Простые притчи с тремя основными темами

 

"О о многих притчах Иисуса действуют три главных персонажа, JL/ причем обычно это одна авторитетная фигура и два про­тивопоставленных друг другу подчиненных. Авторитетная фигу­ра — царь, отец, хозяин — вершит суд над двумя подчиненными и их контрастными поступками (см. диаграмму).

 

Хозяин                      или Хозяин

 

 

Хороший                 Плохой                Главный Второстепенный

подчиненный подчиненный подчиненный подчиненный

 

Эти притчи именуются «монархическими», поскольку в каж­дой из них центральным или объединяющим сюжет персонажем (персонажем, состоящим в непосредственных отношениях с дву­мя другими) является царь или хозяин¹. Достаточно часто один из его подчиненных, сын или слуга, который с точки зрения евреев I века вел себя вполне правильно, оказывается менее пра­ведным, нежели его с виду испорченный двойник. Иисус пере­ворачивает традиционные ожидания с ног на голову².

¹ См. особ.: Robert W. Funk Parables and Presence. Philadelphia: Fortress, 1982, 29-54; ср.: Gerhard Sellin Lukas als Gleicliniserzähler: die Erzählung vorn barmherzi­gen Samariter (Lk 10, 25-37). ZW65, 1974, 180-189.

² Ср. особ.: J. D. Crossan In Parables: The Challenge oftlie HistoricalJesus. New York and London: Harper & Row, 1973, 53-78, где говорится о «притчах-перевер тышах».

Такая схема совершенно отчетливо проступает в одной из самых популярных притчей Иисуса — притче о блудном сыне. Здесь же об­наруживается и проблема, подстерегающая исследователя, который хотел бы отделить притчу от аллегории и свести содержание

притчи к одной главной теме. Сейчас мы подробно рассмотрим эту притчу, а затем более бегло — другие притчи, обнаруживаю­щие такую же простую «триадическую» структуру с тремя глав­ными темами. Поскольку наиболее существенные различия меж­ду параллельными изложениями одной и той же притчи уже были разобраны в третьей и четвертой главах, сейчас мы огра­ничимся рассмотрением лишь самой ранней версии каждой притчи (за исключением тех случаев, когда параллели так близ­ко напоминают друг друга, что невозможно вычленить более раннюю версию, и тех случаев, когда схожие притчи на самом деле не являются параллельными).

 

БЛУДНЫЙ СЫН (Лк 15:11-32)

 

Отец

 

 

Блудный сын                             Старший брат

¹ Например: Michael Wilcock The Saviowr of the World: The Message of Luke 's Gos-pel. Lcicester and Downers Grove: IVP, 1979, 149-157, и William F. Arndt The Gospel according to St. Luke. St. Louis: Concordia, 1956, 350. Оба они обходят молчанием ст. 25-32.

⁴ Frederick W. Danker Jesus and the New Age: A Commentary on St. Luke's. Philadel­phia: Fortress, 1988, 275, переименовывает эту притчу как «притчу о не­любящем брате», а Чарлз Талберт Reading Luke. New Yorl: Crossroad, 1982, 141, называет ее «реакцией старшего брата».

Притча о блудном сыне идет вразрез с теорией об одной ос­новной теме притчи. Традиционный подзаголовок ее в качестве главной темы выделяет призыв грешников к покаянию, незави­симо от того, сколь низко они пали⁴. В первую очередь именно эта особенность притчи бросается в глаза большинству читате­лей, поскольку она противостоит их естественной готовности сурово осудить блудного сына. Тем не менее многие ученые боль­ше внимания уделяют второму, кульминационному разделу пове­ствования и видят главную мысль в осуждении жестокосердого старшего брата⁴. В таком случае основная тема — обязанность христианина радоваться чужому спасению.

Некоторые комментаторы разрешают дилемму, признавая наличие обеих тем: дескать, эта притча — редкий пример прит­чи с двумя темами⁵, тем более, что повествование очевидно де­лится на два эпизода (ст. 11-24 посвящены младшему брату, а 25— 32 — старшему), а большинство притчей Иисуса заметно короче и не делятся на части. Но гораздо чаще в этой же притче выде­ляют также третью тему — роль отца обоих сыновей, фигуры, со­единяющей обе «половины» рассказа. В таком случае главная тема раскрывается в необычайной любви отца к обоим сыновь­ям и его долготерпении⁶.

