Галиной маме исполнилось 27 л.

– Мама, кто такой ветеринар?

– Доктор, который лечит животных: телят, поросят, собак…

– И он тоже ходит на четырех лапах?

 

Марта 42. Гале исполнилось 5 лет.

В день своего пятилетия встала очень рано и обнаружила рядом с постелью кукольную кроватку с подушками, простыней, одеялом. Выбежав в соседнюю комнату, увидела на столе чайный сервиз и чашку с конфетами и изюмом – подарок Екатерины Семеновны и Ивана Ивановича.

От возбуждения не могла завтракать, разглядывала подарки и ждала меня.

После полудня вышла на крыльцо, села на стул и, положив нога на ногу, задумалась.

В таком именно состоянии застали ее мы. Увидев нас, она вскочила, против обыкновения не улыбнулась, не поздоровалась, а воскликнула каким‑то сомнамбулическим голосом: – Я сегодня именинница! – после чего получила грабли, лопату, прыгалку и прочее. Вера принесла пряничного зайца:

– Посмотри, – кричала Галя восторженно. – Заяц с у́сами!

За обедом выпила рюмку вина, разрумянилась и несколько пьяным голосом стала напевать какой‑то мотив. Пыталась вновь и вновь рассказывать об игрушках, полученных в подарок, и в заключение угостила всех своим изюмом.

Затем сердечно прощалась с немногочисленными гостями, а целуя меня – расплакалась. Тем день рождения в эвакуации и закончился.

 

Марта 42.

Вчера ходили в баню – две мамы и Галка. Все было хорошо. Но вот, перед лицом уходящего трамвая, Галя вдруг повернулась и побежала назад – поцеловать меня на прощание. Трамвай между тем ушел. Никто не оценил Галиного душевного порыва, и обе мамы страшно раскричались.

Следующий трамвай был переполнен, и сесть не удалось. Третий трамвай был переполнен, и сесть не удалось. С четвертым случилось то же самое.

С каждым уходящим трамваем мамы свирепели и кричали на Галю все громче. Галя молчала, ни слова в ответ не выронила и все старалась глядеть в сторону. И только один раз не выдержала и, прижавшись ко мне, всхлипнула разок‑другой. И снова умолкла.

 

Марта 42.

– Мама, можно я пойду к знакомой девочке?

– Я пришла к тебе, а ты уходишь – как же так?

– А ты вспомни – когда ты была маленькая, тебе разве интересно было все время сидеть со взрослыми?

 

Марта 42.

Проходим мимо слепого нищего:

– Что ж ему никто не подает? Даже мы! Мы ведь не жадные? Или денег у тебя нет?

 

Апреля 42.

– Почему у тебя толстенький животик?

– Там твой братишка.

Буря восторгов. Никаких дополнительных вопросов, кроме одного:

– Когда он появится?

– Только, – добавляю я, – это наш с тобой секрет. Ни у кого об этом не расспрашивай, никому не рассказывай, где он. Хорошо?

– Хорошо.

В трамвае едет маленький мальчик. Галя смотрит на него задумчиво и говорит:

– И у меня скоро будет маленький братишка.

– А где твоя мама возьмет его? – спрашивает глупая трамвайная пассажирка.

У мамы Сони холодеет сердце, она с ужасом ждет громогласного, на весь вагон, объяснения. Но Галя твердо помнит мою просьбу: отвернувшись, она сухо и строго отвечает:

– Уж где‑нибудь достанет. Купит, вероятно.

 

* * *

 

– Мама, а ты тут после моего ухода не плачешь?

 

* * *

 

– Ты, мама, не только хорошая… Ты моя любимая.

 

Апреля 42.

Приходя ко мне в гости, ведет себя заговорщически: лукаво поглядывая, фамильярно, но осторожно похлопывает по животу, словно желая сказать:

– Никто ничего не знает, только мы с тобой, да?

 

Апреля 42.

Мечтательно:

– Сливочное масло… которое я так люблю… которое так дорого стоит… которое так редко покупают…

 

Апреля 42.

На днях я смастерила Гале тетрадку. Галя уселась и стала по образцу выписывать палочки, кружочки. Писала усердно, высовывая по временам язык, ежеминутно спрашивая:

– Так? Хорошо?

Много бегает. На месте сидит с трудом. Все порывается умчаться, попрыгать, перескочить через какую‑нибудь яму, арык.

 

Мая 1942.

– А когда родится ребенок – как я узнаю: мальчик он или девочка? По лицу?

