Безбожники — бездушные куклы

— Вы что же это, товарищ московский оратор, — гремел мощный голос Колупаева на всю обширную аудиторию. Колупаев нарочно повысил его, чтобы и самые задние ряды публики хорошо слышали его.

— Вы что же это всех ученых в попы записали! Я вам читал Авенариуса, Маха, Спенсера, — разве это попы? А Дицген? — Это ваш же, социалистический, виднейший философ! Давно ли он стал у вас попом? Помнится, он скончался простым мирянином. Разве после смерти вы произвели его в попы? Но послушайте же, что он пишет: «Со времени Картезия ^[17], — начал читать Колупаев, — это с XVII еще века, — пояснил он, — твердо установлено, что сознание человеческой души о своем бытии есть достовернейшее из того, что она знает». Слышите, товарищи? — обратился Колупаев к коммунистам.

Председатель потряс звонком.

— Да я не к публике обращаюсь, — пояснил Колупаев, а к вам, милые товарищи. Ваш центр разрешает просвещать вас.

Товарищи поморщились, но смолчали.

— Так слушайте же, что говорит ваш собственный философ. Он категорически заявляет, что самое достоверное в мире — это бытие нашей души. А Логинов уверяет вас, что вы не имеете души, что ее только попы выдумали. Бездушные вы куклы, товарищи, вы — марионетки!

— Попрошу без оскорблений! — строго оборвал Колупаева председатель.

— Это не я вас так признаю, — разъяснил тот, — а ваш московский агитатор. Это он провозгласил, что у вас есть и печенка, и селезенка, и даже, ко всеобщему удивлению, мозги, только души нет! Это по его утверждению вы — бездушные существа, живые машины, заведенные куклы!

— Злые куклы, кусающиеся! — кто-то из публики дополнил.

— Но если в человеке нет души, — продолжал Колупаев, — то и ничего нет: нет никакого познания, нет никакой науки, нет даже самого мира, потому что все это мы воспринимаем только душой. Вот что говорит Дицген: "Позитивная наука о мире, — читал Колупаев, — есть опытное восприятие мыслящей души о самой себе. Этот субъект есть очевиднейший объект, который может существовать, — и точное представление о жизни и потребностях этой одушевленной частицы, которое называется сознанием или познавательной способностью, есть завоевание философии" ^[18]. Слышите? «Завоевание философии», а не религии. Об этом с радостью и восторгом заявляет ваш же философ.

Вы, товарищи, только и способы познавать и понимать одну капусту и свеклу и то лишь потому, что они материальны, а дойти до понимания возвышенного, не материального, а духовного, до понимания души вы не можете, как не могут этого сделать ни собаки, ни коты, ни крысы, ни мыши! Чем же вы, товарищи, лучше этих животных?

— Скоты настоящие! — опять послышалось из публики.

Председатель снова схватился за звонок.

— Да это не я уравнял вас с крысами и собаками, — пояснил Колупаев, — а ваш московский агитатор. Приехал сюда и говорит вам: «Души у вас, товарищи, нет, это попы ее выдумали, не верьте им, они все лгут и обманывают. Есть только мозг — материя, и больше ничего». Если бы при этом присутствовал Луначарский, — продолжал Колупаев, упорно направив свой взор на Логинова, — то он послал бы Логинова к черту.

Душа беспространственна

Колупаев достал новую книгу. Председатель опять зазвонил.

— Не пугайтесь, не пугайтесь! — успокоил его Колупаев. — Я не попа какого-нибудь буду читать, а Луначарского. Он у вас вроде патриарха — сам комиссар народного просвещения! На что выше должности? Послушайте же, как он вас просвещает насчет существования души: "Когда я, — пишет Луначарский, — мыслю, хочу, наслаждаюсь и страдаю, меня не смутит замечание атеиста а ля Ле-Дантек (вроде Логинова, — пояснил Колупаев), что все это отражение процессов нервно-мозговой системы. Черт возьми, — восклицает Луначарский, — да ведь я — это не есть моя нервно-мозговая система, и предоставьте ей, знающей себя изнутри и непосредственно, лучше знать свою сущность, чем знаете ее вы, сторонний наблюдатель, которому она является в виде материи" ^[19]. По разъяснению Луначарского, "сущность" эта бестелесная и беспространственная, понимаете, товарищи, не имеет ни тела, ни крови, ни кожи, ни костей. "Воспоминание, — объясняет Луначарский, — бестелесно, не занимает как таковое места в пространстве, но существует с совершенной несомненностью, хотя и в другом поле" ^[20]. Вот вам и "духовная картошка"! Вот вам и "бесплотная капуста" и "сверхчувственная репа"! Это вам демонстрирует их не Бог, Которого вы не признаете, а ваш знаменитый товарищ Луначарский! Не его ли вы произвели в глупого попа и обманщика? А?!..

