Глава X. От Чёрного моря до Сены.

Большая удача для исследователя, когда географические перемещения совпадают с изменениями в сущности наблюдаемого процесса. Весна народов – именно такой случай. Идя с запада на восток Старого света, мы не только перемещаемся от источника всеевропейского революционного движения – Франции, к государствам и территориям, подхватывавшим знамя хронологически позднее, но и проходим путь от продвинутых ко всё более примитивным общественным отношениям. Французы к 1848 году уже жили при капитализме, сокрушив все значимые пережитки Старого режима ещё 18 лет назад. Собственно, большую часть времени после отречения Луи-Филиппа там будет идти борьба крупной и средней буржуазии против квазисоциалистических пролетарских движений. Не стоял во Франции и столь болезненный в других случаях национальный вопрос. Германия была несколько архаичнее, но в целом вполне сформировала свой единый капиталистический экономический базис уже после возникновения Таможенного союза. Италия и Австрия отстояли дальше. Венгры даже стилистически и в наименованиях нередко копировали образцы времён Великой Французской Революции. Ну а дальше всех находятся наши новые герои – Дунайские княжества, Молдавия и Валахия.

Они являют собой интересный пример, который содержит в себе черты многих куда как более поздних революционных процессов в колониях и третьем мире, когда влияние, оказываемое центром на периферию, тень, им отбрасываемая, оказывается способна затмить материальные условия непосредственно самой страны/территории как таковой. По логике своего внутреннего развития княжества не дошли ещё даже до стадии полновесной абсолютной монархии с развитым бюрократическим аппаратом. Господство феодальных кланов на местах было практически полным. Формы производства в сельском хозяйстве, а оно было важнейшей отраслью экономики при крайне слабом развитии промышленности, оставались откровенно древними – господствовало крепостное право и барщина при минимальной доле оброка. Национальная наука, культура – всё это было в зачаточном состоянии. Яркий пример – интеллигенция только-только определялась, какой же всё таки будет графика письменного языка, кириллической, или же латинской? И, тем не менее, революция в княжествах не только развернулась, но была в полном смысле слова неотъемлемой частью Весны народов, содержала в себе характерные для неё черты – даже в большей мере, чем, скажем, упоминавшаяся ранее в цикле Сицилийская.

Мы не будем в этот раз подробно останавливаться на ранней истории и этногенезе, в отличие от предыдущей главы (хотя происхождение румын – одна из самых больших загадок среди биографий народов Европы, с которой сравниться могут разве только албанцы). Тем не менее, надо сделать несколько штрихов-заметок. Если отбросить пропаганду и официальную мифологию, которая возводит румынскую государственность аж ко временам дакийского царя Децебала, дравшегося с ведомыми Траяном римлянами, то возникла она сравнительно поздно, в значительной мере под влиянием одновременного ослабления прежде могущественных соседей.

Высеченное на дунайской скале неподалёку от города Оршова (естественно, Румыния) лицо Децебала имеет размеры 42 метра, что делает его крупнейшим барельефом в Европе. Работа была проведена в 1994-2004 годах.

Когда-то в северном Подунавье продолжалась обширная степная зона, где господствовали этносы кочевого мира. Болгары времён своего раннего Первого царства, когда они ещё толком не перешли к оседлости. Спустя несколько веков – опять же ещё кочевые венгры, впрочем, быстро сместившиеся к северо-западу. Следом - печенеги, за ними – половцы. Последние же оказались в числе народов, наиболее сильно пострадавших от монгольского нашествия. Фактически они перестали существовать как нечто самобытное, хотя и оставили свой весьма заметный след в культуре и генофонде сформировавшейся Золотой орды. Венгерское королевство, вероятно читатель это помнит, также оказалась буквально опустошена монгольским ударом. Платит дань новой силе и Второе болгарское царство, также ослабленное неожиданно возродившейся на месте навязанной крестоносцами Латинской империи Византией.

