Силы общественного порядка  40 500   27 000  67 500

________________________________________________________________

                                                       112025    98475  210500

Эти цифры, полученные путем простого арифметического сложе­ния, имеют, подчеркнем это, лишь информационное значение. Они дают ясную и простую картину распределения численного состава между двумя лагерями, не учиты­вая, что республиканское прави­тельство после 18 июля провело двойное, пагубное для него мероприятие. Согласно двум декретам, опубликованным в «Гасета офисиаль», все «военные соединения, принявшие участие в мятеже», объявлялись расформированными, а «войска, чьи командиры постави­ли себя вне республиканского зако­на, — распущенными». Жест одно­временно театральный и опромет­чивый.

Театральный — потому что в зо­нах, контролируемых мятежника­ми, все это, как и следовало ожи­дать, оказалось пустым звуком. Мятежные генералы только плеча­ми пожали.

Опрометчивый — потому что на территории, оставшейся в руках правительства, эти два декрета, за­думанные (!) Касаресом Кирогой и подписанные (!) президентом рес­публики Мануэлем Асаньей, отпус­тили по домам почти всех солдат тех полков, что примкнули к мяте­жу в Мадриде, Барселоне, Вален­сии, Бильбао и других городах. Че­рез несколько часов после провала мятежа казармы были пусты. Пол­ки, вовлеченные в мятеж, были, без всякого умаления в правах, распу­щены поразительным по легкомы­слию распоряжением. Они растая­ли как снег.

Солдаты, которые могли быть тут же переданы под команду офи­церов, верных республике, и пос­ланы в города и местности, захва­ченные мятежниками, не вернулись в свои части, когда Хираль, поняв, какую оплошность совершил его предшественник, призвал их «без­заветно сражаться на стороне Рес­публики».

Из расчетов Рамона Саласа можно, однако, сделать вывод, что более половины наличного состава испанских вооруженных сил отка­залось примкнуть к мятежу. Факт немаловажный, но было бы несерь­езно рассматривать как военную силу, находившуюся в распоряже­нии республики, воинские части, существующие только на бумаге. Кроме того, цифрам, которые от­носятся к силам порядка, остав­шимся верными республике, сле­дует противопоставить количество отрядов, в частности гражданской гвардии, присоединившихся позд­нее к мятежникам.

То, что этот же автор пишет о количестве генералов, высших и средних офицеров, оставшихся на республиканской территории, объ­ясняет нам отношение армейских командных кадров к военному пла­ну Молы и Франко.

Рамон Салас полагает, что из 15 343 генералов и офицеров всех рангов, входящих в командный состав испанской армии накануне военного мятежа, 7600 (в круглых цифрах) оказалось в правитель­ственной зоне и из этого числа примерно 3 тысячи были уволены в от­ставку, арестованы или казнены «по причине их участия в государ­ственном перевороте». Еще тысяча человек нашли убежище в ино­странных посольствах или бежали.

Такой высокий процент офице­ров, которых республиканцы пре­дали суду военного трибунала или отправили в отставку, подтвер­ждает, что кастовый дух был дос­таточно силен в командном соста­ве армии, если даже не царил в нем целиком. После рождения Второй республики с этим духом, унасле­дованным от времен монархии, не боролись достаточно решительно ни путем более демократического комплектования командного со­става, ни путем введения нового устава, способного смягчить или вовсе уничтожить те отношения строгой субординации, на которых держались все ступени иерархиче­ской лестницы. Это чувство при­надлежности к особому клану со своими традициями, привилегиями и кодексом чести объясняет, поче­му во многих случаях офицеры, не питавшие враждебности к республике, дали вовлечь себя в июльский мятеж.

Как бы то ни было, а почти 3500 кадровых офицеров сохранили свои посты на службе правитель­ства. К ним можно прибавить еще около 2 тысяч офицеров, которые вышли в досрочную отставку в 1931 году, во время так называемой военной реформы Асаньи, и теперь вернулись на службу, уча­ствуя либо в военных операциях, либо в формировании и обучении новых боевых соединений.

Что же касается высшего ко­мандного состава армии и сил по­рядка, то интересно отметить, что из 17 генералов, занимающих клю­чевые посты в генеральном штабе, генеральной инспекции, восьми во­енных округах, кавалерии, на Балеарских и Канарских островах, в авиации, гражданской и штурмо­вой гвардии, корпусе карабинеров и африканской армии, только чет­веро приняли активное участие в мятеже, остальные, серьезно заме­шанные в заговоре, были переведены на менее важные посты еще до 18 июля.

