Новые элиты и политика термидора

Процесс формирования новой элиты привлекает особое внимание исследователей российской трансформации, ему было посвящено значительное число работ, проведено несколько крупных исследований элит. Так, в 1993 году ВЦИОМ проинтервьюировал 1812 представителей новой и старой элиты в 19 регионах России. Широкие исследования в этой области ведет Ольга Крыштановская. Есть и некоторые попытки теоретического анализа. Тем не менее очевидно, что исследования постсоветской элиты делают л и ш ь первые шаги, и многие глубинные процессы пока не привлекают внимания исследователей.

В большинстве работ выделяются следующие основные характеристики новой российской элиты.

Во-первых, партийно-государственной номенклатуре удалось сохранить лидирующие позиции при перераспределении собственности и устойчиво закрепиться в рамках новой элиты. По данным ВЦИОМ, 60% представителей бывшей номенклатуры и в 1993 году занимали элитные позиции, сравнимые с номенклатурными должностями советского времени. Треть партийной номенклатуры находилась на высшем уровне государственного управления, треть занимала командные позиции в экономике.

Более трети представителей советской государственной элиты продолжали занимать руководящие посты в государственном аппарате. Имеющиеся данные о ста крупнейших бизнесменах России 1992-1993 годов позволяют сделать вывод, что 62% из них имели непосредственное отношение к прежней элите, в том числе 17% вышли из аппарата комсомола, 23% — это бывшие руководители промышленных предприятий, 14% работали на руководящих должностях в советской банковской системе, 8% — члены "номенклатурных" семей (Kots, Weir, 1997, p. 118, со ссылкой на неопубликованные результаты исследований О. Крыштановской). Общая картина преемственности старой и новой элиты представлена в таблице 7.

Таблица 7. Происхождение новой (ельцинской) элиты из старой номенклатуры

Во-вторых, источниками большинства крупных капиталов, которые сформировались в 1988-1991 годах, послужили избирательно предоставляемые в период перестройки возможности заниматься предпринимательской деятельностью и приватизировать собственность. Именно номенклатура имела привилегированный доступ к созданию совместных предприятий, льготным кредитам, экспортно-импортным операциям, возможностям свободно переводить безналичные деньги в наличные. Номенклатурная приватизация затронула наиболее перспективные предприятия и министерства, систему материально-технического снабжения, банковскую сферу, недвижимость. Наилучшие возможности для обогащения получили часть чиновников и директорского корпуса, руководители "избранных" кооперативов, по тем или иным причинам получившие крупные государственные средства, "комсомольский бизнес", причем эти группы изначально были достаточно замкнутыми. Безусловно, из этого правила были исключения (например, один из крупнейших российских банков, Онексим-банк, сформировался в 1993 году), однако основа новой бизнес-элиты была заложена именно в период перестройки.

В-третьих, элита все же подверглась достаточно существенному обновлению. С одной стороны, произошло изменение статусов и рангов в рамках представителей прежней номенклатуры. Как показано в таблице 7, рекрутирование в новую элиту из высших слоев прежней номенклатуры происходило в гораздо меньших масштабах, чем из номенклатуры в целом. По информации ВЦИОМ, около половины новичков российской правящей элиты вошли в нее из второго эшелона старой элиты. С другой стороны, нельзя недооценивать также реальный процесс смены элит. По подсчетам О.Крыштановской, половина всех лидеров партий, 59% новых бизнесменов, треть депутатов, четверть президентской команды и правительства никогда прежде в номенклатуру не входили. Наиболее традиционным путем рекрутировалась региональная элита, где лишь 17% не имели номенклатурного прошлого. По данным опроса ВЦИОМ, новичками является 22% российской элиты. Наибольшую восходящую мобильность демонстрируют представители российского бизнеса: 2/3 этой группы не принадлежали в конце 80-х годов к власть предержащим. Данные о 100 высших бизнесменах показывают, что 38% из них не имели отношения к прежней элите и вышли из самых различных слоев, включая ученых, безработных, преступников и т.п..

Смена элит сопровождалась не только (и не столько) сменой персоналий. Существенно изменились и качественные характеристики элиты. Она помолодела: больше половины представителей современной элиты в 1993 году были моложе 50, каждый пятый — моложе 40. Она стала образованней: 2/3 президентской команды составляли доктора наук, высока была и доля обладателей ученых степеней в правительстве и среди партийных лидеров. Причем по сравнению с предшествующим периодом изменился характер полученного образования: в то время как 2/3 брежневской когорты заканчивали провинциальные технические вузы, в 90-е годы происходит снижение доли технократов и рост числа гуманитариев, особенно получивших высшее экономическое и юридическое образование. Наконец, элита по происхождению стала более городской: доля выходцев из села упала в ней за 10 лет в 2,5 раза, в том числе в окружении Ельцина — в 5 раз.