Образовался вакуум власти, которым, в сущности, впервые, воспользовались местные вожди и воеводы. Из хаоса постепенно сумели выступить наиболее сильные роды, которым хватило могущества сплотить вокруг себя остальных – прежде всего с целью защиты от внешних сил. В Валахии это произошло на рубеже XIII – XIV веков, в Молдавии ещё на несколько десятков лет позднее. При этом по-настоящему укрепиться власть князей-господарей не могла. Регион был бедным, продолжались с достаточно регулярной периодичностью инвазии из степи, например ногаев. Ну а уже к 1390 году к Дунаю выходят османы. Круглым счётом независимость к тому моменту для корневой у румынского этноса Валахии насчитывала менее столетия. Борьба с угрозой с юга поначалу шла с переменным успехом. В правление знаменитого Влада Цепеша был сделан решительный шаг к централизации, которая одна, но и то вряд ли на самом деле, могла спасти страну. Однако уже тогда османы начали делать ставку на разобщённость в рядах противника. Дракула сумел с 7000 воинов отразить нападение громадной армии султана Мехмеда II, но в итоге оказался отстранён от власти своим собственным братом и стоящей за ним группой бояр.

Видимо писать о Румынии и не упомянуть Дракулу просто невозможно. Наиболее качественное из изображений отважного валашского господаря.

И раньше отношения с османами приобретали формы временной или ограниченной зависимости от Стамбула. Теперь же процесс резко формировался. С 1525 года вассалитет стал определённым и полным. На протяжении XVI века сохранялась, хотя и далёкая от стабильности, линия преемственности в династии Басарабов-Дракулешти, однако в дальнейшем произошло то, что имело самое принципиальное значение для будущего Валахии, в том числе и к середине XIX столетия. Единственный и легитимный в этом качестве род правителей-господарей княжества исчез. Его место занял конгломерат влиятельных аристократических семейств, из которых монарх отбирался по воле османов. В какой-то мере это можно сопоставить с периодом, когда русские князья должны были получать ярлык на великое княжение у хана в Сарае. Также, как и у нас, чем дальше, тем большую роль в процессе выбора кандидатуры стали играть материальные подношения, а иначе говоря, банальные взятки. По мере начавшегося с рубежа XVII – XVIII веков процесса ослабления Оттоманской Порты, коррупционная составляющая стала превалирующей – сильная и ясная политическая воля центра почти исчезла.

Сама по себе условная вассальная, но всё же независимость Валахии и Молдавии (а там всё развивалось очень близко, а с определённого момента идентично описанному выше образцу) была плодом того, что сперва османы – не стану вдаваться в подробности почему, это потребовало бы отдельной главы-исследования – направляли свой основной вектор экспансии в Европе существенно западнее. Уже тогда Дунайские княжества оказывались своеобразным предпольем. В дальнейшем их роль в этом качестве только возрастала. Турки отстроили на будущей румынской территории целый ряд мощный крепостей, функционирование которых, их гарнизонов и жителей, почти никак не соотносилось с формальными местными властями. Начиная с Прутского похода, возникла в дальнейшем только усиливающаяся угроза со стороны России османским позициям на Балканах. Тем самым к началу индустриальной эпохи возникла следующая ситуация: и без того небольшое экономическое значение Валахии и Молдавии в хозяйственном комплексе Европы стало откровенно ничтожным, но вот геостратегическое – только лишь возрастало с учётом обострения Восточного вопроса.

В 1806-1812 годах в ходе очередной русско-турецкой войны Дунайские княжества (и не только они) оказались заняты Россией. В ходе весьма успешного для Петербурга конфликта (и он был бы таковым в несравненно большей степени, если бы не перспектива Отечественной войны 1812 года, вынуждавшая поспешать с миром) к нашей стране перешла от Молдавии территория междуречья Прута и Днестра, составившая Бессарабскую область, а также, что ещё важнее в контексте нашей истории, была подтверждена автономия княжеств от стамбульского правительства. Формально она вводилась ещё по Кючук-Кайнарджийскому договору 1774 и подтверждалась в 1791, но по-настоящему становится значимой и действенной только теперь. Кроме того, целый ряд валахов и молдаван в период боевых действий влился в корпус добровольцев-пандуров на русской службе, приобретя тем самым ценный опыт. В их числе был и поручик русской армии Тудор Владимиреску, который стал лидером поднятого синхронно с греками-гетеристами восстания 1821 года. Не вдаваясь в подробности, отметим, что хотя между страдавшими от византийских иллюзий и фантомов эллинами и валахами быстро возникло критическое напряжение, вылившееся в итоге даже в казнь Владимиреску с подачи Александра Ипсиланти, некоторое время тот сумел, контролируя Бухарест, выступать в качестве де-факто господаря княжества.

