Глава двадцать седьмая. В омут с головой

На четвёртые сутки пребывания в «Тяньчжушань» Гарри наконец-то закончил свои дела, собрал вещи и вместе с Веньмином, который достал им порт-ключ до волшебной гостиницы, переместился в город Лицзян. В Поднебесной, в отличие от МагБритании, магическая инфраструктура, пусть зачастую интегрированная в маггловскую, всё же наличествовала в каждом более-менее крупном населённом пункте. Да и китайские чародеи, которых было значительно больше, чем британских, не обошлись бы двумя крошечными деревеньками и Косой аллеей.

Дрессировщик досадливо помотал головой, отгоняя назойливые мысли. Местные волшебники успели осточертеть ему до гриндиллоу, и лишний раз думать о них совершенно не хотелось. Теперь, с его новыми способностями, любые проявления человеческих страстей и страстишек воспринимались особенно резко. Чаще — резко отрицательно.

И самым страшным разочарованием в этой связи стал мастер Шань. Не то чтобы его попытки удержать в своей вотчине хорошего иностранного специалиста стали для того таким уж большим сюрпризом, но до откровенного эмоционального шантажа пожилой китаец раньше всё-таки не опускался. Но ставки выросли, и начальник заповедника на полном серьёзе заявил, что, скорее всего, после отъезда дрессировщика спасённые им грифоны, желая защитить своё будущее потомство от возможных набегов кицунэ, захотят поменять место для гнездовья и наверняка снимутся с места ещё до того, как их молодняк сможет нормально вставать на крыло. А для нелетающих птенцов перемещение в новую пещеру, как правило, сопровождается огромной вероятностью получить травму, так как родители будут вынуждены подхватывать своих малышей когтистыми лапами, а потом ещё и каким-то образом приземляться вместе с ними.

И вот, дабы избежать этого бессмысленного переселения, Гарри, по мнению начальника заповедника, должен был остаться здесь и регулярно навещать Джию и Пенга, чтобы те знали, что за ними продолжают наблюдать.

«Вот спасибо, выступать в роли пугала мне ещё не доводилось!» — кипел от негодования дрессировщик, прекрасно понимая, впрочем, в чём заключаются истинные мотивы мастера Шаня.

Тот хотел, во-первых, воспитать уникальную партию ручных грифонов. Гордые звери обычно не подпускали людей к своим птенцам, желая воспитать их свободными, пусть и в пределах заповедной территории. Но Пенг и Джия не посмели бы перечить грозному верфоксу. С тех пор, как метаморфозы, происходящие с Гарри, стали набирать обороты, летуны становились всё более и более послушными и тихими, всё ниже склоняясь перед ним. Это угнетало, и дрессировщик впервые в жизни тяготился своей работой. Когда-то давно он мечтал о любви гордых и опасных хищников, а не об их унижении и страхе, поэтому оставаться в «Тяньчжушань» дольше обещанного Гарри не собирался ни минуты. Возможно, где-то в заповедниках других стран реакция животных на его запах будет иной и не придётся отказываться от призвания, некогда приносившего столько удовольствия? Кто знает.

В одном дрессировщик был убеждён: ни при каких обстоятельствах он не позволит превратить себя в живую игрушку учёных-магозоологов. А именно желание заполучить его в таком качестве было вторым (и основным) поводом неуклюжей агитации мастера Шаня. Гарри заранее представлял заголовки рекламных афиш: «Внимание, сенсация! Только сегодня и только у нас: первый в мире ручной кицунэ, который умудрился приручить себя сам!». А ещё бесконечные консилиумы светил мировой магической науки, на которых верфокс Поттер будет выступать в качестве наглядного образца… Да он от такого точно озвереет не хуже ликантропа!

О чём прямолинейный дрессировщик и сообщил начальнику «Тяньчжушань» открытым текстом.

