Со времен глубокой древности

Сумма знаний о любом явлении окружающего мира, добытая пытливой мыслью человека, имеет длительную историю и множество последователей. Иногда эти знания обрываются и исчезают из‑за каких‑либо потрясений, переживаемых обществом, уходят в вечность, бесследно стираются из памяти потомков, иногда же находятся в забвении до тех пор, пока кто‑либо не докопается до истоков, возродит забытое и сделает их достоянием гласности. Не случайно родилась летучая поговорка: «Всякое новое есть хорошо забытое старое». Она, хотя и относительна, как и все в мире, но до известной степени права и отражает известную долю скепсиса, особенно в мире ученых.

Нам не известно, что знали о ядовитых пауках «черных вдовах» древние египтяне, вавилоняне, шумеры. Наверное, «черная вдова» не могла бы остаться незамеченной. Но многие духовные ценности древних цивилизаций безвозвратно потеряны.

В Древнем Риме и средневековой Италии хорошо известны массовые отравления, якобы от пауков‑тарантулов^[2]. По всей вероятности, они были вызваны «черной вдовой», так как до сих пор в этих странах не найдены тарантулы, которые были бы столь ядовиты, чтобы вызвать заболевания.

Цивилизованный мир долгое время ничего не знал о каракурте. В России самым первым его упомянул в книге «Путешествие по России», вышедшей в 1785 г., натуралист С. Гмелин. Но он совершил ту же ошибку, которая, вероятно, бытовала во всей Италии и, описывая слабо ядовитого южно‑русского тарантула, приписал ему качества каракурта. Двадцать лет спустя в 1804 году известнейший путешественник‑натуралист П. С. Паллас привел калмыцкое название каракурта – «чим». Прошло еще двадцать лет, и о ядовитом черном пауке, обитающем в калмыцких степях, коротко сообщил в 1823 году П. Цвик. В последующие годы о каракурте упоминают большей частью скупо и как бы мимоходом многие ученые. В 1856 году И. Н. Шатилов впервые приводит сведения о массовом размножении каракурта в европейской части России, подкрепляя свое сообщение фактами многочисленных отравлений местного населения и домашних животных. В 1871 году известнейший путешественник А. П. Федченко рассказал о том, что каракурт обитает в Средней Азии.

Пришло время, и вслед за зоологами каракуртом заинтересовались медики и ветеринары. Один за другим почти до 1911 года следуют краткие описания клинической картины отравления от укуса этого паука. В конце 90‑х годов XIX столетия в приаральских степях наблюдалось массовое размножение каракурта. О бедствиях, вызванных его укусами, стали доходить сведения до Москвы. Обеспокоенное правительство снарядило первую экспедицию. В нее вошел зоолог К. Н. Россиков и несколько врачей. Россиков собрал сведения о том, что было известно про каракурта местному населению. Он же первый познакомился с основными чертами биологии паука и опубликовал в 1904 году о нем книжку.

Книга К. Н. Россикова облегчила мои первые шаги в изучении каракурта. Но она же и затруднила исследование, так как в ней оказалось много ошибок, допущенных этим исследователем.

Такова поступь науки. Труды ученых через публикации становятся доступными каждому, кто ими интересуется. Начатое им дело продолжается, ученые передают эстафету друг другу и, если кто‑либо из них допустил ошибку, то последующие обязательно ее исправят. Наука – это поиски истины, и она всегда пробивает себе дорогу через строй многочисленных заблуждений, случайного или даже умышленного обмана.

 

 

Где обитает «черная вдова»

Каждое животное или растение испокон веков приспособилось жить на строго определенной территории земного шара, занимая на ней участки с определенной растительностью, почвами, климатом и т. д. То же и с ядовитыми пауками. В настоящее время известно семь или восемь видов «черных вдов». Зоологи еще окончательно не установили число видов потому, что пауки сильно различаются по внешнему облику в любом возрасте.

Все «черные вдовы», в том числе и наш каракурт, теплолюбивы и населяют открытые пространства тропической, субтропической и южных поясов умеренной зоны земного шара. Они избегают земель, покрытых лесной или кустарниковой растительностью, густо заросших травами. Жаркая пустыня – их любимый ландшафт.

Для того, чтобы очертить распространение «черной вдовы» в мире и в нашей стране, скажу, забегая вперед, – мне пришлось побывать в Зоологическом институте Академии наук СССР в Ленинграде, где сосредоточены все коллекции животных нашей страны. Там я узнал, из каких мест доставлены каракурты. Кроме того, я просмотрел и всю мировую литературу о них.

