Мысли духовны, а не материальны

Козырев появился на кафедре и начал говорить, заметно волнуясь:

— Я взял слово, товарищи, чтобы внести некоторые поправки в утверждение нашего уважаемого московского товарища Логинова и ответить на вопросы собеседника Колупаева. Я признаю ошибочным тот взгляд, по которому мысли человеческие материальны. Наукой материальность их не подтверждается. Напротив, все научные исследования по этому вопросу и самый здравый разум наш заставляют нас признавать наши мысли не материальными. Вот почему их и не нашли в мозгу люди науки.

Наука в настоящее время развилась до такого удивительного совершенства, что исследует даже атомы, имеет о них представление, знает их структуру, как оказалось, очень сложную. При таком совершенстве ей ничего не стоило бы отыскать в мозгу мысли, если бы они на самом деле были материальны, исследовать их форму, внутреннее строение, узнать их вес, объем, цвет и т.п. Но раз этого наука не могла сделать, то ясно, что мысли — вещь не материальная. Материальные вещи, как бы они ни были ничтожны, должны иметь все присущие им так называемые категории пространства, т.е. о них можно было бы сказать, что они занимают какое-то пространство, лежат вверху или внизу, направо или налево, что они круглые или квадратные, продолговатые или шарообразные, что они толстые или тонкие, мягкие или твердые, жидкие или газообразные, что они желтые или зеленые, красные или черные и т.д. Но ничего подобного о мыслях наука не говорит и сказать не может. А почему? Да потому, что мысли нематериальны и, значит, непространственны, не имеют никаких признаков материальных вещей. Они духовны, т.е. бестелесны, бесплотны, ничего вещественного в них нет. Если бы мысли были материальны и так же истекали бы из мозга, как, например, истекает слюна из желез, или желчь из печени, то они были бы не ценнее носовой мокроты или других органических истечений и испражнений. О мыслях тогда нельзя было бы говорить, что они правильные или неправильные, ложные или истинные, бездарные или гениальные. А говорили бы, что они мокрые, жидкие, липкие, вонючие и т.п. Ясно, стало быть, что мысли — нематериальны, а тем более не материально наше самосознание, объединяющее в себе наши мысли, понимающее их, руководящее ими. Поэтому на вопрос Колупаева может быть дан простой и ясный ответ: мыслей не оказалось в мозгу потому, что они духовны, их потому и видеть нельзя, и никто никогда их не видел!

Козырев покинул кафедру под гром аплодисментов, раздавшихся со стороны всей эстрады и значительной части публики. Очень энергично аплодировал и Хвостиков. Он рад был, что Логинов, которого агитационный отдел вызвал телеграммой заменить его, так безнадежно провалился, что пришлось выручать его местному учителю, совсем не готовившемуся в агитаторы.

Председатель и все товарищи были очень довольны выступлением Козырева; они серьезно думали, что он "спас положение". Шмелькин даже поторопился с победоносным видом провозгласить:

— Вопрос исчерпан!

И чуть на закрыл диспут. Он наивно полагал, что все уже решено. О чем же больше говорить? Но для Колупаева, который тоже восторженно аплодировал Козыреву, тут только и начались настоящие вопросы, а до этого были лишь предварительные вопросы, которыми он принуждал своего неподатливого противника признать в человеке духовное начало: разум, сознание, мысли, чувства. Но упорного Логинова, договорившегося до всем очевидного абсурда, сменил Козырев и заявил то, что и нужно было Колупаеву.

Где находится наше "Я"

Не обращая внимания на заявление председателя, Колупаев сейчас же, как только смолкли последние аплодисменты, задал Козыреву вопрос:

— А откуда берутся в человеке мысли, идеи, сознание, т.е. кто их производит, рождает?

— Человек, конечно, — ответил Козырев с места и засмеялся на такой, как ему казалось, наивный вопрос.

— Я знаю, что человек, — невозмутимо возразил Колупаев, — но человек не духовное же существо: он состоит из костей и мускулов, из плоти и крови, а мысли и сознание, как вы изволили признать, духовны: ни костей, ни мяса не имеют. Вот поэтому мне и интересно знать: как же это и откуда, от какого такого органа появляются в человеке эти невидимые, духовные вещи, очень деятельные, живые, управляющие всей нашей жизнью и даже всей нашей историей и культурой?

— Мысли порождает наше духовное "Я", которое, собственно, и сознает, и самосознает, — ответил Козырев как по писаному.

— А откуда взялось это "Я"?