Если из этих 17 штабных генералов

98

четверо действительно возгла­вили мятеж (Франко, Кейпо, Фанхуль, Кабанельяс) — Мола был пе­реведен в Памплону, — то шестеро (в лагере мятежников) были, по выражению Рамона Саласа, «каз­нены по причине их холодного от­ношения к мятежу». В правитель­ственной зоне два генерала были отправлены в отставку, а пять остались на службе.

Кроме этих штабных генералов, имелось еще 82 дивизионных и бригадных генерала; из них 47 ока­зались в правительственной зоне (на службе остались только 22), а из 35, находившихся на террито­рии, контролируемой мятежниками, только 17 получили командные посты.

Цифры эти показывают, что сре­ди высшего командования испан­ской армии многие остались верны присяге, которую дали республике. (Мы, например, знаем случай гене­рала Родригеса Рамиреса, шести­десятилетнего инспектора армии, который, оказавшись на террито­рии, контролируемой мятежника­ми, бежал, передвигаясь ночью и прячась днем, прошел пешком не­сколько сот километров, пересек линию фронта и присоединился к правительственным войскам.)

Каким же оружием располагали 22 июля обе стороны? И здесь тоже цифры, которые мы приведем, мо­гут многих удивить. Существует упорное мнение, будто правитель­ственные войска обладали нич­тожным количеством оружия. Однако в действительности дело об­стояло иначе. Чтобы получить яс­ное представление о подлинном положении вещей, необходимо вос­пользоваться статистическими дан­ными, относящимися к периоду, предшествовавшему гражданской войне.

Согласно глобальной оценке, можно считать, что общее количе­ство ружей в испанской армии (включая те, что имелись на во­енных складах) достигало в 1936 году (в круглых цифрах) 400 тысяч. Другие вооруженные силы (флот, авиация, школы) и силы обще­ственного порядка (гражданская и штурмовая гвардия, карабинеры, служба безопасности) располагали сотней тысяч ружей. В общем это составляет примерно полмиллиона индивидуального оружия типа карабина.

Из этого полумиллиона ружей примерно 275 тысяч остались после начала июльского мятежа в руках сторонников правительства, ос­тальные, то есть 225 тысяч, — в ру­ках мятежников.

Что касается станковых и руч­ных пулеметов (первых насчитыва­лось на полуострове и в заморских территориях 1650, а вторых — 2775), то они распределились на 22 июля следующим образом: 665 стан­ковых и 986 ручных пулеметов в ру­ках правительственных войск и 985 станковых и 1789 ручных пулеме­тов в руках мятежников. Что ка­сается артиллерии, то общее коли­чество пушек всех калибров (956) разделилось примерно поровну. В военной авиации из 27 эскадрилий военно-воздушных сил и эскадри­лий морской авиации и других до­полнительных сил, в общем насчитывавших 400 самолетов, из ко­торых многие были непригодны, примерно 300 аппаратов остались в распоряжении правительства.

Что касается военно-морского флота, то, как мы видели раньше, большинство судов (от самых тя­желых по тоннажу до самых лег­ких, от линкоров до канонерок) присоединилось к республике.

Этот краткий отчет следует до­полнить данными по части снабже­ния и перевозок. Из 4 тысяч локо­мотивов и 100 тысяч вагонов, об­служивавших железнодорожную сеть полуострова, почти три чет­верти остались в руках республиканцев; это было не случайно, по­скольку области с особенно боль­шими торговыми и промышленны­ми перевозками обладали и боль­шим количеством транспортных средств.

Парк грузовых и легковых авто­машин, исчислявшийся, согласно «Статистическому ежегоднику» за 1934 год, в 350 тысяч автомобилей, по общепринятому мнению, на две трети (пригодных машин) остался на территории, контролируемой правительством.

В торговом флоте, тысячу гру­зовых судов которого представля­ли тоннаж, довольно значительный для того времени (миллион тонн), тоннаж кораблей, плавающих под трехцветным флагом, составлял примерно 700 тысяч тонн.

 

Франко идет ва-банк

 

Этот беглый обзор ресурсов, ко­торыми располагали обе Испании после провала военного мятежа, дает представление о том, в каких условиях вспыхнула гражданская война.

Мятежные генералы, убедив­шись, насколько слабы они во мно­гих отношениях, пребывали 22 ию­ля в полной растерянности. Мы знаем из бесчисленных воспомина­ний, опубликованных с тех пор, что многие были выбиты из колеи. Од­ни думали о самоубийстве, дру­гие — о бегстве, третьи — о капитуля­ции. Кое-кто намерен был идти дальше.