За пределами нашей страны каракурт обитает в странах Средиземноморья, Малой Азии и, вероятно, в Северной Африке. В СССР область его распространения начинается с запада от Румынии на восток до границы с Китаем у города Зайсан. На юге – по побережью Черного моря и далее проходит по государственным границам с Турцией, Ираном, Афганистаном и Западным Китаем.

Северная граница представляет собою извилистую линию. Начинаясь от Румынии, она проходит вблизи Черного моря немного севернее Одессы через Бореславль, Каховку и Новочеркасск. Далее, слегка отклоняясь к северу, она достигает Волгограда, затем севернее 48° северной широты идет по границе полынных пустынь нижнего течения Волги и Урала. Потом она отклоняется еще севернее до 52° северной широты, после чего проходит южнее через Актюбинск и Тургай и, минуя каменистые участки пустынь Бетпакдалы, вновь направляется к югу к северным отрогам Чу‑Илийских гор, откуда уже идет к северу, заканчиваясь у озера Зайсан.

В 1980 году, путешествуя по северному Прибалхашью, я находил каракурта на одну‑полторы сотни километров севернее берегов этого озера. До сих пор там его никто не замечал, и местное население о нем ничего не знает. Уж не отражают ли эти находки наступающее потепление климата Земли, вызванное парниковым эффектом из‑за увеличения углекислого газа в атмосфере, сопровождающего деятельность человека? Посмотрим, что будет дальше!

В горах, используя южные их склоны, каракурт может подниматься на высоту почти в две тысячи метров над уровнем моря. Но вернемся в Ташкент, к тем дням, когда я начал изучать этого паука…

 

 

Кишлак Мурат‑Али

В работе с книгами и журналами в библиотеках города незаметно пролетела короткая южная зима. Впрочем, настоящей зимы я не почувствовал. Каждый день ласковые и теплые лучи солнца быстро растапливали небольшой, иногда выпадавший снег. Струйки воды, бежавшие с крыш, навевали ощущение необычно затяжной весны.

Николай Иванович часто болел и все же находил время для нас, своих сотрудников, внимательно следил за нашими успехами. Его мягкую и отеческую опеку чувствовал каждый. Прежде чем отправиться на полевые работы, мне предложили сделать доклад на ученом совете института о том, что я узнал о каракурте из литературы. Это была своеобразная проверка моих знаний и готовности к работе. Предстояло дальнейшее изучение каракурта. Мне выделили небольшую сумму денег, только для оплаты командировочных и одного рабочего. Посоветовали обосноваться в районном селе Пскент в пятидесяти километрах от Ташкента.

Весенний дождик расквасил желтую глинистую почву. По липкой грязи я бродил по Пскенту, разыскивая районный отдел здравоохранения, больницу и эпидстанцию. Главный врач больницы – пожилой человек с очень серьезным лицом в черной бархатной «профессорской» шапочке – сообщил мне, что укусы каракурта имеют место, в общем, по всему району, но, пожалуй, самый близкий будет поселок Мурат‑Али, куда мне и посоветовал ехать. Его предложение мне понравилось, так как хотелось быть как можно ближе к природе и к месту полевых работ. Он рассказал мне, что если больного не лечит какой‑нибудь местный лекарь – табиб, то привозят к нему в районную больницу. Теперь народными средствами лечения от укуса каракурта население стало пользоваться редко. К тому же каракурта все страшно боятся. В больнице же не произошло ни одного смертельного исхода, все выздоравливали.

Какими средствами лечит табиб, врач мне не сказал ни слова, быстро перевел разговор на другую тему. Это был типичный, обжившийся на одном месте человек, не без усилий заработавший авторитет среди местного населения и, судя по всему, ревниво дороживший им. Поэтому вести дальше разговор на эту тему мне показалось бестактным. По литературным данным я уже знал о всех применявшихся как у нас, так и за рубежом средствах спасения больных. Я постарался убедить доктора, что главная моя задача – изучить биологию ядовитого паука, разузнать сокровенные стороны его жизни.

Во дворе больницы я встретил парнишку лет шестнадцати. Он лихо колол дрова и с увлечением складывал их в аккуратные штабеля. Маркел Ананьев, так его звали, приехал сюда недавно из далекой Мордовии со своими родителями. Здесь он устроился рабочим больницы. Я предложил ему работать со мною, рассказал, что будем делать, чем заниматься все лето. У Маркела загорелись глаза. Он тотчас же с радостью согласился.