 

* * *

 

Оказалась очень нерадивой: тетрадку забросила, но не забыла оправдаться:

– Кто же летом занимается? Вот зимой…

 

* * *

 

– Галя, кто на свете самый милый?

Не задумываясь:

– Мама Фрида и папа Шура[8].

И, строго глядя на собеседницу, громко и с некоторым раздражением, словно с ней не соглашались, несколько раз добавила:

– И папа Шура. И папа Шура. Самые милые – мама и папа Шура.

 

Мая 42.

Генриета Яковлевна установила полную Галину политическую безграмотность.

 

Мая 42.

– Мама, а где же щенок?

– Спать лег.

– Ты откуда знаешь?

– Слышала, как хозяева говорили…

– Ты что же, подслушивала? Ты разве не читала в «Почемучке»[9], что подслушивать нехорошо?

Мая 42.

Мама Соня принесла Гале конфету.

– Галя, чего тебе сейчас хочется больше всего? – спрашивает она, уверенная в том, что желание будет носить ярко‑гастрономический характер.

– Чего мне сейчас больше всего хочется? – повторяет Галя задумчиво. – Больше всего мне хочется поехать в Москву и повидать папу Шуру.

 

Мая 42. Ташкент.

16 мая у Гали родилась сестричка Сашенька – 49 см, 7 1/₂ фунтов (3 кг). Черноглазая и черноволосая.

 

Из письма Александра Борисовича в больницу:

«Я на Паркентской. Галя сидит рядом со мной. Уже мы вымыли с ней руки и поговорили о сестричке. Ее очень удивляет, что тебя и Сашу нельзя сейчас же увидеть. Я объяснил, что ты устала, отдыхаешь. Почему она плакала, узнав о Саше, объяснить не может. Несколько раз начинала и… смеется. Я не настаивал. Говорит очень спокойно и доброжелательно. Вообще, настроение самое благодушное. Хочет назвать сестричку Марусей или Катей. Но не настаивает. Суп не хотела есть. Но потом ела «за маму и Сашеньку». Сейчас она настаивает, чтоб этот факт был отмечен в письме. «И за Сашеньку», – говорит она. «Но это имя мне все‑таки не нравится. Я буду звать Катей».

 

Июня 42.

Галя плачет по каждому поводу и без повода. Уронила хлеб с маслом – плачет. Оступилась – упасть не упала, только оступилась – плачет. Не сразу ответили ей на вопрос – в слезы. Обидчива. Зина сказала ей:

– Осторожнее, Галочка, не замажь мне платье своим пирожком.

Галя пулей вылетела из комнаты и, очутившись у себя, расплакалась.

Нетерпелива. Начала обводить чернилами письмо к папе Шуре[10]. Обвела полторы строчки и капризным тоном:

– Не хочу больше, устала.

К сестричке относится хорошо, с нежностью. Только вчера вечером, выведенная из терпения беспрерывным Сашиным криком, сказала полушутя:

– Оставь‑ка эту плаксу, умой меня и уложи спать.

 

16 июня Саша весила 3.800.

Воспитывают ее плохо: по ночам носят на руках, днем – укачивают.

 

Августа 42.

Саша примерно с двух с половиной месяцев спит по ночам. Уснет в 11, просыпается в 6 утра. Перед сном получает разведенный мел – на кончике ножа в ложке теплой воды.

 

Вскоре после рождения Сашеньки Галя переселилась с Паркентской к нам, в свою новую семью. Здесь ее воспитывают по новой методе. Сущность этой методы заключается в системе замечаний, главную роль в которых играет отрицательная частица «не».

Звучит это примерно так:

– Галя, не садись на постель.

– Галя, не трогай Сашу грязными руками.

– Галя, не кричи, Галя, не капризничай и т. д.

Все справедливо, но, вероятно, утомительно. Иногда вдруг все эти замечания приобретают форму вопросительную. Тогда получается следующее:

– Галя, зачем ты садишься на постель?

– Галя, зачем ты трогаешь Сашу грязными руками, зачем кричишь, зачем капризничаешь?

При ближайшем рассмотрении, вместо довольно покладистой и послушной девочки Галя оказалась упрямицей и скандалисткой.

– Вымой руки!

– Не хочу! – следует угрюмый ответ.

– Не садись на кровать!

– А я хочу! – отвечает девица, правда, несколько нерешительно.

В первое время разговаривала одними повелительными предложениями. Ни к кому не обращаясь, забыв о «пожалуйста», заявляла:

– Воды! или: – Пить! или: – С луком! Без лука! Яб‑локо!

