Неудачи и успехи республиканцев в Андалусии

Столица Андалусии была одним из бастионов испанского рабочего класса. Ее называли «Красная Се­вилья»; она была южной колы­белью анархо-синдикализма, но с середины 30-х годов стала также и цитаделью КПИ. Легко понять, что ее пролетариат робостью не страдал. Смелые действия, долгие, упорные забастовки были проявле­ниями его серьезной борьбы. Но сразу после военного мятежа, не­смотря на его боевой дух, он ока­зался в таком невыгодном положе­нии, что дело кончилось массовы­ми убийствами.

Все началось чудовищным обма­ном со стороны генерала Кейпо де Льяно. Этот генерал, тайно дей­ствовавший против Альфонса XIII в последний год монархии Бурбо­нов, принадлежал к группе заго­ворщиков, которые 15 декабря 1930 года безуспешно пытались захва­тить аэродром Куатро-Вьентос под Мадридом. Сбежав в Португа­лию, он вернулся после падения Бурбонов, в апреле 1931 года, и благодаря своей принадлежности к масонам был назначен ни более, ни менее, как на пост генерал-капита­на Мадрида — один из главных от­ветственных постов в военной ие­рархии. Затем из-за личной неприязни к Асанье он отдалился от республиканцев, с которыми до той поры поддерживал дружбу, и примкнул к тем, кто в генеральном штабе мечтал об авторитарном режиме.

Однако и после победы Народ­ного фронта Кейпо де Льяно остал­ся на высоком ответственном пос­ту. Став генеральным инспектором корпуса карабинеров, он получил возможность свободно разъезжать по всему полуострову, не привле­кая к себе внимания. Впоследствии он похвалялся, что проехал на ма­шине 25 тысяч километров и мог встречаться сколько угодно с дру­гими вождями заговора.

Кейпо де Льяно вошел в исто­рию как «палач Макарены» и как ночной оратор севильского радио — хриплым голосом он изрыгал про­клятия и непристойности по адресу «марксистов» и «красных», похва­ляясь тем, что убивал их вволю. В 1936 году ему был шестьдесят один год. Он настолько был невоздер­жан в речах, что часто в так назы­ваемых «беседах» по радио вы­балтывал главному штабу вою­ющей республики (который тща­тельно изучал его речи) тайны, которые следовало строго хранить.

Высокий, с серыми, отливающи­ми металлическим блеском глаза­ми и закрученными кверху усами, это был тип настоящего вояки, ре­шительного, готового на любую авантюру, любое клятвопреступле­ние.

18 июля он прибыл рано утром в Уэльву из Малаги, где оставил же­ну и четверых детей. Явившись к гражданскому губернатору про­винции, он заверил его в своей «преданности» республике. После этой комедии, недостойной челове­ка, непрерывно толкующего о «чес­ти», он направился в Севилью и прибыл туда в полдень.

Несмотря на влажную удушаю­щую жару, доходившую до соро­ка градусов (в тени), андалусская столица была в волнении. Со вче­рашнего дня все знали о том, что произошло по ту сторону Гибрал­тарского пролива, в каких-нибудь

80

двухстах километрах от Севильи.

В рабочих кварталах по берегу Гвадалквивира, на улицах было полно народу: мужчины и жен­щины, обменивающиеся новостя­ми, рабочие патрули (невоору­женные); старики, сидящие на по­роге дома, крикливые ребятишки.

В богатых кварталах, опустев­ших на лето, открыты были только магазины. Все окна наглухо за­перты, жители, не уехавшие из го­рода, затаились, опасаясь худшего.

Первый акт севильской трагедии разыгрался вскоре после полудня.

Одетый в штатское, чтобы прой­ти незамеченным, генерал Кейпо де Льяно в сопровождении нес­кольких человек явился к генералу Фернандесу Вилья Абрилье, фи­липпинскому метису, начальнику гарнизона, чтобы убедить его присоединиться к мятежу. Тот отка­зался. Кейпо не настаивал. Он вер­нулся к себе в отель, надел гене­ральскую форму и, вернувшись к начальнику гарнизона, заявил (в то время это было ложью), будто вся армия поднялась и контролирует все жизненные центры полуостро­ва. Он арестовал начальника и его адъютантов, не оказавших никако­го сопротивления.