На следующий день, наняв подводу, мы уже ехали с немудреным имуществом в кишлак Мурат‑Али. Дорога к нему шла то между крутых холмов, изборожденных поперечными светлыми тропинками, проделанными пасущимися овцами, то взбегала на холмы или опускалась с них. Сколько раз потом за лето мне пришлось ездить по этой дороге на велосипеде!

Непогода закончилась, над нами сверкало солнце, откуда‑то сверху лились беспрестанные трели жаворонков, к ним вскоре присоединились далекие и такие знакомые трубные звуки – в синем небе без единого облачка летели цепочки журавлей. Я с интересом смотрел вокруг на холмы, покрытые прошлогодней полынью, из‑под которой пробивалась свежая и еще очень коротенькая зелень, разукрашенная множеством мелких желтых цветочков гусиного лука. Всюду, поднявшись на задние ножки и вытянувшись столбиками, нас встречали суслики. Подпустив поближе, они, громко пискнув, стремительно бросались в спасительную норку. Кое‑где не спеша бродили черепахи. Завидев нас, они останавливались, мигая маленькими подслеповатыми черными глазками, провожая подводу ленивым взглядом и слегка втянув в свой панцирь голову на длинной шее. По земле ползало множество жуков‑чернотелок и полосатых жуков‑усачей. В воздухе носились пчелы и большие черные мухи. Весна была в полном разгаре и, казалось, приветствовала нас своим пробуждением.

Кишлак Мурат‑Али оказался небольшим и типично среднеазиатским поселком старого типа. Все его строения сделаны из глины, глиняные заборы ограничивали небольшие кривые улочки, за которыми среди деревьев находились дома или, как их здесь называли, кибитки. На улицах росли приземистые карагачи, только что начавшие распускать свежие светло‑зеленые листочки. Мы сразу направились в касальхану – фельдшерский пункт, с запиской от райздравотдела. Три домика вместе с глиняным дувалом составляли большой, закрытый со всех сторон квадрат, посредине его находилась чистая светлая площадь. В самом большом домике располагались фельдшерский пункт и палата с тремя койками. В другом – жил с семьей рабочий Кадыр, в третьем – пожилая фельдшерица Анастасия Васильевна вместе с племянницей. В фельдшерском пункте для нас нашлась небольшая комнатка, которая служила нам и лабораторией, и спальней, и столовой. Впрочем, как только стало тепло, на ночь мы стали устраиваться вместе со всеми жителями во дворе на деревянных топчанах под марлевыми пологами – масаханами. Случаев укусов каракурта, как нам сообщила Анастасия Васильевна, здесь за лето бывало в среднем пять‑шесть. Всех больных она тотчас же отправляла в районную больницу к главному врачу, о котором была высокого мнения.

В маленьком поселке ничто не проходит незамеченным. На следующий день всем стало известно, что приехал «каракурт‑доктор» вместе с помощником. Но ко мне, бродившему по полям с полевой сумкой на боку и с лопаткой в руках, в костюме, неизбежно перепачканном в глине, это название не подходило, и жители кишлака решили, что мы оба с Маркелом посланы, чтобы уничтожать злосчастных и всеми ненавидимых каракуртов.

 

 

Первый выход в поле

Вот мы и в поле. Вокруг холмы, пологие овраги. На холмах – пастбища или посевы, арыки, обсаженные тутовыми деревьями, и повсюду – ликование природы. Много жаворонков, кажется, нет клочка земли, над которым бы не трепетали в воздухе эти неугомонные птички, славящие весну. Как они ухитряются жить так близко друг от друга, не мешая? Будто каждый старается изо всех сил перещеголять своих соседей пением. Любопытная каменка‑плясунья выскочила из норы суслика и, помахивая хвостиком, разглядывает нас черными бусинками глаз. Большая безногая ящерица‑желтопузик, очень похожая на крупную змею, притаилась под кустиком полыни и, увидев нас, бедняжка, прижалась к земле. Я не стал беспокоить это миролюбивое создание. Но несчастной ящерице достается от тех, кто считает своим «гражданским» долгом, встретив любую змею, расправиться с нею. Хотя желтопузик и не змея и никакого вреда неспособна принести человеку.

Посмотрели вместе с Маркелом на желтопузика, пошли дальше. Случайно оглянулся – вижу: желтопузик поднял насколько мог голову и внимательно провожает взглядом, будто что‑то чувствует и понимает.

После долгой зимней спячки отогреваются на солнце змеи, просыпаются разнообразные жучки, из замерзших на зиму куколок вылетают бабочки, из глубоких норок выползают муравьи. Сонные и вялые, они принимают первые солнечные ванны. Все торопятся, спешат, будто жизнь коротка и надо успеть завершить свои дела, предписанные природой. Лишь черепахи медлительны и не спеша, важно ковыляют, степенно переставляя свои полусогнутые ноги.