Тудор Владимиреску, национальный герой Румынии. Особенно почитался в период РНР/СРР 1947-1989 годов.

Одним из ближайших итогов восстания стало то, что господарей стала с согласия местного боярства и турок назначать Россия. Реально Дунайские княжества начали стремительно превращаться в протекторат Петербурга. Последнее послужило одной из веских причин критического обострения отношений с Османской империей вплоть до открытия в 1828 году военных действий. Как известно, Адрианопольский мир зафиксировал очередную русскую победу. Им устанавливался по-прежнему зависимый от Порты статус княжеств. Вероятнее всего это было следствием позиции Австрии. Она была весьма заинтересована обретением выхода к Чёрному морю, и, что даже важнее, перекрытию цепочкой своих владений доступа России к славянским народам Балкан. В 1828 году под предлогом манёвров Вена проводила концентрацию войск в Трансильвании, заставляя русских опасаться внезапного удара во фланг и тыл. Дело окончилось тем, что Николай I дал санкцию на формирование ударной группы на территории Польши, чем привёл австрийцев в чувство, но при подписании итоговых документов решили не дразнить лишний раз гусей.

Тем более, что реальность определялась не рамочными соглашениями, а подробностями. Отныне для господарей Валахии и Молдавии устанавливался пожизненный срок правления. Раз одобрив назначение, султан не мог в дальнейшем легитимно их снять, что резко повышало степень самостоятельности от воли Стамбула. В княжествах также должен был быть проведён комплекс реформ, определённых весьма расплывчато. И до их окончания на молдавско-валашской территории оставались расквартированы русские войска! Генерал-адъютант и командир 4-го корпуса П.Д. Киселёв стал чем-то вроде британского “агента”, что в те же годы действовали при дворах владетелей в Индии. Его пост именовался Полномочный представитель при диванах (советах) Молдавского княжества и Валахии. В сущности это был самый настоящий проконсул, который, опираясь на подавляющую военную силу и авторитет стоящей за его спиной державы, мог осуществлять любые преобразования по своему вкусу.

Павел Дмитриевич Киселёв каким он был в начале 1830-х.

Киселёв был человеком деятельным, честным и имел достаточно прогрессивные для николаевской России взгляды на вещи. Например, являлся давним и убеждённым сторонником отмены крепостного права. В то же время это был, несмотря даже на 26 сражений, в которых ему довелось участвовать только за время 1812 года и заграничных походов (а ведь впереди ещё пресловутая Русско-турецкая), по психологии чиновник, или даже царедворец,чуждый какого бы то ни было радикализма, дисциплинированный и не готовый идти против системы. В этом смысле многие порывы Киселёва резко ограничивались министром иностранных дел Нессельроде, или даже самим царём.

Тем не менее, генерал-адъютант очень многое сделал для Дунайских княжеств. Чем-то перекликаясь с воззрениями Иштвана Сеченьи, Киселёв прагматично ставил во главу угла экономику. Инфраструктурное и портовое строительство (и по сей день одна из главных трасс Бухареста носит имя шоссе Киселёва - Şoseaua Kiseleff), сепарирование румынских торговли и хозяйства в целом от османских – с этой целью остроумно был установлен по Дунаю якобы медицинский долгосрочный карантин, поддержка сферы образования. Всё это делалось с подачи русских – и очень быстро натолкнулось на ряд неустранимых без глубокой перестройки общества преград, стало вынуждать идти на нетривиальные решения. Так своя академическая и университетская традиция в княжествах отсутствовала полностью. Подготовка кадров была возможна лишь за рубежом. Некоторая часть молодёжи в итоге едет в Одессу, но куда больше отправляется учиться во Францию, в Париж – как легко можно догадаться именно они и близкие к ним круги в итоге станут приводным ремнём революции 1848.

