Пессимизм и оптимизм в христианстве

Если теперь взять наиболее влиятельные в этом мире авраамические религии — иудаизм, христианство и ислам, то здесь нередки оценки этого мира в качестве юдоли страдания. Но почему так произошло? Причины страдания и смерти теологи обычно связывают с актом грехопадения Адама и Евы в Едеме — нарушением повеления Бога не вкушать плодо с древа познания добра и зла. Но Ева, а затем и Адам вкусили их, за что они были изгнаны из рая, и с этого момента в отношениях между людьми и Богом обозначился трагический разлад, а жизнь людей оказалась неотделимой от страдания.

Очутившись за пределами Едема, человек стал слабым, зависимым от множества могучих природных и социальных сил существом. Эту затерянность человека в мире в бескрайних космических пространствах в свое время хорошо ощутил математик и философ Блез Паскаль, что нашло отражение в известном месте его книги “Мысли”. Правда, в Библии высказывается также компенсирующаяся идея о том, что Бог, несмотря на затерянность человека в Космосе, все же печется о людях, и Ему небезразличен даже самый последний грешник. Так, в Евангелии от Луки сообщается следующее:

“Посмотрите на лилии, как они растут: не трудятся, ни прядут; но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них” (Лук. 12: 27).

А далее сообщается, что человек в глазах Бога ценнее любой лилии. Аналогичное суждение можно обнаружить также в Евангелии от Матфея: “У вас же и волосы на голове все сочтены ” (Мф.10:30). Но такого рода утешающие утверждения никак не отменяет того грустного факта, что с человеком на протяжении его жизни могут случиться самые разнообразные и чудовищные вещи, причем происходят они по неисповедимой воле Бога даже, как говорится, с глубоко-верующими людьми. Один из таких примеров — история библейского Иова, ставшего бессильной жертвой спора между Богом и сатаной.

При этом среди теологов иногда существует тенденция всячески приуменьшать объем человеческого страдания. А еще теологи утверждают, что будущее райское блаженство будет намного превосходить страдания человека, которые он претерпевает в земной жизни. В частности, в Послании к Римлянам апостол Павел сообщает: “Ибо думаю, что нынешние временные страдания ничего не стоят в сравнении с тою славою, которая откроется в нас” (Рим. 8:18). А во Втором Послании к Коринфянам тот же апостол Павел сообщил следующее: “Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу” (2Кор. 4: 17). Но можно ли считать страдания, переживаемые человеком в этом мире, в самом деле “кратковременными” и “легкими”? Ведь иногда они просто чудовищны.

Артур Шопенгауэр в свое время высказался в том смысле, что Ветхий Завет в целом является оптимистичным текстом, а Новый Завет – текстом пессимистичным. В известной мере такое суждение является верным. В текстах Ветхого Завета праведник обычно вознаграждается за свою праведность, причем вознаграждается уже при этой жизни, что нашло свое отражение, в частности, в уже упомянутой выше истории Иова. Если же говорить о жизни загробной, то она согласно Ветхому Завету довольно печальна — души-тени после смерти будут безнадежно томиться в Шеоле, аналоге ада.

Ветхий Завет утверждает, что древние евреи вышли из Египта. Но если это так, странным является то, что они не унаследовали богатую теологию загробного воздаяния древних египтян. Идеи древних евреев оказались более близки скорее к воззрениям древних греков, загробный мир которых — Аид — также является призрачным и томительным местом существования умерших душ. Замечу также, что именно в Ветхом Завете присутствует среди прочего грустная Книга Екклесиаста, в которой высказано множество рискованных, пессимистичных суждений, в том числе то, что человеку в принципе не стоит рождаться на свет (Еккл. 4: 2-3). Речь об этой библейской книге пойдет чуть позже.

И все ж для Ветхого Завета органичной является мысль о том, что жизнь человека является радостным процессом. Ветхий Завет утверждает, что праведники всегда поддерживаются Богом. Дело, однако, в том, что перед нами слишком много случаев того, когда откровенные негодяи проживают вполне успешную жизнь, а праведники тяжело скорбят. Выход здесь один — это идея загробного воздаяния. Однако Ветхий Завет за исключением Книги Пророка Даниила равнодушен к этой идее.

Если же говорить о Новом Завете, то это в конечном счете все же оптимистичная книга, поскольку Апокалипсис — последний текст Нового Завета — говорит нам о том, что после катаклизмов и страданий грядет победа Иисуса Христа, а история человечества закончится Его брачном пиром с Невестой Христовой — Церковью. Кроме того, Новый Завет построен на идее загробного воздаяния. Приведу в связи с этим известное место из Откровения Иоанна: “И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло” (Отк. 21:4). А еще можно вспомнить здесь высказывание из Первого Послания к Коринфянам апостола Павла: “Не видел того глаз, не слышало ухо, не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его” (1 Кор. 2:9).