Какая же суматоха возле кучи навоза, оставленного лошадью! Жуки – «священные» копры, будто обезумев, мечутся, каждый в спешке готовит себе шар из навоза, торопится поскорее с ним уединиться подальше от конкурентов. И какие сварливые! Казалось бы, что стоит каждому заготовить для себя провиант, пока еще цела куча. Так нет! И среди жуков, оказывается, находятся завистники, любители позариться на чужое добро. Они нападают на счастливых обладателей шара. Хозяин и грабитель вступают в ожесточенную драку, раздаются щелчки от ударов о броню сражающихся рыцарей. Иногда оба неприятеля в пылу сражения незаметно для себя подбираются к краю оврага, и тогда шар укатывается вниз, а оставшиеся забияки с еще большим ожесточением тузят друг друга. Сколько этих шаров, порядком высохших и твердых, как камень, валяется на дне оврагов!

Я знаю, взрослые каракурты погибли все до единого еще в конце лета – начале осени, оставив потомство в коконах. Таков порядок их жизни. Но где же коконы? Мы уже немало побродили по холмам пустыни и еще ничего не нашли. Может, в сусличьих норах? Но туда не заберешься.

– Смотрите! – зовет меня издалека Маркел, показывая себе под ноги. – Что за черная кучка копошится?

Он понял, что меня интересует все живое, и в меру своих возможностей старается показать свои находки.

– Молодец, Маркел! Да это не просто кучка. Это как раз то, что нам нужно, – каракуртята! Видишь, собрались вместе!

На сухой былинке, на общей сплетенной паутинке – не менее сотни крошечных черных малюток с ярко‑белыми пятнышками на круглом брюшке. Они застыли, не шевелятся: греются на солнце. От их скопления тянется к кусту паутинная дорожка. Там, оказывается, находятся закрытые оплывшей землей и присыпанные мусором пять крупных коконов. Здесь было логовище «черной вдовы». Среди грязи можно разглядеть остатки панцирей трупиков кобылок и разных жуков. Так вот что, оказывается, происходит! Сейчас наступило время, когда паучки выбираются из своих зимних жилищ наверх, на волю, к горячему солнцу.

– Бедные паучки! – замечает Маркел. – Как им теперь придется ночью. В коконе‑то теплее.

– А ты посмотри, как они себя ведут. Когда мы их нашли, кучка была плотной, паучки прижимались друг к другу. Сейчас сильнее пригрело, и они стали расползаться в стороны, чтобы не перегреться. А в коконе, наверное, жарко.

 

 

Маленькие аэронавты

По темным скоплениям мы легко находим старые логовища пауков. Они большей частью не видны, закрыты оплывшей от зимних дождей землей. Я радуюсь, что коконов каракуртов сколько угодно и можно, не спуская с них глаз, изучать, что там происходит.

Теперь у нас масса дел, и несколько дней пролетает незаметно. Что же происходит с паучками? Они беспокойно копошатся в коконе. Самые энергичные подбираются к его стенкам, теребя твердую оболочку. Вот появляется маленький просвет, сквозь который уже проникают лучи сияющего весеннего дня. У образовавшегося отверстия царит необыкновенное оживление. Поочередно, сменяя друг друга, паучки, смачивая слюной, мочалят и грызут края образовавшейся дырочки. По‑видимому, их слюна, или скорее всего отрыгнутый наружу желудочный сок растворяет прочные нити кокона.

Через крошечную брешь видно, как в темноте кокона поблескивают точечки многочисленных глаз. Отверстие увеличивается. Вот наружу показались передние ноги первого смельчака. За ними высунулась головогрудь. Еще усилие – и пленник на свободе, стремительно бежит вверх, к свету, к солнцу, протягивая на ходу блестящую паутинку. За первым паучком выскакивают другие, спешат по следу‑паутинке, проложенному смельчаком. Вскоре невдалеке от кокона на общей паутинке паучки собираются тесной дружной кучкой. В сверкающем солнцем незнакомом мире они как бы боятся расстаться друг с другом, а так как в каждом логовище несколько коконов, то кучки вырастают и становятся большими.

Рано утром паучата жадно пьют мельчайшие капельки росы, оседающей на паутинке. Почти девять месяцев они пробыли в своем шаровидном домике‑коконе и, слегка подсохнув, теперь страдают от жажды.