Поначалу основной акцент в этом анализе делался на сопоставление и взаимосвязь новой и старой элиты. Лишь позднее появились работы, посвященные самому процессу формирования новых элитных групп и не сводящиеся к анализу источников состояний их отдельных представителей³⁰. Между тем, именно эти вопросы заслуживают особого внимания. Происхождение той или иной элитной группы очень быстро перестает оказывать существенное влияние на ее действия. Гораздо более значительную роль здесь играет ее новое положение и связанные с ним интересы и проблемы. Поэтому сам факт того, что новый бизнес в значительной мере вышел из рядов старой номенклатуры, может объяснить очень немногое в формировании политики термидорианского периода. Чтобы понять, какие группы интересов и каким образом реально определяют эту политику, необходимо рассмотреть сложный процесс эволюции элиты на протяжении радикальной фазы и на первой стадии термидора, когда кристаллизация интересов новых элитных групп протекает наиболее активно. Здесь перед исследователем возникает следующий комплекс проблем. Во-первых, неоднородность элиты, противоречивость интересов формирующихся групп. Во-вторых, эволюция интересов элиты в процессе революционных преобразований в обществе. В-третьих, взаимосвязь интересов элиты с положением в различных секторах экономики. В-четвертых, место и формы влияния тех слоев старой номенклатуры, которым не удалось попасть в новую элиту, и их дальнейшая эволюция.

Акцент на преемственность элиты затушевывает те реальные противоречия, которые сложились между различными группами интересов к моменту начала радикальной фазы. Между тем, в тот период было совершенно очевидно, что существуют (во всяком случае, в экономике) два основных блока сил, отношения которых весьма далеки от гармонии. Условно они получили название "красные директора" и "новые коммерсанты"³². На самом деле процессы "первоначального накопления" шли в рамках обеих групп, хотя и в разных формах: "красные директора" в основном перекачивали ресурсы государственных предприятий в частные фирмы, а "новые коммерсанты" делали состояния, главным образом, на торговле и экспортно-импортных операциях. Интересы этих групп часто совпадали, как это было показано выше применительно к формированию "проинфляционного блока". Однако долгое время их взаимоотношения носили достаточно конфликтный характер. Прежде всего противоречия проявлялись в сфере формирования хозяйственных связей. Обследования 1992 года наглядно демонстрировали, что государственные предприятия, как правило, устанавливали привилегированные условия поставок и цен для "своих" контрагентов и дискриминировали частный сектор³'. С началом приватизации крупных предприятий этот конфликт воспроизвелся на новом уровне — как противоречие между инсайдерами и аутсайдерами при перераспределении собственности, а затем как борьба аутсайдеров за возможности реального контроля над собственностью, формально ими приобретенной в процессе приватизации.

При очевидном антагонизме этих групп постепенно складывалось и поле общих интересов. Государственные (либо приватизированные) предприятия, столкнувшись с проблемой ограниченного спроса на свою продукцию, стали искать платежеспособных потребителей и находили их в первую очередь среди частных фирм. В результате еще недавно дискриминируемые частники превращались в наиболее выгодных клиентов, под их потребности в ряде случаев стали специально перестраивать и приспосабливать производство³⁴. Точки соприкосновения были быстро найдены и в использовании "дешевых денег", получаемых от государства в форме субсидий, льготных кредитов и т.п. Если в начале реформ директора госпредприятий обычно тратили эти деньги на зарплату работникам, то очень скоро они стали "прокручиваться" через коммерческие структуры в целях личного обогащения представителей обеих сторон. Чтобы установить контроль над собственностью в процессе приватизации предприятий, некоторые директора шли на союз с коммерческими структурами и получали от них необходимые средства для приобретения контрольного пакета акций.

Таким образом, взаимодействие этих двух групп характеризовалось антагонистическим симбиозом, процессами притяжения и отталкивания, взаимопроникновением и борьбой за лидерство. Обе группы имели свои "конкурентные преимущества" по части давления на государственные структуры. Крупные государственные (либо бывшие государственные) предприятия обеспечивали занятость тысячам людей (иногда целым городам), оказывали широкий спектр социальных услуг своим работникам и населению в целом, обслуживали значительную часть инфраструктуры населенных пунктов, где они были расположены. Естественно, наличие подобной социальной нагрузки использовалось "красными директорами" как решающий аргумент для получения государственной поддержки своим предприятиям. Одновременно финансовые ресурсы, а тем самым и экономическая власть, все более концентрировались в руках новых коммерческих структур, и правительство не могло с этим не считаться.

