Война романтическая и неравная

 

Что касается людских ресурсов, то можно сказать, не отягощая это­го анализа статистическими данны­ми, что у республиканцев в этот период было больше людей, чем у мятежников.

Широкий поток добровольцев, вливавшихся в отряды народной милиции всевозможных направле­ний, вместе с частями штурмовой и гражданской гвардии и карабине­рами, оставшимися верными ре­спублике, были более многочисленны, чем силы мятежных генера­лов.

Этот факт свидетельствует о том, с каким подъемом трудящие­ся городов и деревень взялись за оружие, чтобы подавить мятеж. Если сравнить их с зажиточным на­селением городов и сельских мест­ностей в мятежной зоне, не проявлявшим никакого стремления за­писываться в ряды добровольцев (за исключением рекете — фалангистов и «зеленых рубашек»), то мы увидим, с одной стороны, воору­женный народ, а с другой — людей расчетливых, занявших выжидательную позицию.

Как мы уже говорили выше, людские ресурсы республики были более многочисленны. Если в этом нет никаких сомнений, не менее очевидно и то, что значительная часть республиканских доброволь­цев не принимали участия в первых военных операциях либо потому, что их не сумели использовать, ли­бо из-за того, что сами они не по­няли необходимости немедленных действий.

Если прибавить к этому, что большинство из них не имело ника­кой военной подготовки, то отсю­да вытекает, что в целом эффектив­ность их действий или их участие в военных операциях были весьма ограниченными. По свидетельству лидера анархо-синдикалистов Рикардо Санса, на Каталонском фронте оказалось только около 20 тысяч добровольцев при имевших­ся 100 тысячах винтовок, которыми располагала Каталония в августе 1936 года.

Следует напомнить, что в неко­торых провинциях ничего или по­чти ничего не осталось от тради­ционной армии.

В Каталонии, оплоте анархо-синдикализма (враждебного вся­кой регулярной армии), воору­женные силы были попросту по­лностью распущены и заменены стихийно создававшимися антифа­шистскими отрядами милиции, возглавляемыми Центральным ко­митетом, в состав которого вошли лидеры ФАИ и НКТ.

В Леванте и Андалусии остатки армии были просто ничтожны. На­родная милиция заполнила суще­ствующую пустоту. В Мадриде, в Кастилии, где социалисты и ком­мунисты имели преобладающее влияние, создалось более сложное положение. Главный штаб военно­го министерства остался на месте, в столице, но президент республи­ки Мануэль Асанья не питал иллю­зий относительно его возможно­стей, так как вся масса доброволь­цев и солдат получала указания чаще от политических партий и ор­ганизаций, чем от оставшихся ло­яльными генералов.

Словом, рассматривая положе­ние в целом, можно сказать, что в августе 1936 года дело обстояло так: армия, как орудие войны, бы­ла уничтожена. Все ее структуры полностью распались, влияние ка­дровых офицеров, оставшихся верными законному правительству, равнялось почти нулю.

Даже на военной форме отрази­лось стремление к новшествам. На­родная милиция отказывалась от установленной военной формы, но­сила знаменитые «моно асуль» (си­ние комбинезоны индустриальных рабочих того времени) и каскетку нового типа, чаще всего украшен­ную эмблемой их профсоюза или партии.

Обычно отряд такой милиции насчитывал около шестисот чело­век и состоял из шести батальонов по сотне людей в каждом.

116

Эти батальоны не имели поряд­ковых номеров и обычно называ­лись в честь какого-нибудь собы­тия или человека, значительного для добровольцев отряда. Иногда их называли в честь великих рево­люций прошлого (например, «Па­рижская Коммуна», «Октябрь») или их вождей, а иногда и в честь европейских политических деяте­лей нашего времени («Димитров», «Тельман») или своих нацио­нальных героев («Пасионария», «Дуррути» и т. д.). Бывало баталь­оны выбирали названия, связанные с профессиональной работой своих членов; так, металлисты назвали сформированный ими отряд «Стальной батальон».

Впоследствии так называемые «стальные отряды» были главным образом контратакующими. Они набили руку в стрельбе из пулеме­тов, в метании гранат, бросании динамитных шашек, а также в веде­нии партизанской войны на территории противника.

Итак, можно сказать, с про­шлым было покончено начисто.

Было ли это фатальным? Или можно было этого избежать?

Не имеет смысла обсуждать этот вопрос.

Принимая во внимание все, что накопилось в истории взаимоотно­шений между испанским народом и унаследованной от монархии ар­мией, можно сказать, что было очень мало шансов, чтобы все сло­жилось по-иному.

Военная реформа, проведенная в 1931 году Мануэлем Асаньей, раз­решавшая уйти в отставку всем ка­дровым офицерам, которые того пожелают (полностью сохраняя им жалованье), не принесла заметного результата ни в смысле ожидаемой демократизации армии, ни в плане улучшения отношений между ря­довыми солдатами и офицерами.