Теперь эта безапелляционная форма исчезла, но остались другие, сходные: «Все равно не буду!», «Хочу!» или, напротив того: – «Не хочу!»

За обедом происходят отвратительные сцены, безобразная торговля:

– Дай яблоко, тогда буду есть лапшу.

или:

– Супу все равно есть не стану!

или:

– Убери морковку! Пенку! Помидоры!

Больные нервы? Избалованность? Плохой характер? И то, и другое, и третье?

 

* * *

 

– Ты мыла руки мылом?

– Да.

Иду к умывальнику, убеждаюсь, что мыла ей не достать.

– Зачем сказала неправду?

– Я пошутила.

 

* * *

 

– Галя, если так будешь себя вести, перестану тебя любить.

Галя, мстительно:

– А я все равно буду тебя любить.

 

* * *

 

– Мама, кого ты больше любишь – меня или Сашеньку?

– Мама, с кем тебе интереснее – со мной или с Сашенькой?

 

* * *

 

– Люблю больше всех маму, а жалею больше всех Сашеньку.

 

* * *

 

Всякие нотации и прочувствованные разговоры выслушивает с равнодушным, отсутствующим выражением лица. После выговора может немедленно спросить:

– А ты дашь мне пряник?

Весьма обидно, написав сотню статей о воспитании ребят, споткнуться на собственном младенце.

 

* * *

 

Увидела, как Шура, лаская Сашу, поцеловал ее в ухо. Когда Шура ушел, сказала мне:

– Мам, поцелуй меня в ухо.

 

Августа 42.

Растрогать ее нелегко:

– Галя, я очень устала и проголодалась. Пойду поем, а ты побудь с Сашенькой.

– Ну‑у‑у… Лучше я посижу в тупичке на скамеечке.

Но сама часто подходит к Саше, с нежностью трогает ручки, ножки, целует, разговаривает, а иногда, укачивая, тонким голосом поет колыбельную:

– Придет серенький волчок, тебя схватит за бочок……чем и будит по утрам Шуру…

 

* * *

 

– Мама, Саша улыбается вслух…

 

* * *

 

– Галя, какую книгу читала вам Ольга Львовна?[11]

– Она нам не читала. Она сама себе читала свою старшую книгу.

 

* * *

 

Плакать по пустякам перестала. Особенно после того, как перестали бросаться к ней, сломя голову, при каждом ее вопле.

Кроме того, была ей рассказана история с пастухом и волком.

 

Августа 42.

Просьба посидеть с Сашей едва не имела трагических последствий: Галя, укачивая Сашу, перевернула коляску. Испугалась, закричала, заплакала, но как только выяснилось, что Саша цела и невредима, пришла в себя, улеглась спать и больше этим эпизодом не интересовалась.

– Как же тебе не стыдно, даже не спрашиваешь, как себя чувствует Саша?

– А что… Она ведь не расшиблась!

И смеется еще…

 

* * *

 

За буйное непослушание было решено Галю наказать. Но как? Не разговаривать с ней? Но это ее не тронет – она почти не бывает дома, прибегает только поесть, ни я, ни кто другой с ней никаких интересных для нее разговоров не ведет. Так что выходит: лишение небольшое. Придумали: будет спать одна, без меня.

Галя выслушала это решение с завидным спокойствием, легла спать, а утром сообщила:

– Очень хорошо спала. Свободно так. А тебе свободно без меня было?

Слушается, однако, лучше.

Старается оттенить свои хорошие поступки и намерения.

– Мама, я съела все корки.

– Мама, дай, пожалуйста, нож, я отрежу от своего яблока половину и дам Лике.

– Мама, я выполоскала Сашенькин подгузник и повесила сушить.

– Мама, тетя Оля дала мне морковку, а я сказала: «Спасибо!»

Но хорошие отношения у нас с ней не налаживаются: она нагрубила Шуре, обещала мне извиниться перед ним и не извиняется. Сначала, было, на мой вопрос – извинилась ли – ответила:

– Да, я сказала: больше не буду…

– А Шура что?

– А Шура сказал: хорошо.

Оказалось: неправда.

– Ты что же врешь? Пойди извинись.

– Я стесняюсь.

И наконец:

– Надо извиниться, ты обещала.

– Ничего я тебе не обещала.

Раньше, совсем недавно, обижалась на каждое резкое слово. А теперь – Шура с ней не разговаривает, я разговариваю сухо, Ольга Львовна – иногда раздражительно, а у Гали в глазах только упрямство, да и насмешка, пожалуй. И ожидание: «Ну, а дальше что будет?»

