Решающая роль военного флота

 

Сделать в течение нескольких ча­сов из западной и южной Андалу­сии плацдарм, откуда на север устремились бы части африканской армии, можно было только в том случае, если бы военный флот це­ликом перешел на сторону мятежников и сыграл роль, отведенную ему в плане операций, разработан­ном Молой и Франко, а именно переправил африканские воинские части через Гибралтарский пролив.

Франко был особенно озабочен тем, чтобы точно координировать начало мятежа в наземных и мор­ских частях. В мае он убедил адми­рала Хавьера де Саласа, начальни­ка генерального штаба флота, про­вести маневры у Канарских остро­вов; это позволило ему прощупать настроение высшего и старшего офицерства и вовлечь высшее ко­мандование флота в заговор. Было условлен о, что в назначенный день большая часть морских судов под

82

прикрытием эсминцев и подлодок покинет свою главную средиземно­морскую базу, то есть Картахену, и на всех парах двинется к мароккан­ским портам, где возьмет на борт африканскую армию и перебросит ее для штурма испанской столицы совместно с колоннами, которые Мола в свою очередь направит с разных сторон на Мадрид.

Обеспокоенный этими тайными совещаниями, генерал Мате, по­мощник военно-морского мини­стра, отдал флоту приказ прекра­тить свои подозрительные морские маневры; они показались ему тем более опасными, что прошел слух, будто Франко, изменив свои пла­ны, намерен немедля поднять аф­риканскую армию, как раз в тот момент, когда главные силы флота будут пересекать Гибралтарский пролив, вместо того чтобы продол­жать плавание в Атлантическом океане. (Но это был только слух.)

Приказ, данный генералом Матсом флоту, покинуть зону манев­ров у Канарских островов включал также запрет всем судам по каким бы то ни было мотивам становить­ся на якорь в портах протектората. В качестве дополнительной предосторожности флот был разделен. Одному линкору и нескольким крейсерам было приказано напра­виться в Эль-Ферроль в Галисии — главную морскую базу Атлантиче­ского побережья; эсминцы должны были вернуться в Картахену. На этот раз ничего не произошло. Од­нако заговорщики считали партию только отложенной. Отказываться от такого крупного козыря они не собирались.

Испанский военный флот пред­ставлял собой в 1936 году немалую силу: 2 линкора, «Хайме I» и «Эспанья» (последний находился в ре­зерве); 5 крейсеров, «Либертад», «Мигель де Сервантес», «Мендес Нуньес», «Альмиранте Сервера» и «Република»; одна плавучая база гидросамолетов, 12 эсминцев, 8 миноносцев, 12 подлодок, 5 кано­нерок, 9 кораблей морской погра­ничной охраны; различные легкие суда и 3 учебных судна. Кроме то­го, 2 крейсера, «Канариас» и «Балеарес», 3 минных заградителя, 5 эсминцев, 3 подлодки, одна кано­нерка были уже почти достроены на различных военно-морских ба­зах.

Все военные суда были распреде­лены по пяти морским базам: на Средиземном море — в Картахене и Маоне; на Североатлантическом побережье — в Эль-Ферроле; на юж­ном побережье, у границы с Пор­тугалией, — в Кадисе и несколько легких судов в Сан-Фернандо, по соседству с Херес-де-ла-Фронтерой.

Общее число офицеров флота всех рангов достигало почти двух тысяч, включая наземный состав и вспомогательные части; но адми­ралов, старших и младших офице­ров плавающего состава было 650 человек (в круглых цифрах). Что же касается рядового состава и ун­тер-офицеров, их число достигало 11 500 человек.

По мнению некоторых истори­ков, таких, как американец Стэнли Пейн, высшее командование флота составляло «очень замкнутую, кон­сервативную касту», а младшие офицеры, унтер-офицеры и матро­сы «находились под гораздо большим влиянием левых партий, чем сухопутные войска».

Другие историки считают, что высшее морское командование не симпатизировало тоталитарным режимам (Третьему рейху, фа­шистской Италии) и по традиции было англофильским. Некоторые подчеркивают, что младший морской контингент находился под сильным анархо-синдикалистским влиянием, поскольку постоянно на­ходился в контакте с рабочими массами на такой базе, как Карта­хена, куда суда возвращались из плавания.