Королевская армия, так же как и администрация, унаследованная от монархии, стала называться респу­бликанской, почти не изменив­шись. Она только сменила свое знамя.

Хотя больше половины ка­дровых офицеров отказались вы­ступить против республиканского строя, — факт весьма положитель­ный с политической точки зрения, — однако это нисколько не измени­ло отрицательного отношения сол­дат к офицерам.

Для большинства добровольцев офицеры, оставшиеся верными присяге, данной ими правитель­ству, как правило, не заслуживали доверия в качестве военных коман­диров. Очень многие уже заранее считали их подозрительными.

Чтобы покончить с такой подоз­рительностью, военный министр до утверждения в должности ка­дрового офицера, выразившего же­лание сражаться с мятежниками, поручал созданной им комиссии провести проверку.

После просмотра их досье ка­дровых офицеров разделяли на три категории, обозначенные одной буквой:

Р — республиканец.

И — индифферентный.

Ф — фашист.

Офицер, попавший в третью ка­тегорию, уходил из армии. Офице­ров второй категории отправляли в тыл, где они обучали новобранцев. Офицерам первой категории пору­чали командные посты в регио­нальных штабах и в отрядах милиции.

Если бы не была принята эта ме­ра, бойцы народной милиции ни за что не согласились бы сражаться под командой кадровых офицеров, как и случалось кое-где на разных фронтах.

Однако, если учесть величину территории, контролируемой рес­публиканцами, количество кадро­вых офицеров, которым доверили командные должности, в первое время было очень невелико — самое большее несколько сот человек.

В этом отношении положение из­менилось лишь после битвы за Мадрид, когда выковалась Народ­ная армия, где офицеры заняли ме­ста в соответствии с их квалифика­цией и способностями.

В начальный период отряды на­родной милиции, пытавшиеся со­здать у себя некую организацион­ную структуру, сами выбирали или назначали своих командиров. Те же, кто не признавал никаких орга­низованных подразделений, представляли собой, за редкими иск­лючениями, скорее беспорядочное сборище вооруженных людей, чем воинскую часть.

Такими были, в частности, первые отряды анархо-синдикали­стов, редкая храбрость которых равнялась лишь ее бесполезности.

Злоключения, постигшие знаме­нитого лидера анархистов Дурру­ти, служат наглядным примером этого положения дел. Он вышел из Барселоны 24 июля 1936 года с от­рядом в несколько тысяч человек, чтобы захватить Сарагосу — колыбель арагонского анархо-синдика­лизма, — но в течение трех недель его войско растаяло, и ему при­шлось повернуть назад, даже не до­бравшись до места, которое он со­бирался «проглотить сходу».

Умудренный печальным опы­том, Дуррути переменил свои взгляды, но вскоре погиб в оса­жденном Мадриде. (Он был первым лидером ФАИ и НКТ, вы­ступившим за создание Народной армии.)

Все это объясняет, что представ­ляла собой в первые месяцы война, которую вела народная милиция, особенно в областях, где преобла­дало анархистское влияние. Война в романтическом духе, неравная, ведущаяся порой врукопашную. Война девятнадцатого века в раз­гар двадцатого! Война, заранее обреченная на поражение.

В областях, где наибольшим влиянием пользовались социалисты

117

и коммунисты, как, например, в Мадриде и его окрестностях, по­пытки ввести рациональное начало в ведение военных операций тоже ни к чему не привели.

Потрясение было столь силь­ным, что все благие намерения по­висали в воздухе, и так продол­жалось до начала октября.

В результате у республиканцев не оказалось ни общего стратегиче­ского плана, ни соответствующей тактики.

Несмотря на численное превос­ходство, положение республикан­цев все ухудшалось, тем более что они сражались с регулярными частями, дисциплинированными, обученными, закаленными, под ко­мандой штабных офицеров и опыт­ных военных специалистов, людей, решивших играть ва-банк в аван­тюре, грозившей им гибелью, если они не добьются победы.

Единственной серьезной попыт­кой противопоставить согласо­ванным действиям франкистских войск хотя бы минимально органи­зованный отпор и сдержать стре­мительный ход событий было со­здание силами коммунистов в кон­це июля Пятого полка, ставшего ядром будущей испанской народ­ной армии. Но действительно ощу­тимых результатов он добился только в середине октября, накану­не битвы за Мадрид.

Что касается проблемы вооруже­ний — если правда, что у республи­канцев 22 июля было больше ору­жия, чем у мятежников, — то ее надо рассматривать под определенным углом зрения: как сумели восполь­зоваться те и другие этим оружием.

Имея больше винтовок, пулеме­тов, орудий, самолетов, больше во­енных судов, чем у мятежников, республиканцы не обладали в це­лом в масштабах своей территории ни подлинным контролем за ис­пользованием этого оружия, ни умением успешно применить его в боевых операциях.