Тот мгновенно сообразил, что несколько перегнул палку, и быстро пошёл на попятную, извиняясь и рассыпаясь в заверениях вечной дружбы. И сразу вспомнились предупреждения Веня о том, как к Гарри теперь будут относиться в Китае. Сказанные сгоряча, те слова оказались удивительно прозорливы. Страх, похоть и расчёт — вот основные человеческие эмоции, навязчиво преследовавшие дрессировщика последние два дня в заповеднике, оседая кислым привкусом на губах.

А будущий кицунэ пока не собирался ни разбойничать, ни развратничать, ни становиться чьим-то покровителем. Он хотел покоя и, не желая оставаться обязанным мастеру Шаню (за поиски Северуса, за помощь с материалами по верфоксам), даже попытался отказаться от гонорара за работу с грифонами. Мол, услуга за услугу: вы мне помогли, я — вам.

Но начальник заповедника, побоявшись оставить о себе неблагоприятное впечатление, деньги Гарри всё-таки вручил. С пожеланием дальнейшего плодотворного сотрудничества.

«А вот это вряд ли! — мстительно подумал тот. — Не обломится вам, братцы, научная работа!»

Веньмина, кстати, удалось раскрутить на магическую клятву, и теперь он перестал быть поставщиком ценных сведений для своих коллег. И дрессировщик был доволен, несмотря на то, что после Яфаянь, китайского аналога Непреложного обета, у него долго и довольно ощутимо ныла рука. В отличие от цивилизованных британских заклинаний, здесь пришлось кинжалом вырезать иероглиф на ладони прямо поверх линий судьбы.

— В том и смысл, циньайдэ, — сжимая-разжимая свой кулак и морщась от боли, пояснил приятель. Сам порез зажил сразу же после произнесения завершающей формулы магического обета, но неприятные ощущения никуда не делись. — Это клятва теперь будет довлеть над нашими жизнями, и мы связаны ею отныне и до конца дней одного из нас. А если, к примеру, начертать магический символ Яфаянь на лбу, она будет действенна и после смерти одного из поклявшихся. Но зачем тебе тащить в вечность этот груз?

— Если бы ты только что не пообещал, среди прочего, не причинять мне вреда, я бы сейчас напрягся, задумавшись, а не планируешь ли ты подлое убийство бедного меня, — рассмеялся Гарри в ответ.

Веньмин только глаза закатил.

— Циньайдэ, я теперь твой верный рыцарь! Можешь в этом не сомневаться, — серьёзно заверил он.

Сейчас «верный рыцарь» отправился заказывать для них маггловский тур до ущелья Прыгающего Тигра: порт-ключи в те места не делали, местная магнитная аномалия рассеивала все чары на расстоянии мили от поворота реки Золотых песков в каньон. Так что попытку прорваться в город оборотней удастся сделать в лучшем случае завтра.

Дрессировщик вздохнул. Последний раз он спал позавчера и пребывал уже в откровенно пограничном состоянии сознания. Но и засыпать боялся.

Внутренний голос настойчиво убеждал его, что следующий сон-видение станет последним для Гарри-человека. И первым для верфокса Гарри. И, к сожалению, той уверенности в своём решении довести начатое до конца и разыскать Северуса, какую он демонстрировал перед Венем, дрессировщик вовсе не испытывал.

А что если он попросту не нужен бывшему профессору?

Ну серьёзно. С чего это эгоцентричный дрессировщик вообще решил, что тот ушёл, желая спасти его? Может… может, он просто не захотел оставаться? Он полностью завершил своё обращение, и кто знает, как изменилось его мироощущение после этого?

Как и всегда в ответ на эти мысли, энергетическая нить связи между ними, которую Гарри теперь ощущал, как неотъемлемую часть своего тела, протестующее завибрировала, издавая низкий мелодичный гул наподобие колокольного. И с каждым часом этот звук становился всё громче, а вибрация сильнее. Дрессировщику казалось, что каждая жилка у него внутри мелко дрожит ей в такт. По крайней мере, руки тряслись вполне явственно.

