Предметом анализа в данной статье является рассмотрение концепции книги В. Шнитке “Stimmen des Schweigens”.

Предметом анализа в данной статье является рассмотрение концепции книги В. Шнитке “Stimmen des Schweigens”.

Книга предваряется предисловием автора под названием “Warum “Stimmen des Schweigens” [“Почему “Голоса молчания”], в которой В. Шнитке объясняет связь заглавия книги с её идейно-тематическим содержанием. Автор выделяет 5 значений “голосов” и “молчания” в книге. Целесообразно привести пространную цитату, включающую в себя данные значения:

“Die wichtigsten sind folgende:

1. Das Schweigen (здесь и далее выделение В. Шнитке. – Е.З.) der Natur, die Verschwiegenheit der Ewigkeit, das Mysterium der Welt. Die scheinbare Leidenschaftslosigkeit der Natur, unser Getrenntsein von ihr. Stimmen als Offenbarungen der Natur in ihren Erscheinungen, als ihr “Sprechen” – gleichsam ins Leere gerichtet, doch voller Bedeutung für den, der hören will.

2. Schweigen als Befangenheit der Seele, die das Geheimnis der Welt ahnt, aber es nicht erschließen kann. Stimmen als die seltenen Aussagen der Seele, der die Welt sich in ihren einzelnen Zügen eröffnet hat.

3. Schweigen als das Verhalten der Toten, vor allem meiner Angehörigen (deren Totsein mir Quelle eines ewigen Schuldgefühls ist). Stimmen als ihre durch unser Gedenken ihrer sich kundtuende Rede.

4. Schweigen als das jahrzehntelange Schweigen (besonders vor 1986) jener Volksgruppe, der ich ursprünglich angehörte. Stimmen als Zeichen ihres Fortbestehens.

5. Mein eigenes Schweigen, das lang ein fast absolutes war, aber auch jetzt zum Teil fortwährt. Ein Schweigen als Folge von Hemmungen, die auf innere und äußere Ursachen zurückzuführen sind. Stimmen als Sprechen, mein Sprechen, das mir sowohl Recht als auch Pflicht ist.”

[“Важнейшие следующие:

1. Молчание природы, скрытность вечности, мировая мистерия. Кажущаяся бесстрастность природы, наша разобщённость с ней. Голоса как открывание природы в её проявлениях, как её “говорение” – как будто обращённое в пустоту, но полное значение для тех, кто хочет услышать.

2. Молчание как стеснённость (робость) души, которая подобна тайне мира, но не может быть открыта. Голоса как редкие высказывания души, которой мир открывается в своих отдельных движениях.

3. Молчание как образ действия мёртвых, прежде всего моих родственников (чья смерть для меня источник вечного чувства вины). Голоса как их, через наши воспоминания получившая звучание, речь.

4. Молчание как длившееся десятилетиями (особенно до 1986) молчание той нации, к которой я непосредственно отношусь. Голоса как знаки их дальнейшего существования.

5. Моё собственное молчание, которое долго было почти абсолютным, но и сейчас частично продолжается. Молчание как следствие препятствий, которые сводятся к внутренним и внешним причинам. Голоса как говорение, моё говорение, которое для меня и право и обязанность”].

Перед нами редкий случай предварительного объяснения автором сути предлагаемой читателю книги. Предпримем расширение этого объяснения по заданным Шнитке линиям.

Предварительно оговорим два важных момента.

Первое. Наличие определённой концепции обязательно присуще книге (книге в жанровом понимании[6]). Исследуемое издание, несмотря на его авторское обозначение как “сборника” [“Sammlung[7]”], воспринимается именно как книга. На это указывают уже такие интегрирующие элементы, как заглавие [“Stimmen des Schweigens”], подзаголовок [“Erzählungen und Gedichte”], авторское вступление, оглавление, авторская последовательность текстов. Слова “Stimmen” и “Schweigen”, заявленные в заглавии, многократно повторяются в тексте книги: “Ich habe gesprochen mit hundert Stimmen, / und keine war ich. / Ich habe geschwiegen mit tausend Stimmen, / und jede war echt” [“Я говорил на сотне языков, / и не был ни одним из них. / Я молчал на тысяче языков, / и каждый был подлинным[8]”], “Dann sprachen (und schwiegen) stundenlang” [“Потом мы говорили (и молчали) часами”], “Ich sprach. Ich drang in dieses Eis, als bräche / ich aller Stummen Schweigen” [“Я говорил. Я проник в этот лёд, будто взламывая / молчание всей немоты”] и мн. др. Что показывает обследование оглавления? Уже судя по названиям (чаще первым строкам, заменяющим заглавие), можно утверждать, что тексты содержат общие мотивы. Связь соседних стихотворений столь явственна, что в оглавлении образуются случайные тексты – центоны:

Wenn ich im Herbst über die Felder geh…

Ich sah die Herde von der Weide kommen…

[Когда я иду осенью через поля…

Я смотрю, как идут стада по пастбищу…]

 

Анализ покажет, характерны ли для “Stimmen des Schweigens” В. Шнитке как книги родственные мотивы, закономерность хронотопа, общность лирического героя, единый лирический сюжет и, главное, цельная авторская концепция.

