Братья Шмалевы пишут Миллеру

 

Казак‑чукча Николай Дауркин в марте 1770 года снова вышел из Колымского острога вместе с теми же господами геодезистами к Лаптевскому маяку. Четыре дня двигались они к Медвежьим островам, перешли на пятый остров. Сойдя на морской лед, путники устремились к северу, целую неделю искали окраину Американской матерой земли и опять остались в горьком разочаровании.

В Петербурге, у адмирала Алексея Нагаева, уже сидели сибирский гость Тимофей Шмалев и никому не известный десятник Федор Лобашков. Десятник отдал Нагаеву описание устья Колымы и Медвежьих островов. Конечно, здесь шел разговор об Америке – о том, прилегла ли она своим краем к Медвежьим островам. Бумаги Лобашкова до сих пор не разысканы.

По Петербургу Тимофей Шмалев ходил в сопровождении «американца» – алеута Осипа Кузнецова, которого он привез для показа двору.

В миллеровских «Портфелях» лежит «Примечание» Шмалева об этом «американце».

В 1770 году начинается переписка между братьями Шмалевыми и Миллером, и с этого времени знаменитые миллеровские «Портфели» начинают пухнуть от донесений, примечаний и описаний, составленных братьями – знатоками русских дел на Восточном океане[287].

В самом начале 1771 года Г. Ф. Миллер в письме к И. А. Эйлеру сообщил о том, что на пути из Москвы в Тобольск умер какой‑то «американец». Это был Осип Кузнецов, возвращавшийся на Камчатку со Шмалевым.

В этом же письме Миллер жаловался на швейцарца Энгеля – того самого, что составлял несовершенные карты Берингова моря и обвинял Миллера в «удлинении берегов» Российской империи на Северо‑Востоке.

Берега эти действительно собирались тогда удлинять, ибо граф Иван Чернышев, вице‑президент Адмиралтейств‑коллегий, в начале 1771 года ставил вопрос о новых исследованиях на Восточном океане.

Карта Нагаева, составленная по рассказам и отчету десятника Лобашкова, была немедленно поднесена Екатерине Второй. В Тобольск поскакал курьер с письмом Чернышева к губернатору Денису Чичерину. Адмиралтейств‑коллегия требовала сообщить подробно о гибели Креницына и ускорить доставку всех бумаг, карт и журналов его экспедиции. Казак‑чукча Николай Дауркин разведывал морской берет от Колымы до Баранова камня.

 

Левашев в Петербурге

 

В октябре 1771 года Михаил Левашев достиг Петербурга, который покинул более семи лет назад.

Вскоре Адмиралтейств‑коллегия принимала от него рапорт о деятельности Восточной экспедиции и особый «Экстракт». Полностью он назывался так: «Экстракт из журналов морской секретной экспедиции под командою флота капитана Креницына и капитан‑лейтенанта (что ныне капитан) Левашова разных годов в бытность их в той экспедиции, с 1764 по 1771 годы». К «Экстракту» Левашев приложил записки – об Уналашке и ее жителях, об ясаке, о русских промышленниках, добывающих уналашкинских лисиц.

Убеленный сединами Алексей Нагаев с юношеским пылом взялся за изучение бумаг и карт Восточной экспедиции. Он хотел полностью напечатать путевые журналы мореплавателей, составить жизнеописания Креницына и Левашева, но не смог этого сделать.

Обзор событий 1771 года мы закончим на походе Ивана Соловьева. Шало́нник – ветер поморов – наполнял паруса «Святого Павла», когда, перезимовав на Курилах, Соловьев пошел к Лисьим островам, к Акуну, где и провел зимы 1771 и 1772 годов.

В 1772 году уже известный нам Василий Шилов, Иван Лапин и тульский оружейник Афанасий Орехов вверили бот «Святой Владимир» устюжанину Василию Шошину и Потапу Зайкову, На пути к вновь обретенным островам мореходы зазимовали на Командорах. К берегам Северной Америки двинулся и Дмитрий Брагин, но его корабль выкинуло на скалы у южного конца Камчатки, где брагинцам пришлось остаться до весны. Бывалый Иван Коровин устремился к Андреяновским островам.

Северную часть Большой земли не забывали. В 1772 году чукча‑казак Николай Дауркин, возвратясь из похода с целью поисков берегов Северной Америки против Медвежьих островов, дал одну из своих карт штурману Ивану Добржанову. Тот составил новую карту и снова изобразил на ней знаменитый острог на Хевуврен‑реке!

 

Карта Ивана Синдта

 

Что же делалось в то время на Камчатке и в Охотске?

Камчатка получила самостоятельное управление и уже не зависела от Охотска. Весною 1772 года главным начальником Камчатки был назначен Матвей Карпович, он же Магнус, Бем, премьер‑майор и участник Семилетней войны. Он оставил о себе хорошую память.