Экономика княжеств является аграрной, оживить её можно только начиная от села и крестьянства. А там… Даже небольшие изменения в положении земледельцев, навязываемый Киселёвым сверху, встречали яростное сопротивление местной аристократии, но с другой стороны полное удовлетворение всех притязаний боярства могло привести к установлению жесткого крепостного строя и увековечиванию отсталости. Неоднократно в своей переписке с центром Киселёв возвращается к крестьянскому вопросу, так, 16 января 1833 года он пишет: «Я один должен защищать этих беззащитных людей против олигархии, жадной и буйной…». Перекличка с уже внутрироссийской повесткой была слишком явной, генерал-адъютанта то и дело одёргивали, но всё равно несколько принципиальных решений ему удалось протолкнуть. Жесткая и бескомпромиссная позиция боярства привела к тому, что пришлось идти на интегральную общественно-политическую реформу, введя в 1831 году в Валахии, а в 1832 - Молдавии Органические регламенты – своеобразное подобие конституции.

Валашский Органический регламент.

Регламенты давали личную свободу крестьянам и возможность перехода от одного землевладельца к другому, помещикам было запрещено выселять крестьян в том случае, если последние выполняли лежавшие на них обязанности, безземельные батраки должны были наделяться землёй. Прежние натуральные повинности были заменены единым денежным налогом. Учреждалось парламентское правление, при котором власть господаря ограничивалась Общественным собранием (Адунаря Обштяскэ), наделённым большими законодательными функциями. Господарь был главой исполнительной власти. Судебные органы, согласно Регламенту, были отделены от административных, имея собственную организацию.

Заседание валашского Адунаря Обштаскэ, 1837 год. Обратите внимание на скромность и камерность обстановки, а также колоритный вид некоторых депутатов.

Всё это в совокупности радикально переменило жизнь Дунайских княжеств, однако только на поверхности – требовалось время, чтобы новые формы проросли вглубь общества и обрели самостоятельную жизненную силу, независимую от наличия или отсутствия русских гарнизонов. В принципе условия для этого были. Отдельные состоятельные купцы начали вести морской экспорт зерна, благо реформа увеличила продуктивность сельского хозяйства. За десять лет, считая от 1831 года, площадь под сельскохозяйственными культурами выросла вдвое. Порты Галац и Браила по вывозу зерна начали конкурировать с Одессой. В городах возникли предпосылки к капиталистическому способу предпринимательства (но ещё не он сам, это следует помнить).

Укрепление базиса помогло разогнуться и надстройке. В Румынии – причём именно как едином пространстве – начинается свой культурный ренессанс (если можно его называть таковым, потому как слово подразумевает возвращение к некому бывшему ранее высокому уровню или даже величию, которого в Дунайских княжествах отродясь не водилось). Для начала началась популяризация и систематизация писанного румынского языка как такового – прежде, подобно латыни в мире западного христианства, в неисламском ареале османской державы образованные люди пользовались греческим, отсылающим к наследию ромеев, исчезнувшей Византии. Всё образование, включая школьное, в Валахии и Молдавии велось именно на нём. Теперь родная речь заняла положенное ей место. Именно на фоне этого процесса начинается всё более активное использование латинской графики – она составляла подчёркнутый контраст опирающейся на церковь традиции использования де факто никому не понятного церковнославянского языка, с которого копировалась валашско-молдавская кириллица. Говоря проще, начался отказ от шрифта, имевшего куда больше общего не с современным нам, или даже середине XIX века русским языком, но допетровскими или даже ещё более ранними вариантами. И, по крайней мере, первоначально, тут не было никакого антироссийского политического подтекста. Напротив, первые номера газет, печатавшихся с использованием румынской латиницы - «Албина ромыняскэ» и «Курьерул ромынеск» прославляли Россию, освободившую княжества из-под турецкого гнёта. В Яссах и Бухаресте — столицах княжеств — открылись первые академии. Для понимания масштаба сделаем статистическую ремарку: в первом из двух городов на 1831 год проживало 59 880 человек, во втором – 61 000. В Санкт-Петербурге на то же время – 442 900, в Стамбуле – не менее 600 000, Париж уверенно подбирался к миллионной отметке.