Первоначальное преимущество республиканцев, подчеркнутое франкистским историком Рамоном Саласом, оставалось лишь теоре­тическим. Оно не принесло успеха военным действиям летом 1936 года.

Республиканский военно-мор­ской флот (принимая во внимание количество судов и разнообразие их типов — от броненосцев до под­водных лодок), бесспорно, мог бы помешать первым конвоям мятеж­ников с марокканскими частями и легионерами пройти через Гибрал­тарский пролив. Он мог бы так­же блокировать марокканские пор­ты, откуда отправлялись конвои, и угрожать приморским городам юга Андалусии, где мятежники утвердились только благодаря чу­довищному блефу, разыгранному в Севилье генералом Кейпо де Льяно. Однако можно сказать, что флот попросту бездействовал.

Было ли это потому, что экипа­жи, захватив военные суда, не суме­ли использовать их боевые воз­можности? Этому не трудно пове­рить, поскольку республиканский флот ни разу не угрожал хотя бы портовым сооружениям Испанско­го Марокко.

То, что произошло с военной авиацией, оставшейся на три че­тверти верной Испанской респу­блике, было не менее плачевно, особенно в тот период, когда гене­рал Франко создавал свой «воз­душный мост» над Гибралтарским проливом.

Несомненно, если бы республи­канские истребители — хотя они и не обладали высокими летными каче­ствами — вылетали со своих баз на Андалусском побережье и угрожа­ли «Юнкерсам», перевозившим на­емников и военные грузы, а бом­бардировщики, несмотря на свою небольшую скорость, бомбили бы аэродромы Медильй, Сеуты и Тетуана, чтобы ими не могли во­спользоваться мятежники, темпы перевозки легионеров и мароккан­цев весьма замедлились бы. А за­одно и подготовка к «маршу на Мадрид». Ибо хотя итало-герман­ская авиация, спешно направлен­ная в конце июля в Испанское Ма­рокко и юго-западную Андалусию, уже была на месте, все же она была не вездесуща.

118

Однако и авиация полностью бездействовала. Не был поднят в воздух ни один самолет.

Потому ли, что никто не мог по­нять истинного значения операции, задуманной Франко?

Потому ли, что никто не доду­мался использовать военную авиа­цию для пресечения воздушных перевозок?

Потому ли, что люди были по­давлены превосходством герман­ских и итальянских самолетов?

С другой стороны, если учесть огневую мощь оружия, оставшего­ся в руках республиканцев, то мы видим, что она таяла на глазах из-за того, что почти все недавно сформированные отряды, словно в приступе странной лихорадки,

Отряд кавалерии «синдикалистов» (ВСТ и ФАИ-НКТ) на пути в Мадрид.

119

бросились устраивать собственные склады оружия, только для своего отряда или партизанской группы.

К перечисленным фактам — их не­возможно недооценивать, и тот, кто выпустит это из виду, не смо­жет понять первых тяжелых пора­жений, понесенных республиканца­ми, — следует добавить еще один: неожиданное появление «Юнкерсов», «Савой» и «Фиатов» в Испан­ском Марокко и Севилье. Как по скорости, так и по вооружению эти самолеты, бесспорно, превосходи­ли истребители и бомбардировщи­ки республиканцев.

Об их якобы недостижимом пре­восходстве вскоре сложился миф, он сковывал республиканскую авиацию и мешал ей действовать и предпринимать рискованные, но возможные операции, которые бы­ли бы весьма полезны, особенно на юге Андалусии и в Испанском Марокко.

Самолет типа «Дорнье» над Мелильей в конце июля 1936 года. Эффективность этих аппаратов по сравнению с современными самолетами, полученными Франко от Гитлера и Муссолини, была просто смехотворной.

120

В это же время — в конце июля и начале августа — французский ми­нистр авиации Пьер Кот с согласия Леона Блюма отправил в респу­бликанскую Испанию тридцать самолетов-разведчиков и бомбар­дировщиков более современной конструкции. К ним добавили пят­надцать истребителей и десять транспортных самолетов, но сле­дует подчеркнуть, что их нельзя было использовать, поскольку пе­ред отправкой с французской ба­зы (о лицемерие!) с них было снято все вооружение. Пришлось доставать бомбы и пулеметы, чтобы самолеты стали боеспо­собными. А это дело не одного и не двух дней. Кроме того, надо было дать хоть минимальное время на тренировку экипажей, чтобы, с од­ной стороны, испанские летчики, а с другой — пилоты эскадрильи «Испания», сформированной в се­редине августа Андре Мальро, мо­гли ознакомиться с вооружением.

Такое стечение обстоятельств также обеспечило генералу Франко превосходство в воздухе над Ги­бралтарским проливом. Это позво­лило ему выбраться из тупика, в который он попал 17 июля, когда его ударные подразделения оказались блокированными в Испан­ском Марокко из-за массового не­повиновения экипажей судов воен­но-морского флота.