Принципиально важную роль в процессе формирования новых элит сыграла приватизация. Среди исследователей российских реформ господствует мнение, что в целом она была проведена в пользу инсайдеров, в первую очередь менеджмента предприятий, и значение внешних структур в этом процессе было минимальным. Имеющиеся данные на первый взгляд подтверждают это. Однако, как нам представляется, подобная недифференцированная оценка процесса приватизации методологически неверна. В конце 1993 года один из крупных российских коммерсантов так характеризовал ситуацию: "В России есть несколько очень крупных конкурентоспособных компаний, но в них менеджмент занимает такие устойчивые позиции, что они никого не пустят (как показала история с залоговыми аукционами, в этом он оказался не прав.). Кроме того, есть ряд перспективных предприятий, и они приватизированы аутсайдерами. Все остальные безнадежно неконкурентоспособны, и они приватизированы инсайдерами". Мы не утверждаем, что столь категорическая оценка полностью верна, однако она четко отражает подход коммерческих структур к этому вопросу. 1993-1994 годы — это период активного формирования финансово-промышленных групп вокруг крупных финансовых структур, где-то целенаправленного, где-то хаотического приобретения ими собственности в производственном секторе. Одновременно наблюдалось и встречное движение — диверсификация организаций, возникших на базе производственных предприятий, в финансовую сферу.

Создание финансово-промышленных групп (ФПГ) в процессе приватизации шло полностью вразрез с теми идеологическими установками, которыми руководствовались ее организаторы. Это еще раз продемонстрировало подчиненную роль идеологии на радикальной фазе в тех случаях, когда она вступает в конфликт с реальными интересами. Предполагалось, что в России будет сформирован фондовый рынок по американскому образцу, и поэтому нормативные акты всячески ограничивали участие банковских структур в приватизации, долгое время запрещалось и перекрестное владение акциями. Однако на практике, вопреки всем ограничениям, развитие пошло в большей степени по альтернативному пути — по пути тесного сращивания банковских и промышленных структур. Нормативные акты, принятые в конце 1993 года и фактически легализовавшие существование финансово-промышленных групп, во многом лишь отражали уже сложившуюся к тому времени реальность. В дальнейшем ограничения на формирование и функционирование подобных групп становились все менее жесткими. "Наблюдаемая в ходе российских реформ эволюция нормативной базы взаимодействия реального и финансового секторов экономики может быть охарактеризована как вынужденный дрейф от американской к японо-германской модели отношений между этими секторами". Все это, впрочем, не означало, что большинство реально существующих групп получили формальный статус. Крупнейшие финансово-промышленные империи, называемые еще финансово-промышленными конгломератами, не стремились к официальному признанию. Но именно они оказывали наибольшее воздействие на процессы становления новой элиты.

Формирование ФПГ и конгломератов в процессе приватизации означало, что водораздел между "красными директорами" — "новыми коммерсантами" становился все более эфемерным. На первый план постепенно выступали иные критерии — в первую очередь состояние и экономические перспективы вновь приобретенной собственности. Постепенно сформировались новые группы интересов, взаимодействие и противоречия которых играли принципиально важную роль в определении политики властей. Вот эти группы:

1) Собственники экспортно-ориентированных, конкурентоспособных на мировом рынке предприятий, внутренние цены на продукцию которых ниже мировых, что вынуждает их субсидировать всю остальную экономику. В первую очередь к этой категории относятся предприятия топливно-энергетического комплекса.

2) Собственники экспортно-ориентированных предприятий, конкурентоспособность которых на мировом рынке искусственно поддерживается за счет заниженных внутренних цен на ресурсы. К подобного рода предприятиям можно отнести значительную часть черной и цветной металлургии, а также химической промышленности.

3) Собственники предприятий, работающих на внутренний рынок, выпускающих импортозамещающую продукцию и имеющих определенную перспективу при благоприятной для них политике государства.

4) Собственники предприятий, работающих на внутренний рынок, но по причинам специфики конечного продукта либо характера спроса не испытывающих давления внешней конкуренции.

5) Собственники безнадежно неэффективных, нежизнеспособных предприятий.