Казалось бы налицо тенденция к поступательному развитию. Случилось даже нечто вовсе небывалое – в 1833 году за цыганами в Дунайских княжествах были признаны права личности, их стало запрещено убивать без суда. Однако не всё так просто. В 1831-1833 годах предельно обостряется Восточный вопрос. Первая турецко-египетская война и её итоги ставят под сомнение само дальнейшее целостное существование Порты. Прежде давления самих османов было недостаточно, чтобы Россия вывела, наконец, войска с территории её пусть автономных, но вассалов. Теперь царствовала логика уже крупномасштабного многостороннего дипломатического кризиса. И Николай I предпочитает точно соблюсти ранее заключенные договорённости. В конце 1833 русские армейские части начинают уходить. До середины 1834 Киселёв пребывает в Яссах, дожидаясь момента, когда султан Махмуд II поставит господарей на молдавский и валашский престол, а те признают все проведённые реформы. Александр II Гика (Валахия) и Михаил Струдза (Молдавия) это сделали, генерал-адъютант, получивший за свою военную отвагу и администраторскую работу Святого Георгия IV степени ещё в 1830, навсегда покидает Подунавье, чтобы присоединиться к работе Секретного комитета по крестьянскому вопросу.

И тут же всё стало стремительно скатываться на круги своя – и даже хуже. Впервые за долгое время полностью перевернулся взгляд Стамбула на княжества. Османы не верили в то, что в текущей ситуации сумеют успешно воевать с такими первостатейными государствами, как Российская, или Австрийская империя, так что оборонное значение Молдавии и Валахии, несмотря на все крепости и стратегическую роль Дуная сделалось второстепенным. Зато Порта отчаянно нуждалась в деньгах, а политическая борьба и потребности аристократических партий Румынии могли их предоставить. Султаны дают добро на какие угодно отступления от Регламентов и вообще любых правил, если лично господари, или кто-то из их окружения заносил соответствующую сумму. При этом, что весьма иронично, именно обвинение в несоблюдении этих своеобразных конституционных актов стало оружием, позволявшим туркам подкапываться под ранее достигнутые договорённости с русскими - господари не стали полновесными монархами, над ними постоянно висел дамоклов речь низложения. Того же Александра II в итоге уберут в 1842 как раз под таким предлогом – он де отклонился от своих обязанностей, предписанных Органическим регламентом.

 

Молдавский господарь Михаил Стурдза

Коррупция, благо и Османская империя в эту эпоху была глубоко поражена ею, скоро достигла немыслимых, гомерических размеров. А расплачиваться приходилось населению. Бояре выборочно тасовали в своих интересах нормы старого и нового права. Налаженный импорт разохотил аристократию к увеличенным доходам. Очень скоро при общей хаотизации госуправления и отсутствии каких-либо внятных сдержек вывоз стал голодным. В способность селян самоорганизовать и выступить политически бояре не верили, а от обычных бунтов лучшее средство видели в жесткой руке и господстве насилия. Фактически к 1840-м годам громадное число румын жило в условиях, сходных с теми, что были у подневольной рабочей силы на плантациях Нового света. Османы, по большей части индифферентные, охотно поддерживали подобную линию как гарантию от смут на национальной почве. Если каждый боярин сам себе господин, то угрозы нет.

Поначалу многие надеялись на вмешательство России. Что с севера, как это уже не раз бывало, придут ощетинившиеся штыками полки – и восстановят ими же учреждённые порядки. Но Николай I был не готов оказывать протекцию низовым народным движениям, стесняя или даже карая дворянство, производя, пусть сверху, но социальную революцию. Как по консервативным убеждениям, так и из прагматического понимания, что не стоит вводить на своей периферии новые учреждения, имея в русских губерниях крепостное право и полновластное самодержавие. Опыт Александра I и Польши не так легко было позабыть. Наконец, Российская Империя, сделав внезапный политико-дипломатический финт, сделала ставку на то, что в дальнейшем она будет выступать гарантом существования рассыпающейся без внешней поддержки империи османов. В 1833 году был подписан Ункяр-Искелесийский договор, линии которого в Петербурге следовали до самого 1841 года и Лондонской конвенции о Проливах, обозначивших мощное британское вмешательство. Игра была очень непростой – собственно, чуть больше чем через десятилетие она приведёт к Крымской войне. Русские не приходили. И стали понемногу восприниматься как также враждебная, насильственно сковывающая сила, подобная туркам.

