-го мая да и притом я деньги получу 20-го и не успела б к приезду Алек. Влад. быть готовой. Алек. Влад. говорит что если все будет так обстоять спокойно у Вас, то я могу приехать в конце мая, до Варшавы приеду одна а там если будет можно тебе ты вышли кого нибудь меня встретить. Дорогой Вася, если будет можно ради Бога дай мне знать что бы я выезжала телеграммой но раньше напиши мне в письме мы с Юриком будем готовиться в дорогу радость моя Васенька если бы ты знал как я счастлива этим теперь и живу если все будет благополучно у тебя, я так хочу видеть тебя – кажется полжизни отдам что бы повидаться с тобой.

Посылаю тебя маленькую посылочку Ниву и книги посылаю а тогда, когда я приеду возьму их, не знала что послать тебе я тебе писала и просила написать мне, что тебе прислать но ты мне ни чего не пишешь да и больше мне не удобно послать, с Матвеем это дело другое. Ну мой дорогой когда приеду привезу тебе то что ты хочешь, только ради Бога напиши мне что. Если бы ты знал как Юра рад, мотается как угорелый что поедет к папочке.

И так /…/ (расплылось – А.И.Г.) неприменно буду ждать от тебя письма что ты мне напишешь, и тогда мы с Юркой будем собираться в дорогу.

Целую тебя крепко крепко мой милый горячо любящая тебя твоя Шура.

P.S. Юрашка и Шурик целуют тебя и так, мой дорогой до скорого свидания.

Твоя Шура».

 

Письмо девятое

«27 апреля 1915

Дорогая моя Шура

Уж и не знаю как тебе сказать: с одной стороны и очень обидно что ты не приехала, не удалось повидать тебя, так я настроился с отъездом Алек. Влад., а с другой стороны, когда подумаешь, то и хорошо что не приехала: во первых опасность от какого-либо шального снаряда, во вторых трудность пути до меня на лошадях и главные трудности пройти через заставы, которые не пускают частные лица на позиции без удостоверений, а такое удостоверение достать трудно, почти невозможно.

После отъезда Алек. Влад. через три дня мы ушли из деревни, где стояли при /…/ (расплылось – А.И.Г.). Перешли верст за 8 и расположились в лесу, где в один день построили себе землянки. Погода все время стояла хорошая и в землянках было чудесно, только вечером и ночью было холодно. Я, на всякий случай, построил себе хорошую, просторную землянку с окопом, и начал делать в землянке печь, но нас опять перевели на другое место и теперь мы недалеко от Прасныша. Стоим в маленькой деревушке расположились хорошо. Права пословица: все хорошо, что хорошо кончается. Я так себя настроил что увижусь с тобой, так мне этого хотелось, что я совершенно не подумал о трудностях твоего приезда и опасности.

Я так ждал приезда Алек. Влад., я и Матвей прямо считали часы. Ты не приехала и я теперь спокоен; ведь обстоятельства здесь у нас могут перемениться каждый час, и могло быть так, что ты не могла бы доехать до меня; и должна бы жить в нашем обозе с Алек. Влад. – вот это было бы оч. обидно – быть в 15 верстах и нельзя увидеться.

Теперь у меня другая комбинация, не знаю только, как она удастся. Действительно, наш генерал относится ко мне хорошо и я теперь думаю этим воспользоваться. Все время у нас на фронте тихо, часть моя уже относ. готова; наш генерал ездит в отпуск и вот я тоже думаю попроситься в отпуск и приехать к тебе на несколько дней. Как нибудь пойду к генералу, когда будет можно и посмотрю удастся это или нет.

Вот было бы счастие если удалось бы!

По твоим письмам, которые я получил почти что за неделю перед отъездом Алек. Владим. я вижу, что ты не получила мое последнее письмо; этого можно ожидать, т.к. в марте была какая то задержка в почте и даже некоторые наши казенные пакеты пропали – выписали мы из Петрограда уставы, послали за них деньги и получили ответ в феврале, что посылки отправлены, но посылки не получили до сих пор – наши деньги пропали /…/ (конец обгорел и оборван – А.И.Г.)».

 

Письмо десятое

(Предположительно, письмо написано в начале мая 1915г., начало его утрачено. А.И.Г.)

«…Я понимаю, дорогая Шура, что тебе хочется послать мне что-нибудь, но пока я ни в чем не нуждаюсь. Сейчас мы стоим близко от Цеханова, где есть офицерское экономическое общество, и все можно достать.

У нас часто бывают посылки в Варшаву, где приходится много покупать для дружины. Я очень тебе благодарен за посылку, только напрасно прислала книги; они могут легко потеряться и будет жалко что не будет доставать книг. Эти книги я тебе пришлю как нибудь с оказией или привезу сам коли Бог даст. Когда Матвей привез посылку то все благодарили за булку и пирог. Такую булку мы здесь приготовить не можем, а посылать ее можно только с оказией, т.к. почтовые посылки идут долго и часто пропадают. Правда, пирог в дороге помялся и начинка вся вылезла, но было очень вкусно. И так, дорогая, пожалуйста не безпокойся, у меня здесь все есть и пока я могу достать все что нужно.