В условиях криминализации бизнеса особую группу интересов представляли также мафиозные структуры, во многих случаях тесно связанные с политическими институтами различных уровней и имевшие возможность воздействовать на их решения.

В процессе формирования новой элиты крупные финансовые структуры начинали играть решающую роль, оттесняя "красных директоров" на второй план. Все попытки спасти традиционную экономическую элиту, которые время от времени предпринимали различные ведомства, оканчивались неудачей. Особенно ярко это отразилось в формировании нормативной базы деятельности финансово-промышленных групп. Первоначально нормативные акты в этой области были направлены в основном на финансовую поддержку "красных директоров" и их защиту от притязаний финансовых структур, желавших приобрести госсобственность в ходе приватизации. Однако в процессе доработки этих документов льготы были сведены к минимуму, финансовая помощь практически не выделялась, а крупнейшие финансовые структуры заняли ведущее место во многих ключевых ФПГ.

Постепенно теряли влияние на властные структуры и сами "красные директора", которые стояли во главе безнадежно неконкурентоспособных, но выполнявших широкие социальные функции промышленных монстров. Их финансовая поддержка со стороны государства неуклонно падала, возможности для лоббирования своих интересов иссякали. Это было вызвано двумя основными факторами. С одной стороны, резко усилились — политически и финансово — их конкуренты в борьбе за возможность влиять на государственную политику. С другой стороны, сами власти в условиях термидора все больше начинали ориентироваться не на широкие слои населения, а на интересы элитных групп, и многочисленные социальные функции предприятий переставали быть серьезным аргументом для выделения им государственных ресурсов. Исключениями из правила стали угольная промышленность и сельское хозяйство, которые долгое время продолжали получать крупные субсидии, в первую очередь по причинам политического характера.

Становление новых элитных групп оказывало активное влияние на деятельность власти, которая все сильнее отражала их интересы. Переориентация происходила постепенно, но к 1995-1996 годам стала достаточно очевидной. Особенно ярко этот процесс проявлялся в сфере приватизации. Механизм ваучерной приватизации формально носил достаточно демократичный характер, был нацелен на согласование широкого круга интересов и предоставлял определенные возможности участия в этом процессе самым различным социальным слоям. Срок действия ваучеров истек летом 1994 года, после чего приватизация замедлилась. Однако во второй половине 1995 года правительство согласилось на совершенно новый подход к перераспределению собственности, явно ориентированный на интересы узкого круга влиятельных элитных групп. Крупные пакеты акций наиболее престижных компаний, находящиеся в государственной собственности, предполагалось передать в доверительное управление юридическим лицам в обмен на предоставление государству в долг необходимых средств для пополнения бюджета. В случае невозвращения долга организации, взявшие акции в управление, получали право на их продажу. Фактически это была приватизация — в бюджет на 1996 год не были заложены средства для возвращения долгой банкам-кредиторам.

Передачу акций предполагалось проводить на конкурсной основе. В конце 1995 года состоялось 12 залоговых аукционов, которые сопровождались скандалами. Конфликты возникали в связи с такими явлениями, как организация аукциона (прием заявок и задатков) одним из его участников; возможность использовать для участия в аукционах государственные средства, размещенные в соответствующих банках; высокая вероятность предварительного сговора участников. Среди победителей этих аукционов доминировали два крупных российских банка: "Онексим-банк" и "Менатеп". По мнению специалистов, "эти аукционы представляли собой... либо завуалированный самовыкуп пакета акций предприятиями, либо — в большинстве случаев — прямую неконкурентную продажу пакета акций заинтересованным банкам (финансово-промышленным группам)".

Именно интересами формирующихся элитных групп можно объяснить и ряд других характерных особенностей экономической политики периода термидора, которые на первый взгляд представляются абсолютно нелогичными. Одна из подобных загадок — сохранение достаточно либерального экспортно-импортного режима, когда значительная часть экономики неконкурентоспособна и испытывает серьезные трудности. Уже к концу 1993 года произошла консолидация сил, заинтересованных в усилении протекционизма в государственной политике. Эту позицию разделяла значительная часть ученых-экономистов, политиков, средств массовой информации, причем ее приверженцы входили и в правительство. Во многом ситуация напоминала формирование "проинфляционного блока", под давлением которого правительство радикалов было вынуждено отступить от жесткой денежной политики. Тем не менее, в данном случае результаты оказались совершенно другими: несмотря на периодически происходившие изменения "правил игры", в целом экономика оставалась достаточно открытой.

