Беседа с корреспондентом «Правды»

Интересно проследить рост тиражей романа «Как закалялась сталь»:

1932 — одно издание — 10 000 экз.

1933 — ничего

1934 — пять изданий — 80 000 экз.

1935 — семь изданий — 417 000 экз.

1936 — тридцать шесть изданий — 718 000 экз.

Общий тираж романа на 1 сентября с/г на всех языках — 1 225 000 экз.

За границей роман издан в Чехословакии и Японии. Вскоре выйдет во Франции, Англии, Голландии.

На днях закончен первый том романа «Рожденные бурей» (13 печатных листов).

Весь роман задуман в трех томах.

В ближайшие дни кончается мой «отпуск», и я приступлю к работе над вторым томом.

У меня есть заветное желание — закончить роман к двадцатилетию Октябрьской революции. Я не могу, к сожалению, взять на себя такого обязательства, ибо для большевика обещать — значит сделать. А мое предательское здоровье может нарушить все сроки. Тем радостнее будет, если все же моя мечта осуществится.

До сих пор широко распространено мнение, что писатель и поэт могут работать лишь в минуты вдохновения. Не потому ли многие писатели годами ждут этого вдохновения и ничего не пишут?

Я убежден лишь в одном: вдохновение приходит во время труда. Писатель должен работать так же честно, как и каждый строитель нашей страны, — во всякую погоду, при хорошем и плохом настроении, ибо труд — это благороднейший исцелитель от всех недугов.

Нет ничего радостнее труда.

Я с нетерпением жду, когда окончится «приказанный» мне отпуск, чтобы снова взяться за перо.

Вы спрашиваете меня, каковы мои планы, помимо «Рожденных бурей»? Не задавайте мне таких волнующих вопросов. Я могу забыться и развернуть перед вами такую фантастику желаний, что вы будете ошеломлены.

Я хочу написать книгу для детей. Затем фантастический роман, а затем дописать последний том «Как закалялась сталь» под названием «Счастье Корчагина». А кроме всего, думаю учиться вглубь и вширь, учиться до последнего дня жизни.

Это не парадокс, а необходимость. Для всех этих планов надо жить минимум десять лет.

Интересно, что на это скажут врачи? Сказать по совести, очень хочется побить рекорд долголетия. Ведь чертовски хороша жизнь в нашей стране!

[1936 г.]

[Никогда не успокоюсь на достигнутом]

Я готов, друзья, принять самую суровую и требовательную критику от вас. Она мне необходима именно сейчас до опубликования книги, чтобы я смог внести все необходимые исправления.

Прежде всего хочу знать общее впечатление от книги. Есть два рода книг. К первому принадлежат такие, в которых есть хорошие увлекательные места, но сами книги в целом плохи. И есть хорошие книги, но имеющие отдельные неудачные слабые места. Итак, каково общее впечатление от моей книги?

Должен сказать, что полученные мной до настоящего времени отзывы о «Р[ожденных] б[урей]» положительны. Это меня несколько успокаивает. Я, откровенно говоря, боялся приезда Семы Трегуба. Вот, думаю, прочел он книгу, приедет и скажет: «Переходи, друг, на другую профессию! Ну, хоть рецепты на мыло выдумывай или бухгалтером куда-нибудь иди!» Нет, даже он не сказал этого, а он злой критик. Это облегчает, — когда книгу не ругают. Ведь она результат двухсполовинолетней работы. Я чувствую и понимаю, что книга далека от совершенства, и я никогда не успокоюсь на достигнутом. Я — самый злостный и придирчивый из всех своих критиков. Мне надо знать, будет ли она служить делу коммунистического воспитания молодежи, будет ли волновать сердца читателей и звать их к борьбе, к подвигам, даст ли образ молодого человека нашей эпохи? Или ее надо сразу, не доводя до печати, законсервировать в районе вот этого дома и скорее о ней забыть.

Я получил отзыв от Г[ригория] И[вановича], от адъютанта маршала Ворошилова. Это положительные отзывы, и они меня немного успокаивают.

Я решил собрать общественное мнение и уже потом дать право издательствам публиковать ее. Пока она послана только на просмотр. Меня очень интересует мнение «Комсомольской правды», как молодежной газеты. Это моя профессиональная газета, как у железнодорожника или шахтера есть своя. Их интересуют другие газеты, но своя прежде всего…

Сцена в котельной возникла в результате разговора с Лахути. Он передал мне обращение Горького к писателям, в котором А[лексей] М[аксимович] просит писателей перестать копаться в себе, оставить психологически утонченные изыскания, а давать в книгах сильные характеры, большие страсти, давать людей огромного порыва, кипучего действия, которые будут волновать читателей.