Очень жаль, что ты не прислала с Алек. Влад. своей карточки, неужели до сих пор не снялась. Мне уже думается что ты не хочешь прислать мне своей карточки, а то бы давно послала. Ты скучаешь там, милая Шура, а я то здесь – так бы хотелось быть с тобой, с детьми; вспоминаются прежние наши ссоры с тобой, вспоминаются – и как то жутко становится; сейчас я жду не дождусь когда вернусь в семью и надеюсь что у нас с тобой не будут такие отношения, какие были, не будет таких ссор и мы будем жить дружно. Пойми дорогая Шура, я этой надеждой теперь живу, и если не было бы этой надежды то я чувствовал бы себя очень плохо.

Перед отъездом Алек. Влад. я получил письмо от Бориса, оказывается он был от меня не далеко, верстах в 15-20 и я уже хотел поехать к нему повидаться, как узнал, что их часть перевели куда то, и я теперь не знаю где он. Я получил несколько писем от Нади да как то не собрался им написать, они думают, что я их забыл, но не писал им потому, что сначала не помнил их адреса, а потом как то не собрался (был поход – это когда я и тебе целый месяц не писал). Напиши пожалуйста им, поблагодари за письмо ко мне. Надя спрашивает, будет ли она оканчивать гимназию 8 класс. Понятно будет. Надо что бы она написала, где она хочет окончить? Ее можно перевести в Рязань, тогда она будет жить у тебя, если же хочет кончать в Петрограде вместе с сестрами, то я ей буду высылать туда деньги на житье. Ведь экзамены у них кончились в апреле? Почему же приедут только в конце мая? Вероятно они сейчас у тетки Анны Федоровны[74]. Да, я от нее получил письмо с просьбой прислать деньги, чтоб они могли взять детей на праздники – я ей послал 50 руб.

Пиши мне пожалуйста чаще, не считайся с моими письмами, жду от тебя писем. Молодец Юра – умеет подписывать свое имя – поцелуй его хорошенько от меня. Алек. Влад. очень понравились дети – Шурика он совершенно не узнал. Рассказывает как ты живешь, про Шурика – беленький в кудряшках.

Напиши мне пожалуйста выдал ли тебе деньги воинский начальник – если он тебе не выдает и в /…/ (расплылось – А.И.Г.) (за февр. март апр. – всего с лишком 300 руб.) то я буду жаловаться телеграммой начальнику Московского военного округа и подам рапорт, т.к. по Высочайшему приказу воинские начальники не могут задерживать выдачу денег семьям.

Если не выдает то пиши скорей. Ну дорогая моя до скорого может быть свиданья, поцелуй за меня Юрика и Шурика, молодцы они теперь, поцелуй Васю, Марусю, Варвару, спасибо им за память, целую тебя как бы /…/ (зачеркнуто – А.И.Г.)в мечтанья – когда же это будет. Не забывай своего Васю.

P.S. как я удивился что Яков в плену. Не знаешь где он попал. Бедный, теперь ему не сладко, немцы пленных содержат очень плохо.

Целую не забывай.

Твой Вася».

 

Письмо одиннадцатое

«14 июля 1915

Очень ты на меня, вероятно, сердишься, дорогая моя Шура, давно я тебе не писал; все идет пока по старому, новостей нет, так живем изо дня в день; ты ведь знаешь, как я ленив писать. Я купил себе фотографический аппарат и посылаю тебе несколько снимков деревни, где мы жили; теперь ушли в другое место.

Ну теперь деловые вопросы:

Маруся пусть идет себе в институт, тем более что и ты сама хотела. Надя – если не хочет кончать в Петрограде, то пожалуйста постарайся ее устроить в гимназии Екимецкой[75] а может быть и в казенную; в казенной может быть можно будет учиться и бесплатно, а в Екимецкой придется платить (а я слыхал, там еще и поборы, – с моей пенсии и жалованья будет тяжело).

Во всяком случае, кончить 8 кл. ей необходимо; я думаю, что ты как-нибудь это устроишь, посоветуйся с Кутуковым, а я собственно не знаю как это делается.

Ты, наверное, сейчас в Маточкине[76] понятно я ничего против не имею раз ты и дети обеспечены только вот, что нибудь /…/ (расплылось – А.И.Г.) вновь не сдержаны на языке да и шалуны дети, что бы эти не отозвались плохо на Юре и Шурике. На этих днях я видел Борю; он работает недалеко от меня и мы с ним съехались; вначале плохо а потом помирились – Слава Богу!

Сейчас он совершенно здоров, чувствует себя хорошо. Он был больной, у него после ранения случилась чесотка, был в Варшаве в госпитале, теперь поправился.

Поздравляю Надю с окончанием гимназии; я им отдельно не буду писать, – а буду писать всем вместе.

