Неверные расчеты, подлые уловки и крупные промахи

Мятежники были уверены, что, опираясь на массы католиков и правое крыло националистической партии, они мгновенно завладеют Страной Басков, но она примкнула к республиканскому лагерю по двум существенным причинам.

Первая заключалась в том, что начальник гарнизона Бильбао под­полковник Видаль Мунаррис, не дожидаясь, пока завербованные Молой офицеры поднимут мятеж, заранее арестовал их при помощи гражданской гвардии, которая ос­талась верна республике.

Вторая причина была порядка политического. Расчет Молы на то, что ему удастся перетянуть на свою сторону баскских национали­стов, оказался неверным.

Этот расчет был основан на том, что в силу социального положения баскских националистов — многие из них принадлежали к зажиточ­ным средним слоям — классовые чувства восторжествуют, когда им придется выбирать между респуб­ликой и мятежом. «Директор» по­просту позабыл, что во времена Второй республики самыми ярыми противниками предоставления бас­кам автономного статута (подоб­ного статуту, полученному Ката­лонией) были генеральный штаб армии и лидеры монархических и консервативных правых сил, от Хиля Роблеса до Кальво Сотело. По­следний заявил в своей нашумев-

86

шей речи на заседании кортесов, что предпочитает «красную Испа­нию Испании раздробленной».

Объявив в Бильбао и других больших городах Страны Басков о своей верности республике — и своих надеждах на нее, — национа­листы образовали вместе с сильны­ми рабочими организациями этого индустриального региона своего рода национальный фронт против фашизма и за региональную неза­висимость, который вышел далеко за политические рамки Народного фронта. Поразительное исключе­ние для того времени: во всей Ис­пании только баскское духовенство высказалось в большинстве в поль­зу такой линии.

Страна Басков почти целый год (в течение которого управляло ав­тономное правительство на основе статута, предоставленного Мадри­дом после поражения мятежа) бы­ла театром военных действий, до­ставившим франкистам немало за­бот, и стойко держалась, несмотря на яростные атаки врага.

Единственным местом, где 19 июля прошли бои, был Сан-Се­бастьян. Его гарнизон поднял мя­теж, воспользовавшись опрометчи­востью рабочих организаций, ко­торые отправили в Виторию нес­колько тысяч своих членов для захвата арсенала (20 тысяч ружей). Но через четыре дня мятежники сдались, прибегнув при этом к под­лому военному приему: они выста­вили вперед заложников, чтобы за­держать продвижение наступаю­щих к казино, к знаменитому оте­лю «Мария Кристина» и Клубу моряков.

Расположенный западнее Сан-Себастьяна на Кантабрийском по­бережье Сантандер остался верен республике, там не прозвучало ни единого выстрела. Но в Астурии борьба была тяжелой.

17 июля, через несколько часов после получения известия о мятеже африканских войск, тысячи шахте­ров и промышленных рабочих со­здали в Овьедо и Хихоне так назы­ваемые «объединенные» комитеты, куда вошли социалисты, комму­нисты, анархо-синдикалисты и ле­вые республиканцы.

Их делегаты направились 18 ию­ля к гражданскому губернатору и потребовали, чтобы полковник Аранда, начальник Особого окру­га Астурии, сформированного пос­ле поражения Астурийской ком­муны 1934 года в качестве опера­тивной силы полицейского типа, передал оружие отрядам Народно­го фронта, готовым сразиться с мятежниками. Некоторые из делегатов — а именно социалисты — позволили Аранде обвести их вокруг пальца: тот после октябрьских реп­рессий 1934 года, в которых при­нимал участие, постоянно твердил о своих прореспубликанских чувст­вах. Аранда, уже вовлеченный в за­говор, объяснил свой отказ выдать оружие правительственным рас­поряжением Касареса Кироги. Де­легаты поверили ему и удалились.

Не успели они разойтись по своим организациям, как Аранда дал приказ о переводе Овьедо на военное положение. Он сосредото­чил все наличные силы граждан­ской гвардии (шесть рот), утроил количество пулеметов в полках, со­стоявших под его командованием, и придал малокалиберные автома­тические пушки артиллерийской группе города.