(ст. 126-16) (ст. 17-19) (ст. 20) (ст. 21-24а) (ст. 24Ь-26) (ст. 27) (ст. 28) (ст. 29-32)

Трудно отрицать присутствие всех трех тем в данной притче и еще труднее — соединить их в одной простой формуле. Неко­торые комментаторы отвергали аутентичность ст. 25-32 именно потому, что таким образом к самодостаточной истории о возвра­щении блудного сына добавляется «лишняя» глава⁷. Однако Мэри Толберт показала, что между обеими частями рассказа существу­ет близкий структурный параллелизм, то есть они с самого на­чала составляли единое целое. Обе половины в свою очередь подразделяются на четыре части с чередованием нарративного дискурса (НД) и прямого дискурса (ИД):

^Г| В классической форме —Joachim Jeremias Tlie Parables of Jesus. London: SCM; Philadelphia: Westininster, 1972, 131.

⁶ См. особ.: Helmut Thielicke The WaitingPather. London: J. Clarke; New York: Harper & Bros., 1959, 17-40. Ср.: Eduard Schweizer ТЫ Good News aecording to Luke. Atlan­ta: John Knox; London: SPCK, 1984, 247-248; I. Howard Marshall The Gospel of Luke. Exeter: Paternoster; Grand Rapids: Eerdmans, 1978, 604.

⁷ Особ. Jack T. Sanders Tradition and Redaction in Luke xv. 11-32. NTS 15, 1968-1969, 433-438. Сандерс также находит лексические особенности еванге­листа в ст. 25-32, но Иоахим Иеремиас решительно отвергает этот аргу­мент (Tradition and Redaktion in Lukas 15. ZNW62, 1971, 172-189; см. также: Charles E. Carlston Ibrminiscence and Redaction in Luke 15:11-32. JBL 94, 1975. 368-390.

A. (НД) младший сын покидает дом

B. (ПД) он принимает решение вернуться

C. (НД) реакция его отца

D. (ПД) покаяние и ответ отца
А'. (НД) старший сын приходит домой
В'. (ПД) объяснения слуги
С. (НД) реакция отца
D'. (ПД) упреки сына и ответ отца

Эта симметрия еще усиливается за счет лексического сходства: в Л и А' упоминаются поля, в В и В' — отец и его слуги, с С и С речь идет об уходе и приходе, и — наиболее интересный момент — в 1) и D' говорится об упитанном тельце и веселом пире. Оба ос­новных раздела заключаются повторяющейся формулой: «был мертв и ожил, пропадал и нашелся»⁸. Уже вводные стихи притчи предполагают, что эпизод с блудным сыном не ограничится пер­вой частью, иначе не было бы смысла подчеркивать: «два сына», «младший из них», «выдели мне долю», «разделил между ними».

Вообще-то притчу можно было бы с тем же успехом разделить и па три эпизода в соответствии с числом основных персонажей: ст. 11 -2 ()а — уход и возвращение младшего сына; ст. 20Ь-24 — отец принимает сына; ст. 25-32 — реакция старшего брата". Вот, пожа­луй, наиболее убедительное решение проблемы истолкования этой притчи: она содержит три основные темы, по одной на каждый персонаж и на каждый эпизод. 1) Подобно тому как блуд­ный сын всегда имел возможность покаяться и вернуться домой, так и все грешники могут исповедать свои грехи и покаянно обратиться к Богу. 2) Подобно тому как отец пошел на все, чтобы примириться с блудным сыном, так и Бог предлагает всем людям, сколь мало они того ни заслуживают, прощение грехов, лишь бы они согласились его принять. 3) Подобно тому как старший брат должен был бы не возму­щаться тем, как отец принял младшего, а радоваться., так и народ Божий должен радоваться, а не возмущаться тем, что Господь распро­страняет свою милость на недостойных.

" Магу А. Iblberl Perspectives cm the Pambles. Philadelphia: Fortress, 1979, 98-100.