Найти объяснение этому феномену можно, только рассмотрев в динамике влияние различных элитных групп: постепенное снижение возможностей давления со стороны "красных директоров", которые не смогли обеспечить себе устойчивое положение в новой элите; рост роли тех слоев, экономическая база которых связана с экспортно-ориентированными отраслями; усиление их "веса" по сравнению с группами интересов, связанными с импорто-замещаю-щими отраслями. В этой ситуации возможности политического влияния и лоббирования своих интересов со стороны тех, в первую очередь ориентированных на экспорт, секторов, которые заинтересованы в либеральном экспортно-импортном режиме, несравнимо шире, чем их удельный вес в экономике. Деятельность "челноков" (людей, осуществляющих импорт небольших партий товаров на регулярной основе), которые оказывали либеральной политике поддержку "снизу", служила здесь дополнительным, но, судя по всему, далеко не решающим фактором.

Иная ситуация складывалась в политике цен на топливно-энергетические ресурсы. Здесь интересы двух влиятельных элитных групп, связанных с потенциально конкурентоспособным и потенциально неконкурентоспособным экспортом, диаметрально расходятся. Конкурентоспособные экспортные отрасли, внутренние цены на продукцию которых ниже мировых, заинтересованы в максимальном сокращении этой разницы, а тем самым и объемов субсидирования всей остальной экономики за свой счет. Напротив, для экспортно-ориентированных отраслей, конкурентоспособность которых поддерживается благодаря низким ценам на ресурсы, сохранение разницы между мировыми и внутренними ценами — вопрос жизни и смерти. Их интересы поэтому совпадают с интересами подавляющей части других экономических субъектов, нежизнеспособных в условиях мировых цен на топливо и энергию. Поэтому борьба вокруг динамики цен на топливно-энергетические ресурсы оказывалась несравнимо более острой и ожесточенной, чем баталии вокруг экспортно-импортного режима.

Еще одна очевидная тенденция в формировании новых элит в ходе революции — усиление роли региональных элит. Получив в ходе радикальной фазы широкие права и возможности распоряжаться значительными ресурсами на местах, эти элиты, во многом независимые от "центра", сохраняли контроль за развитием бизнеса в регионах, перераспределением бюджетных ресурсов, локальными политическими процессами. В соответствии со своим реальным политическим весом они располагали возможностью влиять на формирование федеральной политики. Кроме того, в случае принятия решений, противоречащих их интересам, эти элиты могли успешно тормозить их практическое исполнение. Взаимодействие, противоречия и конфликты между элитами федерального и регионального уровней также относились к числу существенных факторов, определяющих процесс принятия политических решений,в условиях российского термидора. Значительную роль играли и противоречия между различными группами региональных элит, в частности между регионами-донорами и регионами-реципиентами федерального бюджета. Так, руководители нескольких крупнейших регионов-доноров выступили весной 1997 года с инициативой унифицировать политику регулирования квартирной платы на том основании, что регионы-реципиенты поддерживают низкий уровень платежей за жилье и коммунальные услуги за счет дотаций из федерального бюджета, доходы которого формируются регионами-донорами.

Специфические процессы, характерные для термидорианского периода, во многом объясняют и динамику экономической ситуации в стране в 1995-1996 годах. В этот период не произошел переход к экономическому росту, более того, по многим параметрам экономическое положение продолжало ухудшаться: усилились неплатежи предприятий друг другу, в кризисном состоянии оказалась бюджетная система, повсеместные задержки заработной платы, пенсий и пособий негативно влияли на уровень жизни населения. До осени 1994 года в социологических опросах соотношение числа людей, положительно и отрицательно оценивавших экономическое положение своей семьи, хотя и было подвержено весьма существенным колебаниям, в целом устойчиво держалось выше единицы. С осени 1994 года оценки резко ухудшаются, достигая к июлю 1995-го низшей точки — около 0,6. Потом соотношение несколько улучшается, но в целом продолжает быть ниже единицы, лишь в отдельные моменты немного превышая этот уровень. Следующая точка резкого падения — сентябрь 1998 года, когда, в результате финансового кризиса, это соотношение почти достигло 0,4.

Рассмотренные закономерности во многом аналогичны тенденциям, которые были характерны и для других стран на первом этапе термидорианского развития, поскольку вызваны весьма схожими причинами. Вывод К. Бринтона о том, что для населения термидор оказывается тяжелее радикальной фазы, нашел подтверждение в опыте современной России.