Вслед за этим лидер социалистов Индалесио Прието — который, тоже будучи франкмасоном, поддержи­вал с Арандой дружеские, довери­тельные отношения — позвонил ему из Мадрида по телефону и попро­сил срочно отправить в столицу от­ряд шахтеров, вооруженных ружь­ями и динамитом. Аранда согла­сился.

Воспользовавшись случаем изба­виться, как бы не по своей воле, от шахтеров, наводнивших Овьедо, он отправил их в Мадрид, заявив, что в Астурии «армия верна Рес­публике и что они будут полезнее в столице Испании».

Напрасно коммунисты, почуяв­шие западню, высказывались про­тив такого решения; социалисты и левые республиканцы решили по-другому. Они поддержали Аранду, ничего не поняв в его стратегиче­ской хитрости, которая сразу ли­шила Овьедо отборной военной силы. Шахтеры отправились в путь 18-го вечером в числе двух с поло­виной тысяч человек, из которых, к слову сказать, лишь сотни четыре были вооружены благодаря содей­ствию штурмовой гвардии — сам Аранда не выдал им ни одного ружья. (По словам некоторых ав­торов, эти силы в дороге продол­жали расти и достигли почти шести тысяч человек.)

Все, что произошло затем, на­поминает дурной приключенческий роман. Объединенный комитет На­родного фронта Овьедо потребо­вал у полковника Аранды оружие, чтобы выступить против колонн, которые Мола собирался напра­вить в Астурию. Но ему было в оружии отказано. Такая позиция показалась комитету подозритель­ной, и он потребовал, чтобы Аран­да находился не в штабе гарнизона, а в резиденции гражданского гу­бернатора. Решив довести свою двойную игру до конца, Аранда со­гласился на это требование, наме­реваясь распрощаться, как только сможет, и с губернатором, и с комитетом.

На следующий день, то есть 19 июля, Аранда под предлогом сроч­ного дела, ожидавшего его в штабе гарнизона, попросил разрешения отправиться туда. Члены комите­та — коммунисты воспротивились, но гражданский губернатор при поддержке социалистов и анархо-синдикалистов заявил, что Аран­да — «человек чести» и что было бы «неудобно» отказать в его просьбе.

87

«Человек чести» покинул рези­денцию губернатора и явился в ка­зарму пехотного полка, откуда вскоре объявил о введении военно­го положения и велел расклеить по городу приказ, в котором утверж­далось, что мера эта якобы приня­та для «спасения Республики».

В тот же вечер, выступая по ра­дио-помещение радиостанции, как и все общественные здания, бы­ло занято войсками, — Аранда, до тех пор неустанно твердивший о своей преданности правительству, объявил, что «необходимо покон­чить раз навсегда с эрой бесчис­ленных преступлений, совершен­ных людьми, которые объявляют себя приверженцами демократии и Республики». И подчеркнул, что, как уже сказано в прокламации, он будет беспощаден к тем, кто отка­жется выполнять его приказы.

Руководители Объединенного комитета, которые вместе с граж­данским губернатором доверились «человеку чести», вскоре по его приказу были «со всеми почестя­ми» расстреляны!

Когда колонна шахтеров, полу­чившая название «Стальная колон­на» (" Columna de Асе r о"), на пути в Мадрид узнала об обмане Аранды, она повернула назад. Но было слишком поздно. Овьедо был в ру­ках мятежников и гражданской гвардии, и не оставалось ничего другого, как окружить город и на­чать осаду.

Осада Овьедо надолго задержа­ла несколько тысяч бойцов, ко­торые могли принести неоценимую помощь в других местах, в Гали­сии, в Леоне. Город оставался в ру­ках Аранды, пока Северный фронт, перемалываемый участок за участ­ком хорошо вооруженными сила­ми, не был окончательно сломлен.