Среди мрачно настроенных ге­нералов Мола, вместе с Франко считавшийся «патроном» мятежа, был, пожалуй, тогда самым чер­ным пессимистом. Столкнувшись с первыми трудностями, он объя­вил своим близким, что, «если партия не будет выиграна до 25 июля», придется «отказаться от всякой надежды на победу».

25 июля, в день Сантьяго, покро­вителя Испании, германский пове­ренный в делах в Мадриде по име­ни Швендеман невысоко оценивал

99

шансы мятежного лагеря. В по­сланной в Берлин телеграмме он отмечал: «Если сравнить оба лаге­ря, то правительственные силы растут непрерывно... и в плане бое­вого духа, и в плане пропаганды... У генералов... нет ясной и опре­деленной программы, кроме ло­зунга борьбы против коммуниз­ма... Бойцы Красной милиции про­являют фанатический боевой дух в сражениях и дерутся с исключи­тельным мужеством... мятежники располагают только своими вой­сками, и им вообще не хватает резервов».

В самом деле, в это время чис­ленный состав народной милиции на территории, контролируемой республиканцами, достигал при­мерно 60 тысяч вооруженных бой­цов; цифра эта приводится почти у всех серьезных авторов.

Республиканцам удалось задер­жать в Сьерре-Гвадарраме, север­нее Мадрида, две колонны, направ­ленные генералом Молой из Памплоны; колонны эти, по его расче­там, должны были завладеть сто­лицей. В радиограмме (ее цитирует Мануэль Аснар, официальный ис­ториограф франкизма), посланной начальнику задержанной бойцами народной милиции в Сомосьерре колонны, который запрашивал боеприпасы, «Директор» сообщал: «Послать боеприпасы невозможно. У меня осталось 26 тысяч патронов для всей Северной армии». Кроме того, из — франкистских источников нам известно, что Мола был скло­нен в этот момент рассмотреть во­прос об отступлении карлистских сил в Наварру и сообщил Франко о своем намерении.

Франко был в то время, и это надо здесь подчеркнуть, одним из немногих среди мятежных генера­лов первого ранга, кто оценивал положение по-другому. В своем марокканском убежище он хладно­кровно решил играть ва-банк.

19 июля, по прибытии в Тетуан, он отправил в Рим и Берлин своего верного Болина, поручив ему до­биться самолетов. Блокированный с марокканскими частями и Ино­странным легионом в Марокко из-за провала мятежа на флоте, он та­ким образом настойчиво призывал к военной солидарности фашист­скую Италию и нацистскую Герма­нию.

Самое верное представление о хладнокровной решимости, с какой генерал Франко рассматривал тог­да перспективы борьбы, которую он вскоре должен был возглавить, дает заявление, сделанное им 25 июля 1936 года корреспонденту ан­глийской газеты «Ньюс кроникл».

На вопрос, каковы его планы, Франсиско Франко ответил:

 — Я возьму столицу любой це­ной.

Журналист пожелал узнать, ка­ким образом:

 — Даже если для этого вам при­дется расстрелять половину испан­цев?

 — Я повторяю, любой ценой, — ответил Франко.

Эта «цена» в самом ближайшем времени оказалась гражданской войной, величайшим несчастьем, какое только может выпасть на долю нации! Последствием ее бы­ло возникновение двух Испании. Одна, оставшаяся в руках правительства, приняла наименование республиканской Испании, другая, попавшая под контроль мятежных генералов, сама назвала себя на­ционалистской.

В первом лагере структура тра­диционного общества рухнула в те­чение нескольких дней, и народные массы должны были взять на себя осуществление власти в рамках ре­волюции, соединившей различные течения марксистского и либертарного социализма.

Во втором лагере произошло обратное: традиционные господ­ствующие классы, приверженные или склонявшиеся к фашистскому типу общества, которое предложи­ли им «националистские» гене­ралы, вынуждены были привлечь колеблющиеся массы, но главную надежду они при этом возлагали на технически оснащенную и организованную военную силу (сначала на марокканские войска и Ино­странный легион; позже — на силы интервентов, прибывших из муссолиниевской Италии и гитлеровской Германии).

Гражданская война, поддержи­ваемая и разжигаемая иностранной интервенцией, отныне изменила свой характер, превратившись в прелюдию второй мировой войны.

100

Хиль Роблес (в штатском) и генерал Франко в окружении генералов, поднявших в июле 1936 года мятеж против республики.