Колупаев остановился и строго посмотрел на Логинова. Тот даже пригнулся от этого пронизывающего и жгущего, как раскаленное железо, взора. Публика же слушала Колупаева с таким напряженным вниманием, что можно было слышать дыхание отдельных лиц. Но когда Колупаев остановился, она разразилась оглушительными аплодисментами и одобряющими возгласами. Логинов не нашел возможным что-либо ответить Колупаеву. Поэтому последний продолжал, как только опять затихла публика.

— Вы сравнили мозг с легкими и сердцем, — держал свою речь Колупаев к Логинову, — и думаете, что мозги также выбрасывают из себя мысли и понятия, как сердце — кровь, а легкие — воздух. На это ваше утверждение отвечает величайший философ нашего времени и глубочайший знаток современных наук, что это — большая глупость. Это заявляет германский профессор Вундт, который заслуженно титулуется в ученом мире "патриархом психологии". "Утверждать, — пишет он, — что психические процессы — функции мозга, научно-бессмысленно. Это все равно, что сказать: "Человек есть камень", или: «Железо есть дерево" ^[21].

— Вам хотелось попов произвести в глупцы, а оказалось, — сами сидите в этой бессмысленной компании!

— Прошу вас не оскорблять оратора! — снова сделал замечание Колупаеву Шмелькин.

— Я готовое читаю, — ответил Колупаев, — это великий ученый называет вас бессмысленными за ваши действительно бессмысленные верования.

Другой знаменитый ученый, Лотце, называет эти верования "непрофильтрованной глупостью", а третий ученый, Бунге, определяет это глупое верование как "голый бред". Не верить, что в человеке есть душа, что же это, в самом деле, если не бред или даже безумие? Я вот еще вам прочитаю одного первоклассного ученого.

Колупаев склонился к довольно внушительной кипе книг. В этот момент председатель заявил ему:

— Я не позволю вам больше читать. Всех книг не перечтешь. Вы от разума доказывайте.

— Я от разума и доказываю, — возразил Колупаев. — Я читаю вам произведения не только разумные, но и гениальные, — произведения не одного человека, а многих ученых и самых знаменитых, к тому же еще позитивистов и даже, некоторых из них, социалистов. Или вы больше доверяете моему скудному умишке, чем разуму великих ученых?

— Слово принадлежит товарищу Логинову! — вместо ответа на этот вопрос Колупаева решительно провозгласил Шмелькин.

Вера и знание несовместимы

На кафедре снова появился Логинов. Колупаев не протестовал. Ему самому хотелось послушать московского агитатора и узнать, что же он скажет в опровержение всех этих знаменитых ученых и философов, высказывания которых Колупаев приводил. К удивлению всех, он даже не заикнулся о них. Речь его была произнесена на тему: вера и знание.

— К истине имеются два пути, — начал Логинов свысока, — путь знания и путь веры. По мнению ученых, путь к истине есть знание, по мнению богословов, путь к истине — вера. С кем соглашаться? Какой из двух путей следует избрать? Чтобы решить этот вопрос, нужно отдать себе отчет в том, что такое вера и что такое знание. Какая и от чего бывает человеку польза? Что дает ему вера и что может дать знание? Знать — это значит иметь такое представление о действительности, которое точно ей соответствует. Знать — это значит проверить: существует ли это соответствие между тем, что есть, и тем, что составляет наше понятие о существующем. Убеждения дикарей не менее тверды, чем убеждения людей культурных, но дело в том, насколько они соответствуют действительности. Исторической миссией науки является решение этого вопроса. Наука должна установить, соответствует ли действительности то или иное понятие о ней, которое устанавливается человеком. Вся наука есть проверка наших представлений о действительности. Все знание людей основано на науке и природе; наука ничему не верит ^[22] и все проверяет. Знать — это значит признать то, что существует. Предметом науки может быть только нечто действительно существующее, и в этом отличие знания от веры, которая утверждает необъяснимое, непостижимое, недоступное разуму людей, чудесное и сверхъестественное. Но факты не нуждаются в том, чтобы в них верили. Наука утверждает то, что есть, употребляя доказательства и опираясь на факты; вера утверждает то, что не подлежит никакой критике, никаким объяснениям, — слепо, без всяких доказательств, без всяких оснований; ни подтвердить их, ни опровергнуть их с помощью веры невозможно. Знание не нуждается в вере. Наука объясняет и констатирует существующее без всякого участия веры, без всякой помощи с ее стороны. Верить в то, что неизвестно, — пустое, бессмысленное занятие. Где все известно, там верить не во что и незачем. Вера исчезает отовсюду, куда проникает точное знание.

