Дефицит внимания как зависимость

 

Далеко не все проблемы с самоконтролем настолько серьезны и очевидны, как классическая зависимость от никотина или алкоголя. Некоторые настолько незаметно вплетены в нашу повседневную жизнь, что мы даже не воспринимаем их как проблемы.

Например, в детстве я не мог подолгу удерживать внимание на чем-то одном. Специалисты говорили, что у меня неустойчивое внимание. С тех пор ничего не изменилось, просто теперь это называется «синдром дефицита внимания». А суть все та же – проблемы с вниманием. Звучит так, словно у людей есть способность под названием «внимание» и конкретно мне чего-то не хватает для того, чтобы эта функция работала у меня как надо. Вот только когда я наблюдаю за проявлениями синдрома, когда я сосредоточиваю все свое несчастное внимание на работе отвлекающих механизмов, становится ясно, что это неверное описание проблемы. На самом деле потеря концентрации упирается в невозможность справиться с чувствами.

Например, прямо сейчас я сосредоточен на написании этого предложения и чувствую себя по этому поводу замечательно. Мне нравится достигать цели, и, пока это предложение на экране моего монитора не закончено, впереди меня ждет лишь приятный финал! Но как только я окажусь в точке, где не смогу понять, о чем должно быть следующее предложение, то почувствую себя уже не так комфортно. И если проблема не в том, как сформулировать мысль, а в том, о чем писать или тем более как выстроить последовательность своих мыслей и к чему она должна привести, мне будет совсем нехорошо. Оттачивать формулировки я люблю, а вот выстраивать структуру текста – увольте!

Но подождите-ка! Вместо того чтобы разбираться с ненаписанным и наверняка не самым простым предложением, можно сделать кое-что другое. У меня открыт браузер, и я понимаю, что вообще-то неплохо бы заняться покупками – мне же нужен новый смартфон! Не то чтобы он был нужен мне прямо сейчас, но у старого смартфона начались какие-то «глюки» – он видит наушники даже тогда, когда они не подключены. Так что, если мне кто-то звонит, я слышу речь только после того, как подключаю наушники или включаю громкую связь. Можете представить, как это невыносимо? Ведь ясно же, что следующие несколько минут мне следует потратить на исследование рынка смартфонов, правда? Ну, чтобы вы там ни думали, я обожаю гаджеты, так что мысль об этом занятии мне очень приятна. Гораздо, гораздо приятнее, чем сидеть и думать над этим несчастным предложением. Дело закрыто. До новых встреч.

Я не уверен в том, какой именно модуль заразил мой разум мыслью «Почему бы тебе не повыбирать смартфон?», но, скорее всего, это был модуль, которому нравится приобретать вещи. Так или иначе, но момент для вмешательства он подгадал идеально: мысль появилась у меня как раз тогда, когда работа над книгой перестала приносить удовольствие. Коварные товарищи эти модули, что тут скажешь.

На самом деле я хотел сказать вот что: трудности с концентрацией внимания можно рассматривать с той же точки зрения, что и трудности с отказом от курения. И если вы примете эту точку зрения и решите, что ваша цель – ослабить модуль, отвлекающий от работы, то и решать проблему будете иначе.

Обычно, если вы решили сосредоточиться на работе, хотя вам ни капельки не хочется на ней сосредоточиваться, ответ на мысль о смартфонах звучит как выговор: нет, даже не думай, пиши дальше! Но с осознанным подходом ваша реакция будет другой. О’кей, давай, думай о смартфонах, скажете вы себе. Закроете глаза и представите ощущения от поиска свежих обзоров на последние новинки. Изучите чувство предвкушения от покупки смартфона и желание найти новую модель в сети. Поизучаете их еще немного. И еще немного – пока эти чувства не потеряют свою власть над вами. Вот теперь можно спокойно писать дальше!

Хотя сравнивать никотиновую зависимость и проблемы с вниманием не принято, и то и другое упирается в трудности с управлением импульсами. И в обоих случаях мы можем ослабить импульс, позволяя ему сформироваться и внимательно за ним проследив, вместо того чтобы сопротивляться ему. Так мы лишаем модуль, генерирующий импульс, положительного подкрепления, а значит, к следующему разу он не станет сильнее.