 

 

Беседа с Пьетро Ненни 104

Точка зрения Антони Идена_110

Глава первая

Действующие силы _115

Первые отступления республиканцев 115

Обстановка внутри страны 131

Интервенция держав «оси» 140

«Невмешательство» 147

Глава вторая

Битва за Мадрид_162

Город-мираж 162

Штурм 179

Осажденная столица 203

Победоносные республиканцы 214

Глава третья

Разноликая революция_226

Первоначальная мозаика 226

Первые итоги 234

 

Беседа с Пьетро Ненни

 

ЖОРЖ СОРИА. В вашей книге, названной «Война в Испании», вы пи­шете, что «в 1936 году испанские министры, как и республиканские парламентарии, не понимали, что нападение на Испанскую республику будет сильнее со стороны внешних, чем со стороны внутренних вра­гов». И вы добавляете: «Если заго­вор против Республики внутри страны опирался на традиционные силы правых, то центром антирес­публиканского заговора вне ее был Рим и итальянский фашизм».

Давая такую оценку, считаете ли вы, что война в Испании — это скорее война, развязанная междуна­родным фашизмом против Испан­ской республики, чем война гра­жданская, начатая силами, решив­шими упрочить полуфеодальные по­рядки, которые были уничтожены многими странами Европы в начале XIX века?

Пьетро Ненни.

 

ПЬЕТРО НЕННИ. Если рассма­тривать события в Испании с пози­ций сегодняшнего дня, я думаю, можно сделать следующий вывод: в то время внутри Испании шла борьба между силами экономиче­ского и социального прогресса и традиционными силами реакции — крупными землевладельцами, ка­толической церковью и армией, верной традициям пронунсиамен­то, то есть привыкшей активно вмешиваться в политические дела страны. Так было. Но в то же вре­мя, и это особенно важно, итальян­ский фашизм и, разумеется, гитле­ризм уже осознали важное страте­гическое и политическое значение Испании в Европе тридцатых го­дов. Нельзя забывать, что нацизм к этому времени, по-видимому, уже решил подчинить себе всю Европу с помощью агрессии, войны, а итальянский фашизм со своей сто­роны считал, что интервенция в Испании усилит его позиции в Сре­диземноморье и укрепит отноше­ния с Третьим рейхом — отношения, построенные одновременно на идеологическом единстве и на со­перничестве.

Итак, я считаю, что в Испании произошло совпадение, с одной стороны, гражданской войны, о ко­торой я только что говорил, а с другой — того, что я назвал бы жа­ждой власти международного фа­шизма, желавшего закрепить за со­бой важные стратегические пози­ции на самом краю Европы и поставить «западные демократии» перед свершившимся фактом воен­ной интервенции в этом регионе. Военная интервенция и стала ре­шающим фактором в гражданской войне и сделала Пиренейский по­луостров первым театром военных действий второй мировой войны.

К несчастью, когда происходили события в Испании, «западные де­мократии» совершенно не понима­ли масштабов замысла междуна­родного фашизма.

ЖОРЖ СОРИА. В наши дни ис­торики войны в Испании много спо­рят, стараясь найти точное опре­деление политических и социальных потрясений, происшедших в респу­бликанской зоне вслед за военным мятежом 18 июля 1936 года. Госу­дарственный аппарат разлетелся вдребезги, и от традиционных структур не осталось и следа. Од­нако вскоре в некоторых областях Каталонии установился новый со­циальный порядок на основе либертарного эксперимента анархо-син­дикалистов, тогда как на осталь­ной территории республиканской зоны социалисты, коммунисты и другие республиканцы создавали новые социальные структуры, со­средоточивая все усилия на ведении войны, считая это непременным ус­ловием самого существования Ис­панской республики. Как вы считае­те, каковы были результаты этой биполяризации сил, особенно в пер­вый, год конфликта?

ПЬЕТРО НЕННИ. Этот вопрос приводит нас к основной проблеме развития гражданской войны и к прямым последствиям этого разви­тия, имевшим как внутреннее, так и европейское и, я сказал бы даже, международное значение.

Испанские анархисты, я имею в виду прежде всего каталонских — как вы знаете, они там прочно обо­сновались, — были подготовлены к гражданской войне, где они, кста­ти, и показали большую отвагу и стойкость, но отнюдь не были подготовлены к тому, чтобы понять международный характер граждан­ской войны, а следовательно, и взять на себя ответственность за ее последствия.