¹¹ А. T. Cadoux The Pambles of Jesus: Their Art and Use. London: J. Clarke, 1930; New York: Macmillan. 1931, 123; Alex Stock Das Gleichnis vom verlorenen Sohn, в Ethische Predigt und AUtagsverhalten, ed. Franz Kamphaus und Rolf Zerfass. München: Kaiser; Mainz: Grünewald. 1977. 82-86.

'" Pierre Grelol Le pere et ses deux fils: Luc. XV, 11-32. RB 84, 1977, 321-348, 538-565.

Кто-то в аудитории Иисуса отождествлял себя с одним пер­сонажем притчи, кто-то — с другим, и каждому из них одна ос­новная тема оказывалась ближе прочих. И сегодня, читая эту притчу, мы склонны отождествлять себя лишь с одним из ее персонажей, а потому имеет смысл читать ее трижды, стараясь осмыслить эти события с разных точек зрения¹". Любая по­пытка исключить ту или иную точку зрения вынуждает нас пройти мимо чего-то очень существенного в учении Иисуса.

Наличие трех основных тем в притче убеждает, что избежать аллегорического истолкования не удастся. Каждый персонаж со всей очевидностью означает кого-то иного. Можно сказать, все комментаторы отмечали родство между блудным сыном и теми «мытарями и грешниками» (ст. 1), за привязанность к которым критиковали Иисуса; между старшим братом и «книжниками и фа­рисеями», из уст которых исходила эта критика (ст. 2), хотя мно­гие исследователи данные два стиха считают собственным ком­ментарием Луки.

Некоторые ученые находят изображение старшего брата слишком резким и упрощенным, чтобы оно могло служить истин­ным портретом тогдашних еврейских вождей", однако не следу­ет упускать из виду огромное разнообразие мнений и типов по­ведения, распространенных в исконном фарисействе: с одной стороны, Иисус рисует отнюдь не всех фарисеев одной черной краской, а только тех, кто в данный момент обрушивается на Него с критикой¹², а с другой стороны, отец относится к стар­шему сыну с величайшей кротостью, и это, по-видимому, означа­ет, что, — по крайней мере, в данном случае, — Иисус не подвер­гает сомнению искреннюю верность фарисеев Богу или их право задавать вопросы¹³.

¹¹ Например: Luise Schottroff Das Gleichnis vom verlorenen Sohn. ZTK 68, 1971. 27-52, и Jose Alonso Diaz Paralelos entre la narraciön del libro de Jonas у la paräbola del hijo prödigo. Bib 40, 1959, 637-639 соответственно. Шоттрофф, однако, признает единство притчи, а потому целиком приписывает ее Луке!

^[ - См. особ.: Charles Н. Giblin Structural and TJwological Consideralions on Luke 15. CB() 24, 1962, 29.

" Francois Bovoii The Parable of tlie Prodigal Sem, Luke 15:11-32, First Rcading, в Exegesis: Problems oj Method and Exercises in Reading (Genesis 22 and Luke 15), ed. Francois Bovon and Gregoirc Rouiller. Pittsburgh: Pickwick, 1978. 61. видит «несомненную любовь отца к сыну: звательный падеж leknon. как и обра­щение su. излишние с синтаксической точки зрения, служат приметами отцовской любви». Ср. ниже.

Поскольку блудный сын сокрушается о грехе перед «небом» (т.е. Богом) и отцом (ст. 18, 21), на первый взгляд кажется невоз­можным отождествлять отца с Богом. Но, как мы уже упоминали.

даже Иеремиас признает в отце хотя бы «образ Бога»¹⁴. А. М. Хан-тер небезосновательно приходит к выводу: «Вне всякого сомне­ния, в глазах Иисуса отец представляет Бога, старший брат — книжников и фарисеев, а младший — мытарей и грешников»¹⁵. Вопреки мнению Хантера, подобного рода символика, о чем мы уже говорили в главе 1, как раз и превращает притчу в аллего­рию. «Жизиеподобие» повествования ни в малейшей степени не отменяет ее принадлежности к данному литературному жанру.

И кстати, эта притча вовсе не столь реалистична, как многие утверждают. Неужели в I веке еврейский юноша осмелился бы прижизненно требовать у отца своей доли наследства? А отец так легко уступил бы ему? Хотя некоторые исследователи пытались доказать существование подобных обычаев¹", такое поведение в лучшем случае выглядело «некрасиво»¹⁷. Кеннет Бейли предла­гает даже понимать требования сына как желание скорейшей смерти отца, и реакция отца тем более выглядит совершенно не­постижимым примером терпения и любви¹⁸.