Сразу же Кейпо отправился в ка­зармы, где стояли полки пехоты и кавалерии, и с легкостью повторил прием, так хорошо удавшийся ему в штабе гарнизона. Он арестовал нескольких генералов и полковни­ков, сторонников республики, а они, ошеломленные неожиданным известием (лживым), не оказали противодействия.

И так, все время пуская в ход об­ман, изменник добился, на этот раз по телефону, сдачи начальника во­енного аэродрома, а затем захва­тил с помощью двух сотен мятеж­ников здание севильского радио. В десять часов вечера он обратился к жителям Севильи, ко всем, кто слу­шал его передачу за пределами Ан­далусии, и объявил, что он являет­ся хозяином Севильи, что штурмо­вая гвардия и все гарнизоны Анда­лусии к нему присоединились, а марокканские войска направляют­ся к полуострову через Гибралтар­ский пролив. Свою речь он закон­чил криками: «Да здравствует Испа­ния! Да здравствует Республика!», после чего был исполнен «гимн Риего» *, дабы заставить поверить, что поднятый им мятеж направлен не против республики, а только против «красных».

Однако в тот час, когда речь Кейпо де Льяно передавалась по севильскому радио, он контроли­ровал только центр города; штур­мовая гвардия оставалась верна правительству; остальные гарни­зоны еще не восстали, а мароккан­ские части и Иностранный легион, приведенные в боевую готовность, ожидали Франко, который призем­лился в Тетуане только утром сле­дующего дня.

Жители севильских предместий, отлично зная, что далеко не весь город в руках Кейпо де Льяно, по­пытались добыть оружие. В их рас­поряжении было всего 80 ружей, и они тысячами направлялись к граж­данскому губернатору, требуя вооружить их. Губернатор, точно вы­полняя инструкции Касареса Кироги, ответил отказом.

Утром 19 июля, когда город был парализован всеобщей забастов­кой, Кейпо де Льяно распорядился выпустить на свободу фаланги­стов, арестованных за террористи­ческие акты против активистов На­родного фронта.

Через несколько часов он снова выступил по радио и, думая под­держать дух собственных войск, объявил, что в Мадриде генерал, командующий частями, раскварти­рованными в казарме Монтанья, готов выступить; этим сообще­нием он (сам того не зная) открыл правительству, что час выступле­ния скоро пробьет в столице Испа­нии. Кроме того, он предупредил севильских забастовщиков, что, ес­ли они не прекратят забастовку, он, расстреляет «руководителей всех забастовочных комитетов, принад­лежащих к любому профессио­нальному союзу».

В своей «Истории испанской ре­волюции» Игера-и-Веласкес и Луис де Молинс рассказывают очень подробно, как именно действовал Кейпо, приводя в исполнение свою угрозу: «Умиротворение [то есть подавление всеобщей забастовки — Ж. С.]было доведено до конца, и самым решительным образом, си­лами Иностранного легиона и марокканских частей. Утром 20 июля первые отряды Иностранного ле­гиона прибыли самолетом... После полудня они ворвались в квартал Триана, сопротивлявшийся мятеж­никам. Поддерживала их 2-я диви­зия, которая направилась в ближайшие к андалусской столице де­ревни и накрыла их пушечным огнем».

В Арахале отряд Иностранного легиона вместе с марокканцами, фалангистами, «зелеными рубаш­ками» Хиля Роблеса (чей гене­ральный секретарь Серрано Суньер был шурином генерала Франко) и наваррскими рекете занялись методическим убийством всех, кто со­противлялся их нашествию.

Сам Кейпо де Льяно в одной из своих «бесед» по радио — 22 июля — рассказал, что «колонна Иностран­ного легиона приняла [накануне — Ж. С]такие суровые карательные меры против жителей Кармоны, что часть населения, охваченная паникой, бежала в деревню Фуэнтес». И закончил угрожающе: «Надолго запомнят жители Кар­моны этот день».

________

* «Гимн Риего» был сочинен Э. Сан-Ми­гелем во время рейда отряда Риего, нацио­нального героя испанского народа, по Анда­лусии в 1820 году. В 1822 году был объявлен национальным гимном страны. А в 1931 го­ду вновь стал государственным гимном. — Прим. ред.