104

Отсюда и глубокие разногласия в республиканском лагере между социалистами и коммунистами, с одной стороны, и анархо-синдика­листами — с другой. Анархо-синди­калисты не отдавали себе отчета, что сама судьба Испанской республики будет решаться в этом вто­ром (международном) плане, то есть на том уровне, где будет ре­шаться судьба демократической Европы в целом. Они были неспо­собны согласиться с мыслью, что прежде всего надо воевать! Они не понимали, что военная победа ре­шит все остальное-победу со­циальную и политическую внутри самой Испании. С другой стороны, они недооценивали или просто не замечали, какую позицию начинает занимать или уже заняло все ме­ждународное рабочее движение, а именно: антифашизм, необходи­мость преградить путь междуна­родному фашизму, стремившемуся нарушить равновесие в Европе. К тому же разногласия анархо-син­дикалистов с коммунистами имели глубокие исторические корни еще со времен решительной борьбы Маркса с Бакуниным в первые годы существования I Интернацио­нала, а затем схваток большевиков с анархистами после Октябрьской революции. Присутствие в Испа­нии интернациональных бригад, которые, конечно, не состояли из одних коммунистов, но где их все же было большое число, да к тому же еще и советских военных совет­ников привело к окончательному разрыву между анархистами и ком­мунистами.

Беда анархо-синдикалистов бы­ла в их примитивном представле­нии о революции, в их слепоте и не­понимании международного ха­рактера конфликта в Испании. Они не видели, что вся Европа была втянута в эту борьбу, и отказыва­лись поступиться чем бы то ни бы­ло, стремясь лишь осуществить свою «либертарную революцию».

Такая идеологическая конфронта­ция привела к майским событиям 1937 года в Каталонии, к мятежу в Барселоне, пагубному для Испан­ской республики.

Чтобы точнее ответить на ваш вопрос, надо сказать, что биполяризация сил, о которой вы говори­ли, сыграла значительную, даже пагубную роль в ходе войны. Ком­мунисты допустили множество оплошностей, чем порождали и усиливали недоверие своих союзни­ков и соратников по гражданской войне — анархо-синдикалистов, со­циалистов и бывших коммунистов.

ЖОРЖ СОРИА. Одним из нов­шеств в республиканском лагере во время войны в Испании было то, что на современном политическом языке называют рабочим самоупра­влением на предприятиях. Учиты­вая истекшее время, какие сообра­жения вызывает у вас этот экспе­римент?

ПЬЕТРО НЕННИ. Этот экспе­римент, по моим личным воспо­минаниям, имел гораздо меньшее значение, чем ему приписывали по­том. В этом вопросе между анархо-синдикалистами и коммунистами тоже были разногласия. Редкие удачные результаты, к которым привело рабочее самоуправление, ясно выявили две противопо­ложные концепции. Анархисты подходили к производству с точки зрения ремесленников, далеких от современных требований промышленности. Коммунисты же видели производство совсем по-другому, централизованным и плановым.

Даже если испанская промыш­ленность и не была сильно развита, поставленная проблема выходила за рамки спора между коммуниста­ми и анархо-синдикалистами. Она могла быть решена только в усло­виях социалистического демократического строя, без чего вся эко­номика была обречена на провал. Нельзя забывать, что в Арагоне и Северной Каталонии анархо-син­дикалисты в своей политической инфантильности дошли до того, что на некоторое время отменили деньги.

ЖОРЖ СОРИА. Они даже на не­сколько месяцев ввели меновую тор­говлю.

ПЬЕТРО НЕННИ. И правда! Экономику, построенную на мено­вой торговле, никаким образом не отвечавшую реальной обстановке, так как районам, где ее ввели, было совершенно нечего менять!

ЖОРЖ СОРИА. Но разве вы не считаете, что опыт самоуправле­ния трудящихся, осуществленный в зонах, где социалисты, коммунис­ты и левые республиканцы дружно шли в ногу, глубоко отличался от попыток, сделанных анархо-синди­калистами?

ПЬЕТРО НЕННИ. Если само­управление, каким его себе пред­ставляли анархо-синдикалисты, вызвало в Каталонии спад промы­шленного производства, а его по­следствия отрицательно повлияли на ход военных действий, то, на­против, эксперименты, проведен­ные в остальной республиканской зоне, имели совсем иные резуль­таты, хотя в то время никто не мог знать, какое значение приобретет эта проблема в наши дни. Я ду­маю, что для такого историка, как вы, было бы интересно рассмо­треть, что происходило в военной промышленности, например в Ва­ленсии.

Там ставили себе целью не рабо­чее самоуправление как таковое, а результаты, каких можно было ожидать от него для усиления воен­ной помощи. Мне запомнилось, что их результаты и военная по­мощь были довольно заметными.