¹⁴ Jeremias Parables, 128. Ср.: Robert Н. Stein An Introduction to the Pambles of Jesus. Philadelphia: Westminster, 1981; Exeter: Paternoster, 1982, 118.

¹³ А. M. Hunter Interpreting the Parables. London: SCM; Philadelphia: Westmin­ster, 1960, 61.

* Например: Eta Linnemann Parables of Jesus: Introduction and Exposition. London: SPCK. 1966 [= Jesus of the Parables: Introduction and Exposition. New York: Harper & Rovv, 1967], 75; Karl Bornhäuser Studien zum Sondergut des Lukas. Gütersloh: C. Bertelsmann. 1934. 105-107.

^: J. 1). M. Derretl Law in the New Testament. London: Darton, Longman & Todd, 1970. 106. Wolfgang Pöhlmann Die Abschuhtung der verlorenen Sohnes (Lk 15, 12f) und die erzählte Welt der Parabel, в ZA1\'70. 1979, 198-201, полагает, что по­добные действия могли практиковаться, по не встречали одобрения.

¹⁸ Kenneth Е. Bailey Poet and Peasant: A Literary-Cidtural Appruach to the Parables in Lüh-. Grand Rapids: Eerdinans, 1976, 161.

Проблема осложняется отсутствием подробных сведений о юридической ситуации, положенной в основу повествования. Встреча блудного сына считается безусловно нетипичной: как бы ни радовался отец в душе при виде вернувшегося к нему сына, ни один уважающий себя престарелый глава семейства не опозорил бы себя (с точки зрения нравов Ближнего Востока), выбежав на­встречу юнцу (ст. 20). Не стал бы он и прерывать сына, пока тот полностью не выразил свое раскаяние (ср. ст. 21 и ст. 18-19), не стал бы так расточительно выражать свою любовь к нему (ст. 22-23)¹⁹. Все эти подробности показывают, что Иисус рисо­вал перед глазами своих слушателей не просто реалистичную картину семейной жизни, — Он создавал невероятную историю, дабы передать поразительную любовь и долготерпение Бога по отношению к его неблагодарным чадам.

Традиция истолкования притчи показывает, что комментато­ры с самого начала видели в отце и обоих сыновьях представи­телей каких-то иных лиц или групп. Дискуссия идет только о том, как именно следует понимать эту символику. Ив Тиссо выделяет четыре основных подхода в первом веке существования Церкви. Все соглашались, что отец означает Бога, но расходились в оп­ределении роли двух сыновей: 1) «гностический» подход прирав­нивал старшего сына к ангелам, а младшего — к человечеству; 2) «этический» подход делал их представителями соответствен­но праведников и грешников; 3) «этнический» подход превращал их в символы Израиля и язычников; 4) «теория покаяния», на­конец, противопоставляла ригористичного христианина верую­щему, не столь приверженному легализму²⁰.

Среди этих четырех концепций современные исследователи предпочитают номер З²¹. Номера 1 и 4 представляют собой явный анахронизм с точки зрения Sitz im Leben Jesu, а номер 2 не помещает притчу в столь конкретную ситуацию, как номер 3. Однако все четыре подхода упускают из виду ст. Лк 15:1-2, где и праведники, и грешники принадлежат к числу израильтян. С дру­гой стороны, любой из этих четырех подходов оправдан в каче­стве попытки применить притчу в ином религиозном контексте. Здесь нам пригодится обсуждавшееся выше различие между зна­чением и смыслом.

"^J См. особ, ibid., 181-187.

го Yves Tissot Patristic Allegories of tlie Lukan Parable of the Two Sons, в Exegesis. ed. Bovon and Rouiller, 366.

²¹ Например: Daniel Patte Structural Analysis of the Parable ofthe Prodigal Son: Toward a Method, в Semiology, ed. Daniel Patte. Pittsburgh: Pickwick, 1976, 141; Bernard B. Scott The Prodigal Son: A Stracturalist Interpretation, в Semeia 9, 1977, 65.