Мне известны три исключительные случая безумной храбрости наших бойцов во время гражданской воины. Я обобщил их и дал эпизод в котельной, я, как художник, имел право сделать это.

Во время одного отступления Первой Конной армии отстал от отряда один боец, буденовец. Поляки заняли территорию. Штаб их расположился в поле, началось экстренное совещание. И вот в разгар споров из ржи вылетает конный буденовец, стреляет из нагана, убивает двух генералов, полковника, рубит человек пять штабных офицеров. Эта неожиданность парализовала всех, а пока пришли в себя — буденовец угробил девять человек и скрылся опять во ржи. Исчез бесследно, его так и не нашли. Потом он появлялся еще несколько раз, всегда неожиданно налетал, стрелял, рубил и вихрем уносился. И заметьте — он был в своей форме, в буденовке с алой звездой. Он не разоружился в тылу у врага, не скрывался. Это-человек необычайной отваги, какой-то легендарный герой. Но имя его осталось неизвестным, этот эпизод взят из книги Рыдз-Смиглы, это факт, а не фантазия. Опиши писатель такого бойца, не поверят читатели — надуманно скажут, таких не бывает в жизни. Но мы знаем, что борьба создает такие положения, которые совершенно невозможны в мирной, тихой обстановке.

Второй случай рассказан Пилсудским в его книге «Двадцатый год». Во время отступления поляков состояние их армии было крайне угнетенное, их терроризовала красная конница. А наша разведка из семнадцати человек с четырьмя пулеметами в пылу борьбы вырвалась вперед на шестьдесят — семьдесят километров и оказалась отрезанной. Эти смельчаки ночью налетели на штаб польской дивизии с дикими криками, с гиканьем, стрельбой. Они в красных штанах, в буденовках с алыми звездами (даже летом бойцы Первой Конной не снимали суконных красных брюк и ватных шлемов — в этом было особое щегольство). Они сразу создали невероятную панику. Поляков охватил дикий страх. Судя по шуму, можно было подумать, что напала большая часть. Тем более что Первая [Конная] армия обрушивалась на врага всей массой. И началось дикое непонятное отступление. Семнадцать человек гнали целую дивизию — четыре тысячи пятьсот человек — и за ночь прогнали ее на шестьдесят километров. Дивизия сдала Ковель, а через четыре дня подоспели наши войска и закрепили победу. Надо воспитать з молодежи сознание, что даже один боец, в самом безвыходном как будто положении, найдя в сердце своем мужество, может принести огромный вред врагам. Надо воспитать отвагу и решимость биться до последней возможности. Типом Птахи хочу доказать это положение. Девятьсот человек пассивных рабочих выброшены на улицу, это беспомощная, испуганная толпа. А Птаха один, запершись в котельной, поднимает весь город и защищается, как львенок, от легионеров. Порывы такой отваги, отваги вопреки логике, иногда нужны, они доказывают пассивным массам, что нет безвыходных положений, отвага сопротивления крушит все. Если это удалось показать, то я рад…

Мне говорили, что я не прав, позволяя своим молодым героям потерять бдительность, начать танцевать с врагами и сорвать дело спасения старших товарищей. Но ведь это молодежь, доверчивая, неискушенная, ее так легко обмануть. Будь здесь Сигизмунд Раевский, это было бы невозможно. Эта сцена должна учить бдительности, заронить навсегда в сердца молодежи ненависть к врагу. И нас обманывали. Вспомните, что сделал пролетариат, отпустив генералов Краснова и Корнилова. Сколько это стоило крови. Некоторые не верят, что графиня могла пойти танцевать с рабочими. Но эта хитрая пани, она старается все использовать для своего спасения. И в чем дело? Я сам знаю случай, когда заключенная в ЧК польская аристократка кокетничала с молодым красноармейцем, старалась влюбить его в себя, чтобы при его помощи бежать. Мы знаем цену благородству аристократов. Их гордость продажна. Они свою честь и герб впридачу продадут за деньги.