Он посмотрел на предательские ладони. Вот уж точно, герой — покоритель непроходимых ущелий! Такими темпами Веню, чего доброго, придётся волочь его туда на себе. Во всяком случае, сегодня до гостиницы они примерно так и добирались, после того, как у Гарри внезапно земля ушла из-под ног, а глаза отказывались видеть объективную реальность, уверяя, что вместо вполне надёжной мощёной зеленоватыми бетонными плитами мостовой он шагает по неверной озёрной глади с запрудами и островками. Вместо лестниц он видел поросшие травой склоны утёсов, а вместо нормальных домов — открытые многоэтажные беседки без стен. Стены для дрессировщика вообще исчезли как вид. Но при этом проходить через них он, к сожалению или к счастью, так и не начал.

Пока они с Веньмином добрались до гостиницы, Гарри набил себе на лбу как минимум две шишки. Приятель буквально за ручку отвёл его в номер и попросил не делать до его возвращения лишних движений, после чего пропал как в воду канул. Он отсутствовал уже три часа, и дрессировщик понимал, что скоро просто-напросто вырубится от усталости.

До сих пор Вень всё время был рядом с ним и отвлекал от несвоевременных снотворных настроений, теперь же Гарри чувствовал, что ещё немного — и он заснёт стоя, подобно ломовому гиппогрифу.

Сейчас он, по всей видимости, находился у окна, поскольку ощущал на своей коже тёплое дуновение, напоенное ароматами цветов, расставленных по всему периметру балкона, кольцом окружающего второй этаж. Гарри отчётливо видел цветущие в изящных глиняных горшках бонсаи (1), в том числе и с тех сторон, где по логике должны были находиться лишь глухие стены. Магия метаморфозы творила с ним странные вещи. Хотя стоило признать, что без стен мир стал казаться светлее и просторнее. Дрессировщик подставил лицо солнечным лучам. В Лицзяне он почти не мёрз, здесь даже в феврале температура воздуха редко опускалась ниже четырнадцати градусов Цельсия.

«Понимаю Хумэя, мне тоже понравилось бы жить в этих краях», — отчего-то подумалось Гарри. На него внезапно снизошло удивительное умиротворение. В конце концов, он же не может не спать вечно, правда? А в таком состоянии он до ущелья всё равно не доберётся. Нужно отдохнуть.

Дрессировщик обернулся и задумчиво посмотрел на кровать.

— Ну сколько можно ходить вокруг да около? — спросил он сам себя. — Я же всё равно пройду этот путь, так к чему мучительно растягивать каждый шаг? Сейчас, когда у меня есть «верный рыцарь», я могу быть уверенным, что меня не сдадут на опыты, как Северуса в своё время. Обо мне есть кому позаботиться… теоретически. Так что вперёд!

Мысленно отвесив себе побудительного пинка, Гарри разделся догола (вот Веньмин поехидствует, когда вернётся… если ничего не случится, конечно), чтобы одежда после превращения не сковала движения, и лёг. Усталое сознание ещё долго не хотело отключаться, качая дрессировщика на волнах полудрёмы под ритмичный стук его сердца… а потом он неожиданно понял, что волны-то настоящие!

 

* * *

На этот раз у водного пространства, которое окружало дрессировщика, не было берегов. И он вдруг почувствовал, что и дна тоже нет! Океан, что сейчас качал Гаррин утлый плотик в своих гигантских чёрных ладонях, казался бескрайним и бездонным. Его чернильно-чёрные воды глянцево блестели, но являлись ли они по своим свойствам нормальной морской или пресной водой, было непонятно. И в этот раз Гарри скорее отрезал бы себе палец, чем сунул бы его в эту жидкость.

Она была опасной, враждебной, резко агрессивной, хотя на первый взгляд вроде бы никак не реагировала на присутствие пришельца, но тот понимал — это просто спокойствие выжидающего хищника, уверенного, что однажды жертва ослабеет и сдастся сама.

Дрессировщик перебрался к горящей на краю плота лампе и попытался разобраться с её устройством. Чуть было не потушил, но зато понял, как регулировать и поддерживать в ней огонь. Гарри не представлял, что с ним будет, если эта единственная искорка света в окружающем его непроглядном мраке погаснет.