Паучки будто экономят силы и часами неподвижны. Но стоит их потревожить, как они приходят в неописуемое смятение. Одни, выпуская паутинку, поспешно падают вниз, на землю, другие бегут вверх, третьи – в стороны. Невообразимый переполох продолжается долго, прежде чем паучата успокоятся и вновь соберутся вместе. Так, видимо, полагается вести себя при тревоге, и тот, кто быстрее всех, имеет больше шансов спастись от опасности – какой‑либо пичужки или ящерицы, вознамерившейся полакомиться обитателями этого «детского садика».

На второй‑третий день, после того, как паучки покинули кокон, общая густая паутинка покрывается мельчайшими ярко‑белыми точками. Это экскременты паучков. Они освободили кишечник от продуктов обмена, накопленных за долгую жизнь в коконе, и в этом им помогла роса.

Проходят дни. Еще ярче светит солнце. Из земли робко выбираются верхушки побегов трав. Степь кишит полчищами муравьев: большими, маленькими, совсем крошечными, черными, рыжими, желтыми. Они куда‑то спешат, что‑то тащат, ищут, сталкиваясь, вступают в драку, или, ощупав друг друга, расходятся в стороны каждый по своему пути. Муравьи торопятся не зря: скоро наступит знойное лето, и жизнь многих растений и животных замрет до следующей весны.

Паучки не теряют зря время. Их кучки быстро исчезают, а на их месте остается лишь густо увитый клубок паутинных нитей. Куда же исчезают молодые каракурты? Во что бы то ни стало надо раскрыть эту маленькую тайну. Придется вооружиться терпением и с лупой в руках понаблюдать за ними.

В многочисленном «обществе» паучков царит спокойствие. Одни из них слабо шевелят ногами, другие – совсем неподвижны. Но что это за паучок, суетливо бегающий в сторонке! Иногда он принимает причудливые позы, какие‑то странные «па». Вот побежал к высокой былинке, забрался на самый кончик листика, что‑то там долго ищет, опустился вниз, вновь поднялся, на самой верхушке листа как‑то необычно изогнулся, вытянулся на ногах и приподнял кверху брюшко. В этой позе паучок очень забавен. Теперь с него ни на секунду нельзя спускать глаз, чтобы не потерять из вида. Из конца брюшка паучка появляется тоненькая ниточка паутины. Она удлиняется, пока конец ее не зацепляется за ближайший кустик полыни. Словно почувствовав закрепление нити, паучок быстро проносится по натянутой паутинке к кустику. В это время по его следу‑паутинке уже бегут двое других паучков. На конечной веточке самого высокого кустика паучок‑первопроходец снова застывает в забавной позе, опять выпускает ниточку. Теперь ей вроде бы не за что зацепиться, и паутинка треплется по ветру. Кустик – самый высокий среди растений. К тому же он на небольшом бугорке. Паучку будто только и надо было убедиться в этом, у него, оказывается, на этот случай существует другой прием: внезапно, съежившись, он бросается вниз, как парашютист с самолета, но не падает. Влекомая воздухом паутинная нить тянет его, и паучок плавно плывет по воздуху. От него к кустику тянется вторая паутинка. Внезапно у самого кустика она отрывается, и подхваченный легким ветерком паучок исчезает в голубизне неба, сверкнув на солнце серебристым отблеском паутинной нити.

Теперь все становится понятным. Паучок отправился в воздушное путешествие. Что ждет его впереди, и куда занесет его весенний ветер?

Точно так же поступают другие паучки. Все они мчатся по проторенному пути к конечной веточке, и она становится чем‑то вроде аэродрома. Через некоторое время она густо увивается паутинками. Это концы второй полетной нити. Ее обрывки паучки разыскивают и тщательно сматывают, чтобы избежать помехи на взлете.

Казалось бы, все просто. Но какая четкая деталь! Вторая полетная нить в самом начале в одном месте утончена, а, как известно, «где тонко, там и рвется». Без этого паучку не оторваться от опоры.

Теперь все стало ясным. Поразмыслив, я решил, что осталась еще загадка: почему, достигнув отчальной мачты, некоторые паучки, приготовившись, не отправлялись в полет, а почему‑то медлили, чего‑то выжидали. Иногда это ожидание тянется очень долго и я, скучая, досадую. Неужели он боится воздушного путешествия! Но самое забавное, как мне показалось, нерешительному паучку никто не мешал, и возле него собралось немало желающих отправиться в полет, терпеливо ожидая своей очереди. Такое странное бездействие могло тянуться часами.