Второе. Предметом нашего непосредственного анализа предстанет поэзия Шнитке. Анализируемая книга делится на 2 авторские рубрики – “Erzählungen” [“Рассказы”] и “Gedichte” [“Стихотворения”] – и включает в себя 5 рассказов и 80 стихотворений. Обследование рассказов показывает, что проза и стихи в книге Шнитке связаны общим тематически-мотивным комплексом: и в прозе и в стихах автор апеллирует к детству, своим родителям, судьбе российских немцев, национальной идентификации собственного “я” (см. характерную фразу из рассказа “Der Diebstal” [“Воровство”]: “Deutsche waren wir – und Juden. Halbdeutsche Halbjuden” [“Мы были немцы – и евреи. Полунемцы, полуевреи”]). Германский исследователь А. Моритц отмечает: “In der Prosa sind es die Erinnerunungen an die frühe Kindheit (“Eine Kindheit in Engels”, “Der Diebstahl”), Rückblikke anläßlich späterer Besuche an der Wolga (“In Kamenka”) sowie Erzählungen, die das besondere Schicksal der Rußlanddeutschen streifen (“Rudis neue Hose”, “Späte Lichtbilder”), die Schnittke als rußlanddeutschen Autor kennenzeichen[9]” [“В прозе – воспоминания о раннем детстве (“Детство в Энгельсе”, “Воровство”), ретроспективный взгляд при позднем посещении Поволжья (“В Каменке”) и также рассказы, которые касаются особенной судьбы российских немцев (“Новые брюки Руди”, “Запоздалые фотографии”), что показательно для Шнитке как для российско-немецкого автора”]. Подобная тематика характерна и для стихов: разнородность типов художественной речи в книге Шнитке не лишает её цельности.

Приступим к анализу. Лирический герой поэзии Шнитке пронзительно автобиографичен. Это человек, остро переживающий свою ментальную раздвоенность (“…Deutscher? Jude?” [“…Немец? Еврей?”]), вечную разлуку с умершими родственниками (см. стихотворения “Ein Menschenleben” [“Жизнь человеческая”], “Jetzt kann ich Dürer werden…” [“Сейчас могу я стать Дюрером…”], “Vater, ich denke so oft an dich…” [“Отец, я так часто думаю о тебе…”]), одиночество (“Wer Gedichte macht, ist ein einsamer Mann…” [“Кто пишет стихи, тот одинокий человек…”]). Лирическое “я” философски переосмысляет в своём сложном внутреннем мире бытийные и бытовые впечатления. Герой ставит перед собой сложные задачи – идентифицировать своё национальное “я”, услышать в себе и в мире подлинные голоса, вдохнуть в своём сознании жизнь в умерших родственников, освободить смущённую долгим молчанием душу. Представленный формой “я”, лирический герой черты собственной личности (штрихи детства, свой взгляд на мир) иногда передаёт персонажам от 3 лица – мальчику (“Ein kleiner Ort an einem großen Fluß…” [“Маленькое место у большой реки…”]), юноше (“Der Junge” [“Юноша”]).

Художественное пространство в поэзии Шнитке многолико, но дано в единой щемящей тональности, будь то локальные (место жительства в детстве – “маленькое место у большой реки” с “невымощенными переулками”, “высоким забором”, “старыми строениями”; раскинувшийся цыганский табор – “палатки”, “костёр”, “трава”) или необъятные образы (купол неба, степь, панорама с ракурса солнца). Для Шнитке характерно расширение локального пространственного образа в масштабный в мире одного стихотворения, к примеру:

Ein kleiner Ort an einem großen Fluß.

Die Gassen ungepflastert. Hohe Zäune.

Ein grüner Hof. Ein Wohnhaus. Eine Scheune.

Die Bauten alt, doch wie aus einem Guß.

Ein Mütterchen von hagerer Gestalt

Мамочка сухонькой тенью

Авторская позиция раскрывается через голоса и молчание природы, души, умерших родственников, российских евреев и немцев, собственный голос и молчание лирического героя, созданного с большой долей автобиографизма. Cобственный голос – это голос поэта, способного передать, сделать слышимыми и понятными другие голоса.

