Глава II : Работа по специальности

Три года назад Сигурд был выброшен на улицу без права преподавания. Благо, у него оставались друзья, у которых он мог ночевать в течение двух-трех месяцев. За последнее время Кёниг несколько изменился. Он оброс, у него появилась бородка, морщинки и даже седые волосы. В свои двадцать семь лет он выглядел уже довольно мужественно, пусть и потрепано, униженно.

Несколько недель Кёниг пытался устроиться на работу, пока не попал в какое-то дешевое издательство, чье название даже не стоит упоминать. Он стал корректором. Ах, эти бессонные ночи за корректурой отвратительных текстов, многие из которых были один в один. И платили ему самую малость. Хватало на еду и немного оставалось на одежду, но не более того. Большего Сигурд позволить себе не мог.

Друзья, которые давали ему временный ночлег, начали догадываться, что ночлег этот совсем не временный. Один из них постучался к Кёнигу в комнату. Сигурд открыл и пропустил товарища. Они сели на кровать. Хозяин квартиры начал:

– Сигурд, ну, как там с деньгами? Что будешь делать дальше? Когда съезжаешь?

Кёниг виновато посмотрел на него.

– Знаешь, у меня проблемы. Во-первых, мне платят меньше, чем уборщику. Во-вторых, я начинаю ненавидеть литературу. Все, что написано буквами, начинает вызывать у меня рвотные порывы.

– Понимаю. Но тут есть одна проблема. Мы живем в этой квартире с моей невестой уже около двух лет. И жили мы одни. А сейчас, как бы, ты нам мешаешь.

– Я понимаю, но мне некуда идти.

– Попробуй найти коммуналку.

– Дорого.

– Ну, а ты как хотел? Попробуй покупать продукты подешевле. Ты ешь еду, которая дороже нашей. Найди коммуналку. Это будет новый опыт. И ты станешь независимым.

Кёниг опустил голову и поправил рубашку.

– Я тоже все понимаю. Понимаю, что вам мешаю. Просто… Честно говоря, я напуган. Все, что происходит с моей жизнью в последнее время, пугает меня. Меня словно ломает. Каждую неделю мир ставит раком те или иные мои убеждения, а потом…

– Можешь не продолжать. Известная история. Но встань и на наше место. Мы устали жить рядом с кем-то. И это не из-за тебя. Ты хороший сожитель, но не ради этого мы брали ипотеку, чтобы жить потом с тобой. Ну, ты понял… Невеста очень сильно негодует.

– Понимаю. Начну искать коммуналку.

 

***

 

Через пару недель Сигурд смог съехать в коммунальную квартиру. С этого самого момента и начался голод. Зарплаты не хватало на то, чтобы прокормить Кёнига в течение всего месяца. Пришлось закупаться дешевыми продуктами, чтобы просто выжить. Сигурд много раз, лежа в кровати, прокручивал тот самый разговор со своим другом и думал, как же его продолжить.

– Честно говоря, я напуган. Все, что происходит с моей жизнью в последнее время, пугает меня. Меня словно ломает. Каждую неделю мир ставит раком те или иные мои убеждения, а потом… Я потерял всех лучших друзей, я потерял любимую, мой духовный отец предал меня, а я его безмерно уважал. Но все это не стоит рядом с тем адом, который я испытываю на работе. Мне приходится за гроши заниматься тяжелым механическим трудом и в итоге не хватает даже на еду. Раньше мне казалось, что вся моя жизнь – сплошная трагедия, но до этого самого момента я понимал, что могу выбраться из своего трагичного положения. Бросила любовь? Может быть, будет другая. Потерял друзей? Заведу новых. Предал учитель? Научусь сам.

Сигурд лег на живот и уперся лицом в подушку, пытаясь задушить себя.

– Но я попал в цикл. Дом, работа, дом… Если выйду из цикла, то умру с голода. Супер! Вот это была хитрая ловушка. И из нее мне теперь не выбраться. Я получаю недостаточно много, чтобы перестать работать. Искать новую работу? Не получится. Это ловушка. Все это ловушка, из которой мне не выбраться. Просить у кого-то пожить вместе я больше не осмелюсь. Теперь вот он я, самостоятельный, независимый, но в аду. И этот ад – постоянные муки. Голод, бедность, бессмысленный труд.

 

***

 

Но труд был не вечен. К сожалению. Сигурда уволили. Он был слишком невнимателен и начал допускать ошибки при корректуре. Это объяснялось недосыпом и постоянным полуголодным состоянием. Кёниг исхудал, и его голова работала очень плохо. Он чувствовал себя машиной, выполняющей нелепые задания. Регулярно. Каждый день. И чтобы выжить ему приходилось брать дополнительную нагрузку, проверять куда больше текстов, но чем больше текстов он брал, тем больше ошибок пропускал. В итоге главный редактор заметил это и уволил Сигурда.

 

***

 

Эмелин устроилась секретаршей в крупную компанию. Чтобы произвести впечатление на босса, ей пришлось изменить стиль. Её волосы доросли до поясницы, и она перекрасилась в блондинку. Теперь Атталь приходилось носить довольно откровенные платья и каблуки, а очки заменить на линзы. Единственное, что осталось от её старого стиля, – это амулет, подаренный Сигурдом. Ей было двадцать шесть, но косметика скрывала все дефекты, возникающие с возрастом. Эмелин в свои двадцать шесть выглядела на все восемнадцать, так еще она и похудела, стала стройной и привлекательной для мужчин.