В настоящее время знание порвало с верой. Вера не уживается с наукой, наука не уживается с верой. Вера уступает при первом же столкновении с наукой. Первые проблески сознания разрушают веру, которая питается слепотой и невежеством. Наука снимает повязку с глаз верующего. Изучение законов природы объясняет порядок мироздания без участия сверхъестественных сил. Наука объясняет чудесное и непонятное, устанавливает закономерность случайного, постигает непостижимое и всему находит основание и причину; объясняет весь мир, включительно до человека и заменяет веру в недосягаемого Бога простым, ясным и точным пониманием действительности, покорной вместе со всеми ее законами человеческому разуму.

От дикости — к культуре! От веры — к знанию! — запальчиво восклицал Логинов. — Религия вне науки. Вера там, где нет еще знания. Наука там, где нет уже веры. Ни подтвердить, ни опровергнуть знание вера не может. Но хотя верой нельзя поколебать знания, тем не менее, знанию не трудно поколебать веру. Верить — это значит допускать; верить — это значит признавать то, что кажется, что достоверно не известно и не может быть проверено опытом. Так можно ли верой в то, что нам только кажется, чего мы еще как следует не знаем, поколебать знание того, о чем имеются точные научные сведения, что достоверно известно, как факт, твердо установлено и проверено опытом? Конечно, нет! ^[23]

 Долго распространялся Логинов на эту тему — различия знания и веры. Речь его была напыщенной, но пустой, состоящей из многочисленных повторений.

Слушая его, Колупаев только недоумевал: "К чему все это говорит московский оратор. Не на вере я основывался, и знания я не отвергал. Напротив, на знании и на исследованиях ученых я основывался, тогда как эти агитаторы, Хвостиков и Логинов, выкачивали из себя одну лишь болтовню, которую противно даже слушать, до того она бессодержательна и бессмысленна.

Вопросы о бесконечности

— Наука признает достоверным в этом бесконечном мире, — все ораторствовал Логинов, — только одну материю и заключающиеся в ней силы. Больше ничего в мире нет! Всевозможнейшие и сложнейшие комбинации материи дают и создают разнообразнейшие вещи и явления, нередко дивной красоты и мощного величия. К числу этих явлений относится и душа человеческая. Что она такое? Она не существует независимо от тела. Это не безгласное нечто, это работа мозга, его функция — и больше ничего. Совершенно напрасно наш возражатель указывает на нее. Если бы он ясно представлял себе, что такое душа, если бы он знал, что она явление материальное, то он не ссылался бы на нее. А так как он далек от этих знаний и держится только веры, то все его рассуждения ненаучны и не могут быть приняты коммунистами, имеющими только один путь к истине — путь знаний, научных знаний, основанных на опыте, на действительном существовании вещей и явлений. Итак, товарищи, — закончил свою речь Логинов, — идите к свету знаний и бегите от веры — слепой, чуждой свету знания.

Товарищи коммунисты наградили Логинова жиденькими аплодисментами. Очевидно, и они даже понимали, что речь Логинова ничуть не ослабляла доказательной силы аргументации Колупаева, основывающегося все время на бесспорных, общепризнанных в науке авторитетах.

Не успел Логинов еще усесться, сойдя с кафедры, как Колупаев обратился к нему с вопросом:

— Скажите, пожалуйста, товарищ агитатор, вы на самом деле признаете, что мир бесконечен, или это обмолвка вашей речи?

Логинов не догадался, к чему и для чего спрашивает у него Колупаев, и быстро ответил:

— Конечно, мир бесконечен! Кто же может в этом сомневаться?

Но Хвостикова этот вопрос Колупаева заставил вспомнить сегодняшний разговор свой с Логиновым. Этот московский агитатор разъяснил ему тогда, что Луначарский "сел в калошу", сославшись на холодную бесконечность мира. "А теперь, — невольно подумал Хвостиков, — и самого Логинова посадит в эту же калошу Колупаев", и он с особенным напряжением стал внимать завязавшемуся новому разговору — о бесконечности.

— А можно ли видеть бесконечность? — спросил Логинова Колупаев.

— Видеть? — недоумевающе повторил Логинов и, несколько колеблясь, ответил:

— Нет, видеть бесконечность нельзя.

— Ну, а погладить ее можно, пощупать, хоть по краешку или хоть чуть дотронуться до нее? — явно иронически спрашивал Колупаев.