Многие исследователи июльско­го мятежа до сих пор задаются во­просом, почему военный флот остался в большинстве своем верен правительству. Этот спор будет ре­шен еще нескоро, ибо, по нашему мнению, его ведут, как правило пренебрегая духом синтеза.

Одни выделяют тот факт, что после 17 июля, получив приказ на­правиться в Гибралтарский пролив и помешать африканским частям пересечь его, флот потерял всякую связь с главным штабом заговор­щиков, то есть с Молой, которо­го они также упрекают в том, что он не обеспечил конспиративную связь с высшим командованием флота.

Другие особенно важное, если не решающее значение придают теперь хорошо известному эпизо­ду, разыгравшемуся в Мадриде в Управлении связи военно-мор­ского министерства: телеграфист Бенхамин Бальбоа перехватил воз­звание, с которым обратился 17 июля с Канарских островов гене­рал Франко ко всем соединениям наземной армии и флота, с призывом восстать по примеру африкан­ской армии и присоединиться к ней. Это привело к аресту капитана 3-го ранга Ибаньеса Альдекоа, на­чальника Управления связи, и выз­вало тревогу военно-морского министра (то есть Хосе Хираля, ко­торый через двое суток станет премьер-министром); он немедлен­но разослал решительные указания всем командирам военно-морских частей и всем экипажам, находив­шимся в открытом море, с одной стороны, сообщать каждые два ча­са свои координаты, а с другой — принять все необходимые меры, чтобы задушить любую попытку мятежа на борту.

Не отдавая предпочтения ни то­му бесспорному факту, что Мола, не в пример Франко, мало заботил­ся о согласовании действий назем­ной армии и флота (быть может, потому что верил в молниеносный

83

успех мятежа гарнизонных частей на полуострове), ни особому значе­нию, которое имело в данных обстоятельствах предостережение со стороны военно-морского мини­стра против любой попытки мяте­жа на борту военных судов, мы по­просту полагаем, что флот остался в своем большинстве верен респуб­лике благодаря сочетанию двух этих факторов. Вдаваться в даль­нейшие подробности не входит в наши цели.

Мануэль Бенавидес, автор ра­боты «Старшие матросы во главе флота», пишет, что благодаря стар­шим матросам, кочегарам и рядо­вым матросам «на военных судах не случилось прискорбных неожидан­ностей, происшедших в гарнизонах. Офицерам не удалось обмануть экипажи, внушив им, будто они бе­рутся за оружие для защиты Республики... Солдаты знали только точку зрения офицеров, а моряки благодаря радистам слушали го­лос правительства».

На деле все обстояло не так просто. Недостаточно было стар­шим матросам и рядовым матро­сам «слушать голос правитель­ства», чтобы суда, на которых они служили, объявили о своей верно­сти республике. На многих кораб­лях имели место кровопролитные столкновения между экипажем и офицерами. Достаточно одного примера: на линкоре «Хайме I» трижды сменилось командование за время пути от порта Виго (на Атлантическом океане) до Кадиса, и он остался в республиканском ла­гере лишь после настоящего сраже­ния, жертвы которого, и мятежни­ки, и оставшиеся верными правительству, были, согласно старой морской традиции, погребены в океане.

Две цифры могут дать представ­ление о масштабе этих столкнове­ний. С одной стороны, из 650 адми­ралов, командиров кораблей и выс­ших офицеров всего флота 253 были убиты либо на своих кораб­лях, либо на морских базах. С дру­гой стороны, из 128 капитанов 3 ранга, несущих службу в море или

Вопреки надеждам Франко большая часть военно-морского флота осталась верна республике. На снимке: республиканские подводные лодки.

84

морских портах, только 13 оста­лись верны республике.

С окончанием того, что можно назвать «контрмятежом на флоте», корабли под трехцветным респуб­ликанским флагом 21 июля вошли в Танжер, имевший в ту пору ста­тут международного открытого порта, и встали там на якорь. Теперь можно было подвести итог этих четырех бурных дней, когда порой едва заметные события ре­шали судьбу военно-морского фло­та.