 

Ненависть как зависимость

 

В общем-то, к этому и сводится медитация осознанности – к лишению модулей положительного подкрепления, дающего им силу. Когда вы осознанно наблюдаете за своими чувствами, то оставляете создавшие их модули как бы без награды. Если вы будете наблюдать за чувством ненависти к кому-либо – только наблюдать и все! – оно не сможет побудить вас к действиям. Например, вы не станете представлять себе, как мстите человеку за то, чем он заслужил вашу ненависть. Не правда ли, поддаться такой фантазии было бы приятно? Что может быть приятнее, чем представлять себе, как смертельного врага настигает ужасная кара? Естественный отбор задумал модули таким образом, чтобы они подталкивали вас к определенным поступкам – например, заставляли придумывать, как расправиться с соперниками и победить врагов. Потому-то подобные мысли и вызывают приятное чувство. С точки зрения естественного отбора модуль заслуживает награды за то, что смог затянуть вас в мстительные фантазии, и, получив положительное подкрепление, в следующий раз он будет сильнее.

Но ненависть способна и на многое другое. Например, заставить вас говорить гадости о людях, которых вы ненавидите (и тем самым сбиться с Благородного восьмеричного пути на шаге под названием «правильная речь»). Говорить гадости, не будем отрицать, довольно приятно. Но если вы заметите, что чувство ненависти подступает к вам, и, вместо того чтобы поддаться, осознанно за ним понаблюдаете, положительного подкрепления не произойдет.

Проще говоря, несмотря на то что обычно мы ассоциируем понятие «самоконтроль» (а точнее, его отсутствие) с очевидным потворством своим желаниям (будь то употребление героина или шоколада), на самом деле оно гораздо шире и касается не только зависимостей. Ненависть и дефицит внимания – это тоже проблемы самоконтроля, решить которые поможет осознанность.

Самоконтроль – понятие в чем-то двусмысленное. Кто-то считает, что это контроль над личностью, кто-то – что это контроль, который личность осуществляет. В любом случае для книги, вдохновленной буддизмом, термин довольно странный, ведь с точки зрения буддистов никакой личности не существует. А если личности не существует, о каком самоконтроле вообще можно говорить? Если никакого разумного всадника в нашей колеснице нет, то как же мы, например, принимаем решение заняться медитацией осознанности?

Пока что я лишь повторю то, что уже говорил раньше: не зацикливайтесь на том, существует «я» или нет. Применяйте те постулаты учения о бессамости, которые могут быть вам по-настоящему полезны. В частности, идею о том, что ни одно из ваших чувств на самом деле не является частью вас, будь то никотиновый голод, желание порассматривать новые модели смартфонов или страстная ненависть. Наблюдайте за истинной природой этих чувств, воспринимая их как нечто, чему какой-то из модулей пытается придать сил. И чем больше вы будете наблюдать за ними осознанно, тем меньше у них будет власти над вами, тем меньше их будет в «вас».

Сам Дэвид Юм пусть и считал, что личности не существует, но был точно уверен в том, что так называемый самоконтроль возможен. Он различал «бурные» страсти (или аффекты), такие как месть и ненависть, и «спокойные», такие как любовь к красоте, и отмечал, что «в целом бурные аффекты обладают большим влиянием на волю; тогда как спокойные, как часто оказывается, по размышлении и разрешении, способны контролировать самые яростные порывы». Возможно и такое, писал он, что спокойные страсти «обладают абсолютной властью над разумом»[69].

Медитация осознанности, среди прочего, – это попытка дать больше власти спокойным страстям и уменьшить влияние страстей бурных. Юм, несмотря на предположения о его знакомстве с буддистской философией, все-таки вряд ли знал о медитации осознанности. Однако, когда он описывает преимущества спокойных страстей, кажется, что те же слова мог бы произносить в наши дни учитель медитации, рассказывая о достоинствах присутствия в настоящем моменте. Юм писал, что если нам не удается наделить властью спокойные страсти, если мы передаем управление бурным страстям, то лишаемся «наслаждения простыми проявлениями жизни»[70].

Помощь людям с проблемами самоконтроля часто рассматривается как чисто терапевтическая задача. А уж помощь в избавлении от привычки курить или употреблять наркотики является терапией в прямом смысле слова. Но видите, как плавно мы перешли от разговора о самоконтроле к преодолению ненависти и, если уж на то пошло, к способности видеть красоту в «простых проявлениях жизни»? Теперь вы понимаете, насколько тонка грань между терапией и духовным ростом?