Мы вправе искать значение притчи лишь в тех типах людей, которые могли отражаться в ее персонажах тогда, когда притча была произнесена впервые, однако, поскольку подобного рода люди или группы людей могут существовать в совершенно иных жизненных ситуациях, притча получает более широкое приме­нение. Джон Пурди предлагает весьма интересный образец та­кого рода прочтения, применяя некоторые притчи к проблемам современной организации труда и искусно сочетая значения всех главных персонажей притчи в таком, например, тексте:

Работа, которой присуща и расточительность младшего сына, и же­стокость старшего, должна обладать также невероятной любовью отца. Его милосердие сделает безликую работу более очеловеченной, смяг­чит внутренний мятеж работника, примирит перфекционистов с теми, кому не дано достичь совершенства. Не надо выбирать меж­ду двумя сыновьями — надо уподобиться отцу²².

Это изложение отнюдь не отражает первоначального значения притчи, но весьма точно помещает ее смысл в конкретный по­зднейший контекст.

Оттого что мы признаем в притче аллегорию постольку, по­скольку ее «мирские» персонажи обозначают какую-то «духов­ную» сущность, мы отнюдь не обязаны подвергать аллегоризации любую второстепенную деталь. Все прочие элементы повест­вования играют вспомогательную роль, иллюстрируя характер и превратности судьбы главных героев. Слуги нужны только для того, чтобы выполнять поручения хозяина: это орудие, по­средством которого действуют члены семьи. Молитва «небесам» — не специально выделенная деталь, мешающая отождествить отца с символом Бога, а часть сюжетной линии, в которой отец и Бог действительно не совпадают.

Конкретные факты греховной жизни блудного сына и его попытка исправиться, когда наступил голод, ярче высвечива­ют и глубину его падения, и постигшую юношу трагедию, но отнюдь не должны обозначать конкретные типы несчастья или испорченности. Одеяние, кольцо, обувь, упитанный те­лец, отмечающие возвращение блудного сына, демонстрируют степень его приятия отцом, но опять же не подлежат отдель­ному истолкованию. Все эти детали соответствуют хорошо известным обычаям и повседневному опыту аудитории Иису­са и лишь усиливают основные темы, связанные с главными

 

-'- John С. Purdy Parables at Work. Philadelphia: Westminsl er, 1985, 72.

персонажами²³. Эти подробности можно сократить, дополнить или заменить, не искажая содержащееся в притче учение, как это нередко происходило в древней аллегоризации²⁴.

Весьма важен заключительный пункт комментария Пурди: в отличие от некоторых притчей, которые мы обсудим ниже, где противопоставляются хороший и плохой подчиненные, это по­вествование не представляет ни того, ни другого сына в качестве положительного или отрицательного образца. Бог радуется по­каянию грешников, но предпочел бы, чтобы они пришли в себя прежде, чем достигнут самого дна в своем падении. Бог радует­ся верности тех, кто повинуется его воле, однако не желает, что­бы они презирали покаявшихся. Финал притчи остается от­крытым. Вошел ли старший брат в дом, чтобы присоединиться к пирующим? Об этом Иисус умалчивает, и мы исказили бы прит­чу, если бы попытались ответить на этот вопрос за Него. Важен факт: призваны все, кто слушает или читает эту притчу и готов отозваться, возрадоваться со спасенными.

⁰ Ср. притчу, приписываемую равви Ханина бен Гамалиэлю в b. Kidd. 61b.

Вводная фраза разительно напоминает нашу историю: «Жил человек, ко­торый разделил свое добро между сыновьями», — но дальше разбирают­ся проблемы собственности и платы, с тем чтобы отстоять права Гада и Рувима на землю в Ханаане.

²⁴ Среди объяснений различных подробностей ухода и возвращения блуд­ного сына существует и такая версия: речь идет о формальных еврейских процедурах отлучения и восстановления в правах члена семьи. См.: Karl Н. Rengstorf Die Rr-Investitur des verlorenen Sohnes in der Gleichniserzählung Jesu: Luk. 15, 11 -32. Köln: Westdeutscher Verlag, 1967. Однако детали притчи не настолько точно укладываются в эти формальные процедуры, чтобы мож­но было чересчур далеко заходить в их истолковании.