 

* * *

 

– Мама, Лика говорит, что Шура мой папа. Я ей объяснила, что он Шура, а не папа.

Августа 42.

В целях самооправдания говорит вещи просто чудовищные:

Ольга Львовна:

– Ты понимаешь, что Сашенька из‑за тебя могла бы умереть, не было бы Сашеньки – понимаешь?

– Ну, что ж, мне бы тогда достались все ее распашонки… (!!!)

 

* * *

 

Я уж рада бы довести Галю до слез. Но – никак не прошибу.

 

Августа 42.

Прошибить слезу удалось арбузом.

Принес арбуз Шура. Шура с Галей не разговаривает. Галя извинения у Шуры не просит. А арбуз, опять‑таки, принес Шура. Следовательно – арбуза Гале не полагается.

Рыдания. Слезы.

– Дай арбуза! Я давно арбуза не ела! Хочу арбуза!

Извиняться, однако, не стала.

На другой день просила тоном безнадежным, но уже без страдания в голосе:

– Ну, дай мне арбуза, дай…

Почти примирилась с тем, что арбуза не получит. Даже рассказывала какой‑то старушке в тупике:

– А у нас арбуз есть…

Новый взрыв отчаяния был вызван приходом мамы Сони. В расчете на ее мягкое сердце Галя кричала, плакала, требовала арбуза. Не получила. Но и не извинилась.

(Господи, какой я была дурой тогда, глухой дурой! Ее надо было только любить и жалеть, а я ее воспитывала. 1 декабря 1955 г.)

 

* * *

 

Раньше боялась и дичилась ребят – почти не играла с ними. Потом быстро освоилась, научилась по их способу взбираться на дерево, а оттуда на крышу сарая и даже свела дружбу с тринадцатилетним вором и хулиганом Валькой, отец и мать которого арестованы – один за бандитизм, другая за воровство.

По приглашению Вальки Галя была у него в гостях, где произошел следующий знаменательный разговор:

– Он меня спрашивает – вы богато живете? А я ему:

– Ну, во время войны кто ж богато живет?

Гале запрещено ходить к Вальке. Но она, кажется, не очень‑то намерена выполнять приказание.

Много врет. Это – самое отвратительное.

 

* * *

 

– Галя, убери, пожалуйста, на место мой зубной порошок.

– Стану я убирать – ведь не я принесла его сюда?

Посылаю ей самый страшный, какой только могу изобразить, взгляд. Она уносит зубной порошок, возвращается и принимается философствовать:

– Ты говоришь – надо за собой убирать. Но ведь не я принесла сюда порошок, а ты – значит, ты и должна убрать.

– Ведь не я, а ты пачкаешь свое платье, а стираю‑то все‑таки я? Ведь это ты, а не я хочешь есть, а готовлю еду тебе я?

– Это потому, что я маленькая.

 

* * *

 

Гале запрещено выходить в тупик, пока не станет слушаться сразу, без длинных рассуждений и бесконечных «А почему?»:

– Галя, убери локти со стола!

– А зачем?

– Галя, не лезь под кровать.

– А почему?

– Галя, помой руки.

– А зачем? – И это во всех случаях, в ответ на самое пустяковое приказание, просьбу.

 

* * *

 

Галя, целуя Сашеньку:

– Сашенька, маленькая, какая ты трогательная!

– Галя, а что такое трогательная?

Смутилась, улыбнулась:

– Не знаю… Это, наверное, вот что: Саша спит, но если стукнуть дверью, или закричать, она вздрагивает, трогается.

 

* * *

 

– Мама, Лика меня стукнула!

– Ты сама ее ударила…

В глазах слезы: – Ты меня совсем не жалеешь. Одну только Сашку жалеешь, а больше никого.

 

Августа 42.

Галя оказалась совсем не такой бесчувственной. Сегодня она с моей помощью извинилась перед Шурой («Шура, Галя хочет извиниться перед тобой». Длинная неловкая пауза. Галя, улыбаясь, несколько бессмысленно: «Я больше не буду»). И сразу потеплела, отогрелась: по дороге на Пастеровскую станцию молча поцеловала мою руку, потом тревожно спросила:

– И спать со мной будешь, да?

Вечером, после прихода Шуры, сказала задумчиво:

– Почему же так получается – я перед Шурой извинилась, а он со мной все‑таки не разговаривает?

– Ну, как же – он пришел, поздоровался с тобой.