Некоторые товарищи беспокоятся, не снижается ли образ и честь комсомольцев? Но эта сцена — следствие гуманизма, доверчивости ребят. Как можно воевать с женщинами? Птаха горел жаждой мести и убийства, отправляясь в налет на имение Могельницких, а много он там убивал? «Мы с бабами не воюем», и он прячет карабин за спину, чтобы не пугать женщин. А аристократы в таком положении перебили бы всех. Мы видим, что делается сейчас в Испании. За свою доверчивость, гуманность они страшно и жестоко поплатились, и в другой раз они уже не повторят ошибки. Они получили первый урок предательства врага и выросли на голову, как бойцы. Нельзя делать их кристальными, как хочется некоторым, надо показать формирование их и как бойцов и как комсомольцев.

Да, тогда проводимая мной мысль «Враг не знает пощады», — не была бы так ярка и отчетлива. Они расплачиваются за свое человеческое отношение к аристократам, за свою рабочую простоту. На этом примере показываю, что врага надо уничтожать до конца, ни на минуту не верить его честности. Если бы с молодежью был хоть один старый большевик, такой эпизод бы был немыслим…

Еще нападают на меня за Людвигу. В последней главе она на высшем этапе своего беззубого гуманизма. Не надо смущаться ее гуманностью. Среди буржуазии есть такие типы. Это одиночки, которые способны видеть правду и понимать всю низость и падение своего класса. Они, может быть, искренно страдают от этого. Людвига не сможет больше жить с мужем, разведется и сбежит от ужасов войны в Англию, где у нее есть деньги. Бороться активно она не может. Она просто не желает видеть кровь, страдания. Такой тип надо ввести в семью Могельницких, чтобы показать эту семью изнутри, а также, чтобы показать, что все лучшее и честное уходит от них. Мы знаем, что из аристократии вышли одиночки, прекрасные революционеры (например Дзержинский). Обобщать это нельзя. Но надо показать, что все хорошее, не втянутое в жуткую грязь, стоит на стороне пролетариата. Надо показать, что буржуазия и аристократия — гибнущие классы, что раскол, процесс гниения в их среде идут нам на помощь.

Кроме того, на примере Людвиги показан вред, приносимый гуманистами ее типа. Без нее юноши защищались бы до конца. А она, хоть и невольно, предала их. Это суровый урок для ребят.

2 октября 1936 г.

[Мысли большевика]

I

«Кто смеет считать большевика неработоспособным, пока у него бьется сердце?»

«Если жизнь ударила тебя в грудь, не ползи назад, а сейчас же наступай на нее».

«Меня всегда поражала и глубоко трогала необычайная простота товарища Сталина, проявляющаяся в его образе жизни, его речах и даже в его костюме».

«Если бы мне сказали, что мое произведение плохо написано, и возвращали бы мне не один раз, двадцать раз, то я начал бы писать его снова двадцать первый раз, хорошенько подумав, как это сделать получше».

«Если бы я разжал кулак, в котором я держу себя, произошло бы несчастье».

«Я пробовал делать над собой опыты: обращать внимание на неудобства, лишения, боли, и тогда я начинал сползать с занятых позиций, готов был скулить. Уверяю вас, это не дело. Занятых позиций большевики не сдают».

«В том-то смысл и красота борьбы. Жизнь тебя лупит, а ты сейчас же даешь ей сдачи. Когда хорошо, каждый дурак будет жить, а ты попробуй жить и бороться при скверных условиях. Да не прячь головы под крыло, как страус, а смотри жизни в лицо».

«Уверяю вас, ЗАГС не дает нам, мужчинам, мандатов на вечное обожание нашими женами. Советская женщина — большая умница. Ее уважение надо заслужить. Она зорко наблюдает за тем, не расходится ли у нас слово с делом. Беда споткнуться на этом фронте».

«Я хотел бы, чтобы вы присутствовали при моей смерти и увидели бы, как умирают большевики: без стона, глядя смерти в глаза».

«Есть прекраснейшее существо, у которого мы всегда в долгу, это — мать».

«Когда я работал по десять часов в сутки, я еще чувствовал свою болезнь, но когда я стал работать по восемнадцать часов, у меня не стало времени для болезни. Как жаль, что я не догадался об этом раньше».

«Ни одна смерть после кончины Владимира Ильича не причинила мне такой тяжкой боли, как смерть Алексея Максимовича Горького».