Логинов не отвечал. Он теперь отлично понимал, куда выводят вопросы Колупаева. А тот продолжал спрашивать:

— Может быть, можно услышать бесконечность? Она не с голосом ли? Ну, может быть, посредством обоняния можно удостовериться в ее существовании, как, например, мы узнаем запах: не видишь его, а обоняешь и, значит, знаешь, что он есть? Или на вкус можно узнать бесконечность: ведь ни кислое, ни сладкое, ни соленое, ни горькое не видать в пище — и их видеть нельзя, а они есть, эти вкусы.

Логинов все молчал.

— Вы что же не отвечаете?! — мощным голосом насел на него Колупаев. — Какими же органами чувств мы удостоверяемся в несомненном существовании бесконечности?

Вместо ответа Логинов что-то шепнул председателю, и тот заявил Колупаеву:

— Вы продолжайте, продолжайте, товарищ Логинов ответит вам на все ваши вопросы в своей речи.

— Сейчас пускай отвечает! — раздалось требование из первых рядов публики.

— Сами же вот и опровергли все свои речи, — продолжал Колупаев, обращаясь исключительно к Логинову. — Говорили, что на свете нет и не может быть таких вещей, которые не состоят ни из кожи или тела, ни из металла или дерева, а тут же признали, что существует бесконечность, не состоящая из чего-либо материального, — невидимая, неосязаемая, не воспринимаемая никаким нашим чувством: ни зрением, ни слухом, ни осязанием, ни обонянием, ни вкусом — ничем. А существует! Чем же вы ее познаете? Откуда вы узнали, что она есть? Разъясните нам эту странную загадку. Она, как видно, загадочнее бесплотного духа, загадочнее даже вашей "духовной картошки", которой вы так бесцеремонно угощали публику. Ну, что же вы молчите! — гаркнул на весь зал Колупаев.

Шмелькин даже уши заткнул пальцами, опасаясь за целость барабанных перепонок.

— Да дайте ему прожевать свою "духовную картошку!" — опять из первых рядов крикнул кто-то по адресу Логинова.

Без веры нет науки

На этот раз Логинов поднялся и ответил:

— Бесконечность понятна потому, что она наполнена эфиром. Пустого пространства, как известно, нет в мире.

— Да откуда вы это знаете? — нетерпеливо спросил Колупаев. — Кто вам это сказал, что бесконечность заполнена каким-то эфиром? Кто вам доказал да и чем, что нет в мире пустого пространства?

— Да это наука доказала, — ответил неуверенно Логинов.

— Наука! — с удивлением воскликнул Колупаев. — Чем же это она измерила бесконечность? Каким способом удостоверилась, что нигде во Вселенной нет пустого пространства? Ну-ка, разъясните нам эту, как вы изволили выразиться, "недосягаемую свеклу".

Логинов решительно не мог ответить на эти вопросы. Он проклинал в своей "кожаной" душе Хвостикова, что тот назначил такую сложную тему для диспута, и раза два метнул на него злобные взгляды. А Хвостиков с сожалением поглядывал на московского агитатора и мысленно говорил: "Засел ты, товарищ, в калошу и не вылезть теперь тебе оттуда". Логинов действительно находился в безвыходном положении. Вопросы Колупаева были сокрушительного характера. Агитатору только оставалось одно: отречься от своей напыщенной речи, в которой он так опрометчиво отверг веру в невидимые вещи. И он пошел на эту тяжелую жертву.

— Нужно знать, — заговорил он, наконец, с обычной, однако, у него напыщенностью, — что наука руководствуется еще так называемыми гипотезами, т.е. предположениями, догадками. К числу таких гипотез относится и существование бесконечности и эфира.

— То-то оно и есть! — загремел опять Колупаев. — Так бы и говорили, и незачем было разводить "бесплотную капусту". Впрочем, вам же ее пришлось и есть. Кушайте на здоровье, кушайте! Я вам еще подложу. Вот скажите-ка нам: что такое эфир?

Логинов не хотел отвечать на этот вопрос, ибо он ясно сознавал, что он режет его до смерти. Но настойчивость Колупаева, поддержанная из публики, вынудила его все-таки ответить.

— Эфир, — разъяснил он, — это невесомая и невидимая материя, которой заполнено мировое пространство.

— Ага! Вот оно что! — подхватил Колупаев. Он, конечно, сам прекрасно знал, что такое эфир и лучше бы московского агитатора объяснил его сущность. Но ему хотелось, чтобы сам Логинов, выражаясь по Евангелию, повесил на себя жерновый камень и бросился в пучину морскую. Этого Колупаев и достиг.

