Военное «кредо» Ларго Кабальеро

 

Истинная проблема, возникшая в связи с назначением Ларго Ка­бальеро на пост главы правитель­ства, первостепенной задачей кото­рого было в корне изменить воен­ную ситуацию, одним словом спа­сти Мадрид, была связана не толь­ко с его личными особенностями, но и с его профсоюзным и полити­ческим прошлым, с самой его кон­цепцией войны.

Многочисленные свидетельства позволяют утверждать, что Ларго Кабальеро в своих представлениях о военном искусстве не ушел даль­ше XIX века, когда партизаны играли значительную роль как в освободительной войне против Наполеона, так и во время различных карлистских войн.

Он твердо верил, что испанские бойцы смогут проявить себя в пол­ной мере, лишь используя свои традиционные формы борьбы. Он относился с недоверием к профес­сиональным военным, считал, что все они друг друга стоят, но к некоторым из них питал необъяснимое пристрастие.

Парадокс заключался в том, что этот приверженец стратегии народ­ной войны против Наполеона испо­ведовал ее только на бумаге. (И по­требовалось оказать на него не­малый нажим, чтобы сформиро­вать первые партизанские части в тылу мятежников.)

С самого начала войны он не по­нял, что стратегии Франко, осно­ванной на маневренности и исполь­зовании современной техники, можно было противостоять лишь при условии незамедлительного создания новой регулярной армии, оснащенной столь же современным оружием, способной маневру про­тивопоставить контрманевр и мо­гущей опереться для защиты Мад­рида на надежную систему форти­фикаций.

Сражаться, укрывшись за укре­плениями, в траншеях, утверждал он, значит «лишить милисьянос их ярости, их порыва».

Только благодаря настойчиво­сти компартии Испании были сформированы шесть смешанных бригад, а ведь они внесли суще­ственный вклад в дело спасения Мадрида.

Ларго Кабальеро уступил. Но без особой убежденности.

Эти бригады были свое­образным явлением своего време­ни. Они основывались на принципе соединения различных родов войск в пределах одной и той же военной структуры и координации их дей­ствий. Соединение и координация, которые Красная Армия уже ос­воила к тому времени и за ко­торые ратовал советский военный атташе со дня своего прибытия в Мадрид в самом начале сентября 1936 года.

Насчитывающая четыре тысячи солдат, смешанная бригада распо­лагала теоретически четырьмя пе­хотными батальонами (каждый из которых подразделялся на четыре пехотных и одну пулеметную роты), минометным взводом, артиллерийским дивизионом (состоя­щим из трех батарей, по четыре орудия в каждой), кавалерийским эскадроном, взводом связи, сапер­ной ротой, автотранспортной ро­той, медсанчастью и взводом снаб­жения боеприпасами.

Если бы Ларго Кабальеро рань­ше преодолел свой первона­чальный скептицизм в отношении смешанных бригад и их эффектив­ности, ему не пришлось бы пред­принимать другие меры вроде мо­билизации десяти контингентов призывников в первой половине сентября.

Председатель совета министров наотрез отказался утвердить фор­мирование смешанных бригад и тем самым сделал невозможным быстрое формирование резервов,

166

благодаря которым крайне изну­ренные бойцы, деморализованные целым рядом отступлений, могли бы быть отправлены в тыл на переформирование.

По правде говоря, если Ларго Кабальеро и был глух к подобным проблемам, то потому, что у него была доктрина, своего рода неру­шимое кредо, которому он следо­вал в руководстве военными опера­циями. Кредо, от которого он ни­как не мог отказаться.

Не будем забывать: в человеке он видел то, что в наше время охот­но именуют харизматической лич­ностью.

После безликих деятелей, пребы­вавших у власти во время военных летних неудач, личность, окружен­ная ореолом борца, прошедшего тюрьмы и каторгу, привлекла к се­бе симпатии трудящихся.

Когда Ларго Кабальеро в синем рабочем комбинезоне приехал на передовую, бойцы народной мили­ции встретили его так, словно сам его визит уже предвещал победу.

Однако, хотя Ларго Кабальеро и желал пламенно победы, ее нельзя было добиться пустыми оратор­скими разглагольствованиями.

В сущности, его драма — а вместе с тем и драма битвы за Мадрид — сводится к двум утверждениям.

Первое: глава правительства от­нюдь не был стратегом (Хемингуэй в одной из своих новелл, посвя­щенных Испании, высказывается по этому поводу беспощадно. Устами одного из своих персона­жей он говорит, что для Ларго Ка­бальеро стратегия — это лобовая атака, а тактика — атака с фланга.)

Второе: оборона Мадрида была организована лишь тогда, когда Кабальеро, решив, что столица обречена, уехал в Валенсию.

Одна из немногих мер предосто­рожности, принятых им через не­сколько дней после назначения на пост председателя совета мини­стров, заключалась в том, что в се­редине сентября он одобрил ини­циативу министра финансов социа­листа Хуана Негрина относитель­но вывоза золотого запаса Банка Испании. Эта мера стала необхо­димой после разгрома под Талавера-де-ла-Рейной, в час, когда доро­га на Мадрид оказалась открытой для продвижения африканского экспедиционного корпуса.