В этом нет ничего удивительного. С точки зрения буддизма, все проблемы, и те, что мы считаем связанными со здоровьем, и те, которые мы относим к духовной сфере, происходят от неспособности ясно видеть происходящее. Более того, в обоих случаях эта неспособность – лишь следствие того, что чувства повели нас ложным путем. А потому первым шагом к видению сквозь иллюзию, навеянную чувствами, является умение видеть сами чувства – то есть осознавать, как повсеместно и незаметно они влияют на наши мысли и поведение.

В следующих главах мы еще подробнее разберем их влияние и пройдем дальше по пути от терапии к духовности.

 

 

Глава 10

Знакомство с бесформенным

 

 

Этому отрывку из Самадхираджа-сутры более девятнадцати столетий:

 

Как город гандхарвов или мираж,

Или как иллюзия, или как сновидение,

Появляются творения ума, пустые по природе —

Знай, что все дхармы подобны этому.

 

Впервые я услышал его на медитационном ретрите, где один из учителей постоянно упоминал «бесформенное». Если в своей практике медитации вы дошли до точки, когда начали понимать бесформенность, то, уверяю вас, это означает, что вы воспринимаете реальность куда более адекватно, чем если бы продолжали понимать мир через «формы» – н у, знаете, все эти столы, грузовики, шары для боулинга.

«Бесформенное» – не самый популярный термин буддистской доктрины. Гораздо чаще примерно то же самое, о чем говорил тот учитель, называют словом «пустота»[15].

Как это ни назови, смысл в том, что в окружающем нас мире, который кажется столь прочным и структурированным, столь полным вещей с четким и осязаемым воплощением, сущностей куда меньше, чем кажется на первый взгляд. Мир видимых форм в некотором смысле, как говорится в Самадхираджа-сутре, – мираж, иллюзия, сновидение. Или можно сказать, вспоминая знаменитые и очень точные строки из Сутры сердца, что «форма – это пустота, а пустота – это форма»[71].

По всей видимости, некоторые особо усердные адепты медитации однажды достигают точки, в которой глубоко ощущают истинность этих слов и даже видят мир «пустым» и «бесформенным» постоянно. Это важнейшее достижение, особенно если ваша конечная цель – просветление.

Задумайтесь над этими словами: «бесформенность» и «пустота». Возможно, от этих размышлений вам на ум пришли два других – «безумный» и «депрессивный». Кажется безумием считать, что окружающий мир нереален, что существенные вещи в каком-то смысле лишены реального содержания. Такие мысли вгоняют в депрессию. Я лично не видел людей, которые обрадовались бы, узнав, что живут в пустоте.

Однако со временем я пришел к выводу, что сама по себе эта идея вовсе не безумна. Напротив, по мере развития психологии она обретает все больше смысла. Что же касается ее депрессивности, то восприятие мира вокруг как в некотором смысле пустого не должно лишать вашу жизнь смысла. Напротив, ясное восприятие поможет построить новую, более достоверную структуру осмысленности – может быть, даже более благоприятную для счастливой жизни, чем прежняя.

Спешу добавить: мое желание защищать «бесформенность» и «пустоту» зависит от того, что под этими словами подразумевать; разные буддистские мыслители вкладывают в них разный смысл. Я не разделяю идеи радикального буддизма о том, что есть лишь разум, а мир вокруг вообще не существует. В то же время я не собираюсь отступаться от своих слов и определять бесформенность и пустоту в узком, а потому тривиальном смысле. Думаю, с определенной, пусть и трудноуловимой точки зрения, мы вкладываем в реальность слишком много формы и содержания, и стоит нам это осознать, как наша жизнь может – и должна – радикально измениться.

Но давайте сначала разберемся с не столь радикальными идеями. Сложно поспорить с тем, что, воспринимая окружающий мир, мы его в значительной степени «конструируем». В конце концов, у нас не так уж много прямых соприкосновений с миром; вещи, которые мы видим, обоняем и слышим, находятся на определенном расстоянии от нашего тела, так что все, что может наш мозг, – это делать выводы о них на основе косвенных данных. Например, молекул, которые долетают на другую сторону улицы из пекарни, звуковых волн, которые расходятся от самолета, световых волн, отраженных деревьями.

Мир трехмерный, но мы его видим через двухмерные поля данных – точки света, падающие на сетчатку глаз. Чтобы наш разум увидел мир в трех измерениях во всей его глубине, нам приходится на основе этих двухмерных полей данных создавать некую «теорию» о мире.