ЖОРЖ СОРИА. В республикан­ской Испании во время войны прави­тельство возглавляли два социали­ста, чрезвычайно разные по проис­хождению, по образованию, по скла­ду мышления. Ларго Кабальеро кажется

105

мне человеком, прежде все­го наторевшим в профсоюзной борь­бе за права рабочих, это самоучка, очень поздно пришедший к марксиз­му (1934 год). Второй, Хуан Негрин, выдающийся ученый, некий ис­панский Клемансо, всецело приверженный идее, что республиканцы смогут добиться победы, лишь от­давая полностью все силы, всю энер­гию на ведение войны. Что вы ду­маете об этих двух деятелях, ко­торых так хорошо знали?

ПЬЕТРО НЕННИ. Я очень дру­жески относился к Ларго Кабалье­ро в первый период войны в Испа­нии. Он вырос на анархистских либертарных идеях. Это был чело­век, тесно связанный с рабочими и крестьянскими массами. Трагедия Ларго Кабальеро — и его эволюции или, наоборот, отсутствия эволю­ции (только история может судить об этом) — состояла в том, что, ког­да он стал председателем совета министров, он начал опасаться все­го того, что исходило от коммуни­стов, будь то испанских или совет­ских. И это в тот момент, когда СССР был единственной страной, оказывавшей военную помощь Испанской республике, и когда к тому же стало ясно, что от Социалисти­ческого интернационала военной помощи нельзя было ожидать.

Испанская республика просила у нас оружия, а мы посылали ей мо­лочный порошок. Молочный поро­шок был необходим для спасения жизни мадридских детей, живших в осажденном городе, но этого было явно недостаточно, чтобы спра­виться с франкистской армией и ар­миями международного фашизма.

Хуан Негрин был прямой проти­воположностью Кабальеро. По­следний считал, что испанский кон­фликт имеет чисто внутренний ха­рактер и силы противников могут достичь некоего равновесия; Не­грин же имел вполне ясное пред­ставление о существе испанского конфликта. Он считал, что все за­висит от соотношения сил в Евро­пе, то есть мыслил в международном масштабе. Его политика была скорее наукой, чем политикой. В ней порой не принимался во вни­мание человек, вообще люди. Не­грин рассматривал обстановку с точки зрения исторической конъ­юнктуры.

ЖОРЖ СОРИА. Который из двух, по-вашему, войдет в исто­рию?

ПЬЕТРО НЕННИ. Что до меня, то у меня нет никаких сомнений: это доктор Хуан Негрин. Почему? Потому что он глубоко проанали­зировал проблемы и проник в са­мую суть конфликта. Даже после падения Барселоны в 1939 году он говорил мне о необходимости про­должать войну с таким хладнокро­вием, с таким спокойствием, ко­торые — почему бы теперь не при­знаться? — показались мне преуве­личенными. В его представлении связь между войной в Испании и второй мировой войной, преддве­рием к которой она стала, была яс­на уже давно.

Именно по этой причине он предпринял последнюю попытку сопротивления в Мадриде, когда центральная республиканская зона была уже полностью отрезана от французской границы. В этот мо­мент он еще верил, что даже с очень ограниченными силами мож­но продержаться и дождаться дня, когда Гитлер развяжет войну в Европе. Короче говоря, он хотел, чтобы произошло соединение сил, и думал только об этом. Вот с чего и начались его разногласия с Прието и другими лидерами социали­стов. Хочу еще добавить, что я не только разделял его чувства, но что я первый поддержал перед Социалистическим интернационалом и европейским общественным мне­нием ту же точку зрения в 1939 году.

Хуан Негрин ясно увидел, что война в Испании не была эпизодом испанской истории, но пробным шаром второй мировой войны.

ЖОРЖ СОРИА. Некоторые ис­торики Испанской войны, преувели­чивая роль интернациональных бри­гад в битве за Мадрид, приходят к выводу, что, если бы эти бригады не вышли на фронт в ноябре 1936 года, испанская столица не могла бы устоять против франкистских ча­стей. Другие историки, напротив, расценивают их роль лишь как опо­ру, моральную поддержку и при­писывают главную заслугу в оборо­не Мадрида республиканским во­енным силам и мобилизации на­родных масс.

Каково ваше мнение на этот счет, ведь вы были действующим лицом в этот решающий историче­ский момент?

ПЬЕТРО НЕННИ. Да, я пере­жил этот исторический момент, и думаю, что оба эти заключения от­части правдивы, а отчасти преуве­личены.