— Как откуда?! — изумился Козырев. — Оно с самого рождения в человеке. Только в ребенке оно еще не развилось, не окрепло, малосознательно, а у взрослого человека оно уже обогащено опытом, приобрело знание, стало более уверенным в своих действиях, более сознательным и более разумным. Оно как растение, которое сначала и тонко, и гибко, и хрупко, и плодов не имеет, а потом становится крупным деревом, устойчивым, с сочными плодами.

— Хорошо, хорошо! — одобрительно согласился Колупаев с разъяснениями Козырева, но все же поставил ему дополнительный вопрос: а где же находится это наше "Я"?

— Как где!? — опять изумился Козырев.

— Да так: если что-либо существует, то где-нибудь существует, в каком-либо месте находится, занимает какое-нибудь пространство. Если это наше "Я" не выдумка, а действительность, то оно где-нибудь да находится, сидит где-нибудь.

Вопрос этот был довольно коварным. Он не Колупаевым придуман, о нем упоминал еще Логинов, когда говорил, что верующие ученые не могут указать, где же в человеке сидит душа. В каком месте? Теперь Колупаев об этом же задал Козыреву вопрос.

Козырев опять занял кафедру при напряженном внимании всего зала.

— Вопрос ставится неправильно, — начал он разъяснять. — Если бы меня спросили: сколько вершков или аршин в кислом или сладком вкусе, я, конечно, не мог бы ответить, потому что самый вопрос нелеп. Или кто может ответить на вопрос: сколько фунтов или сколько аршин в чувстве радости или горя? Это же нелепый вопрос! К числу нелепых относятся и вопросы о духовных вещах, если ими допытываются знать: какого веса духовная вещь, какого размера и где существует? Я уже объяснил, что духовные вещи не имеют категорий, т.е. свойств, признаков, материальных вещей: они не имеют ни пространства, ни объема, ни веса, ни цвета и т.д. Не скажете же вы, в самом деле, что в одном чувстве нашем, например, чувстве любви, аршин 5 длины или весу пудов 10, а в другом — немного больше или меньше; или что, например, в какой-нибудь мысли заключается такой-то вес, столько-то длины, ширины, и что она по форме похожа на какой-нибудь кружок или на гвоздь, кочергу и т.п. Разве можно подобное говорить о духовных вещах? Это же — нелепость, абсурд! Кто не знает, что такое мировое явление, как время, существует. Но покажите-ка мне то местечко, где оно находится, вот тут или там, что оно желтенькое или кругленькое? Конечно, нет! Однако оно существует, несомненно существует. Так нельзя и о нашем "Я" сказать, где оно находится, в какой части тела — в мозгу или печенке, в сердце или в желудке. "Я" — это духовная вещь. Понимаете: духовная, т.е. нематериальная, бестелесная, бесплотная. Поэтому совершенно нелепо и бессмысленно спрашивать о его местонахождении или его размерах, весе, цвете и других материальных качествах. Мы только можем сказать, что оно действует в нашем организме, действует так-то и то-то, и больше ничего о нем не можем сказать. Понимаете, оно духовно: его нельзя видеть и к нему бессмысленно применять категории материальных видимых вещей.

Козырев говорил горячо, возбужденно и даже, как казалось, сердито: словно он сознавал, что его не понимают и что он не в силах разъяснить своим слушателям эту истину, которая ему самому представлялась такой простой и ясной.

Откуда произошло наше "Я"

— Так, так! — опять одобрительно согласился с Козыревым Колупаев, но поставил новый вопрос: а откуда произошло наше "Я", — от материи ли оно возникло или родилось от какого-нибудь духовного же начала, такого же бестелесного и бесплотного, как оно само — это наше "Я"?

Этот вопрос был не только коварным, но и роковым, ибо он принуждает признать существование не только души, но и бытие того духовного источника, из которого она возникла. Если, как признался Козырев, нелепо и бессмысленно применять к духовному существу материальные свойства, то еще нелепее и бессмысленнее производить его из материи. Это прекрасно понимал и Козырев. Но он, очевидно, боялся дойти в своей логической и, стало быть, вполне разумной последовательности до признания существования в мире Духовного Начала, т.е. Бога. Его тогда товарищи изгонят не только из агитационного отдела, но и с учительского места: такова ныне в России "свобода" мнений! Спасая свое положение, Козырев ответил на поставленный вопрос уклончиво:

— Наука пока не разрешила этого вопроса. Она идет к завоеванию истины слишком медленно. Но, несомненно, она когда-нибудь разрешит этот вопрос.