Добавлю к этому еще и то, что некоторые христианские теологи откровенно спорили с пессимизмом. Так, Иустин-мученик спорил с пессимистичной идеей Судьбы стоиков и настаивал на том, что человек обладает свободной волей. Кроме того, он отрицал то, что материя есть зло. И все же именно в Новом Завете мы находим ясно сформулированный мотив отвержения мира. Так, в Первом Послании апостола Иоанна мы обнаруживаем следующие слова:

“ Не любите мира , ни того , что в мире : кто любит мир, в том нет любви Отчей. Ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего” (1 Ин. 1:15-16).

Замечу также то, что именно в Новом Завете дьавол назван “князем мира сего” (Ин. 12: 31; 14: 30;16: 11). И вовсе не случайно то, что именно христианство сформулировало негативное отношение к плоти, которое способствовало расцвету аскетизма и привело позднее к возникновению института монашества. Для формирования аскетического отношения к телу стало важным, в частности, учение апостола Павла, который не редко использовал для обозначения греха термин “плоть”. В Послании к Галатам он сообщил: “Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти” (Гал. 5:16).

На самом деле апостол Павел не имел в виду того, что тело по своей природе греховно. Повторюсь, термин “плоть” для него лишь метафора греха. Но данный термин стал удобо-превратным, и не удивительно то, что именно христиане создали затем множество трактатов, уничижающих функции тела человека. Позднее протестанты оспорят такого точку зрения и сделают акцент на том, что тело человека есть творение Бога. Однако к тому моменту христиане много чего понаписали на тему греховности человеческой плоти.

На этот феномен обратил внимание, в частности, голландский культуролог Йохан Хейзинга в своей прославленной книге “Осень средневековья” (1919). И здесь Хейзинга обращает внимание, в частности, на бросающиеся в глаза параллели между высказываниями средневековых христианских аскетов и буддийских монахов. В текстах последних также особое место уделялось теме физиологической нечистоты отверстий человеческого тела.

Один из трактатов, написанный на излете Средневековья папой Иннокентием III и упомянутый Хейзингой в своей книге, имеет характерное название — “О презрении к миру”. В этом трактате папа Римский, в частности, писал о страданиях, которые неизбежно сопровождают человека в этой жизни и особо обращает внимание на биологическую подоплеку человеческих страданий:

“Зачинает женщина в нечистоте и зловонии, рождает в горестях и страданиях, вскармливает в тяготах и тревогах, воспитывает с заботой и страхом” (Хейзинга Й. Осень средневековья. СПб., 2016, с. 239).

В Средние века в русле традиции пессимизма находится также текст "Бедный Генрих" поэта Гартмана фон Ауэ, в котором присутствуют скорбные слова о ничтожестве человеческой жизни. Речь там идет о рыцаре, который заболел проказой. Между тем, в те времена существовало поверие о том, что от этой болезни спасает кровь невинной девушки. И тогда дочь его вассала выразила трогательную готовность пожертвовать своей жизнью ради выздоровления сеньора, и вот как она обосновывает свой отказ от жизни:

“Мне нисколько не жаль этой жизни, ибо счастье здесь непрочно; и сегодняшняя радость завтра превращается в скорбь, а в конце всего стоит смерть, перед которой равны и добродетель, и мужество, и низость, и порок. Вся наша жизнь, вся наша юность не иное, что как туман и прах земной, а наше счастье ежеминутно дрожит, как листочек на дереве” (цит. по Стороженко Н. Поэзия мировой скорби, М., 1901, с. 69).

Другой немецкий средневековый поэт — Вальтер фон дер Фогельвейде выразил аналогичные мысли в следующем предельно мрачном высказывании: “мир полон сладкой отравы, снаружи он блестит яркими цветами, внутри он черен, мрачнее смерти” (Там же, с. 69). Добаввлю к этому, что пессимистичные мотивы можно обнаружить также в текстх немецких средневековых мистиков – Майстер Экхарта и Якоба Беме.

И все же нет смысла приписывать Новому Завету и христианству как таковому однозначное отвержение земной жизни. Здесь многое зависело от темперамента теолога. Одни делали акцент на милости Бога по отношению к человеку, видели в творении Божием мудрость устройства, другие же видели в этом же самом творении лишь дисгармонию — результат акта грехопадения, совершенного Адамом и Евой в Едемском саду.