Обретая возможность диалога с природой, человек научается узнавать себя и ближних. Лирический герой обитает в релятивном пространстве и времени действительности и мечты, получая тем самым возможность “воскрешать” мёртвых родственников, сопрягать прошлое, настоящее и будущее, рассматривать мир с ракурса солнца.

Предметом анализа в данной статье является рассмотрение концепции книги В. Шнитке “Stimmen des Schweigens”.

Книга предваряется предисловием автора под названием “Warum “Stimmen des Schweigens” [“Почему “Голоса молчания”], в которой В. Шнитке объясняет связь заглавия книги с её идейно-тематическим содержанием. Автор выделяет 5 значений “голосов” и “молчания” в книге. Целесообразно привести пространную цитату, включающую в себя данные значения:

“Die wichtigsten sind folgende:

1. Das Schweigen (здесь и далее выделение В. Шнитке. – Е.З.) der Natur, die Verschwiegenheit der Ewigkeit, das Mysterium der Welt. Die scheinbare Leidenschaftslosigkeit der Natur, unser Getrenntsein von ihr. Stimmen als Offenbarungen der Natur in ihren Erscheinungen, als ihr “Sprechen” – gleichsam ins Leere gerichtet, doch voller Bedeutung für den, der hören will.

2. Schweigen als Befangenheit der Seele, die das Geheimnis der Welt ahnt, aber es nicht erschließen kann. Stimmen als die seltenen Aussagen der Seele, der die Welt sich in ihren einzelnen Zügen eröffnet hat.

3. Schweigen als das Verhalten der Toten, vor allem meiner Angehörigen (deren Totsein mir Quelle eines ewigen Schuldgefühls ist). Stimmen als ihre durch unser Gedenken ihrer sich kundtuende Rede.

4. Schweigen als das jahrzehntelange Schweigen (besonders vor 1986) jener Volksgruppe, der ich ursprünglich angehörte. Stimmen als Zeichen ihres Fortbestehens.

5. Mein eigenes Schweigen, das lang ein fast absolutes war, aber auch jetzt zum Teil fortwährt. Ein Schweigen als Folge von Hemmungen, die auf innere und äußere Ursachen zurückzuführen sind. Stimmen als Sprechen, mein Sprechen, das mir sowohl Recht als auch Pflicht ist.”

[“Важнейшие следующие:

1. Молчание природы, скрытность вечности, мировая мистерия. Кажущаяся бесстрастность природы, наша разобщённость с ней. Голоса как открывание природы в её проявлениях, как её “говорение” – как будто обращённое в пустоту, но полное значение для тех, кто хочет услышать.

2. Молчание как стеснённость (робость) души, которая подобна тайне мира, но не может быть открыта. Голоса как редкие высказывания души, которой мир открывается в своих отдельных движениях.

3. Молчание как образ действия мёртвых, прежде всего моих родственников (чья смерть для меня источник вечного чувства вины). Голоса как их, через наши воспоминания получившая звучание, речь.

4. Молчание как длившееся десятилетиями (особенно до 1986) молчание той нации, к которой я непосредственно отношусь. Голоса как знаки их дальнейшего существования.

5. Моё собственное молчание, которое долго было почти абсолютным, но и сейчас частично продолжается. Молчание как следствие препятствий, которые сводятся к внутренним и внешним причинам. Голоса как говорение, моё говорение, которое для меня и право и обязанность”].

Перед нами редкий случай предварительного объяснения автором сути предлагаемой читателю книги. Предпримем расширение этого объяснения по заданным Шнитке линиям.

Предварительно оговорим два важных момента.

Первое. Наличие определённой концепции обязательно присуще книге (книге в жанровом понимании[6]). Исследуемое издание, несмотря на его авторское обозначение как “сборника” [“Sammlung[7]”], воспринимается именно как книга. На это указывают уже такие интегрирующие элементы, как заглавие [“Stimmen des Schweigens”], подзаголовок [“Erzählungen und Gedichte”], авторское вступление, оглавление, авторская последовательность текстов. Слова “Stimmen” и “Schweigen”, заявленные в заглавии, многократно повторяются в тексте книги: “Ich habe gesprochen mit hundert Stimmen, / und keine war ich. / Ich habe geschwiegen mit tausend Stimmen, / und jede war echt” [“Я говорил на сотне языков, / и не был ни одним из них. / Я молчал на тысяче языков, / и каждый был подлинным[8]”], “Dann sprachen (und schwiegen) stundenlang” [“Потом мы говорили (и молчали) часами”], “Ich sprach. Ich drang in dieses Eis, als bräche / ich aller Stummen Schweigen” [“Я говорил. Я проник в этот лёд, будто взламывая / молчание всей немоты”] и мн. др. Что показывает обследование оглавления? Уже судя по названиям (чаще первым строкам, заменяющим заглавие), можно утверждать, что тексты содержат общие мотивы. Связь соседних стихотворений столь явственна, что в оглавлении образуются случайные тексты – центоны:

