Будущее мирового пространства

В настоящее время экономика, политика, право, социальные отношения, вовсе не становясь повсюду одинаковыми, приобретают невиданную ранее степень совместимости. Взаимодействие, взаимопроникновение, взаимозависимость национальных организмов начинают приобретать столь интенсивный и органичный характер, что невольно возникает вопрос, в какой мере мы остаемся в рамках вестфальской (в широком смысле) системы международных отношений - системы, базирующейся на взаимоотношениях суверенных государств.

Глобализация ставит в принципиально новое положение институт суверенного государства в системе международных отношений и во внутренней, исторически монопольной его сфере. Появление транснациональных корпораций, миграция по миру огромных капиталов и спекулятивных средств давно создали для государства проблему отношений с этими субъектами и явлениями, нерешенную и поныне.

Международные отношения конца XX века перевели в практическую плоскость и проблему ограничения суверенитета государства извне. Глобализация идет много дальше: экономическими, информационными, международно-правовыми и иными средствами она активно проникает во внутигосударственную сферу и там превращается в один из важнейших, в большинстве случаев главный, определяющий фактор внутренней жизни, мощь которого все чаще и сильнее превышает возможности данного государства. Последнее тем самым все более трансформируется из исторической и этнокультурной самоценности в корпорацию по управлению социально-территориальной системой. Эффективность этой корпорации все более зависит от того, сколь успешно вписалась она в глобализацию и функциональные связи с техноструктурой, сумела ли позитивно связать с ними все наиболее значимые области и процессы своей внутренней жизни. Чем полнее выполняются названные задачи, тем императивнее такое государство должно быть политико-правовыми средствами вписано в миропорядок и нести ответственность, в том числе материальную, за его серьезные нарушения. Не исключено, что придется платить и своего рода международные "налоги" на поддержание этого миропорядка (миротворчество на добровольной основе может скоро захлебнуться в нехватке средств) [10].

Глобализация создает также иллюзию ненужности, иногда даже вредности национальных правительств и государств. Современная экономика в принципе способна обеспечить все население планеты достаточным количеством еды, одежды, жилья, социальных услуг. Современные инфраструктуры технически способны доставить все это в любую точку планеты. Однако этому противостоят стремящиеся сохранить свои власть и господство локальные элиты, опирающиеся ради этого на инструмент национального государства. В подобных рассуждениях вольно или невольно взаимоподменяются понятия элит и государства: но сами такие рассуждения служат обоснованию дальнейшего развития глобализации, мерой продвижения которой становится международное право, создаваемое наиболее развитой частью мирового сообщества или навязываемое ему явочным порядком наиболее дееспособными субъектами глобализации (со стороны США подобные попытки обрели в последние годы регулярный и обвальный характер): именно право не только гарантирует обеспечение соответствующих интересов, но и "тянет" за собой на длительных отрезках времени шлейф социальных, культурных, политических и иных последствий, в их совокупности фактически и формирующих «глобальную социальность» [12].

Наряду с традиционными факторами национальной мощи (территория, население, уровень экономического развития, величина армии и степень ее оснащенности, научно-техническая база, система союзов и т.д.) глобализация выдвигает на первый план новые факторы силы: информационно-коммуникационный потенциал, положение на мировых финансовых рынках, современные технологии, возможности воздействия через международные организации, идейно-политические рычаги. В нынешних условиях взаимопроницаемость национальных организмов делает сильных сильнее, а слабых - слабее [13].

В условиях глобализации возникают явления, невозможные ранее в принципе. Ресурсы ТНК, некоторых общественно-политических движений, а также международной организованной преступности во много раз превосходят ВВП десятков государств. Это теоретически позволяет новым субъектам международных отношений предпринимать в данной сфере весьма нетрадиционные действия (вплоть до получения оружия массового поражения, создания альтернативной - теневой - информационно-поисковой и даже банковской систем и т.п.). Ресурсы и возможности даже крупнейших государств оказываются недостаточными для эффективной борьбы с этими явлениями, а межправительственная и межведомственная координация официальных усилий лишает действия властей необходимого динамизма. В данном отношении создание глобальных структур для поддержания правопорядка в мире может оказаться необходимостью [12].