— Значит, невидимые вещи существуют в мире, — продолжал он разъяснять сущность эфира, — и даже заполняют собою весь мир. Это уже что-то несравненно большее, чем невидимая душа. Это интересное открытие! А скажите, пожалуйста, — продолжал Колупаев донимать Логинова, совсем уже захлебнувшегося в пучине неразрешимых вопросов, — каким таким способом узнала наука, что невидимый, неосязаемый, не обоняемый, невесомый эфир существует? Да еще существует не в каком-нибудь маленьком уголке, как душа, например, а в бесконечном пространстве? Ну-ка, разъясните, глубокий знаток научных основ!

— Да я уже сказал вам, что это только гипотеза, — с досадой и раздражением ответил Логинов.

— Говорите прямее, — гаркнул Колупаев. — Наука верит в существование невидимого эфира. Понимаете: верит. Сами же вы доказывали, что в невидимые вещи можно только верить. Стало быть, и наука основывается на вере, и она без веры не может обойтись. Да еще в каких вопросах?! В самых существенных, в самых коренных, в мировых — в вопросах бытия всего мира! Вот оно что значит — вера! А вы все говорили, что ее только попы выдумали. А потом — бух! и сам в эту веру затесался…

Публика с большим вниманием слушала эти препирательства Колупаева с Логиновым. Сначала не всем было понятно, к чему и для чего Колупаев расспрашивает о какой-то бесконечности, каком-то эфире, пространстве, а теперь всем стало ясно, что он этими вопросами заставил своего противника признать веру в невидимые вещи законной и даже научной.

— Ну и Колупаев! — удивлялись в публике, — он всю картошку и всю репу повытряс из этого московского оратора.

— А помните, этот московский оратор говорил о кошельке и деньгах? Вот он и остался и без кошелька, и без денег!

— Карпуша совсем его вывернул наизнанку!

— Да, молодец-молодец! — расхваливали Карпа Колупаева из публики. — Вот вам и дьячок!

— Псам-ломщик, — припомнили его прозвище.

— Именно псам. Самого московского загнал в самый угол.

— Не вылезет теперь.

Вопросы о силах

Колупаев тем временем загонял Логинова еще дальше и глубже.

— Вот вы утверждали, что в мире существует только материя и заключающиеся в ней силы. Разъясните-ка нам, что это такое — силы: видимы они или невидимы, осязаемы или неосязаемы?

Тут не вытерпел председатель и заявил:

— Вы все время разговариваете не по вопросу: диспут назначен на тему "Нет Бога", а вы говорите то о душе, то о науке, а теперь распространяетесь совсем о посторонних предметах: о пространстве, об эфире, о силах. Какое это отношение имеет к теме диспута? Как председатель собрания, я не могу допустить этих разговоров.

— Не торопитесь, уважаемый председатель, — добродушно улыбаясь, ответил председателю Колупаев. — Знаете пословицу: "До царя далеко, до Бога высоко"? Сразу туда не взберешься. Нужно помаленечку: со ступеньки на ступеньку. Так и дойдем до назначенной темы. Вот мы уже переступили несколько ступенек. Все эти и эфиры, и силы, и душа, и другие бесчисленные и таинственные вещи — это ступеньки на длинной лестнице к познанию Бога. Вот мы по ним и ступаем.

Разве вам теперь не ясно, что вера в невидимое существо, как, например, в Бога, не есть уже абсурд или глупость, если сама наука верит в существование эфира, в бесконечность мира, верит в непостижимое пространство. О Боге нельзя решать вопросы "тяп-ляп и готово", это только в таблице умножения: дважды два — готово: четыре. А чуть посложнее задача, уже требуются и обдумывания, и подходы, и предварительные решения, и т.п. Великие же математические задачи решаются целыми годами; над иной задачей ученый трудится всю жизнь. А вопрос о Боге — это величайшая из величайших задач! Тут нужны не только знание и вера, но еще и чистота сердца. Сказано: "блажени чистии серцдем, яко тии Бога узрять".

Это изречение Евангелия Колупаев произнес нараспев, как оно сказывается в церкви, на стихерах. Он был в торжествующем настроении и готов был запеть какую-нибудь победную песнь, вроде: "С нами Бог, Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог".

Речь его убедила председателя, что разговор продолжается без малейшего уклонения от темы диспута. Шмелькин плохо разбирался в религиозных вопросах, но тут начинал понимать, что этот дьячок выводит на чистую воду выписанного из столицы виднейшего агитатора. Председатель посмотрел на Логинова искоса и предоставил Колупаеву доканчивать его.