Зато начали возвращаться студенты, выехавшие в начале 1830-х на запад, а прежде всего во Францию. С совершенно новыми идеями, настоящими зёрнами урагана в своих головах. И падали они на очень благодатную, взрыхлённую невзгодами социальную почву. Эти люди предлагали построить нацию. Возвести её на самой величественной и возвышенной основе из всех возможных – римской, как бы странно и даже смешно это ни казалось некоторым из их соотечественников. Как бы там ни было, но общность уже оказалась вполне осознанной массами. Уже в 1830-е годы жители Дунайских княжеств и Трансильвании идентифицировали себя названием «румыны», а не «валахи», «молдоване», «трансильванцы» и «банатцы». Вытеснялись из письменного употребления и даже устной речи слова сперва греческого, а затем и славянского происхождения. Эта невооруженная, встречающая мало противодействия борьба была отдушиной, а потому пошла быстро. Позже Алеку Руссо – поэт и публицист, родившийся в 1819 году под Кишинёвом, т.е. вовсе на русской территории, так выскажется по поводу тихо, но в то же время и бурно происходивших в недрах общества новациях и реформах: «За шестнадцать лет, с 1835 по 1851 год, Молдавия прожила больше, чем за предшествовавшие пятьсот лет своей истории… Глаза и мысли родителей были устремлены на Восток, наши — на Запад, различие — как небо от земли».

К началу 1840-х годов окончательно созрела идея национального единства, равенства и свободы. Мелкие оппозиционные кружки прекратили своё существование. На смену им пришли молодёжные общества. Их основу составила молодёжь, обучавшаяся на Западе. Было сформировано три центра, вокруг которых объединялись революционные силы: «Фрэцие», созданное в феврале 1843 года (центр в Бухаресте), «Общество румынских студентов в Париже», основанное в 1845 году (центр в Париже), и «Асоциацие патриотикэ», основанное в 1846 году (последнее было вскоре рассекречено и разгромлено). Во всех случаях организации строились по модели Молодой Италии, хотя некоторые черты сходства мы можем найти и, скажем, с позднейшими отечественными народовольцами. Точно также революционных студенты пытались агитировать в крестьянских массах напрямую – и сталкивались с непониманием и подозрительностью. До тех пор, пока не начинали говорить о самом главном и волнительном, о земле.

Примечательна двойственность конспирации по-румынски – как и многих других вещей в революционном движении Дунайских княжеств трогательно забавной и трагичной одновременно. Слабость полицейско-сыскных органов в недоразвитых государственных аппаратах Молдавии и Валахии была велика, или, во всяком случае, достаточна, чтобы организация в целом могла уверенно сохранять инкогнито большинства членов, если не вела себя уж слишком нагло или безалаберно. Но в то же время, как особенности внутреннего социального устройства, так и тяжелое международное положение предельно суживали круг лиц, особенно образованных, на которых потенциальные революционные реформаторы могли опираться. И большинство из них уже было так или иначе связано с властями, так что приходилось налаживать какое-никакое сотрудничество. В итоге становились возможными и такие сцены. Либерал Ион Гика, сам не входивший в состав обществ и не знавший их конкретного поимённого состава, лично приходит к молдавскому господарю Михаилу Струдзе, излагает ему их программу, осведомляет его о том, что такие структуры существуют – и дальше выступает с предложением занять престол в Бухаресте и создать единое румынское государство. Господарь после некоторых колебаний отказывает.

В таком духе проходит несколько лет. А потом… 1847 год – и всё тот же неурожай, особенно болезненно бьющий по чисто аграрным румынским княжествам. А следом – 1848, Париж, Франция, Революция! Румынские студенты-эмигранты вместе с французами принимали участие в уличных боях и даже участвовали в боях и взятии дворца Тюильри. В начале весны все эмигранты из Дунайских княжеств собрались в Париже на собрание, где обсуждался вопрос возможности революции в Молдавии и Валахии. Члены собрания обратились к новому французскому министру иностранных дел с просьбой помочь в этом деле. Тот воздержался от каких-либо действий, а позднее при беседе с российским послом отрицал какую-либо помощь Франции румынским революционерам. Однако, последние по-прежнему верили и надеялись на французов.

Флаг Молдавского княжества в 1834-1861 годах.

Хотя и без подробностей, но и в подунайском захолустье знали о происходящем на другом конце Европы. Плюс что-то перехватывалось из переписки. Одним словом, когда после событий во Франции эмигранты из Валахии и Молдавии начали возвращаться на родину Молдавский господарь попросту… распорядился не пропускать их через границу! Де факто он отказался от этих своих подданных. Тем не менее, уже 27 марта в гостинице Петербург в Яссах состоялось собрание тех, кто жаждал перемен. Любопытно, что Бухарест и Валахия относительно запаздывали, что впрочем, в дальнейшем сыграет тамошнему движения на руку. Всего сошлось до 1000 человек. Довольно странная цифра. Если пытались сохранить тайну, то она избыточная. А если стремились немедленно выступить, то место встречи нужно было сразу же назначать на какой-нибудь улице или площади.