Тогда, раздосадованный, я сажал на свое место Маркела, наказывал ему не спускать глаз с отчальной веточки. Бедный Маркел, обреченный на скучное времяпровождение, не мог ничего мне сообщить вразумительного. Паучок неожиданно улетал, за ним отправлялись и другие до тех нор, пока снова не находился нерадивый и ленивый…

Можно бы и оставить неразгаданным этот маленький секрет поведения паучков, но я решил, что как в маленьком, так и в большом все следует доводить до конца. И соблюдение этого правила, хотя оно и стоило потери времени, оправдывалось. Все оказалось очень просто. Паучки не могли лететь, когда воздух совершенно неподвижен. Не желали они отправляться в полет при легком усилении ветра, в сильный же ветер для паучков вообще наступала нелетная погода. Маленьких путешественников могло занести невесть куда, в дальние страны или в высокие, покрытые ледниками горы, а то и просто бросить на землю. Им, оказывается, нужен даже не ветер, а плавная тяга воздуха, нагретого от земли и поднимающегося кверху. Они нуждались, как говорят метеорологи, в едва заметных конвекционных токах воздуха. Вот тогда паучок и отправлялся в полет.

По‑видимому, большинство паучков не улетает далеко, у них, возможно, существуют особые правила поведения во время полета, предписывающие в зависимости от обстановки продолжать или прекращать путешествие. Об этом мы пока ничего не знаем. Как бы там ни было, но некоторые паучки поднимаются ветром на большую высоту и улетают на многие десятки и тысячи километров. Ученые, ловившие на самолете в специальную ловушку летающих мелких членистоногих, убедились, что выше всех поднимаются паучки‑тенетники.

Если ветер не особенно силен, летящий паучок может управлять своим полетом: собирая в клубочек паутинные нити, уменьшая их парусность, он спускается на землю. И все же для многих паучков полет заканчивается гибелью. Одни становятся добычей насекомоядных птиц или летучих мышей, другие – падают в реки, озера и моря или залетают в места, где условия жизни оказываются неподходящими.

Каждое живое существо обладает способностью расселяться. Некоторые это делают пассивно, по воде и ветру, другие – активно, с помощью ног или крыльев. Благодаря способности к расселению, заполняются все участки земли, где только возможно существование. Если бы каракурты не умели расселяться по воздуху, то в одних местах их становилось бы слишком много, им бы не хватало пищи, тогда как пригодные для жизни оставались пустыми.

 

 

Странные наклонности

Теперь каждый день, оправляясь рано утром в поле, я с нетерпением жду новостей. Скопления греющихся паучат встречаются все реже. Кое‑где от многочисленной и дружной семейки через некоторое время остается небольшая группка. Эти оставшиеся, оказывается, вышли позже остальных, их кокон случайно укатился глубоко в нору или его завалило землею и выбраться наверх стоило большого труда.

Наступало время поисков приземлившихся паучков, но прежде чем их встретить, я увидел необычное. Большая семья, да еще в таком тесном жилище, как кокон, а затем на общей паутинке может существовать только при полном миролюбии и терпимости друг к другу. Здесь, как в космическом корабле, несовместимость характеров должна быть исключена. Несмотря на то, что каждый паучок потом, оказавшись наедине с самим собою, станет хищником и будет нападать даже на себе подобных, но в коконе и выйдя из него, и собравшись кучкой среди братьев и сестер, он должен быть миролюбив и полон родственных чувств. Так думалось.

Как же я ошибался! Оказывается, и в мирной семейке иногда происходила трагедия. Я увидел одного малыша, который, вонзив в своего собрата челюсти и убив его, не спеша и деловито высасывал из его тела соки. Действительно, «в семье не без урода».

Тут кстати сделать небольшое отступление. Пауки не имеют приспособлений для размельчения пищи, ротовое отверстие у них маленькое и ничем не вооруженное. Убив добычу, паук впрыскивает в ее тело пищеварительные соки. Они обрабатывают ткани, переваривают их, после чего пауку остается высосать жидкую пищу. У пауков, как говорят ученые – «внекишечное пищеварение».

Паучок‑каннибал сразу же становится крупнее, и если бы не эта особенность, секрет братоубийства не был бы раскрыт. Полнобрюхому паучку уже не приходится отправляться в полет, он остается на месте своего рождения и, отъевшийся, дородный, отъединяется от «общества» и строит свое первое жилище.

Таких хищников, или, как их предложил называть Маркел, «предателей» своей семьи, я находил не во всякой кучке греющихся паучков и не больше одного‑двух в каждом скоплении.

Как ошибаются те, кто представляет себе поведение животных стандартным для каждой определенной обстановки и обусловленным хорошо отработанной длительной эволюцией вида. Не так все просто! Даже в одной и той же семье изменчиво не только строение тела, но и поведение. Мне думается, что прежде всего изменчиво именно поведение. Оно и представляет собою благодатный материал для последующего естественного отбора и выживания наиболее приспособленных.