Колупаев повторил свой вопрос о силах: что же они такое? Логинов на этот раз не замедлил ответить:

— Раньше силы имели в физических науках большое значение, теперь они оттуда изгнаны, и силы стали теперь просто понятием; они есть не что иное, как выражение для пространственных и временных отношений различных тел.

— Ну нет! — запротестовал Колупаев. — Силы в природе это не понятие только, а сама действительность. Послушайте-ка, что говорит о них сам Луначарский: "Понятие "сила", — начал читать Колупаев, не пустое и бессодержательное понятие, ничего не прибавляющее к понятию явлений. Во-первых, всякое явление действует на другие явления, т.е. определяет их бытие; во-вторых, испытывает их действие на себе, и притом взаимодействия эти измерены, могут быть большими или меньшими, результатом может быть сохранение или усиление данной формы бытия или ее распад". "Но ни одна вещь, ни одна сила, ни одно явление не есть "ноль", а всякая есть "само", ибо если бы вещи и силы были нулями, то нулем была бы Вселенная" ^[24].

— Слышите, товарищ агитатор! — обратился Колупаев к Логинову после прочтения, — силы это не тот ноль, как над вещью невидимой и духовной, а нечто такое, что созидает самое Вселенную. Вот оно что значит — силы: без них и материя ничего не стоила бы. Скажите же: вы видели когда-нибудь эти чудодейственные силы и вообще — можно ли их видеть, можно ли их пощупать? Материальны ли они или духовны, бесплотны, т.е. без кожи и тела, как вы определяли духовные вещи?

Логинов молчал. Он чувствовал себя весьма скверно. Он сознавал, что от этого противника никак не вывернешься. Но что ответить ему? Сказать, что силы материальны, — Колупаев сейчас же опровергнет это каким-нибудь текстом из ученой книги, да еще, пожалуй, потребует показать ему эти силы, раз они материальны. Сказать же, что они духовны, — бесплотны и бестелесны, — это значит опровергнуть все свои рассуждения о душе, все свои аргументы о "духовной картошке" и "бесплотной капусте".

Логинов проклинал в душе Хвостикова: «Зачем, он, дурак этакий, назначил такой вопрос: «Нет Бога», не мог придумать другой темы». Он взглянул на Хвостикова и встретился с его взглядом — печальным и унылым. Хвостиков давно уже поглядывал на него с видом сожаления и теперь, точно угадывая мысли столичного агитатора, он думал: "Ну что, товарищ, высмеял духовную сущность души: посеял вместо нее духовную картошку и сверхчувственную репу, а теперь самому же приходится ее есть. Правду, видно, говорит пословица: не плюй в колодец, пригодится самому напиться. Пей теперь собственные же плевки".

Колупаев же гремел на весь зал своим великолепным голосом.

— Отвечайте же, товарищ агитатор, что такое силы, духовны ли они или телесны?

— Силы никогда не существуют помимо материи, — попробовал было Логинов уклониться от прямого ответа.

— Я не об этом вас спрашиваю, как они существуют, а что они такое? — настаивал на своем вопросе Колупаев. — Духовны они или материальны? И кровообращение не существует без крови, а дыхание без легких и других дыхательных аппаратов, однако можно же ответить, духовны они или материальны?

Как ни отвертывался Логинов от вопроса Колупаева, но ничего не мог поделать. В конце концов, он вынужден был ответить, что силы — духовны, а не материальны.

Без веры ничего нет

— Так бы давно и ответили, — ликующе сказал Колупаев, — а не упорствовали бы. Вот теперь еще яснее стало, почему науки никак не могут обойтись без веры, раз они имеют дело с невидимыми вещами: астрономия имеет дело с невидимым эфиром и невидимою бесконечностью, математика — с бесконечными величинами, физика — с невидимыми силами, химия — с невидимыми атомами и т.д. Вообще же науки изучают законы природы, а они тоже и не видимы, и не осязаемы. Как же тут без веры обойтись, когда столько невидимого и таинственного в науках? Сказать прямее: в науке даже нет знаний, а есть только одна вера, потому что знания ее есть та же вера.

— Ну, договорился! — не выдержал Логинов и засмеялся; засмеялись и некоторые из товарищей, членов агитационного отдела. Очевидно, они так твердо были убеждены в том, что наука дает одни лишь знания, а религия — одну лишь веру, что заявление Колупаева показалось им до смешного невероятным и нелепым.