И порой теория оказывается ложной. Если вы пойдете в кино на фильм в 3D и наденете очки, ваш обманутый мозг будет видеть, как супергерои спрыгивают с экрана прямо в зал. Снимите очки, и вы поймете, что компанию вам по-прежнему составляет только попкорн. Или давайте вспомним более старые оптические иллюзии, например иллюзию Мюллера-Лайера, которая заставляет думать, что один отрезок длиннее другого, хотя на самом деле они равны.

Эти иллюзии основываются на предположениях нашего разума о том, как двухмерные паттерны в наших глазных яблоках отражают трехмерный мир. Создатели иллюзий придумали ситуации, в которых эти предположения не оправдываются.

Конечно, в повседневной жизни предположения оправдываются практически всегда. Наш разум проделывает впечатляющую работу, выстраивая трехмерную реальность на основе двухмерных данных. В более общем смысле все наши пять чувств большие молодцы. Если не обращать внимания на частности, то деревья, которые мы видим, это деревья, самолеты, которые мы слышим, это самолеты и так далее. Тем не менее, строго говоря, речь все еще идет о конструировании. Восприятие – это активный, а не пассивный процесс постоянного конструирования моделей окружающего мира. По этой причине разные люди видят разные вещи в абстрактных чернильных пятнах Роршаха – наш разум старается даже самые неоднозначные узоры свести к чему-то осмысленному. Нам нравится, когда у вещей есть история, когда мы понимаем, что они собой представляют и что означают.

В процессе медитации истории, стоящие за вещами, могут исчезать. Например, иногда я медитирую, сосредоточившись на звуках. Я могу делать это ритмично, фокусируясь на дыхании, когда вдыхаю, и на каком-то звуке из окружающей среды, когда выдыхаю. Или же могу полностью отдаться звукам и вообще игнорировать дыхание. На медитационных ретритах учителя порой посвящают целое занятие звуковой медитации. Если вы погрузитесь в эту практику достаточно глубоко, структура, которую вы «приписываете» звукам, может начать разрушаться.

Например, у вас над головой пролетит самолет, и вы услышите «звук самолета над головой». Вот только вовсе не обязательно, что вы подумаете: «О, самолет». Вы будете настолько погружены в текстуру звука, что не сможете сразу подумать: «О, то-то». Будет лишь чистый звук, не привязанный к идее конкретного объекта. Думаю, так же самолет звучал бы для человека, выросшего в культуре, где нет самолетов, или для инопланетянина, в чьей сверхразвитой цивилизации летательные аппараты беззвучны. Это будет просто звук, а не звук чего-то конкретного.

Сейчас вам, наверное, захотелось задать мне отличный вопрос: что хорошего в том, чтобы забыть, что звук самолета издает именно самолет? Рад, что вы спросили. Мой ответ – да ничего особенно хорошего. Но сейчас мы рассмотрим другой пример, в котором подобное «забывание» действительно приносит пользу.

 

Превращая шум в музыку

 

Во время одного ретрита неподалеку от нашего обиталища строили новое общежитие, поэтому все вокруг было наполнено звуками молотков и жужжанием пил. Вы можете подумать, что шум строительства не способствует спокойному созерцанию да и вообще не особенно приятен. (Ни разу не видел, чтобы где-то предлагали скачать рев бензопилы в качестве рингтона.) И правда, учитель медитации, объясняя нам, что мы всю неделю будем слышать звуки стройки, говорил извиняющимся тоном. Но он тут же напомнил нам, что суть медитации осознанности заключается преимущественно в том, чтобы принять реальность. В обычной ситуации, услышав нудные и резкие звуки строительства, вы закрываете окно или делаете еще что-то, чтобы приглушить их. Но в нашем случае идея заключалась в том, чтобы принять сами звуки, не поддаваясь мыслям о том, что они резкие и нудные.

Сделать это нелегко, но сам принцип достаточно прост. Ключ в том, чтобы встретить резкость с поднятой головой, чтобы, в определенном смысле, исследовать ее. Вы обращаете внимание на дискомфорт, создаваемый шумом. Где в вашем теле живет раздражительность или, может быть, даже отвращение? Какова текстура этого чувства? Чем более досконально вы изучаете чувство, тем полнее вы его принимаете, тем больше негативной энергии уносится прочь.