– Да. Поздоровался и сказал мне пять слов. Я вошла в комнату за марлей, а он спрашивает: – Ты зачем пришла? Я говорю: за марлей – мама велела. А он говорит: ну, правильно. Пять слов выходит – «ты зачем пришла» и «ну, правильно».

 

* * *

 

Запрещение ходить в тупик сначала ужасно взбесило Галю («Все равно пойду» и пр.), а теперь покорилась и не ропщет больше.

 

Августа 42.

– Что‑то я не вижу, чтобы Шура со мной разговаривал…

 

Августа 42.

 

Спи, младенец, закрой глазки,

Я – твой папа, Шура Раскин…

Всё кидали на младенца:

И штаны, и полотенце…

 

(Сашу укрывают на ночь тонким байковым одеялом, штанами от пижамы и мохнатым полотенцем).

 

* * *

 

Шуру Галя иногда называет теперь «Сашин папа…» (в его отсутствие).

 

Августа 42.

Никак не могу понять – у Гали подлая душа, что ли, или просто она маленькая девочка и мало чего понимает? Приподнялась на цыпочках и взяла с окна у хозяйки сушеные арбузные семечки. За что и была впервые отлуплена.

 

Сентября 42.

Буду считать установленным: никакая не подлая, а просто маленькая.

(Маленькая и несчастная. Как же я этого не понимала? 1 декабря 1955 г.)

Сентября 42. Ташкент.

Шкловский о Брике сказал: – «Брик такой человек – если ему отрезать ногу, он будет говорить, что так именно и надо».

Этой же страстью утверждать, будто все к лучшему, обуреваема и Галя. Сидим. Читаем. Она машинально теребит подол моего платья и разрывает его по шву.

– Ты что же это наделала?

Галя, не растерявшись, не задумываясь:

– Так даже красивее.

 

* * *

 

…Моя мама, моя… И Сашина, и Сашина…

 

* * *

 

– Мама, ты меня любишь?

– Люблю.

– А почему же все время смотришь на Сашеньку?

 

* * *

 

– Сашенька очень жалкая девочка. Она как‑то больше всех жалеется.

 

* * *

 

– Вот когда кончится война, мы с тобой с утра до вечера будем есть белую булку с маслом, да, мама?

 

* * *

 

Слышу, Галя разговаривает под окном с мальчиком Шурой шести лет.

– Видишь, какая у меня сестричка?

– Вижу. Сашенька, да?

– А знаешь, откуда она появилась?

– Знаю, из живота.

– Правильно! – одобрительно замечает Галя и вдруг с внезапно вспыхнувшим интересом: – А откуда она туда попала? Знаешь?

– Знаю. Твоя мама мясо ест?

– Ест.

– Ну, вот и получается человечек, раз ест.

Галя прибегает проверить эту версию у меня. Я тупо перевожу разговор.

 

Ноября 42.

Вчера, т. е. 11 ноября, Саша впервые выкликнула: – Мама! и нечто похожее на «ба‑ба». Сегодня отчетливо произнесла: «да».

«Ма‑ма» произносит очень выразительно, очень разнообразно по интонации: капризно, просительно, жалобно, безнадежно.

Плохо спит по ночам, просыпается по 5–6 раз. Днем молчит только на руках. Мерзнет понемножку. Меня узнает и всем предпочитает.

 

* * *

 

Галя с удовольствием употребляет новые слова: «совершенно», «изумительный», «тем временем», «в общем» и т. д.

Я прочла Гале «Слона» Куприна. Прослушав один раз, Галя подробно и связно рассказала повесть Шуре.[12] Рассказывая, очень близко держалась текста: «Он был такой большой, что девочка даже не решалась говорить ему «ты».

– Мама, прочти мне «Слона» Куплина, «Слоненка‑Куплиненка».

 

Декабря 42.

Саша испугалась Галиной меховой шубы: посмотрела широко раскрытыми глазами, осторожно дотронулась, пугливо отдернула руку и отвернулась. Через мгновение обернулась вновь – и опять то же. И так несколько раз.

 

* * *

 

Галя, иронически:

– Что ж вы с Сашей отняли у меня все одеяло? Я тоже хочу укрыться. Я тоже человек, как говорит Елена Васильевна (квартирная хозяйка).

 

* * *

 

Галя рассказывает сама себе сказки:

«В магазин зашел человек и сказал: – Дайте мне 400 гр белой булки с маслом…»

«…Жила‑была девочка. Звали ее Ложечка. Ложечка Раскина…»

«…Жила‑была царица невиданной красоты. Она обожала свою дочь. А потом у нее родилась падчерица…»