Глава IV : Поэтическая битва юности

Пока Сигурд все еще был аспирантом, он решил подать заявку на поэтический конкурс, проводившийся в Аранео. Для начала нужно было сдать в интернете одну из своих работ. Работа не должна была превышать восемь строк. Потом из нескольких тысяч участников отбирались сто, потом тридцать два, а потом была одна шестнадцатая, где поэты сталкивались друг с другом уже попарно, и выступали со сцены.

Сигурд сдал на первый раунд такой стих:

 

Все вечное не знает проволочек.

Оно течет, как воды той реки,

В которую два раза, как пророчат,

Не суждено нам будет снизойти.

 

Все вечное для нас лишь показуха.

Его умом нам смертным не познать.

Ты знаешь вечное? Ты знаешь только слухи.

И знание твое – зачаток зла.

 

Как бы то ни было удивительно, но Кёниг прошел в первую сотню участников, пусть и был девяносто седьмым. Он с презрением читал работы тех, кто обогнал его. Это были настолько банальные, невзрачные и скучные стихи, что ему плеваться хотелось. Следующий раунд тоже проходил в интернете. Нужно было сдать двенадцать строк. Сигурд написал:

 

День – это время невидимых ран,

Ночь – это их появление.

День – это жизни бессмысленной храм.

Ночь – абсурда бурление.

 

Ночь проникает сквозь светлые дни,

Скальпелем правду вскрывая.

Утро сшивает все раны мои.

Так и идет по спирали.

 

День никогда не обманет меня,

Истина будет ночью.

И потому неподвластен я дням,

Ведь с тьмою сцепился прочно.

 

Это стихотворение заняло ровно тридцать второе место. Сигурду повезло. Он получил право участвовать в турнире, только проблема была в том, что ему должен был попасться соперник, который получил больше всего баллов во втором отборочном раунде, а это был Стефан Данилов, чьи стихи вызывали у Сигурда отвращение.

 

***

 

Продолжение данного мероприятия проходило в Рубиновом дворце неподалеку от Площади всевидящего паучьего ока. Все претенденты на победу собрались в большом зале. Зал был заполнен настолько, что некоторым зрителям пришлось даже стоять. Тридцать два участника, прошедших парные раунды, сидели в первом ряду. Остальные были вынуждены расположиться позади.

Сигурд сел на свое место под номером тридцать два. К нему успел подсесть Кристофер, который был судьей данного соревнования. Далеко не все участники успели прийти и мероприятие еще не началось. Кристофер поздоровался. Сигурд ответил. Кристофер усмехнулся.

– Я вижу, что вы смогли пробиться. Только вот вы заняли всего-то тридцать второе место.

– Удивлен, что я вообще прошел.

– О, уважаемый, я тоже удивлен. Кто бы не удивился, если бы увидел бездарного новичка среди профессионалов?

– Вы думаете, что я бездарный новичок?

– Конечно. Вы же не закончили мою школу поэтов. А я вам предлагал пройти обучение. Сейчас бы вы были на вершине. В любом случае, жаль, что я не судил отборочные раунды. Уверен, тогда бы вы не прошли.

– Конечно. Вы бы меня завалили. Я же знаю, что вы довольно поверхностно оцениваете творчество.

– Ах, какой наглый малец. Я в поэзии тридцать лет. И я знаю, что это такое. И я могу отличить поэзию от непоэзии. То, что делаете вы, уважаемый, далеко не поэзия.

– И что же тогда поэзия? Ваши механизированные лирические плевки? Освоенная роботизированная техника? Подбор стандартных метафор и сравнений? Я вот уверен, уважаемый Кристофер Герра, то, что вы делаете – это не поэзия. Это даже не творчество. Вы просто производитель стихов. Поэтический робот, который пытается казаться человеком. И все ваши недоученные школьники, которых вы роботизируете, никогда не станут настоящими поэтами. Нельзя научить поэзии. Нельзя научить слову. Нельзя научить мыслить. Или, лучше, сказать так. Поскольку нельзя научить мыслить, нельзя и научить произносить творческие речи, и потому нельзя научить поэзии. Тот, кто не мыслит, не может быть поэтом.

– Чушь говорите. И я мыслю.

– И что нового вы намыслили?

– Все новое – хорошо забытое старое.

– Оправдание.

– Истина.

– Глупость.

– Мудрость.

Сигурд покачал головой.

– Никогда с вами не соглашусь.

– Согласитесь, когда повзрослеете. Вы все еще пытаетесь бороться с великим, а великому должно подчиняться. Я лучше вас, потому что я раб великого, а вы лишь свой собственный раб. Потому вы меньше меня.

– Может быть, больше, просто перспектива не дает вам оценить мои размеры.

Кристофер усмехнулся.

– Хорошо. Удачи вам на конкурсе.

 

***

 

Сигурд и Стефан вышли на сцену первыми. Лучший должен был биться с худшим. Это была первая пара. Стефан поклонился, Сигурд кланяться не стал. Данилов должен был начать.

 

У моей бабушки склероз. Она забывает, кто я такой.

На это сложно смотреть без слез. И ей не обрести покой.

Она говорит, что забыла себя. Чего же теперь причитать обо мне?

Она говорила, что любит меня. Мой образ сгорел в огне.

Я говорю ей, бабушка, это я – твой любимый проказник-внук.

Я говорю ей, люблю тебя. Она не помнит и других двух.

Она потерялась во временной петле, будто время завязалось шнурком.

Она позабыла обо мне и говорит с собой ночью и днем.

Когда-то она играла на клавесине, а сейчас не помнит большую часть слов.