На самом деле мне не только удалось избавиться от мысли о том, что эти звуки неприятны; по мере того как я погружался в звуковые волны, исходящие от стучащих молотков и жужжащих пил, эта какофония стала в прямом смысле звучать как музыка. Вы можете думать, что звук пилы острый и резкий, но мне удалось отыскать изящество в том, как он сначала глохнет в низком, а следом возобновляется более быстро и высоко.

Звук оказался настолько красивым, что в какой-то момент я даже начал тосковать по нему – мне становилось не по себе, если тишина затягивалась, я ждал, когда строители наконец снова начнут пилить фанеру. Конечно, этот опыт лишь показывает, насколько я далек от просветления: согласно буддистскому учению, не следует привязываться к том у, что доставляет удовольствие. Но главное – я смог найти музыку в том, что обычно называют шумом.

Из этого вытекает очевидный вопрос: если можно превратить в музыку шум в прямом смысле, то почему не сделать то же самое с шумом в переносном смысле – со всеми этими ненужными восприятиями, мыслями и чувствами? Или хотя бы убрать из них резкость?

Наверное, мой ответ тоже очевиден: да, это возможно (если не лениться).

Но, прежде чем приступить к практике, давайте вспомним, с чего мы начали этот разговор. Какое отношение моя маленькая симфония пил имеет к бесформенном у, к пустоте? Ну, прежде всего, на том ретрите я смог избавиться от того, что вы могли бы назвать «форма пилы». Звук пилы – это часть целой структуры различных коннотаций, дополнительных смыслов, а главная из них, разумеется, – сама идея пилы. Я думаю, одна из причин, почему мы находим звук пилы раздражающим, заключается в том, что он принадлежит к этой структуре – в том, что мы знаем, что он исходит от пилы. Пилы, известные своей способностью разрушать не только дерево, но и кости, мало кому симпатичны. Возможно, коннотации самой пилы – и негативные чувства, связанные с ними, – вызывают у нас антипатию к ее звуку.

Конечно, дело может быть и в том, что людям от природы не нравятся звуки пилы. Безусловно, определенные вкусы, запахи, виды, звуки неприятны нам с самого начала, то есть эта нелюбовь врожденная. Но при этом не приходится сомневаться, что наши реакции на восприятие в известной степени являются продуктом нашего опыта. В какой-то момент во время медитации звук пилы, избавившись от своей обычной формы, стал принимать другую. Он начал напоминать мне звук бормашины – и сразу же сделался по-настоящему неприятным. Лишь тогда, когда звук освободился от обеих этих «форм» – бензопилы и бормашины, – он стал приятен мне по-настоящему.

Помните тайского монаха по имени Аджан Чаа, сказавшего, что попытка понять идею бессамости одним только умом взорвет вашу голову? Он описывает случай, как пытался медитировать, но его все время отвлекали звуки праздника из соседней деревни. Как он вспоминает, в какой-то момент его озарило: «Звук – это просто звук. Я раздражаюсь на него сам. Если я оставлю звук в покое, он не будет меня раздражать. Если я не буду беспокоить звук, он не будет беспокоить меня»[72].

Не стоит понимать эту историю слишком буквально – конечно, речь не о том, что звук беспокоит вас в отместку за то, что вы побеспокоили его. Сам по себе звук пассивен, а не активен; он не является ни приятным, ни неприятным. Чтобы он стал неприятным, вы сами в определенном смысле должны что-то для этого сделать.

Перечитаем еще раз последнюю строчку отрывка из Самадхираджа-сутры. Сутра не отрицает реальность звуковых волн от пилы, которые раздражали мой слух, но они были «пусты по природе», то есть та форма, тот образ, которые я видел за ними, – образ пилы – это лишь моя интерпретация, нечто, что я сам решаю создавать или нет. Нечто, что не существует вне человеческого восприятия.

Такой вариант учения о пустоте кажется мне осмысленным, и его принимает большинство последователей буддизма: пустота есть не отсутствие всего, а лишь отсутствие смысловой сущности. Воспринимать пустоту – значит воспринимать сырую информацию от органов чувств, не делая того, к чему мы склонны по своей природе – не строя теорий о том, что кроется за этой информацией, и не пытаясь на основе теории привязать к этой информации некую вещественную сущность.