— Что вы смеетесь? — воскликнул Колупаев и еще на одну ноту повысил голос. — Да это же ваши ученые утверждают. Вот что пишет социалистический знаток наук, Гельфонд, ссылаясь притом на известного уже нам Дицгена: "С точки зрения непрерывно прогрессирующего ряда научных мыслей, познание наше, очевидно, в каждый отдельный момент является незаконченным. То, что мы знаем, частичная истина. Но эти частичные истины не имеют характера как бы отдельных частей одной великой, мирной, бесконечной истины, самого универсума. Частичные истины, с точки зрения новейшего позитивизма (того самого, на который вы ссылались, — вставил от себя Колупаев), суть лишь символы, при помощи которых мы стремимся дать упрощающее и обобщающее описание наблюдаемых нами отношений между вещами. Но символы, очевидно, имеют мало общего с миром самых конкретных вещей и конкретных между ними связей, они лишь способы, приемы для познания, рабочие гипотезы, как называет их Сталло" ^[25].

— Слышите, товарищи! — обратился Колупаев ко всей компании, сидевшей на эстраде, — что утверждают ваши социалистические авторитеты: настоящих знаний нет в науке, а есть только символы и гипотезы, т.е. догадки, предположения, вера. Гельфонд приводит взгляд на науку самого "отца позитивизма", Юма. Юм утверждал, что наука основывается лишь на вероятностях. "Мы видим лишь, что до сих пор за явлением "А" следовало явление "В", и ожидаем, что, вероятнее всего, и впредь подобное следование будет иметь место" ^[26]. Гельфонд уверяет, что "поскольку мы стоим в области самих фактов, как они нам непосредственно представляются, это мнение Юма сохраняет свою ценность и в настоящее время" ^[27].

Помните же, товарищи, и не забывайте, что именно ваши авторитеты утверждают вслед за позитивизмом, что наука держится только на вероятностях. Слово "вероятности" вы, думаю, понимаете: ве-ро-я-тно, — нараспев растянул Колупаев это слово и объяснил: веруют, т.е. веру имеют, именно веру. Без веры нет науки и не может быть, без веры нет самой жизни, ничего нет без веры. Я мог бы привести вам тысячи свидетельств в подтверждение этой истины из заявлений многих великих ученых. Но для вас должно быть достаточно убедительным и то, что говорят собственные ваши философы и писатели. Теперь нам будет очень легко разрешить вопрос о душе и о Боге.

Колупаев приостановился и бросил взгляд на всех товарищей на эстраде и особенно на Логинова. Все они, как заметил наш дьячок, слушали его со вниманием. "Теперь-то я, — мысленно он сказал себе, — возьмусь и за ваши души".

Что такое разум и мысли?

— Товарищ Логинов! — обратился к нему Колупаев с таким громогласием, что тот даже вздрогнул. А председатель попросил Колупаева умоляюще:

— Пожалуйста, потише.

— Это я чтобы всем слышно было, — объяснил Колупаев и, только чуть-чуть снизив голос, продолжал свою речь к Логинову:

— Вы изволили сказать сегодня, что в существование души только верят, несмотря на то, что ученые, которые изрезали огромное количество человеческих трупов, ни в ком не находили души. Значит, ее и нет. Д-а-а! — протянул иронически Колупаев, — аргумент сильный! Что и говорить: наверное, не одну сотню верующих он сделал неверующими. А скажите, пожалуйста, товарищ агитатор, не известно ли вам, находили ли ученые при этом в трупах человеческий разум?

— А-а! Вон куда стрельнул Колупаев! — кто-то из публики удивленно произнес почти шепотом. Но при мертвой тишине всего зала это замечание было явственно слышно.

— Он знает, где колупнуть, — тут же, рядом, ответил другой голос.

Логинов не замедлил ответить на вопрос Колупаева. Он не представлялся ему неразрешимым или трудным.

— Нужно, прежде всего, знать, — отвечал Логинов несколько высокомерно, — что такое разум. Это не такая вещь, которую можно видеть. Разум это даже не вещь, а просто способность мозга — познавать, это мыслительная способность, или свойство, как, например, дерево имеет свойство гореть, а металл — расплавляться. Но разве свойства можно видеть? Это, собственно, отвлеченное понятие. Понятно, что его не могли ученые отыскать в трупах. Если вы и дерево изрежете, то не найдете в нем никаких свойств или способностей. Ни свойства гореть, ни свойства зеленеть, ни свойства давать плоды, словом, никаких свойств или способностей, хотя они и присущи дереву.

— Ну а мысли что такое? — спросил Колупаев.

— Мысли, — затруднился сразу ответить Логинов и, подумав с секунду, все же ответил: мысли это — функция все того же мозга.

— Это что же такое функция? — опять спросил Колупаев с намерением точнее выяснить сущность мыслей и, главное, понятнее для слушателей.

— Функция, — разъяснил Логинов, — это деятельность, отправление, работа, как, например, функция печени — вырабатывать желчь, функция желудка — переваривать пищу, выделять соки, функция сердца — перепускать кровь и т.д. Много разных функций в человеческом организме, к числу их принадлежит и мышление.