Пагубные события в Овьедо сы­грали свою роль в падении Гали­сии, где действие развивалось по тому же сценарию: арест начальни­ка округа его штабом, объявление военного положения с заявлением — это стало уже неизменным припе­вом — о «спасении Республики», об­стрел из пушки резиденции граж­данского губернатора, которому Касарес Кирога также запретил выдавать оружие рабочим органи­зациям, беспощадная расправа со всеми противниками мятежа. Так было в городе Ла-Корунья.

На морской базе Эль-Ферроль сторонники правительства сопро­тивлялись дольше, имели место во­оруженные столкновения между мятежниками и моряками. Не­сколько военных судов вышли в море и, заявив о своей верности правительству, направились по его распоряжению в Гибралтарский пролив.

Репрессии в Галисии стоили жиз­ни тысячам людей. Мятежники предавали пламени целые деревни, сжигали урожай, забивали скот. В свидетельстве, озаглавленном «Ис­пания, преданная огню и мечу. Де­сять месяцев с мятежниками», Альфонсо Камин так описывает резню, учиненную на подступах к Виго:

«После нескольких часов борьбы самые отважные бойцы были окру­жены и расстреляны. Те, что сдава­лись, потому что им нечем было сражаться, тоже были казнены. «Охота на людей» шла от дома к дому».

Судьба Леванта — одной из са­мых процветающих областей Сре­диземноморского побережья, из­вестной своими фруктовыми са­дами и огородными культура­ми, — и ее главного города Вален­сии, разбогатевшей на вековой морской торговле, сложилась по-другому.

Мола, отлично понимая страте­гическое значение этой провинции, затратил немало усилий, чтобы превратить ее в одну из главных опор своего плана, но он просто-напросто забыл, что Валенсия ни­когда не была реакционным городом. Он считал, как и все вовле­ченные в заговор генералы, — Ма­нуэль Аснар, официальный исто­риограф «франкистского крестово­го похода», подчеркивает это в своей «Военной истории Испан­ской войны», — что дело решено за­ранее.

В действительности же ни один из крупных военачальников III округа не был прямо связан с Молой. Последний всегда предпочи­тал проводить своих людей в штабы округов и предполагал, что, когда придет время, генерал Карраско (перебравшийся из Ката­лонии в Левант) встанет во главе мятежников. Но план этот стал из­вестен, и гражданский губернатор был настороже, так же как органи­зации Народного фронта.

Часто меняя свои тайные убежи­ща, генерал Карраско потерял дра­гоценное время и не сумел увлечь за собой все полки Валенсии. Одни были за мятеж, другие — против, третьи решили сохранять нейтра­литет, но все оставались на казарменном положении под началом генерала Мартинеса де Монхе, ко­торый заверил гражданского гу­бернатора и посетивших его пред­ставителей Народного фронта в своей преданности республике.

Парализованная всеобщей заба­стовкой Валенсия вела в течение двух недель странную жизнь: мя­тежники, сидящие в своих казар­мах, не дали ни одного выстрела по десяткам тысяч валенсийцев, ко­торые патрулировали бастующий город или со старыми ружьями стояли на часах у ворот казарм, чтобы не дать мятежникам выйти. Так продолжалось, пока те не капитулировали.

Тогда охваченный паникой гене­рал Карраско отказался от своей миссии поднять мятеж в Леванте. Он бежал, добрался до Аликанте, отплыл за границу и оттуда уже присоединился к мятежникам, за­явив по прибытии, что мятеж потерпел в Валенсии поражение «из-за

88

невиданной трусости восстав­ших». Слова не очень уместные в устах того, кто вел себя отнюдь не храбрецом.

На самом деле судьба Валенсии и Леванта была решена не только благодаря республиканским и ра­бочим традициям этой области, не только благодаря тому, что депу­тат-центрист Луис Лусиа-Лусиа, пользующийся непререкаемым ав­торитетом у традиционалистски настроенных средних классов, ос­тался верен республике, не только благодаря нерешительности мя­тежников, но главным образом по­тому, что расположенная совсем рядом Каталония 20 июля покон­чила с военным мятежом.