Как было сказано выше, в настоящее время важнейшая системообразующая характеристика мироустройства заключается в контроле Запада (15% населения Земли) над более 70% мировых ресурсов, производства, торговли, потребления. Несмотря на всю риторику о равных возможностях, свободной конкуренции, преодолении диспропорций в развитии, упорядоченном росте, он хочет сохранить и закрепить существующее положение вещей. Процесс глобализации дает ему в руки мощные рычаги контроля, сдерживания, а при необходимости - и ликвидации потенциальных конкурентов. В зависимости от значения проблемы, конкретных условий, силы сопротивления он может варьировать меры воздействия в широком диапазоне - от предоставления займов до вооруженного вмешательства.

На этой стадии наиболее емким определением глобализации может служить формула "асимметричной взаимозависимости". Главным субъектом, "распорядителем" процесса глобализации выступает постиндустриальный Запад, а остальные части мира, хотя происходящее в них и оказывает обратное воздействие на западные общества, все же скорее являются объектами (или жертвами) этого процесса. Преодоление "элитарного" характера глобализации, превращение ее в демократический процесс, открывающий доступ к новым возможностям всем и каждому, - ключ к созданию устойчивого миропорядка.

Сегодня вряд ли можно утверждать, что западная стратегия глобализации, создания «мегаобщества» определилась окончательно. Налицо серьезные противоречия между Соединенными Штатами и объединяющейся Европой, особняком стоит Япония. Да и внутри западных обществ разгорается нешуточная борьба по этому кругу проблем. Даже после того, как то или иное общество самоопределится в новой реальности взаимозависимого мира, его позиция будет постоянно уточняться, корректироваться, а то и просто меняться.

Не следует забывать, что новый мировой порядок, возникший после холодной войны, никем не установлен и не освящен. Не случайно его нередко называют "новым мировым беспорядком". Действительно, в отличие от прошлого сейчас нет каких-то общепринятых правил игры на международной арене. Одновременно действуют различные установки, в значительной степени противоречащие друг другу. Это создает опасную ситуацию неопределенности, двусмысленностей, конфликтующих подходов.

Выше отмечалось, что стихийно формирующийся новый мировой порядок во многом вырастает снизу, постепенно кристаллизуясь вокруг наиболее сильных игроков. На базе этих центров силы формируются обширные суперрегионы, взаимодействие внутри которых отмечено повышенной интенсивностью. В зависимости от степени интеграции они принимают различные формы - от зон свободной торговли до конфедеративных объединений.

Эта новая политико-экономическая конфигурация мира все больше привлекает внимание исследователей. На первый план выходит вопрос о природе формирующихся суперрегионов - идет ли речь о замкнутых торгово-экономических блоках с явной склонностью к автаркии или опорных конструкциях новой структуры мирового хозяйства. Пока преобладает идея открытого регионализма, когда внутренняя интеграция идет рука об руку с развитием связей между регионами [13].

В итоге международно-политическая глобализация будет скорее всего развиваться в сложной взаимосвязи с процессами локальных суверенизации, равнодействующей чего станет, вероятно, укрепление тенденций к регионализации в отношениях между малыми и/или средними государствами, внутри многонаселенных, многонациональных государств, а также между малыми и/или средними государствами и регионами крупных государств. Социальная опора глобализации в современном мире имеет отчетливо западные происхождение и формы; все прочие окрашены в локальные цвета. Она западоцентрична по происхождению всех важнейших ее компонентов (знания, средства, технологии, структуры и т.п.) и американоцентрична по роли в ней экономики, национальной валюты и военной силы США. Ведущая к становлению трехмерной модели мира глобализация может и скорее всего будет стимулировать процессы размывания и распада наиболее крупных многонациональных государств и интеграции и образования новых региональных интеграции преимущественно экономического типа на базе мелких и средних государств и неосуверенных территорий.

В этих условиях международно-политические отношения начала XXI века становятся не чем иным, как процессом непосредственного формирования глобальной социальности и ее непременного признака - комплекса внутриглобальных отношений, а нынешний миропорядок - зародышем будущей политической организации такой социальности на первом этапе ее вероятного существования [11].