Наверное, и он исчезнет вместе с ней. Невозможно было даже подумать о том, чтобы остаться один на один с этой… бездной! Его же просто оглушит и раздавит это ощущение одиночества маленькой песчинки на краю Бесконечности — удушающий нутряной ужас, с которым не под силу совладать никакому гриффиндорскому безрассудству, изысканно называемому отвагой. Какая там отвага! Дрессировщик трясся как лист на ветру, его тошнило от страха, стоило представить, что под хлипкими непонятно как скрепленными досками — настоящая бездонная пропасть, наполненная чем-то чёрным, страшным и отчётливо враждебным ко всему живому.

Гарри сжался на середине плота, кусая губы. Он решительно не понимал, что теперь делать.

«Любое движение вперёд требует усилий» — вспомнились ему слова Хумэя.

Дрессировщик огляделся, стараясь не делать резких движений на своём шатком плавсредстве. С того же края, где он сидел, в уключине обнаружилось весло. Гарри посмотрел на него, как на личного врага.

Чтобы грести, нужно было встать, но две его ноги больше не казались ему отличным балансиром и надёжной опорой. Да и зачем вообще куда-то плыть? Если справа, слева, впереди и сзади — везде эта проклятая чёрная бесконечность?

В лампе затрещал и задёргался фитиль. Когда дрессировщик его поправлял, он услышал, как внутри что-то булькает. Логично, это ведь обычный светильник рыбака, он горит на каком-то топливе. И когда-нибудь оно закончится…

Эта мысль чрезвычайно стимулировала к проявлению большей инициативы, и Гарри вскочил, зашатавшись с непривычки, но удержал равновесие и подобрал весло.

— Ну, погнали! — глубоко вздохнув, подбодрил он сам себя. — Мореходством, или как там это называется, я ещё не занимался. Заодно узнаю что-то новое.

«Вот век бы прожил без этого сакрального знания», — угрюмо буркнул внутренний голос.

Давать ценные указания он отказывался наотрез. Его вердикт был один: «Всё плохо, а будет ещё хуже!», а это не устраивало дрессировщика. Он считал, что пессимизм и без того витает в воздухе, а вот оптимизм в себе нужно культивировать и взращивать, как пассифлору в теплицах.

Но в местном угнетающем «климате» Гаррина оптимистическая пассифлора росла квёлой и хиленькой. Примерно через три часа гребли на его руках лопнул первый волдырь, свет лампы заметно потускнел, а конца-края бездонному океану мрака что-то не предвиделось.

Аккуратно вставив весло обратно в гнездышко держателя так, чтобы оно не выскочило и не забрызгало плот, Гарри устало присел на доски передохнуть.

От непривычных физических усилий и общей слабости, которая почему-то потянулась за ним и в этот сон-видение, дрессировщика буквально шатало, и он боялся, что эдак запросто можно свалиться за борт. А ещё ужасно хотелось пить. Вокруг было целое море жидкости, и это только усугубляло мучения.

— Классные у тебя советы, Хумэй, — отдышавшись, сказал Гарри в никуда. — Только нихера они не работают.

Он не ожидал, что ему ответят, поскольку уже пытался звать девятихвостого Лиса, но никакой реакции так и не дождался. Однако после нескольких часов страданий до дрессировщика, кажется, решили снизойти.

— Не припомню, чтобы мои советы оказывались плохими, — заметил знакомый мелодичный голос, и рядом с вновь замершим в стоячей воде плотом стало медленно разгораться яркое бело-огненное сияние. Постепенно оно уплотнилось в фигуру холи-джинга.

На сей раз он решил явить себя во всём великолепии. Изысканное этническое одеяние словно стекало по его телу волнами оранжевого шёлка, среди которых струились пряди его лилейных волос, перевитых серебряными шнурами. На его, снова человеческом и непривычно серьёзном, лице сверкали переливчатые узоры, а за спиной, распушившись подобно вееру, извивались все девять белоснежных хвостов.

_____________________________________________________________________________

(1) Бонсай http://www.pichome.ru/Omj

Просто красивая картинка:

http://www.pichome.ru/Omq

Глава опубликована: 06.07.2015