Ты пожалуйста не безпокойся, все идет по хорошему, опасности сейчас нет никакой[77], только мне самому что то не по себе. Я себя сейчас чувствую хорошо, даже нога совсем не болит[78], только ты не можешь представить себе, как я скучаю, иногда просто места не найдешь, ничем не хочется заниматься, но я /.../ (край обгорел – А.И.Г.). Поцелуй за меня детей, целую тебя, не сердись за то что мало пишу, целую тебя не забывай.

Твой Вася.

P.S. Юрик это сам учится писать свое имя, или это водят его рукой? Как бы хотелось мне его видеть!

Целую! Привет всем, Марусе, Варваре.

Целую крепко, прекрепко.

Твой Вася».

 

Письмо двенадцатое

(с оказией)

«27 июля 1915

Дорогая Шура

Спешу тебе написать, потому что для письма есть оказия. Один мой офицер (из новых, ты его не знаешь – Тевяшев Петр Ильич, он скажет, что от меня) едет по нашим делам в Петроград, надеюсь что успеет и до Рязани. В последних письмах я тебе писал что все хорошо – не хотел тебя безпокоить, да и цензура бы не пропустила. Сейчас у нас в Польше положение очень тяжелое, и хорошо, если просто удастся отступить. Пишу все что думаю – боюсь не успеть тебе рассказать[79].

Сейчас из Варшавы все вывозят, но положение хуже, чем в прошлое наступление немцев. Нас только что ввели в крепость – опять Новогеоргиевск, и мне ничего непонятно. Кадровые все части старые вывели, а мы приняли форты. Если будем защищать – по-моему это безумие. Мы почти не знаем крепости, не пристрелялись, а в Варшаве немцы могут быть вот-вот. А главное если соседи отойдут – мы в окружении! Крепость сильная, но одни сколько мы продержимся? А может на нас просто отвлекают силы? Может дождемся выручки, может нет. У всех настроение очень плохое. Я молю Бога, чтобы Командующий приказал не защищать крепость, но у меня предчувствие, что нас оставят здесь. Протопопов, и Алек. Влад. считают, что соседей переменят просто и мы будем в линии, Матвей молится, солдаты угрюмы.

Но ты понимаешь, я не могу позволить себе слабость, хотя на душе плохо.

Извини, что мало пишу и невесело, но вдруг захотелось тебе рассказать.

Надеюсь, что все же кончится по хорошему, молись за нас. Женам наших письмо не показывай пока, может обойдется.

Я тебя очень люблю. Целую, целую тебя, детей. Если что – пусть Боря /…/ (конец оборван – А.И.Г.)».

Письмо последнее

«…августа 1915

Дорогая и милая Шура, если удастся Матвею добраться, я с ним отправлю вещи, подарки мне не нужны и посылку все равно придется бросить. Мы в крепости можем с часу на час быть окружены и тогда крепость продержится не долго. Матвей тебе расскажет. Сейчас немец в 6 верстах от фортов.

Сейчас я здоров, а там, ты ведь понимаешь – какая будет судьба. Поцелуй всех детей, чтобы не забывали. До свиданья дорогая Шура, не волнуйся /…/ (расплылось – А.И.Г.) как судьба. Обними детей, когда тебе удастся их увидеть.[80]

Целую, целую. Твой Вася».

 

После известия о падении крепости Александра Ивановна около двух месяцев пребывала в неизвестности о судьбе мужа, надеялась, что он в плену. Но потом из отправленного из германского плена письма его бригадного командира генерал-майора Дубровского она узнала, что муж и командир его полка полковник Ширяев погибли 3 августа, возглавляя контратаку против немцев, занявших 16 форт крепости. Тело полковника Григорова было вынесено с поля боя его солдатами и похоронено 5 августа в Новогеоргиевске. Генерал-майор Дубровский также писал, что немедленно после своего возвращения будет ходатайствовать о посмертном их награждении, т.к. «…они одни из немногих сохранили присутствие духа и не позволили орудиям попасть к неприятелю исправными…» Но Александре Ивановне довелось стать не свидетелем посмертных почестей мужа, а участником 1,5 летней бессмысленной переписки с Алексеевским комитетом и с Военным Министерством. Для начисления военной пенсии от нее требовали предоставить официальное подтверждение о гибели мужа, в то время как крепость по-прежнему была у немцев, а ее уцелевшие защитники – в плену. Дело решило лишь ходатайство Александры Ивановны на Высочайшее Имя.

Юрик Григоров, старший сын Василия Васильевича и Александры Ивановны, прошел всю Великую Отечественную войну, был ранен, имел боевые награды. После войны вернулся в Рязань, много лет работал корреспондентом в газете «Приокская правда». Шурик Григоров погиб в Великую Отечественную, сгорел в танке. Денщик В.В. Григорова Матвей Архипов много лет помогал семье своего погибшего командира; в 1937г. он был арестован и сгинул в лагерях.

8