Wenn ich im Herbst über die Felder geh…

Ich sah die Herde von der Weide kommen…

[Когда я иду осенью через поля…

Я смотрю, как идут стада по пастбищу…]

 

Анализ покажет, характерны ли для “Stimmen des Schweigens” В. Шнитке как книги родственные мотивы, закономерность хронотопа, общность лирического героя, единый лирический сюжет и, главное, цельная авторская концепция.

Второе. Предметом нашего непосредственного анализа предстанет поэзия Шнитке. Анализируемая книга делится на 2 авторские рубрики – “Erzählungen” [“Рассказы”] и “Gedichte” [“Стихотворения”] – и включает в себя 5 рассказов и 80 стихотворений. Обследование рассказов показывает, что проза и стихи в книге Шнитке связаны общим тематически-мотивным комплексом: и в прозе и в стихах автор апеллирует к детству, своим родителям, судьбе российских немцев, национальной идентификации собственного “я” (см. характерную фразу из рассказа “Der Diebstal” [“Воровство”]: “Deutsche waren wir – und Juden. Halbdeutsche Halbjuden” [“Мы были немцы – и евреи. Полунемцы, полуевреи”]). Германский исследователь А. Моритц отмечает: “In der Prosa sind es die Erinnerunungen an die frühe Kindheit (“Eine Kindheit in Engels”, “Der Diebstahl”), Rückblikke anläßlich späterer Besuche an der Wolga (“In Kamenka”) sowie Erzählungen, die das besondere Schicksal der Rußlanddeutschen streifen (“Rudis neue Hose”, “Späte Lichtbilder”), die Schnittke als rußlanddeutschen Autor kennenzeichen[9]” [“В прозе – воспоминания о раннем детстве (“Детство в Энгельсе”, “Воровство”), ретроспективный взгляд при позднем посещении Поволжья (“В Каменке”) и также рассказы, которые касаются особенной судьбы российских немцев (“Новые брюки Руди”, “Запоздалые фотографии”), что показательно для Шнитке как для российско-немецкого автора”]. Подобная тематика характерна и для стихов: разнородность типов художественной речи в книге Шнитке не лишает её цельности.

Приступим к анализу. Лирический герой поэзии Шнитке пронзительно автобиографичен. Это человек, остро переживающий свою ментальную раздвоенность (“…Deutscher? Jude?” [“…Немец? Еврей?”]), вечную разлуку с умершими родственниками (см. стихотворения “Ein Menschenleben” [“Жизнь человеческая”], “Jetzt kann ich Dürer werden…” [“Сейчас могу я стать Дюрером…”], “Vater, ich denke so oft an dich…” [“Отец, я так часто думаю о тебе…”]), одиночество (“Wer Gedichte macht, ist ein einsamer Mann…” [“Кто пишет стихи, тот одинокий человек…”]). Лирическое “я” философски переосмысляет в своём сложном внутреннем мире бытийные и бытовые впечатления. Герой ставит перед собой сложные задачи – идентифицировать своё национальное “я”, услышать в себе и в мире подлинные голоса, вдохнуть в своём сознании жизнь в умерших родственников, освободить смущённую долгим молчанием душу. Представленный формой “я”, лирический герой черты собственной личности (штрихи детства, свой взгляд на мир) иногда передаёт персонажам от 3 лица – мальчику (“Ein kleiner Ort an einem großen Fluß…” [“Маленькое место у большой реки…”]), юноше (“Der Junge” [“Юноша”]).

Художественное пространство в поэзии Шнитке многолико, но дано в единой щемящей тональности, будь то локальные (место жительства в детстве – “маленькое место у большой реки” с “невымощенными переулками”, “высоким забором”, “старыми строениями”; раскинувшийся цыганский табор – “палатки”, “костёр”, “трава”) или необъятные образы (купол неба, степь, панорама с ракурса солнца). Для Шнитке характерно расширение локального пространственного образа в масштабный в мире одного стихотворения, к примеру:

Ein kleiner Ort an einem großen Fluß.

Die Gassen ungepflastert. Hohe Zäune.

Ein grüner Hof. Ein Wohnhaus. Eine Scheune.

Die Bauten alt, doch wie aus einem Guß.

Ein Mütterchen von hagerer Gestalt