«Давно пора большим писателям взяться за создание киносценариев. Это очень большое и очень важное дело».

II

«Конечно, я страдаю оттого, что не могу быть абсолютно полноценным работником. Однако это чувство лишено трагизма, свойственного человеку буржуазного общества. Мои легкие дышат совершенно другим воздухом. Любовь моей социалистической страны так обильна, нежность ее так велика, заботы так трогательны, что они способны исцелить самого тяжелого больного».

«Товарищи, живите, стройте страну, и, когда загремит гром и надвинется туча, я глубоко знаю, я убежден — на защиту страны встанет огромное количество бойцов. Под вашим напором дрогнет и развалится старый мир».

«Болезнь старалась загнать меня в угол, лишить счастья бороться в рядах бойцов, но ей не удалось убить большевика. Вместо трагического конца я радостно встречаю улыбку жизни».

«Товарищи, вы помните выступление мракобесов всех мастей, белогвардейцев, попов всего мира, утверждавших, что большевики — разрушители культуры, а они якобы ее защитники.

И что же?

Все честные люди видят, как в нашей стране поднято на небывалую высоту знамя культуры в то время, когда разлагающийся, умирающий капитализм катится к средневековью».

«С глубочайшим волнением прочел я статью Ромена Роллана «На защиту мира». Как он хорошо и правильно говорит: «Я знаю, что Советский Союз является самой мощной гарантией социального прогресса и что человеческое счастье находится под его защитой…

Вот почему я говорю «Защита Советского Союза или смерть!» Мысленно крепко жму руку этого честного, мужественного друга моей Родины».

«Если бы меня спросили, какое самое большое счастье для человека, я сказал бы: принадлежность к великой социалистической семье, принадлежать к передовым рядам комсомола, верного помощника партии».

«Самое дорогое в жизни — быть бойцом, а не плестись сзади. Поэтому я пламенно призываю молодежь нашей прекрасной страны всегда быть в передовых рядах наших бойцов».

«Я никогда не думал, что жизнь принесет мне столько огромного счастья. Ужасная личная трагедия уничтожена, и вся жизнь полна ликующей радости творчества».

«Как знать, когда я был счастливее — в юности, при цветущем здоровье, или теперь».

«Я скромный деревенский парень. В нашей стране каждый молодой человек, сообразительный, с характером может добиться большего, чем я».

«Товарищи потемкинцы — большевики, вы подняли знамя восстания в черные годы реакции. Вы знали, что идете на верную смерть, и многие из вас поплатились головами. Но дело, которое вы подняли, победило. Наши крейсера сейчас ходят по всем морям с красным флагом. Честь и хвала вам, старые бойцы! Мы следуем по вашему пути и продолжаем начатое вами дело».

«Вы думаете, что я только сейчас улыбаюсь, когда меня награждают? Нет. Я всегда улыбался. Надо уметь драться и не сдаваться. Большевика не так легко победить».

«Родина — это волнующее слово! Разве можно еще в какой-нибудь другой стране, кроме нашей, слышать его так, как оно звучит у нас».

«Вперед, молодежь чудеснейшей страны! Будьте достойными сынами великой Родины!»

«Я не знаю ночи, закрывшей мои глаза. Яркими цветами солнца сверкает вокруг меня жизнь. Есть беспредельное желание вложить в страницы будущей книги («Рожденные бурей») всю страсть, все пламя сердца, чтобы книга звала юношей к борьбе, беззаветной преданности нашей великой Партии».

«Настоящие друзья должны говорить правду, как бы ни была она остра, и писать надо больше о недостатках, чем о хорошем, — за хорошее народ ругать не будет».

Комментарии

Статьи и речи

В данном томе в раздел публицистики, наряду с широко известными материалами, включены статьи и речи, до сих пор не публиковавшиеся, а также печатавшиеся только в периодической прессе; в томе помещены письма Н. Островского к общественным организациям, в которых писатель высказался по принципиальным вопросам литературной и Общественной жизни.

Статьи

От автора

Статья была послана в редакцию журнала «Молодая гвардия» вместе с рукописью романа «Как закалялась сталь» в январе 1932 года.

Впервые напечатана в журнале «Молодая гвардия», 1932, № 4 как предисловие к роману «Как закалялась сталь» под заголовком «От автора». В посмертных изданиях помещалась в разделе публицистики под заголовком «Автобиография».

Печатается по тексту журнала «Молодая гвардия».