Выдвижение США на роль "мирового лидера" (что бы под ней ни понималось и как бы она ни исполнялась), единственной страны с подлинно глобальными интересами и возможностями во всех сферах жизни, объективно означает, что для США проблемы глобализации (в том числе влияния на явления и процессы, составляющие содержание мирового развития или существенно воздействующие на него) стали уже вопросами повседневного управления. Было бы неверно видеть причины возвышения США лишь в самоликвидации второй сверхдержавы. Распад СССР снизил (но не снял вообще) возможности ограничения политики США в мире. Но главные свои позиции США создали во всех сферах современной жизни задолго до исчезновения Союза, о чем говорилось в предыдущей главе.

Именно это определило становление в 1990-х годах американоцентристского миропорядка, фактически претендующего на определенный тип политической организации глобализирующегося мира в отсутствие сил или держав, способных эффективно уравновешивать США [16].

Политико-организационный тип нынешней системы международных и межгосударственных отношений в категориях современной теории политики следует охарактеризовать как зародышево-авторитарный (доминирование, но не господство Запада, а в нем - США), закамуфлированный под олигархический ("семерка", "восьмерка" или даже группа из 10-15 ведущих государств, фактически определяющих решение важнейших вопросов мировой политики и экономики). Это тип еще зарождающийся, поскольку ни США, ни Запад не управляют ходом мировых экономики, политики, развития. Но это тип уже действующий: Запад, особенно США на протяжении 1990-х годов все более активно реализуют их притязания направлять (если нужно, то силой) ход мировых экономики, политики, порядка и развития. Все более откровенные на протяжении 1990-х годов тенденции к усилению роли НАТО, стремление поставить альянс выше международного права, ООН и ее Совета Безопасности свидетельствуют о нарастающем авторитаризме. Это тип, закамуфлированный под олигархический (но не олигархический в чистом виде) потому, что в "большой семерке" или "восьмерке" резко различаются реальный вес и возможности США, с одной стороны, и иных участников группы, с другой. Формальное равенство прав пяти постоянных членов Совета Безопасности ООН (иной возможный состав группы "государств-олигархов") ослабляется размыванием веса и роли Совета Безопасности и ООН в целом по сравнению с "большой семеркой" и НАТО.

Но одновременно такое положение означает, что в мире появился реальный центр фактической глобальной власти (в лице США и НАТО), стремящийся и способный осуществлять эту власть если не везде и повседневно, то в наиболее значимых для него местах и ситуациях (иной вопрос, сколь легитимны сам центр и присваиваемая им власть и сколь эффективна последняя). Наличие центра дееспособной власти (или как минимум военно-политически оформленного союза государств и отдельно взятого государства, готовых и способных претендовать на роль подобного центра) позволяет говорить о начале (но только начале) процесса создания политической системы глобализирующегося мира как единого целого. Единственность этого центра указывает на авторитарность формирующейся системы [11].

Если неформальная стратификация субъектов внутриглобальных отношений определяется их общими мощью и влиянием, масштабами их достижений в социальной и других областях, а также их особенными заслугами в отдельных сферах, то процесс выстраивания властной и правовой вертикали политической организации глобализирующегося мира может пойти различными путями и привести по прошествии 20-30 лет к принципиально разным для будущего мира результатам: от авторитарно-олигархической организации внутриглобальных отношений до утверждения в них основ демократии.

Переходный период, который займет, видимо, всю первую треть XXI века, будет нести в себе признаки и качества как традиционной "двухмерной", так и глобальной "трехмерной" моделей, периодически усиливая то одни, то другие, но в целом на долговременных шкалах отсчета все сильнее подчиняя мировое развитие логике последней. При этом внутренняя организация каждой из моделей международных и межгосударственных отношений допускает ряд собственных вариантов.

"Двухмерная" геополитическая модель (т.е. геополитического, военно-силового, "политреалистического" видения) объективно делает упор на силовых механизмах эволюции международной системы, а значит, на стихийном характере предстоящего развития. Социальная стихия в истории неизменно вела к авторитаризму, а в век информационных технологий чревата беспрецедентным тоталитаризмом. Лидерство США и масштабы их отрыва от ближайших конкурентов делают такой вариант самоорганизации миропорядка возможным, но маловероятным: распад СССР, помимо прочего, указывает на отсутствие пока знаний и средств, которые позволяли бы управлять (а тем более жестко) столь крупными социально-территориальными системами. Кроме того, в таком жестком управлении каждым "медвежьим углом" планеты просто нет необходимости ни для какого потенциального лидера глобальной тоталитарной системы.