Разгадка, видимо, кроется в крайней социальной неоднородности революционеров – от бояр до ремесленников, так что им банально надо было определиться, за что же они, в конечном счете, намерены бороться! Свою Петицию-прокламацию они составляли примерно так же, как запорожцы – письмо турецкому султану. Или даже вовсе как лебедь, рак и щука из басни. Радикалы требовали немедленных и широкомасштабных реформ – осторожные указывали на угрозу вторжения русских или османских войск. Низшие классы настаивали на бессословности и чёрном переделе, высшие – на усилении парламентаризма (естественно, цензового), защите прав личности и собственности. С грехом пополам документ, содержавший аж 35 пунктов и начинавшийся с требования соблюдать Органический регламент, был сформирован. Предполагалось, что известный драматург Василе Александри понесёт его к господарю, но, судя по всему, из-за взаимного недоверия двинулся он не один.

И здесь самое время вспомнить о размерах и сопоставлениях. Для Парижа 1000 человек – это, в общем и целом, ни о чём, пара сотен – вовсе смехотворные силы. А вот для не дотягивающих до 60 000 населения Ясс… Одним словом, к Михаилу Стурдзе заявилась целая делегация, которая, очевидно, сумела без особенных преград пробиться чуть ли не прямо до его кабинета. Господарь с перепугу согласился практически на всё (33 пункта Петиции из 35), хотя возможно, что просто затягивал время, рассматривая каждую из позиций в отдельности. Но стоило только нагрянувшим к господарю революционерам уйти, как тот незамедлительно… отдал приказ действовать полиции и вообще силовым структурам! Возле всё той же гостиницы Петербург незадачливые повстанцы наскоро соорудили баррикады, но те помогли мало. Недостаток оружия и деморализация, вызванная внезапным поворотом от успеха к опасности, плюс уже упомянутое отсутствие единства привели к тому, что первый же полицейский штурм завершился крахом обороны. Люди стали спасаться кто и как мог – часть революционеров арестовали на месте, а других – позднее по домам в городе. Погибших не было – что само по себе весьма красноречиво.

Однако это был ещё не конец. Да, Стурдза обманом смог легко разгромить городское движение студентов, разночинцев и интеллигенции. Но основу молдавского общества составляло крестьянство. Некоторым из “петербуржцев” удалось таки вырваться из Ясс в сельскую местность и распространить там новости о случившемся вместе с текстом Прокламации. Едва ли многие её читали и поняли, но это было и не нужно. Народ, давно доведённый до крайности, закипел. В сёлах по всему княжеству началась так называемая «политическая эпидемия». Крестьяне решились на передел боярских земель. В боярских поместьях и даже в имениях самого Стурдзы жители сёл отказывались выходить на барщину. В апреле уже и в городах опять появились первые листовки с требованиями реформ.

Ну а дальше – история довольно загадочная. Господарь и вообще система в целом держались, но были бы не прочь задействовать в своём кризисе в качестве ультимативного аргумента подавляющую военную мощь одного из двух могущественных государств – Российской, или Османской империй. Стурдза начинает распространять панические слухи по дипломатическим каналам – в стране полный хаос, необходимо вмешательство. Державы направили в Яссы своих уполномоченных комиссаров — от России А.О.Дюгамеля, от Турции Талаата-эфенди. В мае 1848 господарь уже официально обратился к Николаю I с просьбой ввести войска, причём было ясно – в случае его отказа аналогичный запрос будет сделан османскому правительству. Это понимали и все задействованные в мониторинге ситуации с русской стороны официальные лица и военные. Дюгамель в июне передаёт генералу от артиллерии Д.А. Герценшвейгу просьбу выступить с 12 000 солдат. Последний понимаёт её так, что это – всего лишь ретранслированная ему воля императора, так что незамедлительно, что называется, берёт под козырёк и форсирует Прут.