Оборона Мадрида была прежде всего делом мадридского населе­ния, политических бойцов. В этом не может быть никакого сомнения. Но вклад интернациональных бри­гад был в то же время решающим, потому что они подали пример народу, очень индивидуалистическо­му, склонному к анархизму, таки­ми были даже те, кто считали себя социалистами или коммунистами. В этом смысле пример бойцов ин­тернациональных бригад, их уча­стие в битвах были важнейшим фактором, без которого оборона Мадрида приняла бы совершенно иные формы, мы даже не можем се­бе представить какие, но ясно одно, что без них такого яростного и та­кого длительного сопротивления, сделавшего легендарной оборону Мадрида, быть бы не могло.

Интернациональные бригады сыграли роль катализатора. Они проложили дорогу для перехода от войны партизанской к войне совре­менной. С другой стороны, их присутствие

106

на полях сражений было незаменимым свидетельством ме­ждународной солидарности с вою­ющей Испанской республикой.

ЖОРЖ СОРИА. Какую роль, по вашему мнению, сыграли, с одной стороны, экспедиционный корпус Муссолини и легион «Кондор», а с другой — марокканские части и Ино­странный легион в Испанской вой­не?

ПЬЕТРО НЕННИ. Значение гер­манской и итальянской интервен­ции, Иностранного легиона и ма­рокканцев было решающим. Эти сложенные вместе силы составляли почти половину франкистских войск, выдвинутых против Испан­ской республики. К этому следует еще добавить ударную силу авиа­ции Гитлера и Муссолини. В нача­ле гражданской войны без марок­канских частей и Иностранного ле­гиона Франко никогда не дошел бы до Мадрида. Затем, с середины 1937 и в 1938 году силы междуна­родного фашизма с его чудо­вищным вооружением дали Фран­ко возможность добиться военного перевеса.

ЖОРЖ СОРИА. Каково ваше об­щее заключение о способах, какими испанские республиканцы вели вой­ну?

ПЬЕТРО НЕННИ. Яоцениваю их вполне положительно. Респу­бликанцы с небывалым напряже­нием сил приспособились к усло­виям современной войны, страте­гия которой принадлежала Гитле­ру и Муссолини. Однако они не сразу поняли, что гражданская вой­на превратилась в войну современ­ную и стала преддверием второй мировой войны. Мои товарищи со­циалисты также не сразу осознали, что это не второстепенное каче­ство, а основная сущность собы­тий. Впоследствии благодаря Хуа­ну Негрину эта сущность уже ни­когда не выпускалась из виду.

ЖОРЖ СОРИА. В работе «Ре­волюция и контрреволюция в Герма­нии» Ф. Энгельс, размышляя о при­чинах поражения революционного движения в Германии в сороковые годы прошлого века, высмеивает манию побежденных выискивать причины своего поражения в неспо­собности, ошибках или даже пре­дательстве того или иного

Социалист Пьетро Ненни и коммунист Луиджи Лонго — политические комиссары интернациональных бригад в Испании.

107

руководителя, вместо того чтобы ана­лизировать глубокие причины свое­го провала. Конечно, роль руково­дителей в ведении любой войны и революции очень значительна, но историку такое преувеличение роли личности кажется весьма легко­весным.

Не могли бы вы попытаться на­звать наиболее глубокие причины окончательного поражения Испан­ской республики? Считаете ли вы, что невмешательство было одной из его основных причин?

ПЬЕТРО НЕННИ. Я не сомне­ваюсь, что невмешательство было решающим фактором в поражении Испанской республики.

Если бы Испанская республика могла получить в первые месяцы мятежа ту помощь, на которую имела право, мы, вероятно, стали бы свидетелями гражданской вой­ны, оказавшей некоторое влияние на европейские дела, но на этом все бы и закончилось. Однако мы не можем изменить историю, строя гипотезы.

Испанская республика была по­ставлена в такое положение, что могла получать только односто­роннюю помощь, я хочу сказать, военную помощь от Советского Союза.

Таким образом, испанский кон­фликт, исходя из этого факта, мог быть представлен как военное антикоммунистическое выступление, тогда как на самом деле в Испании шла борьба фашизма с антифашиз­мом в международном масштабе.

Что касается ошибок, которые мог совершить тот или иной руко­водитель — премьер-министр или просто министр, — так же как и оши­бок, совершенных самими на­родными массами, не оказавшими­ся в некоторых случаях на высоте поставленных задач (я имею в виду поразительную разницу между битвой за Мадрид в 1936 году и полным отсутствием сопротивле­ния в Барселоне в 1939 году, при­ведшим к падению каталонской столицы), к чему можно добавить еще и недостаточность военных усилий в некоторых областях, — все эти факты, конечно, надо учиты­вать, однако это не самое главное.