— Но ведь можно же догадываться, в каком смысле или направлении наука разрешит этот вопрос, — возразил Колупаев. — Вот, например, какую надежду на науку возлагал известный наш писатель Короленко: "Проблемы о Боге, душе и загробной жизни, — начал читать Колупаев из биографии этого писателя, — до сих пор еще не решены, но и не закрыты. Короленко уверен, что эти проблемы живы и не умрут, пока не будут решены. В этом его убеждает глубочайшее стремление человеческого духа. Короленко судит о человечестве по себе: он чувствует в себе какую-то смутную уверенность, что материей мир не исчерпывается, что жизнь современной химией не объясняется и что вечной разлуки не может быть. И Короленко утверждает, что такова уверенность всех людей, а стало быть, есть и объекты этой уверенности. Ведь недаром говорят о религиозном чувстве. Если "чувство", то, стало быть, есть и нечто, что его развило. И Короленко уверен, что будущая наука осветит этот темный тайник и найдет там то, что все подозревают, чувствуют и хотят там найти" ^[35]. Видите, — воскликнул Колупаев, — в каком направлении идет наука в этих вопросах. Заметьте, что такие надежды возлагает на нее не буржуазный писатель, а демократический, революционный, социалистический. А для вас вопрос о духовном начале должен считаться уже решенным.

— Почему? — с искренним удивлением спросил Козырев.

— Да потому, что вы признали уже существование духовных вещей: мыслей, идей, сознания, самосознания, нашего "Я". Откуда же они могли произойти, как не от духовного начала?

Козырев согласился, что духовное действительно может происходить только от духовного. Его, таким образом, Колупаев совсем подвел к Богу.

Но в этот момент запротестовал Логинов. Он все это время отмалчивался. По-видимому, он был сначала доволен, что Козырев его выручил, но скоро уж он увидел, что этот выручатель пошел совсем другой дорогой, прямо противоположной той, на которой упрямо стоял Логинов до сего времени.

Козырев охотно уступил ему место на кафедре.

Материя ощущает и мыслит

— Еще можно допустить, — начал московский оратор, — что наши мысли и наше сознание не материальны. Пускай будет так. Но допустить, что существует и в мире какое-то духовное начало или Существо никоим образом нельзя. Мысли свои мы хотя и не видим, но зато сознаем и знаем их. Существование их для нас бесспорно. Этого никто не посмеет отрицать. Но что существует помимо нас и вне нас какое-то начало духовной сущности, этого доказать никто не может; мы не только не видим этого Начала, но и не сознаем. Нет никаких оснований возлагать надежду и на науку, что она когда-нибудь откроет и докажет существование в мире этой духовной сущности. Это невозможно.

— Как невозможно? — возмутился Колупаев и опять схватился с Логиновым. — Вы сами сейчас признаете это не только возможным, но и существующим. Скажите, пожалуйста, материя, по-вашему, вещь разумная или неразумная?

— Неразумная, конечно.

— Сознательная или бессознательная?

— Да, бессознательная, что же из этого?

— Подождите. Сейчас увидите, что из этого будет. Слепая она или зрячая? Видит она хоть что-нибудь?

— Ну слепая.

— И не слышит она, и не говорит, и не чувствует. Ведь так? Она мертвая?

— Ну так, — неохотно соглашался Логинов.

— Но ваше "Я" — видит, слышит, разговаривает, понимает, мыслит, сознает. Так ведь? Этого же вы не будете отрицать.

Колупаев горячился и спешил, сыпал словами, как горохом, не давая своему противнику опомниться. Тот только поддакивал.

— Так как же слепая материя могла произвести зрячее, видящее существо — наше "Я"? — стал делать уже выводы Колупаев. — Сама бессознательная, а производит сознательное; сама не мыслит, а рождает мыслящее существо; сама не слышит, не говорит и не понимает, а создает "Я" слышащее, говорящее, понимающее. Это похоже на сказку, в которой говорится, что слепой подглядывал, глухой подслушивал, а немой караул закричал.

Вы, как атеист, не верите библейскому рассказу, что Валаамова ослица заговорила человеческим языком, а верите тому, что немая, мертвая материя и говорит, и поет, и читает, и пишет. Да вы верите в такие великие чудеса, которых не знает и не утверждает никакая религия! Все религии верят, что только Бог творит чудные непостижимые дела. Но Он — Живое, Разумное, Вечное, Всемогущее Существо, Всевидящее, Всесознающее, Всеживотворящее. А вы приписываете чудеса слепой и мертвой твари, неразумной и бессознательной материи. Что может быть нелепее, бессмысленнее и безумнее этой вашей веры и этих ваших чудес!

