Предложение, сделанное с умыслом

 

Когда я решил возобновить дружбу с Гилбертом Куком, я понимал, что делаю. Или по крайней мере мне казалось, что я понимаю. Только через него я мог связаться с Маргарет: он в курсе того, как она живет, а мне нужно это знать. Что будет потом, я не думал.

Поэтому как-то под вечер в мае я позвонил к нему на работу. Свободен ли он сегодня? Его голос звучал неприветливо. Нет, он не уверен. Да, если мы быстро пообедаем, он найдет время. Вскоре мы вместе шли по парку; бензиновый запах лондонского лета смешивался с острым благоуханием омытой дождем желтофиоли и травы. Мне припомнилось, как еще студентом бродил я по Лондону – тогда ароматы парка казались манящими, запретными я мучительными для молодого человека, еще совсем целомудренного.

Массивный по сравнению со мной, рядом шагал Гилберт; он шаркал ногами и говорил мало; только когда я о чем-нибудь спрашивал, его плотно сжатые губы под крючковатым носом начинали шевелиться. Я забыл, что он человек гордый. Он был не из тех, кого можно прогнать, а потом поманить обратно. Я забыл также, что он хитер и подозрителен.

Он не мог поверить, что вдруг понадобился мне просто так, ради него самого. Мне что-то от него нужно, понял он и, возможно, догадался даже, что именно. Нет, этого я не получу, решил он.

Но не дать мне почувствовать, что он по-прежнему держит ухо востро, было свыше его сил. Когда мы поднимались по лестнице герцога Йоркского, он вдруг спросил:

– Ну, как новая квартира?

– Ничего, – ответил я, раздосадованный тем, что он все еще способен меня удивить.

– Устраивает?

– Думаю, да.

– Все придет в норму, если старухе станет лучше или хуже. Если ей станет хуже, агенты найдут на ее место другую. Конечно, самое страшное, если она просто сляжет.

Его сведения были совершенно точны. Я поселился в одной из четырех квартир пансионата, находившихся под присмотром пожилой женщины; последние две недели она лежала с сердечным приступом.

– Квартира довольно хорошая, – сказал я, словно извиняясь.

– Этого я не знаю, – заметил Гилберт.

Подобно многим, он как-то умел изобразить особенно жалкими условия жизни других людей. Я почувствовал себя обязанным защитить свой дом.

– Во всяком случае, эта квартира лучше, прежней, – снизошел Гилберт. – Признаю, она лучше.

Он как будто заговорил о моей квартире в былом дружеском тоне, но ни словом не обмолвился не только о Маргарет, но даже ни об одном из наших общих приятелей, ни о ком, кто мог бы меня интересовать. Майский вечер, запах бензина, возбуждающий аромат; по дороге он разговорился, но это был пустой, поверхностный разговор, лишь бы избежать другого разговора.

Я наблюдал за Гилбертом в клубе, где он сидел, развалившись в кожаном кресле, как и в тот вечер, когда заявил, что откажется от Маргарет; поза у него была непринужденная, но в глазах мерцало что-то злобное, мстительное. Мне оставалось только набраться терпения. Я продолжал болтать, как бывало в те дни, когда он работал у меня. Как он живет? Что у него нового? Каковы его планы? Он охотно отвечал. Ему доставляло злорадное удовольствие разглагольствовать о своем будущем со всеми подробностями, зная, что я от этого ни на йоту не приближаюсь к цели. Но в то же время, чувствовал я, у него действительно были какие-то затруднения, и он был бы рад моему совету. Война кончилась, а он никак не мог решить, что делать дальше. Возможно, ему предложат остаться на государственной службе, но если бы он мог выбирать, то предпочел бы вернуться к Лафкину.

– Беда в том, – сказал Гилберт, – что он не захочет меня взять.

– Почему?

– А помните удар, что я нанес ему под ребро?

– Игра шла по правилам.

– У Поля Лафкина свои соображения насчет правил. Противоречить ему запрещается, – заметил он.

– Я противоречил ему не меньше вас, – возразил я, – а сейчас мы в очень добрых отношениях.

– Что от этого толку? – отозвался Гилберт. И добавил: – Старый мошенник ни за что не возьмет меня обратно. А хорошо бы, если бы взял.

– Почему вам так хочется вернуться к нему?

Он сказал что-то о деньгах, сказал, что, быть может, наконец женится. В эту минуту он говорил искренне, почти доверительно, лицо его раскраснелось в полумраке комнаты. Мне показалось, что он не случайно завел речь о женитьбе, я даже задумался, на ком он остановил свой выбор (об этом он не обмолвился ни словом).

– Я только что сказал вам, что мы с Полем Лафкином сейчас неплохо ладим. Собственно, отношения наши даже лучше, чем прежде. Хотите, я прощупаю почву насчет вас?

– Что это вам вздумалось?

Он взглянул на меня настороженно и в то же время с надеждой.

– А почему бы и нет?

Он обхватил руками стоявшую на столе кружку.

– Что ж, – нерешительно произнес он, невольно обрадованный, – если это не составит для вас большого труда, вы бы мне здорово помогли.

В комнате, где свет еще не горел, было прохладно, как летним вечером в церкви, но щеки Гилберта пылали. Все ушли обедать, и мы остались одни. Ему было жарко, он выпил еще кружку пива и в этой прохладной комнате, казалось, источал тепло. Но большего добиться от него мне не удалось. Он принял мое предложение, ничего не предложив взамен.

Быть может, сыграть ему на руку, думал я, и самому назвать имя Маргарет? Немного унизительно, но какое это имеет значение? Он поймет слишком многое – вот в чем беда. Я не вправе так рисковать. Заказав еще пива, я спросил:

– Между прочим, вы встречаете Маргарет?

– Время от времени.

– Как она?

– А разве с ней что-нибудь случилось? – Глаза его сверкнули.

– Откуда мне знать? – бесстрастно отозвался я.

– Разве вы ждали от нее чего-то другого?

– Я совсем потерял с ней связь.

– А! – Он заговорил оживленно. – Разумеется, я не спускаю с них глаз, бываю у них примерно раз в два месяца. – Он умышленно растягивал свой рассказ. Сообщил, – я и сам это знал из газет, – что год назад у Маргарет умерла мать. И продолжал с веселым и дружелюбным видом:

– Разумеется, я часто встречаю Элен с мужем. Вы с ним, кажется, знакомы? Очень приличный человек…

– Да, мы знакомы, – сказал я. – Когда вы видели Маргарет в последний раз?

– Пожалуй, не так давно.

– Как она?

– Не очень переменилась, по-моему.

– А как ребенок, здоров?

– Наверное.

– Она счастлива? – не выдержал я.

– А почему бы ей не быть счастливой? – приветливо спросил Гилберт. – Мне кажется, живет она не хуже большинства из нас. Но разве можно сказать наверняка? Для этого нужно знать человека больше, чем я Маргарет.

Он понимал, конечно, как дорого стоил мне мой вопрос. Он уже давно ждал чего-то подобного; с таким же успехом я мог бы откровенно признаться, что все еще люблю ее. Но он отказывался мне помочь. Губы его были растянуты в упрямой улыбке, а глаза в злобном веселье издевались надо мной.