Главным было невмешатель­ство, действовавшее лишь в одном направлении — против республикан­цев, и готовившееся междуна­родным фашизмом нападение на Европу. Всякая иная точка зрения на ход событий рискует подменить главное второстепенным.

Если позволите, я хотел бы здесь сказать, что, несмотря на все пред­осторожности — и что бы ни скры­вали в дипломатических архивах, когда-то они будут полностью от­крыты, — я лично не сомневаюсь, что со временем мы узнаем все об истоках невмешательства. Эти ис­токи, на мой взгляд, берут свое на­чало во враждебном отношении английского консервативного пра­вительства — его премьер-минист­ром в 1936 году был Стэнли Бол­дуин — к Испанской республике. Глубокие корни политики «невме­шательства» кроются в Англии, но она сразу нашла благодатную по­чву и получила большой резонанс во Франции.

К этому я хотел бы добавить, как очевидец, кем был Леон Блюм, председатель совета министров Франции в июле 1936 года. Летом этого года я всякий раз, как приез­жал из Мадрида, много беседовал с ним о критическом военном положении республиканцев. Я хоро­шо помню наш спор, в нем при­нимал участие бельгийский социа­лист Луи де Брукер, в то время один из лидеров Социалистическо­го интернационала. Мы с де Брукером поставили Леона Блюма перед неизбежной альтернативой: либо французское правительство при­знает подписанный до начала гра­жданской войны договор с Испа­нией (позволяющей ей легально покупать оружие во Франции) и выполняет его, причем подвергает­ся определенному риску, но зато спасает Испанскую республику, а заодно и всю Европу от опасности фашистского нашествия, либо Франция принимает как неизбеж­ность перспективу европейской войны, то есть капитулирует перед международным фашизмом.

Леон Блюм был глубоко взвол­нован создавшимся положением. У него даже выступили слезы на гла­зах. Он считал себя наследником Жана Жореса, защитником мира и не желал, чтобы его имя было свя­зано с посылкой оружия Испанской республике, боясь, что это вовлечет Францию в войну. К тому же ми­нистры-социалисты, такие, как ге­неральный секретарь СФИО * Поль Фор, не помогали ему пре­одолеть терзавшие его сомнения. Они даже и слушать не хотели о по­мощи республиканской Испании из-за своей капитулянтской пози­ции и пасовали перед междуна­родным фашизмом, перед возмож­ностью европейской войны. Они категорически отказывались ду­мать о надвигающейся великой ис­торической конфронтации.

Хотя впоследствии министр-со­циалист Венсан Ориоль с согла­сия Леона Блюма и организовал тайную переправу оружия для ис­панских республиканцев, однако позиция, первоначально занятая Блюмом, имела пагубные послед­ствия для Испанской республики. Ибо теперь, когда международный фашизм уже обрушился на респу­бликанскую Испанию, эта посылка оружия не могла оказать решаю­щего влияния.

Леон Блюм отступил, испугав­шись, что, если он пошлет в Испа­нию большое количество оружия, правые партии во Франции нападут

_________

* Французская социалистическая партия (до 1969 года называлась Французская секция Рабочего интернационала — СФИО). — Прим. ред.

108

на него и усилят свои позиции. Вот почему Блюм предложил ан­глийскому правительству провоз­гласить политику «невмешатель­ства» в гражданскую войну в Испа­нии для всех европейских госу­дарств: Франции, Великобритании, Германии и Италии. Однако тут же стало ясно, что Леон Блюм не по­лучил ни малейшей гарантии ни от Гитлера, ни от Муссолини в том, что они примкнут к этой политике. В итоге я считаю, что Леон Блюм выдвинул принцип невмешательства для того, чтобы лишить фран­цузских правых оружия во внутрен­ней политической борьбе против Народного фронта, к тому же он был абсолютно уверен, что Вели­кобритания решительно против всякой посылки оружия Испанской республике.

ЖОРЖ СОРИА. Теперь, по ис­течении времени, как вы — крупный государственный деятель и из­вестный борец за социализм — расце­ниваете испанский опыт? Хотя ис­тория никогда не повторяется оди­наковым образом, какой вы извлекаете из нее урок для себя?

ПЬЕТРО НЕННИ. Оставим в стороне государственного деятеля. Я отвечу вам как борец за социа­лизм.

На этот счет могу вам сказать, что получен