Логинов был прямо-таки ошеломлен этой неожиданной и сказанной запальчиво речью Колупаева. Помолчав немного, он все же ответил:

— Вопрос о сознании или мыслительных способностях материи чрезвычайно сложный и трудный. Сознание материи, как выразился известный материалист Ламетри, есть действительно "чудо природы" ^[36], которого наш ограниченный ум еще не может постигнуть. Но что материя способна ощущать и мыслить, это не подлежит никакому сомнению ^[37].

— Да вы себе противоречите, — перебил Логинова Колупаев, — то признали, что материя бессознательна и мертва, то заявляете, что она способна и мыслить, и сознавать.

— Позвольте, — возразил Логинов, — я не докончил свою мысль; никакого противоречия у меня нет: мертвая материя, конечно, слепа и бессознательна; никто из разумных людей не станет утверждать, что, например, солнце или луна сознают, что они делают, или думают о чем-то, или что воздух что-либо мыслит. Но та же материя, будучи организована в человеческий мозг, становится мыслящей и сознательной. Все дело в комбинации или сложности материальных элементов, из которых состоит мозг.

— Так, так! — с досадой сказал Колупаев. Он досадовал, что Логинов, совсем было уже прижатый к стене, ускользает от него, опять нужно его держать и прижимать новыми вопросами, чтобы заставить его или признать существование в мире самостоятельного Духовного Начала, или прийти к какой-нибудь нелепости, всем очевидной и враждебной здравому смыслу.

Материя верует, философствует, имеет стыд, совесть…

— Значит материя, по-вашему, — продолжал Колупаев, — сначала была мертвой и бессмысленной, а потом стала живой и разумной: мыслящей, сознающей, чувствующей, даже верующей, нравственной, стыдливой, совестливой.

— Этого я не говорил, — энергично запротестовал Логинов.

— Как не говорили? Вы же признали, что материя стала мыслящей и сознающей, когда соорганизовалась в человеческий мозг. Это все та же материя, а не другой кто — не дух и не душа — в нас мыслит, чувствует, понимает, рассуждает, создает всевозможнейшие верования, философские системы, великие идеи; она же выработала чувство стыда, создала совесть, изобрела нравственность. Это все она же сделала, — материя, прозревшая и осознавшая себя в нашем мозгу. Так ведь?

— Всякие верования и нравственные принципы, — возразил Логинов, — создавались и создаются под влиянием человеческой действительности…

— Ну да, — поспешил согласиться Колупаев, — пускай будет так! Но и при этом не кто иной, а все та же материя, все тот же мозг — эта сложная куча материальных элементов — создавали и нравственность, и совесть, и веру. Другому же некому: ведь только же одна материя, по-вашему, существует во всем мире. Стало быть, ясно, что именно материя придумала веру в Бога, выработала совесть, нравственность, разные добродетели, придумала стыд, честность, красоту, создала науку, философию, культуру и т.д. Все она сделала, она — одна! Она именно стала сначала живой, потом мыслящей, сознающей, верующей, стыдливой, совестливой; наконец, культурной, философской, ученой.

Колупаев повторялся: ему хотелось как можно ярче и выпуклее представить и разъяснить слушателям, к каким нелепостям ведет материализм, отвергающий существование в человеке разумной души, а во всей Вселенной — бытие Разумного Духовного Начала — Бога.

— Вы скажите, пожалуйста, — допытывался он от Логинова, — материя знала ли, когда начинала созидать такую хитроумную штуку, как мыслящий мозг, что из этого выйдет? Знала ли, что мозг начнет мыслить, сознавать, развиваться и в конце концов — постигать самое материю и даже весь сложный и бесконечный мир?

Логинов стал в тупик перед этим вопросом. Вопрос был действительно очень серьезный. Если сказать, что материя знала, что выйдет из мозга, то это значит признать, что еще до каких бы то ни было мозгов материя не только сознавала и мыслила, но даже знала будущее и творила это будущее согласно своим замыслам и планам. Значит, материя — искони Разумное Существо и даже имеет волю, желание, цели. Значит, ее нужно признать Богом Всезнающим и Всемогущим, но только облеченным в тело, в материю. И если она на самом деле такое Существо, то это, стало быть, она, по своей божественной воле, вложила в нас и чувство веры, и сознание долга, и совесть, и нравственные законы; и тогда мы являемся перед ней, как перед Богом, ответственными за свои поступки и поведение.

Затем придется признать, что материя и теперь знает, что она делает, видит все будущее, понимает и судит всю нашу историю. Словом, это — настоящий Разумный Бог, в Которого нужно веровать и перед Которым нужно преклоняться.