Можно справедливо возразить: «Постойте, разве за звуком пилы на самом деле не скрывается что-то вещественное? Ну, такая штука под названием „пила“? Отнюдь не пустая, а совершенно конкретно оформленная штука? Круто, конечно, что вы смогли забыть об этом и превратить шум в музыку, но если пила действительно существует, то вы отнюдь не стали смотреть на мир яснее, напротив, в какой-то степени вы затуманили свой взгляд на него! А разве идея буддизма не в том, чтобы преуменьшить страдания, научившись видеть мир яснее?»

Вы не найдете полностью удовлетворительных ответов на эти вопросы в следующих нескольких разделах. Забавной истории про пилу недостаточно для защиты столь радикальной идеи. Но я надеюсь, что по мере чтения эта идея если не начнет казаться вам справедливой, то хотя бы перестанет казаться такой безумной, какой кажется на первый взгляд. А пока что позвольте мне дать несколько предварительных ответов на вопросы о предполагаемой пустоте и бесформенности пилы.

Да, электропила существует. У нее есть шнур питания, лезвие и кнопка «ВКЛ». Можно сказать, что это ее «качества». Но, говоря о «сущности» пилы, я имею в виду то, что мы воспринимаем сверх суммы этих качеств, то, что вызывает у нас определенный эмоциональный отклик и характерные коннотации. И если мне удается отделить себя от некоторых из этих коннотаций и от этого отклика настолько, чтобы по-настоящему наслаждаться звуками пилы, значит, сущность начала разрушаться.

Говоря иначе, перед тем ретритом я мог бы сказать: «Звуки пилы неприятны, потому что такова уж ее сущность». Но на самом деле то, что делает звуки неприятными, вовсе не присуще самой пиле.

В следующей главе я постараюсь доказать, что «сущность» многих вещей (возможно, всех) на самом деле им вовсе не принадлежит. А в качестве доказательства буду опираться на современные психологические исследования. Надеюсь, после этой главы идея бесформенности или пустоты начнет звучать для вас более правдоподобно – или вы хотя бы более ясно поймете, о чем именно я говорю, утверждая, что она правдоподобна.

 

Истории и ничего больше

 

На том ретрите, где я впервые услышал о бесформенности, у каждого из нас была возможность десять минут поговорить с любым из учителей один на один, обсудить свои трудности и получить наставление. Моим учителем была Нараян Либенсон. Именно она прочла нам тот отрывок из Самадхираджа-сутры, но впервые о бесформенном заговорил другой учитель, Родни Смит. И при разговоре с Нараян я воспользовался возможностью расспросить ее, что он имел в виду.

Нараян между тем крепкий орешек. Как и большинство учителей в «Insight Meditation Society», она практиковала интенсивное созерцание, в том числе и в полном одиночестве в лесах Юго-Восточной Азии в течение нескольких месяцев. Сейчас она преподает медитацию не в качестве средства от стресса, пусть и рада этому «побочному эффекту» практики. Нараян хочет помочь людям освободиться.

По этой причине она без особого одобрения отнеслась к моему желанию написать эту книгу. В конце концов, написание книги о буддистской медитативной практике может помешать самой практике. Если вы пытаетесь достичь определенных медитативных состояний для того, чтобы описать их в книге, ваши шансы на их достижение значительно снижаются – как и на то, что вас посетят озарения, возможные при ином подходе к медитации. Однажды она даже торжественно произнесла: «Думаю, тебе придется выбирать между написанием книги и освобождением».

Но, сказал я, книга может помочь другим людям пойти путем дхармы – и если она поможет многим, разве это не искупит мою собственную неспособность достичь просветления? Но мои слова ее не тронули. Работа Нараян заключается в том, чтобы учить освобождению, и в те дни она была моим наставником. Кроме того, она, кажется, считала, что ничто не принесет миру больше пользы, чем по-настоящему освободившийся человек, – даже непросветленный автор, помогающий освободиться другим.

Так или иначе, в той беседе я спросил Нараян, насколько широко взгляды Родни распространены среди других учителей випассаны. Воспринимает ли она сама всерьез идею бесформенности? Да, сказал она. И нет, то, что Родни говорит о бесформенности, в ее кругу никто не считает радикальным.

– Джозеф сказал бы так же, – добавила она, имея в виду Джозефа Голдстейна.

Тогда я спросил ее, что именно скрывается за этим термином. Она подтвердила, что речь не идет о несуществовании физического мира или отсутствии у него структуры. Столы существуют, пилы существуют. Через несколько минут разговора я вроде бы понял, что она имеет в виду.