Начальник часто приглашал её в свой кабинет, чтобы попросить совет. Его звали Герман Васильевич. Герману было около сорока, он был женат, четверо детей, две собаки и попугай. Больше всего в своей семье он любил, конечно же, попугая. Это было единственное существо, которое пыталось его выслушать и повторить за ним умные мысли. Выглядел он недурно, был с иголочки одет и подстрижен. Чрезмерно отбеленные зубы, правда, могли напугать неопытного зрителя и это на фоне его довольно смуглой для русского человека кожи.

Герман поинтересовался у сидевшей напротив Эмелин:

– А вы любите кофе?

– Люблю кофе. Если бы не оно, то…

– Он. Кофе – это он.

– Ах, простите, всегда забываю, что кофе – это он. Нет у него половых признаков. И выглядит как-то странно.

– Думаю, вы правы, но русские люди говорят – он.

– Интересно, почему?

– Да я и сам не знаю, но могу только догадаться.

– И что вы думаете?

– О, дорогуша, я думаю, что кофе он, потому что это мужской напиток. Он позволяет дольше работать и меньше спать.

– Но женщины тоже его пьют.

– Потому что женщины в современном мире работают столько же, сколько мужчины. Феминизм. Все дела. Боролись за право пахать. Забавно.

– Да, забавно…

– А вы как относитесь к феминизму?

– Ну, я очень огорчена, что из-за него мне приходится работать, чтобы выжить и прокормить себя.

– Я то же говорю всем! Хорошо, что вы не феминистка. Феминистки испортили женщинам жизнь. Вот как было раньше? Сидела баба в доме: рожала, убирала, стирала, отдыхала. А мужик пахал. Что изменилось? Баба теперь рожает, убирает, стирает и работает. Вот и все результаты феминизма. Конечно, феминисточки говорят, что это еще не конец. Потом все изменится, но, знаете, что изменится? Мать есть мать. Ничего не изменится. Человеческий род может продолжать только женщина. И она в течение целого года проживает с ребенком под сердцем. Будь она феминистка или нет – никакой разницы. Это физиология. Вот как в природе? Самку оплодотворили – самец может бежать. Так и у людей. Если мужчина соглашается ухаживать за ребенком, то это должен быть его выбор. Иначе о каком равенстве речь?

– Не знаю…

Эмелин уже хотела поставить болтуна на место, но он был её начальником. Нужно было терпеть. Герман продолжал:

– Особенно в странах, где аборт разрешен. Женщина имеет выбор – уничтожить зародыш или нет. Это её решение. С чего же тогда мужчина должен платить за решение женщины, если она вдруг решит выносить ребенка? Понимаете, это неестественно. И равенства здесь никакого нет. Феминистка борется за права женщины и, как следствие, отвоевывает женщинам больше прав, чем есть у мужчин. Например, все репродуктивное законодательство направлено на защиту матери. У отца минимум репродуктивных прав. Что говорят феминистки? Мол, правильно, женщина же рожает. Действительно, женщина рожает, делает выбор, принимает почти все решения, связанные с репродуктивной функцией – вот идеальная картина для феминисток. Но почему тогда мужчина не может делать все, что хочет? И почему он должен заботиться о ребенке, которого он не хотел? Или платить алименты? Это же нелепо. Женщина, которая в современном обществе может работать и выполнять все прочие обязанности, вдруг требует у мужчины какие-то блага.

Эмелин и это проглотила. Она, конечно, мечтала возразить, но человек-работающий должен молчать рядом со своим начальником, чтобы тот не начал испытывать недовольства. Герман не замолкал:

– Репродуктивная свобода – вот равенство. Если женщина обладает правом выбора над репродуктивной сферой, то мужчина тоже должен обладать свободой выбора. Действительно, в обществах прошлого было так: у женщины не было репродуктивной свободы, за женщину все решал муж. Но в наши дни у женщин есть эта свобода, а мужчины по уровню своих прав остались где-то двести лет назад. Пока кто-то сражается за права женщин и добивается их, никто не сражается за права мужчин. Все забывают, что нет мужчин и женщин. Есть люди, у которых есть свои желания. Почему закон потворствуют желаниям одних и игнорируют желания других?

 

***

 

Эмелин наконец-то вернулась домой и смысла с себя косметику, словно грязь, будто тяжкий груз. Сняв платье и отбросив его в сторону, она упала на диван. Следом слетели каблуки.

– Ненавижу. Ненавижу эту работу! Ненавижу людей! Ненавижу начальника! Гребанный сексист.

Эмелин тяжело выдохнула.

– Хорошо, Эмелин. Это только ступенька на твоем пути. Одна маленькая ступенька. Ты должна идти по лестнице из таких глупых голов, чтобы оказаться на вершине. Эмелин, ты должна держать себя в руках. Тот, кто держит себя в руках, тот победит. Эмелин, ты сможешь победить их всех. Любой ценой. Ты сможешь пробиться на самый верх. Придется поступиться своими принципами, но давай. Крепись. Ты выдержишь. Ты будешь и дальше послушно слушать этого мудака и кивать, пока он не откроет путь выше. А когда откроет, ты сможешь наступить ему на горло и сказать все, что думаешь. Терпи, ты должна. Ты должна вытерпеть. Бывало и хуже.