В органическом мире царит удивительнейшая целесообразность: все организмы подчиняются множеству особенностей поведения, приспособленного для выживания. Правда, бывает и так – изменяется обстановка существования и организм оказывается в каком‑либо отношении беспомощным, если не способен перестроиться. Какая же польза для каракуртов в таких паучках‑отщепенцах?

– Как ты думаешь, Маркел? – спрашиваю я своего любознательного помощника.

– Какая от него может быть польза! – с возмущением парирует Маркел. – Он же убил своего брата или сестричку, и его следовало бы убить.

– Это тебе так кажется с нашей человеческой точки зрения. В мире животных царят другие законы. Паучки обязаны разлетаться во все стороны. Если бы они все остались, им не хватило бы места для гнезда, пищи, они бы невольно мешали друг другу. Этот же паучок‑каннибал – определенно счастливчик. Ему не грозит гибель во время полета от ласточек, стрижей и других пичужек, ловящих мелкую добычу в воздухе. Не попадет он и в непригодное для жилья место. Наоборот, он прежде всех уже набрался сил, отлично насытился. Условия жизни для него, конечно, подходящие, раз тут жила его мать.

– Пожалуй, что так, – задумчиво соглашается Маркел. – Только понять не могу, почему среди паучков находится только один или два таких расчетливых?

– А вот этого и я не знаю!

 

 

Паучки‑строители

После одного очень теплого и тихого дня паучки все разлетелись, многочисленные братья и сестры навсегда расстались. Каждый стал одиночкой, начал новую жизнь, полную невзгод и опасностей. Где же вы теперь, смелые аэронавты, чем вы стали заниматься и каково ваше первое пристанище?

Первое время мы с Маркелом с трудом разыскивали поселенцев‑каракуртиков, но вскоре натренировались и стали находить их везде и всюду. Малыш‑паучок охотнее всего селится над бугристой поверхностью, чем над ровной, но больше всего предпочитает растягивать тенета над маленькими ямками. Следы копыт домашних животных, оставленные на влажной почве – любимое их место.

Паучок‑строитель очень тороплив. Терять попусту и время, и силы нельзя. Он быстро растягивает паутинные нити над землей, крепит их к окружающим травинкам, комочкам земли. Горизонтальные нити перемежаются с вертикальными и наклонными. На самый верх, в центре своего бесхитростного сооружения он натаскивает мелкие соринки, комочки земли, обвивает их паутиной. Получается что‑то похожее на миниатюрную и плоскую шапочку. На вертикальных нитях у самой земли поблескивают липкие паутинные шарики. Кое‑где на сети висят мелкие комочки земли или камешки. Домик готов, ловчая сеть – тоже. Теперь, спрятавшись в своем жилище, можно ждать добычу.

– Для паучка шапочка – это гнездо, – рассуждает Маркел. – А вот зачем комочки да камешки висят – не понимаю!

– Тебе все надо «зачем и почему». Жизнь иногда ставит такие загадки – ни за что не отгадаешь. Как я убедился, часто какая‑нибудь одна особенность имеет много значений. Вот, кстати, ты все время допытывался, почему паучок такой черный с ярко‑белыми пятнышками. Теперь сверху его не увидишь под шапочкой, а снизу, не кажется ли тебе, белые пятнышки, будто окошечки в логове, через которые проглядывает небо.

– Похоже! – соглашается Маркел. – Но зачем камешки на ниточках?

– Я думаю, камешки служат резонаторами: зацепит насекомое за ниточку, камешек раскачается, и паучок в шапочке сразу почует: пора приниматься за дело, пришло время решительной схватки. И еще, наверное, камешки натягивают нити, не дают им обвисать, делают сети упругими.

Пока мы так рассуждаем, над горизонтом появляется серая мгла, неожиданно налетает сильный ветер. Он подхватывает с земли пыль, засохшие былинки, мусор и гонит перед собою, ударяя ими о кустики, врывается и в ямку, над которой поселился паучок, и, раскачивая камешки‑резонаторы, грозит разрушить все сооружение.

Паучок забеспокоился, стремглав выскочил из логова, бросился к одному камешку, откусил ниточку, на которой он висел, к другому… Несколько секунд работы, и все резонаторы упали на землю. Теперь тенетам не страшен ветер. Что он сделает с тонкими, едва видимыми нитями. Можно вновь забраться в логово.