И спросил:

– То есть идея в том, что все смыслы, какие только есть в этом мире, мы привносим сами?

– Именно так, – ответила Нараян.

Спешу добавить: это не значит, что мы живем в бессмысленной вселенной. В буддистской философии глубоко укоренена мысль о внутренней моральной ценности разумной жизни – не только человеческой, но и жизни любого существа, обладающего субъективным опытом, а значит, способного испытывать боль и удовольствие, страдание и его отсутствие. И эта ценность, в свою очередь, придает смысл многому другому, например помощи ближним или состраданию животным. Таким образом, жизнь, согласно буддистской философии, имеет глубокий моральный  смысл.

Но Нараян говорила о том, что в повседневной жизни мы придаем окружающим нас вещам определенное повествовательное значение, выстраиваем за ними истории. И эти истории складываются в другие истории, побольше.

Вы можете решить, что какой-то поступок был страшной ошибкой, а вот если бы вы поступили иначе, все было бы замечательно. Или наоборот, что вам непременно надо завладеть чем-то или достичь чего-то, иначе все будет ужасно. Под толщей этих историй, в их основе, лежат примитивные суждения о том, что что-то в нашей жизни якобы хорошо, а что-то плохо.

Например, если я начну рассуждать о том, что поехать на ретрит было страшной ошибкой и я всегда совершаю подобные ошибки, и так далее, и тому подобное, то в основе этой истории будет ряд сомнительных посылок. Например, что если бы я не поехал на ретрит, то любое другое мое начинание прошло бы как по маслу (хотя, вообще-то, меня мог бы сбить автобус). Другая посылка такова: раз в течение той недели я пережил несколько болезненных эпизодов, значит, ретрит повлиял на меня плохо. В действительности же долгосрочный эффект мне неизвестен. А в самой глубине всей этой истории покоятся самые базовые посылки – примитивные субъективные суждения из серии «Звук пилы, который я слышу, пытаясь медитировать, неприятный». А эти смыслы, которые кажутся нам прочно встроенными в природу вещей, на самом деле не есть неотъемлемая часть реальности: мы привносим их в реальность сами, мы сочиняем и рассказываем себе истории о том, какова эта реальность.

Мы выстраиваем одну историю на другой, и чтобы увидеть, что с этими историями не так, надо проследить их источник. Медитация осознанности среди прочего позволяет глубоко и тщательно исследовать все это нагромождение историй снизу вверх и при желании отделить правду от вымысла.

 

 

Глава 11

Обратная сторона пустоты

 

 

Однажды шестидесятилетний мужчина спросил у своей жены, где его… жена. Фред – такой псевдоним мужчине дали ученые, описавшие его случай в журнале «Неврологическая наука», – не шутил. «И когда она с удивлением сказала: „Вот же я“, – говорится в статье, – Фред уверенно возразил, что она не его жена»[73].

Проблема была не в том, что Фред не узнавал жену в лицо. Женщина выглядела как его жена. Но он настаивал, что это «двойник». Его настоящая жена, утверждал Фред, вышла и вернется позднее.

Фред страдал от синдрома Капгрá, при котором больной верит, что кто-то – чаще всего его родственник, порой близкий друг – на самом деле другой человек, двойник. Очень хороший двойник, точная копия – по крайней мере снаружи. Но не внутри. Человек может выглядеть как, скажем, ваша мама, но у нее будет отсутствовать то, что мы могли бы назвать сущностью вашей мамы.

Сущность, как мы уже поняли, очень важна для буддистской концепции пустоты. Точнее, важно ее отсутствие. Идея пустоты заключается в том, что, хотя вещи, которые мы воспринимаем в окружающем мире, существуют, никакой «сущностью» они не наделены. Выходит, когда Фред смотрел на жену и не видел сущности своей жены, он столкнулся с пустотой? И стоял на пороге буддистского просветления?

Нет, это не так. Идея просветления – в том, чтобы избавиться от заблуждений, а мысль о том, что ваша жена на самом деле не она – это лишь новое заблуждение. Поэтому данное состояние относят к числу бредовых расстройств. Что бы ни происходило в голове Фреда, это не имело отношения к буддистскому просветлению[16]. Однако в то же время, мне кажется, что мозг Фреда мог иметь что-то общее с мозгом тех, кто в глубоком медитативном состоянии видел мир как полностью или частично «пустой». И я думаю, это может пролить свет на опыт восприятия пустоты: что это, почему люди это испытывают и что нам с этим делать.