Если же ответить, что материя была без мыслей и без сознания, когда приступила к такой чрезвычайно сложной и чрезвычайно разумной и тонкой организации, как мозг, то это значит — признать, что разум, действительно, возник из неразумной материи, сознание — из бессознательной кучи элементов, зрение и слух — из слепого и глухого вещества, совесть — из бессовестного материала, нравственность — из безнравственных или безразличных элементов. Словом, признать, что все великое и ценное, чем гордится человечество, возникло из ничего, каким-то чудом или волшебством. Затем, если на самом деле материя была до создания человеческого мозга неразумной, бессознательной и бессмысленной, то кто же ей дал весьма разумные законы и такой поразительно чудесный мир, в сравнении с которым самый мозг человеческий, даже самого гениального мыслителя, является жалким ничтожеством? Человек не может при всей своей разумности понять вполне какую-нибудь былинку, созданную этой глупой и слепой материей, не имеющей ни мыслей, ни сознания.

Одной минуты достаточно для размышления, чтобы признать, что ни разумный мир с его непостижимыми законами и дивным устройством, ни разумный человек с его нравственными и логическими законами не могли быть созданы без Всемогущего Разумного Начала. Разумное могло появиться только от Разумного, сознательное — от Сознательного, мыслящее — от Мыслящего и живое — от Живого и т.д.

Но ослепленные и неразумные безбожники не могут этого ни понять, ни осмыслить. Логинов к тому же оказался очень упорным материалистом, верующим в догматы материализма безотчетно и безрассудно. Подумав немного, он ответил Колупаеву:

Вопросы о материи, создавшей мозг

— Конечно, материя не сознавала, когда творила человека. Она стала самосознающей только в человеке. Материя постепенно развивается, совершенствуется, и человек является наиболее совершенным видом материи, венцом природы. Но на этом эволюция природы не остановится. Человечество будет бесконечно прогрессировать.

— Прекрасно, прекрасно! — торопливо воскликнул Колупаев. Ответы Логинова рождали в его голове массу вопросов, и он не знал, какие же из них пустить вперед, чтобы полнее выяснить обсуждаемую тему и скорее довести своего собеседника до признания материалистического верования неразумным и нелепым. Боялся он, что и диспут могут закрыть, не дав ему вполне высказаться. Вот отчего его вопросы могли казаться уклонением от разбираемой темы, не имеющими с ней связи.

На самом же деле они вели именно к ней, к ее полнейшему выяснению. Он мог бы допытываться у Логинова: по своей ли воле мертвая материя стала живой или по чужой? Кто дал ей жизнь? Если по своей, то, значит, еще в мертвом состоянии она была с волей, с желаниями, хотениями, а все эти состояния явно говорят о сознании и разумности. Стало быть, материя еще до своего оживления была уже и сознательной, и разумной, и волящей. Если же Кто другой ее оживил, то Кто Он Такой, Этот Другой: Разумный ли? Всезнающий ли? Всемогущий ли? Уж не Бог ли это?

Затем: по своему ли желанию материя создала человеческий мозг и в нем стала очень разумной и вполне сознательной персоной? Если по своему желанию, то, стало быть, еще до появления этого мыслительного аппарата она была сознающей и обдумывающей свои дела. Если же она творила без сознания и без разума и стала только в человеческом мозгу сознательной и разумной, то почему же она теперь, когда стала только через посредство состряпанного ею человеческого мозга сознательной и разумной, т.е. в несравненной степени поумнела и развилась, не может этим своим орудием мышления, мозгом, создать хоть какую-нибудь козявочку или песчиночку? Когда она была мертвой и безмозглой, бессознательной и слепой, то творила великие дела, притом такой сложности и такой разумности, что человеческий мозг, т.е. собственно ее мозг, до сих пор, в течение многих тысячелетий, не может даже уразуметь их и понять. Когда же она стала живой, зрячей, сознательной и разумной, то лишилась всех своих прежних творческих сил, и мозг ее, это дивное орудие мысли и разума, является в сравнении с прежними ее делами совсем не нужной безделицей.

Став разумной и сознательной, материя, оказывается, совсем поглупела и обессмыслилась. Таков неизбежный вывод материалистической веры, отрицающей существование Верховного Божественного Разума во Вселенной, Который все творит и живет по Собственной воле и хотению.

Все эти и многие другие вопросы бурлили в уме Колупаева непрерывным потоком, и каждый из них был убийственным для безбожия — как меткая пуля, убивал его наповал. Но Колупаев не выстрелил ими в московского агитатора. Он предпочел держаться ближе к теме о душе, чтобы последнюю выявить отчетливее, а потом уже перейти, если будет возможность, и к отмеченным нами вопросам, всегда готовым вырваться из его головы.