Паучку, на которого мы засмотрелись, здесь несладко живется. Он сильно похудел, ему, видимо, еще не довелось удачно поохотиться, сидит голодный в своем укрытии. Выживет ли он?

 

 

Первая добыча

Проходит еще несколько дней, и в тенетах каракуртиков‑счастливцев уже висят высосанные трупики добычи. И все до единого – муравьи. Вот уж никак не ожидал я, что муравьиное племя имеет столь отъявленного врага. Впрочем, чему удивляться! Маленькие муравьи под силу хищнику, к тому же их много.

Интересно посмотреть, как паучок овладевает своей добычей. Но для этого придется немало поползать по земле.

Мимо гнезда паучка, сотрясая паутинки, пробирается большой муравей. Хозяин сети по ее сотрясению определяет направление добычи и быстро мчится к долгожданному посетителю. Завязывается ожесточенная борьба. Осторожно работая задними ногами, паучок пытается обмотать муравья нитями. Маленькими, быстро загустевшими капельками паутинной жидкости он старается залепить ноги и челюсти жертвы. Муравей ожесточенно сопротивляется. В нем много сил и упорства. Он рвет паутинные нити, страшно щелкает челюстями, хочет схватить паучка. Но у маленького каракурта есть замечательный прием борьбы, к которому он прибегает с самого начала. Прикрепляя к добыче нити с одной стороны сверху, он обрывает их снизу и постепенно добивается того, что противник повисает над землей в центре сети, лишенный твердой опоры. Теперь муравью уже не освободиться из плена. Вокруг него черным шариком кружится паучок, все больше запутывая нити. Наступает короткая передышка. Осторожно подбирается паучок к муравью, чтобы укусить его за ногу и выпустить свой смертоносный яд. Но стоит муравью чуть тряхнуть сетью, и маленький хищник в панике отскакивает от добычи на почтительное расстояние. Наконец тихо‑тихо приблизился, примерился, укусил. Проходит несколько минут, муравей затих, замер. Паучок стремительно бросается к своей добыче и подтаскивает ее к своему логову‑шапочке. Здесь в безопасности он высасывает сперва брюшко муравья, потом головогрудь и после трапезы заметно толстеет.

Первая добыча имеет решающее значение в жизни. Если муравей крупный, а силы паучка малы, битва может затянуться на долгое время. Паучок заметно худеет, его брюшко становится меньше от значительной траты паутинного вещества (в его брюшке паутинные железы занимают более трети объема). Он начинает уставать, чаще делает передышки или пытается прежде времени укусить добычу, рискуя потерять одну из ног в мощных челюстях муравья.

Если охотник ошибся в своих расчетах, переоценил свои силы, почему бы ему не бросить добычу и не подкараулить более слабую? Но где восстановить силы и затраченное паутинное вещество? И паучок, будто понимая решительность момента, еще настойчивей бросается в атаку, бьется до изнеможения. Побеждает он не всегда.

Плохо тому паучку, который не довел до конца сражение. После этого он уже не в силах справиться даже с самым маленьким муравьем. Проходит время, множество насекомых летает в воздухе, снует по земле, задевая паутину неудачника, но паучок не в силах начать новую борьбу и с каждым днем все больше худеет. Потеряв последние силы, он гибнет, застыв бесформенным сухим комочком на паутине.

 

 

Весна в разгаре

Исчез блеклый фон пустыни. Ярко‑зеленая трава покрывает землю. Пустыня цветет и кишит многочисленными обитателями. Давно прилетели сине‑зеленые крикливые сизоворонки. Грациозно порхают золотистые щурки. Озабоченный чекан спешит в нору к своему гнезду с большой гусеницей.

Паучки заметно изменились. Их трудно узнать, так они подросли. Брюшко некоторых уже с горошину, ярче белеют на нем пятна. У самых крупных в центре каждого белого пятна появилось по красной отметинке. Такие паучки очень красивы и могли бы послужить моделью для изящного брелока. Красный цвет появился, пожалуй, неспроста, у паучков теперь много яда, они стали опасными для мелких зверюшек и птиц. Яркая внешность не случайна: знайте, мол, кто мы такие, не связывайтесь с нами, если вам дорога жизнь.

Увеличились и разрослись гнезда. Широко и густо раскинулась паутинная сеть. В центре тенет уже нет комочков земли, связанных беспорядочной кучкой, напоминающей шапочку. Маленькие палочки, крошки глины густо перевиты в глубокую чашечку, похожую на колпачок, опрокинутый кверху донышком. В нем паучок совсем невидим, сидит, тесно прижав к телу ноги. Прибавилось у него силы, лов