Генерал Герценшвейг

Присутствие русских сил действительно наносит решающий удар по беспорядкам, но тут выясняется – Николай I никаких распоряжений относительно оказания военной помощи Струдзе не давал! Напротив, он недоумевает и гневается! Оказалось, что Дюгамель самостоятельно и на основании своих суждений о ситуации снёсся с Герценшвейгом. И вообще де не приказывал ему (у него и полномочий то таких нет), а только лишь советовал. Русские войска получили приказ возвращаться обратно. Дело, конечно, было не в том, что Николай Павлович сочувствовал крестьянским мятежам. Но он лично крайне низко котировал Стурдзу, как ничтожество, потворствующее туркам. А главное не желал, чтобы Петербург и Порта в сознании румын встали на одну доску, сделались равнозначными. Народы княжеств должны были тяготеть к России, надеяться на неё. К сожалению, непродуманная и самочинная операция подорвала эти замыслы на корню. Гернценшвейг, к слову сказать, так глубоко переживал то, что расценивал как свою халатность и даже действия наперекор монаршей воле, что в итоге в том же 1848 совершил самоубийство! Дюгамель при этом, что характерно, сумел прикрыться и никакого наказания не понёс.

В Молдавии на том, в целом, и конец. А вот Валахия – это иной коленкор. Там революционные силы решили не спешить, так что сумели учесть многие ошибки своих товарищей из соседнего княжества. Прежде всего, имелась одна лидирующая и организующая сила – общество Фрэцие. Да, оно тоже было внутренне неоднородно, там также имелась масса разногласий по целому ряду тактических и даже стратегических вопросов. Но! Они все оставались внутри организации. В конечном счете, была выработана программа, ставшая всеобщей, и произошло это до начала выступления. Состояла она из 21 пункта и концентрировалась на внутренних новациях. Так, Программа предполагала автономию Валахии в составе Османской империи, и её раздельное существование с Молдавией. Считалось, что этого будет достаточно, чтобы не дразнить гусей в Стамбуле и Петербурге. Но зато одновременно Фрэцие провозглашало отмену рангов и титулов, свободу слова, равенство всех перед законом, введение новой системы налогообложения, создание национальной гвардии, бесплатное образование, проведение прямых выборов в Учредительное собрание, упразднение должности господаря и введение должности президента, отмену барщины и раздачу боярской земли крестьянам. Т.е. ни много ни мало, буржуазную республику.

Летом 1848 планировалось начать выступления сразу в четырёх местах, однако этот замысел был сорван полицией. Причём в весьма румынском духе. Власти выследили 9 июня в селе Ислаз на западе Валахии члена Фрэцие Элиаде-Радулеску. И тогда тот… нет, не сдался, не скрылся, не стал отстреливаться, а единолично начал свою маленькую революцию! Перед собравшимися крестьянами и ротой солдат Радулеску торжественно зачитал манифест, который вошёл в историю как Ислазская прокламация. Местный священник Раду Шапкэ поддержал его и призвал Бога избавить народ от барщины. Причём Элиаде-Радулеску, отчаянно блефуя, заверял всех присутствующих, что революция уже достигла в большей части страны успеха – и многие ему поверили.

Успех был таков, что, вероятно, сам член Фрэцие едва ли ожидал подобного. Не только он сам избежал тюрьмы, но вслед за Ислазом поднялся целый ряд сёл и местечек. Революция и впрямь началась! Уже 10 июня в Бухарест прибыли люди из всех окрестных поселений и двинулись к дворцу господаря, войска и полиция не пытались перекрыть им путь. Представители народа явились с требованиями подписать Ислазскую прокламацию. 11 июня господарь Георгий Бибеску согласился, и документ стал конституцией страны. Было сформировано временное правительство, возглавляемое консервативным митрополитом Неофитом. Полнейший и блистательный успех! Однако, как и в Молдавии, повстанцы всё же недосмотрели за кознями прежнего правителя.

Революционное правительство Валахии

Если бы господарь попытался взять свои слова назад, или силой разогнать восставших, то у него, вероятнее всего, с учётом полной пассивности силовиков, ничего бы не вышло. Но он сделал нечто куда более опасное. 13 июня Георгий Бибеску отрёкся от престола и уехал в Австрию. Достать его оттуда было нереально, а сам недавний глава Валахии мог дезавуировать перед внешними силами все свои ранее данные обещания