Если Человечество не хочет забыть свою духовную основу.

А для нашей страны это столь же необходимо, как дышать и питаться.

 

Послушайте фугу до‑диез минор из первого тома «Хорошо темперированного клавира» И.С. Баха.

 

Ну как?!!!

 

Если до кого‑то сейчас не дошло – не отчаивайтесь. Этот язык, язык фуг, надо постигать. А это дается опытом прослушивания. Вернитесь к фуге несколько раз, в разное время. Но лучше всего вечером, когда суета отступает. И не сомневайтесь – музыка вам откроется.

 

Я очень люблю китайскую классическую поэзию. Я осознаю, что китайцы достигли в поэзии всемирных высот. И однажды представители китайского землячества, зная про мою любовь к китайской поэзии, пригласили меня на вечер, где читали стихи.

…Один за другим выходили люди и читали замечательные стихи… на китайском языке.

Я не могу передать вам всех ухищрений, к которым я прибегал, чтобы не уснуть. Я таращил глаза, я пребольно себя щипал…

 

Я! НЕ! ЗНАЮ! КИТАЙСКОГО! ЯЗЫКА!!!

 

И китайская поэзия, которую я так люблю на русском, потеряла для меня всякий смысл.

 

Музыка – это тоже язык.

И его нужно научиться постигать.

Но, к счастью, на это постижение не надо тратить годы.

Потому что музыкальная речь напрямую контактирует с нашими чувствами.

И если чувства (из которых восприятие музыки – одно из важнейших) развить, то язык высокой музыки станет одним из главных средств познания и приведет к невиданному обогащению личности, к гигантскому творческому всплеску, к невероятному увеличению способностей в любой сфере деятельности.

 

Посмотрите на две уникальные попытки литовского художника и композитора Микалоюса Константинаса Чюрлениса изобразить фуги.

 

Какое задание я хочу вам предложить? Перед фугой Распятия есть прелюдия. Послушайте ее и опишите ваши впечатления.

 

Прелюдия – это подготовка к основной форме деятельности.

Прелюдия в музыке существует очень давно.

Когда‑то перед тем как начать сочинение музыки, композиторы прелюдировали, то есть перебирали клавиши клавесина, настраиваясь на сочинение.

Что вы думаете относительно баховского прелюдирования?

Если вы в состоянии, то попробуйте выразить чувство, которое у вас вызвала эта прелюдия, в стихах.

(Предлагаю вам сделать так: вначале послушайте ТОЛЬКО ФУГУ, затем, через некоторое время, – прелюдию и фугу вместе. По времени это займет у вас примерно 13−14 минут.)

 

Вас ждет чистый лист бумаги.

 

 

Встреча седьмая

Одержимость

 

Когда мне было неполных семь лет, в наш класс вошла очень энергичная женщина.

Она о чем‑то поговорила с моей учительницей, и та указала на меня. В тот момент я не догадывался, что происходит событие, которое тайным образом повлияет на всю мою последующую жизнь.

 

Меня выбрали на роль Сережи в инсценировке романа Л.Н. Толстого «Анна Каренина».

Женщина оказалась режиссером инсценировки. Звали ее Ася Семеновна Лосева.

Я не случайно называю ее имя в книге. Я хочу, чтобы его помнили по крайней мере столько, сколько будут читать эту книгу. Потому что ей сейчас 103 года, она живет недалеко от меня в Стокгольме и ведет себя так, что ее ровесник‑муж, много лет проработавший в качестве театрального режиссера, Соломон Савельевич Казимировский, пишет для нее и о ней стихи. Но вернемся к далекому прошлому. Тогда Асе Семеновне было только 45.

И прежде чем дать мне роль, она рассказала о том, что происходит в романе.

 

Меня познакомили с моей «мамой» – Анной. Мне показали моего «отца» – Каренина.

И вынуждены были рассказать потрясшую меня до глубины души историю жизни и смерти моей «мамы».

Оказалось, что в эпизоде, где мне предстоит играть, мама Анна, которую не допускают к сыну, тайно забегает в его (мою) спальню для того, чтобы увидеть его (меня) в последний раз.

После этого она бросится под поезд и погибнет под колесами. Я, конечно же, немедленно спросил, почему моя «мама» должна погибнуть.

И мне вынуждены были рассказать.

Оказывается, Анна, будучи замужем за Карениным, бе– зумно полюбила другого человека по фамилии Вронский.

Ради своей любви она пошла на огромные жертвы.

Меня (сына Сережу) у нее забирают навсегда, муж порывает с ней, весь свет осуждает Анну.

Вронский вскоре разлюбил ее, жизнь Анны кончена.

Осталось только попрощаться с сыном и покончить жизнь самоубийством.

 

Представьте себе: вся эта невероятная информация набросилась на меня – ребенка, которому не исполнилось еще и семи лет!

Со мной произошло что‑то ужасное. Я бесконечно влюбился в мою «маму» – Анну.

Исполнительница ее роли была юной женщиной невиданной, с моей точки зрения, красоты. Высокая, стройная, с длинными золотистыми волосами, с тончайшими дворянскими чертами лица.

И вот теперь представьте себе: я в своей спальне, в ночной рубашечке, и ко мне приходит моя «мама», которая, я знаю, сейчас уйдет и бросится под поезд.

Что я должен делать? Удержать!

Сказать что‑то такое, что «маму» остановит.

Но ведь у меня был выученный текст, отступать от которого невозможно.

К тому же я понимал, что раз писатель написал, то никто в целом мире не может этого отменить.

И все, что я делал, было незаметно для зрителя.

Изо всех сил я крепко обнимал маму Анну, пытаясь объятиями передать ей мою мольбу: не уходи умирать! Я так люблю тебя!

А вслух произносил текст…

 

На каждой репетиции, а затем на спектакле я пытался удержать ее от смерти.

Но не смог!..

И каждый раз она уходила от меня и умирала под колесами страшного поезда.

Ночами я не спал – я строил планы, я размышлял о том, что мне сделать, чтобы «мама» не уходила умирать.

Однажды ночью я даже придумал – закричать публике: «Удержите мою маму, иначе она погибнет! Помогите мне!!!»

Я засыпал и просыпался весь в поту!

Но утром понимал: закричать я не имею права.

Ибо, согласно Толстому, Сережа, то есть я, не должен знать о том, что видит маму в последний раз.

И я полюбил «маму» Анну до самоотречения.

И я возненавидел Толстого за то, что он не позволяет мне спасти мою любимую «маму».

И я возненавидел Вронского.

О, КАК я возненавидел Вронского!

(Естественно, и актера, который играл роль Вронского.)

КАК он посмел разлюбить МОЮ МАМУ!!!

Это из‑за него она оставляет МЕНЯ! Из‑за него она расстается с жизнью!