Никто точно не знает, что вызывает бред Капгра. Но давняя теория заключается в том, что это происходит из-за нарушения связи между частью мозга, участвующей в обработке зрительных образов (возможно, веретенообразной извилиной, которая задействована в распознавании лиц), и областью мозга, отвечающей за эмоции (амигдалой). Очевидно, что больному не хватает какого-то чувства. Например, вы лишились способности испытывать чувство, которое всегда испытывали в присутствии матери. И если присутствие некой женщины не дает вам ощущения присутствия вашей мамы, то как она может быть мамой?

Обычно люди думают, что достаточно посмотреть на человека, чтобы опознать его. Ведь такая простая штука, даже компьютер справляется, верно? И правда, компьютеры уже умеют это делать, используя технологию сканирования лиц. Однако человеческий мозг, судя по всем у, опирается при распознавании объектов не на одни лишь зрительные образы. Для нас важно не только, как существа или вещи выглядят, но и какие они вызывают у нас ощущения. По меньшей мере, судя по синдрому Капгра, друзей и родственников мы опознаем именно так.

Но так ли это в отношении всего остального? Зависит ли наше «узнавание» дома, где мы живем, машины, которую водим, даже компьютера, за которым работаем, от того, что мы чувствуем к этим вещам? А если бы отсутствие этих чувств не мешало «узнаванию» как таковому, как бы мы воспринимали сами вещи и их смысл? Зависит ли значение слова «океан» – не словарное, а реальное значение именно для вас – от той смеси чувств, которую у вас вызывают океаны? Если бы эти чувства у вас вдруг отключились, показался бы океан вам, скажем так, пустым?

Подозреваю, что да. И именно так можно объяснить развитие буддистского учения о пустоте. Медитация может ослабить связь между восприятием и мыслями, с одной стороны, и с чувствами, эмоциональным откликом, которые обычно его сопровождают, с другой. Поэтому если вы будете достаточно упорно работать над тем, чтобы эта связь ослабла, и ваше восприятие будет освобождаться от эмоциональных ассоциаций, ваш взгляд на мир изменится. Снаружи вещи будут выглядеть точно так же, но станет казаться, что им не хватает чего-то внутри. Говоря словами Самадхираджа-сутры, они станут «пустыми по природе». Возможно, впервые буддистская идея пустоты начала оформляться в умах людей, которые очень глубоко медитировали – настолько глубоко, что обычная эмоциональная окраска мира для них исчезла почти полностью; возможно, по мере того как ослабевали их чувства, связанные с теми или иными вещами, те начинали казаться другими, лишенными определенного содержания.

Одна из причин поставить под вопрос это предположение заключается в том, что вы совершенно необязательно испытываете сильные чувства в отношении того же океана или своего компьютера – или они не настолько сильны, чтобы вы не могли представить себе океан или компьютер в отрыве от своих чувств. Но я все же попробую доказать, что чувства играют более важную роль в восприятии, чем кажется.

Первым доказательством является бред Капгра – он показывает, что, несмотря на естественное разделение функций мозга на «когнитивные» (познавательные) и «аффективные» (эмоциональные), такой простой когнитивный акт, как узнавание человека, может зависеть от эмоционального отклика. Кроме того, у меня в запасе есть еще два доказательства, и возможно, когда я приведу их, вы согласитесь, что, прежде чем буддистские философы сформулировали идею пустоты и стали отстаивать эту доктрину, усердные адепты медитации постигли ее на практике: просто после долгой и усердной медитации они стали видеть и слышать окружающий мир без надстройки в виде чувств, которые он вызывает.

Но я затеял этот разговор вовсе не ради того, чтобы обосновать эту гипотезу. Я хочу глубже рассмотреть вместе с вами механизмы восприятия и разобраться, что же происходит в головах продвинутых созерцателей, видящих пустоту, и чем они отличаются от большинства людей, которые видят некую сущность во всем, что их окружает. Прояснив этот вопрос, мы сможем понять, пребывает ли это самое большинство, к которому принадлежим практически все мы, во власти постоянных заблуждений. И, если так, насколько тяжелы последствия этих заблуждений. Забегая вперед, скажу: некоторые из них, на мой взгляд, практически фатальны.