Верными республике остались один линкор, 3 крейсера, 14 эсмин­цев, 8 миноносцев, 12 подлодок и одна канонерка. В распоряжении мятежников находились один лин­кор, 3 крейсера, один эсминец, 2 миноносца, 4 канонерки и 2 учеб­ных корабля. Итог сложился явно в пользу республиканцев. Африкан­ская армия из-за нехватки судов, которые могли бы переправить ее под эскортом через пролив, ока­залась временно блокированной в марокканских портах.

Германский поверенный в делах, Фёлькерс, еще остававшийся на своем посту в Мадриде, немедлен­но телеграфировал в Берлин:

«Отступничество флота было первым серьезным ударом по рас­четам Франко. То было проявление губительной несостоятельности организации; из-за нее оказался под угрозой весь план... и, что важ­нее всего, было потеряно драгоцен­ное время» (секретные архивы Вильгельмштрассе).

Со своей стороны Рамон Салас, один из редких франкистских исто­риков, чьи труды не являются лишь исполненной ненависти к рес­публиканцам диатрибой [именно ему принадлежит не лишенная ин­тереса монументальная «История испанской Народной армии» в че­тырех томах], оценивая события через тридцать восемь лет, выска­зывает следующее мнение: «Вслед­ствие того что африканская армия оказалась блокированной на своих базах в Африке и была лишена возможности вмешаться в собы­тия на полуострове... восстание, которое по замыслу его инициато­ров должно было быть кратковре­менным, молниеносным государ­ственным переворотом, неотврати­мо вылилось в долгую и жестокую гражданскую войну».

 

События 19 и 20 июля

 

Начатый 17 июля в Марокко, продолженный 18-го в западной Андалусии генералом Кейпо де Льяно, потерпевший поражение 18-го и 19-го в Эль-Ферроле и Кар­тахене, военный мятеж охватил 19 и 20 июля обширную зону, ограни­ченную географически на севере цепью Кантабрийских гор, на запа­де — португальской границей, на во­стоке — Средиземноморским побе­режьем и к югу от Мадрида — про­винцией Толедо. В общей сложно­сти овладение двадцатью девятью провинциями Галисии, Астурии и Леона, Старой Кастилии и На­варры, Страны Басков и Катало­нии, Арагона и Новой Кастилии, Эстремадуры и Балеарских остро­вов должно было стать задачей мя­тежников на втором этапе мятежа.

Решение этой задачи было тем более важно, что обеспечивало контроль над Мадридом, Барсело­ной, Валенсией, Бильбао — ключевыми городами полуострова с богатыми промышленными ресур­сами. Эта зона площадью в нес­колько сот тысяч квадратных кило­метров включала в себя шесть из восьми военных округов, учреж­денных Асаньей во время реформы 1931 года.

Генерал Мола настойчиво вербо­вал здесь высшее офицерство и ге­нералов. Насыщенность чисто во­енными средствами была в этих округах значительно выше, чем в Андалусии. И все же именно внут­ри этого большого периметра мя­тежники потерпели наиболее тя­желые поражения.

Мадрид и вся Новая Кастилия, Барселона и вся Каталония, Асту­рия, Сантандер, Страна Басков, Левант, почти вся Эстремадура и часть Арагона остались, в конеч­ном счете, в руках республиканцев, а мятежникам удалось захватить преимущественно сельскохозяйст­венные области, с немногочис­ленным или почти несуществую­щим пролетариатом.

Довольно быстро военный мя­теж взял верх в Леоне и Старой Ка­стилии, особенно богатых зерно­вых областях.

В ночь на 18 июля генералы Саликет и Понте явились в главный штаб VII Вальядолидского округа и приказали генералу Молеро сло­жить с себя командование. Тот от­казался. Раздались револьверные выстрелы. Тяжело раненный, Молеро упал наземь. Саликет тут же объявил военное положение, на что 19-го утром трудящиеся города ответили всеобщей забастовкой. Гражданский губернатор, который накануне отказался выдать им ору­жие, бежал.

Укрывшись в Народном доме Вальядолида, политические и проф­союзные активисты, располагав­шие случайным оружием, отража­ли атаки гражданской и штур­мовой гвардии, военных подразде­лений и были уничтожены артилле­рией, обрушившей свой огонь на этот последний очаг сопротивле­ния.