— Мышление? — переспросил Колупаев, — а не мысли?

— Ну да, — ответил неохотно Логинов и прибавил, —это все равно.

— Как все равно? — удивился Колупаев. — Вы говорите яснее и точнее. Мы не в жмурки играем, а важнейшие вопросы решаем. Одно дело функция, а другое — результаты ее, т.е. то, что она дает, отрабатывает, или производит: функция желудка — выделять из него соки, но соки — не функция; функция печени — выделять желчь, но желчь — не функция, а результат функции. Функций действительно ученые не могли найти в трупах, но желчь и желудочные соки и прочие результаты различных функций тела они находят и исследуют их. Вот я и хочу от вас знать: что же такое мысли — функция ли мозга или результат функции, вроде желчи, желудочного сока, слюны, слизи и т.п.?

Колупаев поставил так ясно вопрос, что Логинову никуда нельзя было уклониться от него, и он вынужден был ответить, что мышление есть собственно функция, т.е. работа мозга, а сами мысли есть результаты функции.

— Значит, мысли материальны? — громогласно воскликнул Колупаев, — с телом, с кровью, с кожей? Значит, их можно видеть, щупать, нюхать и на вкус определять? Значит, ученые находят их в трупах?

Логинов опешил от этих заключительных вопросов своего противника. Он сразу никак не мог сообразить: куда же его заведут такие материальные мысли. Даже Шмелькин с удивлением посмотрел на него. По-видимому, и ему показалось уж очень абсурдным, что мысли — с кожей и с кровью. Он даже поспешил высморкаться и сию же минуту осторожно и украдкой заглянул в носовой платок: не попала ли туда какая-нибудь мысль из его мозга? И Хвостиков довольно энергично потряс своей головой, точно желая убедится: там ли его мысли, — не повысыпались бы, тогда совсем пустая голова будет.

— Ну-ну? Отвечайте! — понукнул Колупаев Логинова, словно ленивую лошадь, остановившуюся перед подъемом, и подумал: "Теперь я выведу тебя на ровное место".

Логинов, попавший в очень затруднительное положение, хотел было отделаться от вопросов Колупаева ссылкой на бессилие и несовершенство науки в ее попытках разгадать природу мыслей.

Природа мыслей

— Природа мыслей, — ответил Логинов, — составляет пока загадку для науки. Мы еще не имеем определенного научного решения о них.

— Так что, может быть, — сейчас подхватил Колупаев, — они окажутся совсем не материальной вещью, а духовной, бесплотной?

Этот вопрос был коварным, своего рода ловушкой. Признай только Логинов, что мысли могут оказаться духовными, как от его рассуждений о душе ничего не останется, и сам он неизбежно попадет в компанию тех "чудаков", верующих в душу, которых он вышучивал. Читатели припомнят его рассуждения: "Дух — это существо из ничего, — говорил Логинов, — можно ли понять такую чепуху. Из чего-то сделан, а ничего в нем нет. Ничего нет, а существует. И находятся чудаки, которые ухитряются понять это". Теперь это же самое заставляет его Колупаев сказать о мыслях: неизбежно признать их духовными. И тогда захлопнула бы его расставленная Колупаевым ловушка. Логинов, поняв это, поспешил заявить:

— Ну нет, этого наука не может открыть. Ничего духовного в мире нет и быть не может.

Ответ этот был явным противоречием признанию Логиновым сил духовными, не материальными. И Колупаеву нетрудно было раскрыть это противоречие. Но ему не хотелось снова возвращаться к вопросу о силах, тем более, что он был твердо уверен, что московский агитатор запутается, как пойманная в сети птица, и в собственных мыслях. На мыслях Колупаев и ловил его.

— Стало быть, мысли материальны? — повторил свой вопрос Колупаев.

— Логинову очень не хотелось ответить на этот вопрос прямо: опасался ли он каких-либо затруднений, в которые мог поставить его откровенный ответ, или он сознавал, что признание мыслей материальными есть очевиднейшая нелепость, но он ответил уклончиво:

— Мысли вырабатываются мозгом. А мозг, конечно, материя, а не духовная или бестелесная масса. Кто не видел мозга, это весьма известного серого вещества?

— Подождите вы с мозгом, — нетерпеливо остановил Логинова Колупаев, — до него еще дойдет очередь. Выясним сначала, что такое мысли: материя это? Или духовная вещь, вроде той, о которой вы говорили, что она — ничто, так как не имеет ни плоти, ни крови, ни кожи? Отвечайте!