15 сентября, то есть на следую­щий день после того, как доктор Негрин поставил свою подпись под соответствующим декретом, кара­бинеры — а они подчинялись непо­средственно министру финансов — ночью в обстановке максимальной секретности погрузили на грузови­ки более 500 тонн золота (а если быть предельно точным, 510 079 529 граммов чистого золо­та). Колонна, двинувшаяся по до­роге на Картахену, расположенную в 439 километрах от Мадрида, бес­препятственно прибыла на мор­скую базу. В дальнейшем оно было переправлено в Москву.

Вот несколько зарисовок, ко­торые отнюдь не исчерпывая слож­ности натуры Ларго Кабальеро, раскрывают, однако, его ограни­ченность в вопросах военного ис­кусства.

Весьма ценно свидетельство Антонио Кордона, кадрового офице­ра, который в ту драматическую осень работал рядом с Кабальеро в качестве его технического секрета­ря и который позднее был назначен заместителем военного министра и получил звание генерала.

В своей книге «Траектория» он так обрисовывает фигуру главы ре­спубликанского правительства:

«В наших глазах основной недо­статок Ларго Кабальеро, который война сделала очевидным, заклю­чался в том, что ему не хватало ка­чества, весьма важного для госу­дарственного деятеля, занимающе­го столь высокий политический пост, а именно способности схватывать реальную обстановку во всей ее целостности, следить за ритмом ее развития, который уско­рялся в силу самих условий кон­фликта и требовал столь же бы­стрых ответных действий со сто­роны правительства...

Он не понимал, что интервенция таких хорошо обученных, отлично вооруженных и полностью уком­плектованных командным соста­вом воинских соединений, как африканский экспедиционный кор­пус, применение таких родов войск, как марокканская кавалерия и авиация [численность которой не­прерывно увеличивалась за счет итальянских и немецких самоле­тов — Ж. С], все увеличивающиеся поставки мятежникам военного снаряжения фашистскими государ­ствами, наличие у мятежников зна­чительного числа кадровых офице­ров — не понимал, что все это пре­вращало борьбу в войну, которую вела против Республики регуляр­ная армия, оснащенная из-за рубе­жа мощной военной техникой, под­чинявшаяся единому командова­нию, и что ей необходимо было противопоставить как можно ско­рее армию с единым командова­нием, опирающуюся на народный героизм... Армию, народный ха­рактер которой сочетался бы с чер­тами, присущими регулярной ар­мии».

С другой стороны, Антонио Кор­дон отмечает, что «под влиянием идей анархистского толка некото­рых лидеров социалистов, особо преданных ему и усердно посещав­ших министерство, Ларго Кабалье­ро пришел к выводу, что создание регулярной народной армии на базе существующих отрядов народной милиции было бы равносильно созданию такой же армии, как у Франко, Молы и т. п., которая ста­ла ненавистной и утратила свою популярность из-за преступной по­зиции, занятой ею во время воен­ного мятежа... Вот почему, опубли­ковав первые декреты о создании

167

регулярных войсковых соединений, Ларго Кабальеро затем сам же за­тормозил их формирование...»

Подобный образ действий по­зволяет по меньшей мере утвер­ждать, что при всем его оптимизме главе правительства не хватало надлежащего размаха, чтобы про­тивостоять врагу, который только что ввел в свою стратегию и такти­ку такой достаточно новый опера­тивный фактор, как бомбардиро­вочная авиация.

Чтобы лучше охарактеризовать этот период, следует, помимо личных особенностей председателя совета министров, указать также на те весьма реальные трудности, с которыми столкнулось централь­ное правительство, стараясь подго­товить совокупность оставшихся верными республике территорий к условиям войны, ведущейся по об­щему плану и соответствующими средствами.

Не подвергаясь пока, подобно Мадриду, прямой угрозе, Катало­ния, Страна Басков, Астурия, Ле­вант, Андалусия, не понимая, что падение Мадрида нанесет роковой удар самому их существованию, летом и осенью 1936 года мало за­ботились о том, чтобы скоордини­ровать свои усилия с усилиями пра­вительства, сосредоточенными на защите столицы.

Каталония, находившаяся под фактическим контролем отрядов всемогущей анархо-синдикалистской милиции, вкушала тогда пре­лести обретенной автономии и плоды (увы, горькие) анархист­ских экспериментов.

Край неустрашимых людей, она вела лишь спорадические бои про­тив рекете и фалангистов, располо­жившихся вокруг Сарагосы, Уэски и Хаки.

А вооруженные отряды, которые Каталония в сентябре отправила в Центральную зону, далеко не ис­черпывали ее возможностей. (В те­чение шестимесячной битвы за Ма­дрид численность этих отрядов до­стигла примерно 12 тысяч человек.)

Страна Басков, несмотря на то что она вот-вот должна была полу­чить автономию, к которой стре­милась уже с начала века, вместо того чтобы облегчить положение Мадрида, ограничилась сведением счетов с карлистами в небольших военных операциях местного зна­чения.

Что касается Леванта, то под­держка, оказанная им Мадриду, ес­ли не считать посланных туда не­скольких символических отрядов, носила особый характер: Левант разместил у себя мадридских де­тей и снабжал столицу продовольствием.

Астурия, родина бесстрашных борцов, была вся поглощена оса­дой Овьедо. Андалусия тоже оказа­лась не на высоте своего исконного боевого духа.

Совокупность этих негативных факторов, о которых Франко был осведомлен, и объясняет, почему он надеялся в первые дни октября, что последний мощный фрон­тальный удар принесет ему победу, что он беспрепятственно преодо­леет 70 километров, отделяющих его войска от столицы, и единым натиском овладеет Мадридом.