В рамках "трехмерной" интеграционной модели при постепенном усилении тенденции к трансформации части международных отношений во внутриглобальные отношения целостного и взаимосвязанного мира, с вычленением в них политических межгосударственных отношений как сферы придания миру большей организованности и управляемости, эволюция постсоветской системы международных отношений может "избрать" иные содержания и направленность: 1) резкая, достаточно продолжительная анархизация международных отношений в целом и/или отдельных региональных подсистем в случае быстрого, обвального (посткризисного) распада лидирующей роли США; 2) становление (с опорой на вес, роль и возможности США и НАТО) необходимых самим США и Западу механизмов глобального регулирования, обладающих высокой степенью надежности обеспечения желаемых результатов и способных ограничивать при необходимости суверенитет отдельных субъектов международных и межгосударственных отношений; 3) расширение реального содержания и диапазона международной жизни и международных отношений так, что отношения межгосударственные будут постепенно все более оттесняться с монопольного положения, которое они пока занимают, на роль одного из объектов и предметов регулирования формирующихся внутриглобальных отношений.

При этом социально-политическое качество внутриглобальных отношений может оказаться принципиально различным. Утверждение жестко авторитарного или тоталитарного начала во внутриглобальных отношениях, в их организации одним из основных объективных его последствий имело бы, скорее всего, усиление и "выпячивание" (политическое и практическое) таких черт и аспектов глобализации, которые дают основания рассматривать ее как новый, исторически позднейший, отвечающий современному развитию производительных сил и иных факторов вид колониализма. Один из важнейших ее аспектов заключается еще и в том, что капитализм силой транснациональных экономики и финансов подчиняет себе то, что не удалось удержать в подчинении ни оружием, ни политическими средствами. И это по-своему закономерно [12].

Вместе с тем в последнее время наметилась четкая тенденция расстановки геополитических и экономических сил в мире не в пользу Вашингтона. Хотя у США нет конкурентов, сравнимых с ними по всем параметрам национальной мощи, в Южной и юго-восточной Азии возвышаются новые акторы, которые в ближайшем будущем могут бросить вызов американскому доминированию в мире. Это такие перспективные страны, как Индия и Китай, обладающие экономическим, культурным и научным потенциалом, мощь которых в ближайшее время будет удваиваться и догонит США, перенеся центр глобализированного мира из западного полушария в АТР [2, 76].

Темпы и векторы развития КНР структурируют международные отношения в "азиатской половине мира", особенно в Северо-Восточной и Юго-Восточной Азии. Не исключено, что АТР превратится в самый бурно развивающийся регион земного шара. По величине ВВП он уже сопоставим с США и ЕС, хотя политически и экономически интегрирован слабее. Пока, однако, нет однозначного ответа на крайне важные вопросы: в какой мере и как конкретно экономическая масса Китая и его конкурентный потенциал будут использованы во внешней политике? Как та, в свою очередь, скажется на структуре отношений в мире?

Ясно, что Азия попытается достойно ответить на вызов европейских и североамериканских интеграционных блоков, ибо иначе азиатским странам трудно будет отстаивать свои интересы в мире. По некоторым прогнозам, в ближайшие 20 лет Китай может оказаться абсолютным лидером АТР по темпам экономического развития. Сейчас активно обсуждается возможность создания "свободной экономической зоны", которая включила бы в себя Китай и АСЕАН. Есть ли в таком интеграционном сообществе место для России?

Уже в ближайшие два десятилетия Китай, скорее всего, заметно увеличит свой военный потенциал. Если экономика страны будет расти на 7 проц. в год, Пекин сможет удвоить свои военные расходы, не увеличивая их долю в процентном отношении к ВНП. Такой Китай, к тому же интегрированный с АСЕАН, США будут воспринимать совсем иначе, нежели сегодня [8, 38].