81

В самой Севилье сопротивление продолжалось в кварталах Триана и Макарена до 24 июля. Игера-и-Веласкес и Луис Молинс сообщают в упомянутой работе: «Кара­тельные действия в квартале Мака­рена были так же решительны, как в Триане, — сражались там яростно. Рабочим удалось отбросить эска­дрон марокканской кавалерии, тог­да Иностранный легион атаковал с примкнутыми штыками барри­кады улицы Сан-Луис, предвари­тельно обстреляв их из пушек... Наказание было примерным: весь революционный комитет квартала во главе с председателем был рас­стрелян».

В этих неравных боях, когда тру­дящиеся и активисты всех партий и организаций Народного фронта, вооруженные лишь револьверами и какой-нибудь сотней ружей, отваж­но выступили против опытных и хорошо вооруженных воинских ча­стей, отличились и женщины, ко­торые оказывали первую помощь раненым, приносили пищу бойцам.

Самыми жестокими среди ата­ковавших, по словам севильского корреспондента газеты «Пари суар», были марокканцы, которые «учинили беспощадную бойню... Когда после боя мне удалось про­браться среди развалин [Трианы], я увидел груды трупов, насаженных по двое, по трое на саблю или штык».

За пределами Севильи борьба продолжалась благодаря прибы­тию гражданской гвардии. В Кадисе сопротивление, вначале очень горячее, было сломлено, едва в действие вступили первые прибыв­шие на судах марокканские части. В Альхесирасе и Хересе произошло то же самое.

Но если в Кордове мятежникам удалось захватить нервные центры города, наведя несколько пушек на здание гражданского губернатор­ства, то в Малаге дела пошли сов­сем по-другому.

Хотя сначала генерал Патшот Мадос склонялся на сторону мя­тежников, массовые бесконечные манифестации трудящихся, сканди­ровавших сокращенный символ Астурийской коммуны — СБП (Со­юз братьев пролетариев), а с другой стороны, верность военного флота и отказ гражданской гвар­дии примкнуть к мятежу позволи­ли круто изменить положение. Гар­низон во главе с генералом Патшотом сдался без сопротивления. 20 июля над городом развевалось республиканское знамя.

Что до Гранады, то она оказа­лась в руках мятежников из-за ко­леблющейся позиции начальника гарнизона генерала Кампинса. Раз­решив сначала выдачу оружия рабочим организациям, очень сильным во всем этом округе, он потом отказался от своих слов, вы­вел войска гарнизона под возгласы «Да здравствует Республика!» и приказал им стрелять из пушек по рабочему кварталу. За то, что Кампинс недостаточно решительно встал на сторону мятежников, он был ими арестован 24 июля, разжа­лован, предан военному суду и 15 августа расстрелян. Двойная игра привела к гибели и его самого, и старинную столицу последнего арабского эмирата Испании.

Другой большой андалусский го­род, Альмерия, остался в руках республиканцев благодаря реши­тельному выступлению части сол­дат гарнизона, а также стоявшего в порту эсминца «Лепанто», который пригрозил мятежникам огнем своих орудий. В Хаэне ничего не произошло; там не было попыт­ки мятежа.

В общем, из восьми крупных го­родов Андалусии четыре остались в руках республиканцев: Малага, Альмерия, Хаэн, Уэльва. Четыре других: Севилья, Гранада, Кордо­ва и Кадис — попали в руки мятеж­ников лишь потому, что многочис­ленным силам Народного фронта было отказано в оружии, которое позволило бы им взять верх.

Повсюду, где мятежники устано­вили свой порядок, немедленно на­чинались убийства активистов, из­бирателей и сторонников Народ­ного фронта в масштабах, поис­тине пугающих. По свидетельству Франсиско Гонсалеса Руиса, авто­ра работы «Я верил Франко. Исто­рия великого разочарования», «в одном только городе Херес-де-ла-Фронтера — в то время насчитывав­шем 75 тысяч жителей — было рас­стреляно более трех тысяч человек. В городе Морон (18 тысяч жителей) казненных было столько же».

Частичный успех военного мяте­жа в Андалусии, принимая во вни­мание, что мятежники получили в свое распоряжение такие порты, как Альхесирас, и такие большие города, как Севилья, нельзя было недооценивать.