Сразу же по приезде в Большерецк Бем стал простирать свои виды на южные Курильские острова.

Он оказал покровительство «сибирскому дворянину» Ивану Антипину, хорошо знавшему японский язык.

Дела, связанные с Алеутскими островами и Аляской, тоже находились в ведении Бема.

В 1773 году он встретил у себя в Большерецке казака‑чукчу Николая Дауркина. Искатель крепостей на северных островах явился к Бему по приказу иркутского губернатора Бриля. Дауркин изложил Бему свой план исследования Чукотки и Большой земли, говоря, что еще в 1764 году хотел идти на матерый берег за Чукотским носом, но его не отпустил туда капитан Яков Пересыпкин. Оказывается, кое‑кто из анадырских начальствующих лиц считал, что Дауркин, как чукча, «всякой отчаянности подвержен». Вот почему он не побывал на Аляске. Дауркин настойчиво просился в Северную Америку и требовал, чтобы ому дали одного геодезиста и четырех казаков.

Бриль прислал Бему еще два предложения подобного рода. Татаринов составил записки о необходимости путешествия из устья Лены – для обхода Чукотки и достижения Северной Америки.

Еще одно предложение исходило от студента Фридриха Сирина из Берлина. Он хотел построить два корабля на Анадыре и оттуда идти для осмотра Чукотки и американского побережья. Может быть, Сирин знал о плавании Бахова и Перевалова, начинавших свой путь от анадырского устья?[288].

В 1773 году увидела свет карта Ивана Синдта. Ее издал «профессор элоквенции и поэзии» Яков Штелин в «Месяцеслове географическом», рассчитанном на 1774 год. Она называлась «Карта нового Северного архипелага, изобретенного Российскими мореплавателями в Камчатском и Анадырском морях»[289].

Мы уже упоминали о неведомых островах, открытых Синдтом. Но нас не может не волновать надпись на его карте, огибающая Чукотку и своим концом упирающаяся в залив Святого Креста. Точечный пунктир под надписью идет еще дальше – до реки Погычи и Олюторского носа. «Путь, которым часто ездили в древние путеш. в 1748 трех россий. кораблей из которых один дошел даже до Камчатки» – так обозначено на карте Синдта – Штелина. О каком походе говорится здесь?

Я считаю неверным, когда историки В. Ю. Визе, М. И. Белов, А. В. Ефимов и другие в подобных свидетельствах видят лишь запоздалые известия о плавании Семена Дежнева.

1748 год – время путешествия Бахова и Перевалова.

А что, если они не были одиноки в своих дерзаниях и поиски Северной Америки согласовывали с действиями неизвестной нам Колымской экспедиции, о которой говорят Синдт и Штелин?[290] Да и как мог Синдт ошибиться на целых сто лет и спутать Бахова с Дежневым? Конечно, речь идет здесь о Бахове, Перевалове и Новикове.

Карта Синдта – Штелина обратила на себя внимание соотечественников, о ней были написаны отзывы. Тимофей Шмалев, бывший в то время, вероятно, в Нижне‑Камчатске, размышляя об открытиях Ивана Синдта, делал примечания к его донесениям и карте.

Тимофей Шмалев в 1773 году написал «Краткое о Камчатке объяснение, учиненное Камчатским командиром капитаном Тимофеем Шмалевым».

Он и Бем боялись за судьбу Камчатки и Алеутских островов, думая, что иноземные пираты нагрянут на беззащитные русские поселения. Поэтому Матвей Бем стал укреплять Петропавловскую гавань.

Пока бурш Фридрих Сирин из Берлина хлопотал о плавании к берегам Северной Америки, тоболяк Иван Соловьев перешел с Акуна к рогу полуострова Аляска. Очевидно, он высаживался на берег, ибо видел оленей и медведей.

Тут Соловьева внезапно осенила замечательная догадка. Оленей или медведей он не встречал никогда ни на Уналашке, ни на Акуне или каком‑либо другом острове Алеутской гряды. Следовательно, Аляска – вовсе не остров, а часть материка Америки! Обрадованный этим открытием, Иван Соловьев двинулся на «Святом Павле» вдоль берегов большой матерой земли, торгуя с ее обитателями и собирая меха бобров, песцов и лисиц.

Два года пробыл бесстрашный Соловей в новой суровой стране, но мы не знаем в точности, где он ставил корабль на прикол и раскидывал свою парусную барабору.

В 1773 году мы впервые встречаем имя столь знаменитого впоследствии Гаврилы Прибылова.

Купец Иван Никонов прибыл на Камчатку после плавания к Курильским островам на галиоте «Святой Прокопий». Никонов представил Бему заметки, написанные на корабле и в пещерной хижине на курильском острове Уруп. По этим запискам была составлена карта. Чертил ее сам Гаврила Прибылов. Она нигде не была напечатана и осталась в рукописи[291].