В Бургосе, где находился штаб VI округа, включавшего в себя часть Старой Кастилии, Страны Басков и Наварры, расправа была еще более жестокой. Генерал Батет, вернувшийся после встречи с генералом Молой, которого пы­тался отговорить от имени прави­тельства от участия в мятеже, был брошен в тюрьму офицерами соб­ственного штаба, связанного с мя­тежниками (и заплатил жизнью

85

за свою доверчивость). Рабочие, тщетно требовавшие оружия и в Бургосе, и в Миранде-де-Эбро (крупный железнодорожный узел), и в Логроньо, были раздавлены противником, который располагал оружием и пушками.

Наварра, где выступили крепко организованные отряды карлистов, пала без сопротивления. В Памплоне командующий граждан­ской гвардией, сохранивший вер­ность республике, так же как неко­торые его подчиненные, был казнен. В этой провинции, где пре­обладало влияние карлистов, где глубоко укоренились религиозные чувства и где республиканское пра­вительство ничего не сделало, чтобы помочь крестьянам, мятеж­ное движение приняло массовый характер.

В Сарагосе генерал Кабанельяс, начальник V округа, во время мо­нархии участвовавший в заговоре против Альфонса XIII и на этом основании в апреле 1931 года полу­чивший высокий пост командую­щего гражданской гвардией, с вес­ны 1936 года примкнул к заговору. При этом он твердил о своей вер­ности республике каждому эмисса­ру, которого присылал к нему Касарес Кирога, проведавший о его намерениях.

Кабанельяс, шестидесятичеты­рехлетний, седовласый, голубо­глазый, усатый и бородатый франкмасон, явно вел двойную игру: с одной стороны, заверил ге­нерала Батета, что он «выполнит свой долг» (формула весьма двусмысленная), а с другой — велел арестовать генерала авиации Нуньеса дель Прадо, посланного 18 ию­ля в Сарагосу принять командова­ние гарнизоном. (Нуньес дель Пра­до, в прошлом один из прибли­женных людей Альфонса XIII, настолько эволюционировал за годы республики, что значился среди на­иболее преданных режиму воена­чальников. По указанию Кабанель­яса он предстал перед военным трибуналом и был расстрелян.)

Кабанельяс повел дело круто и в Сарагосе, и на всей подведомствен­ной его военной юрисдикции тер­ритории. 19 июля, в четыре часа утра, он приказал арестовать граж­данского губернатора, объявил во­енное положение и велел расклеить обращение к жителям, где похва­лялся своими «демократическими традициями, своей преданностью Испании и Республике».

НКТ и ВСТ в ответ объявили всеобщую забастовку. Но посколь­ку рабочим было отказано в ору­жии, которого они давно уже тре­бовали, забастовка никаких по­следствий не имела. Сопротивле­ние приняло символический харак­тер. Это было особенно горько, потому что Сарагоса считалась од­ним из бастионов анархо-синдика­лизма. Здесь и проходил в мае тот съезд НКТ, который принял и опу­бликовал программу, предусмат­ривавшую введение «либертарного коммунизма».

НКТ в Сарагосе, по словам од­ного из ее руководителей, Мануэ­ля Чуэки, грешила «наивностью».

«Мы, активисты арагонской син­дикальной конфедерации, — писал он в своей книге «В бурю», — совер­шили грубую ошибку, не принимая всерьез фашизм и ретроградную Испанию».

Рабочие активисты этого регио­на своей кровью заплатили и за проволочки гражданского губерна­тора, и за эту «грубую ошибку». В Сарагосе было казнено более двух тысяч человек. Карлисты и фалан­гисты громили деревни в поисках «врагов Христа и короля».

Воцарился белый террор. Его ак­ции иногда служили своего рода зрелищем для местного высшего общества; невольно вспоминаешь версальских дам, острием зонти­ка выкалывавших глаза пленным коммунарам, согнанным, как скот, в версальскую Оранжерею.

Неопровержимое свидетельство тому можно найти в работе Жоржа Удара «Зеленые, коричневые и черные рубашки в Испании»: «В час чаепития дочь начальника тюрьмы (в Саламанке) отправля­лась в Гранд-отель, чтобы пригла­сить своих подруг и знакомых по­смотреть на ночные казни заклю­ченных».