Бабушка, я говорю тебе спасибо. Но ты забудешь мою любовь.

Я устал смотреть в её глаза, ведь это мне ничего не дает.

И невидимый голос в сломанном патефоне всё поёт и поёт "Да святится имя Твоё".

 

Сигурд понял, что Стефан пытается давить на эмоции. Причем довольно банально и неинтересно. Кёниг знал, что его стихотворение будет намного лучше.

 

О, сладострастная глупость,

Поэзии главный источник,

Ключ для всех измышлений

И всякой другой ерунды,

О, сладострастная глупость,

Обмана манящий цветочек,

Средоточенье всех мнений,

Поверхности и пустоты.

 

О, многоглавая глупость,

Тебя называют сердцем,

Тебя называют чувством,

Рассудком тебя зовут.

О, окаянная глупость,

Куда от тебя нам деться?

Я стану твоим Заратустрой

И отправляюсь в путь.

 

Взгляни на детей-поэтов,

Они так глупы и наивны.

Считают себя мастерами

От имени твоего.

Они не жалеют об этом.

И после до самой могилы

Подошвы свои стирают

По полотну дорог.

 

Ах, глупость, дорожная гидра,

Так много дорог нелепых,

Так много дорог абсурдных,

Ведущих нас всех в никуда.

Ах, глупость, твой ложный выбор,

Где каждый наш выстрел – в небо,

В итоге нас всех осудит.

Мы сами осудим себя.

 

Судьи начали выставлять оценки. Они сидели между первым рядом и сценой, поднимая таблички с цифрами. У каждого судьи было по десять табличек, пронумерованных с двух сторон, чтобы и участники и зрители видели оценку. Ведущий объявил:

– Сейчас мы увидим оценки Стефана Данилова. Судьи поднимают таблички. Десять, десять, десять, десять, десять, девять, восемь, десять, десять! Какой хороший результат! Сможет ли его противник победить? Судьи, выставляйте оценки Сигурду Кенигу! Десять, восемь, пять, десять, шесть, семь, шесть, десять и… Кристофер, пожалуйста, поторопитесь.

Кристофер ответил:

– Ах, простите. Я задумался.

Кристофер поднял табличку с цифрой один. Это была самая низкая оценка. Сигурд не стерпел:

– Здесь все куплено! – прокричал он.

Кристофер встал:

– Молодой человек, научитесь себя вести.

– Вы предвзятый судья! Вы оцениваете нечестно! Все остальные тоже предвзяты, но не так предвзяты, как вы! Ваш золотой сыночек поэзии написал банальный стих про бедную бабушку, а я затронул гносеологические вопросы познания! И это один балл? Серьезно?

– Молодой человек, вы не умеете выражать свои эмоции в стихах. И пишите некрасиво. Я не смог ничего представить. Пожалуй, я могу объяснить вам и всем остальным свою оценку. Ваше стихотворение в общем и целом бездарно. Так пишут все, кроме настоящих профессионалов, которые понимают, что такое поэзия…

– Не профессионалы вы, а снобы и дураки! А ваши кумиры – это и есть самые банальные и неинтересные поэты, которые мало чем выделяются! Стефану одни десятки? Серьезно? За что? Там же размер сбит и очень много смысловых ошибок. Вы все это игнорируете?

Кристофер покачал головой.

– Молодой человек, вам лучше покинуть данное мероприятие. Если вы этого не сделаете, то мне придется вызвать охрану. Очень странно, что такой человек, как вы, вообще прошел отборочный раунд. Всю плохую поэзию должны были отсеять, но вы по счастливой случайности остались! Простите, но я хочу заявить на весь зал, но вы не поэт! И вам никогда не стать поэтом! Уходите, пожалуйста, из этого храма искусств!

Сигурд посмотрел в глаза Кристоферу, а потом осмотрел весь зал. Лица людей были недовольные. Кёниг понял, что они не хотели его здесь видеть. Почти все сидящие думали, что судьи оценивают честно, а комментарии Кристофера Герры правдивы, потому что он многого добился в поэзии, а это что-то да значило. Что против него стоило слово какого-то неизвестного автора? Кёниг покинул Рубиновый дворец.

 

***

 

Сигурд пересек большущую Площадь всевидящего паучьего ока, похожую на огромный глаз на поверхности города, и попал в парк Федорова, находящийся на берегу моря Триады. Кёниг подошел к самому берегу и задумался:

– А каково утопленникам? Может быть, мне утопиться? Все равно никто не любит меня и не ценит. Мое творчество никому не интересно. Моя любимая девушка вместе с моим научным руководителем. Я абсолютно один. У меня не осталось друзей. Что будет дальше? Смогу ли я защитить кандидатскую? Если не смогу, то что будет? Может быть, лучше завершить все сейчас? Нужно просто зайти в воду и нырнуть достаточно глубоко. Тогда я умру. Нет. Не сегодня.

Сигурд сел на траву и направил свой пустой взгляд в воду.

– Сколько мне еще мучиться? Говорят, жизнь – зебра, но, кажется, кто-то подсунул мне пантеру. Вытерплю ли я? Смогу ли вытерпеть? Могу. Все еще могу. Терпи, Сигурд, терпи. Осталось еще немного. Скоро ты защитишь кандидатскую, станешь преподавателем, у тебя появятся деньги, ты сможешь найти квартиру, девушку и, может быть, издать свой сборник стихов. Может быть, его даже кто-то прочитает. И некоторым он понравится. Чертова надежда. Я хочу верить в то, что все однажды исправится, но миру не свойственно исправляться. Либо мы прогибаемся под него, играя по правилам, либо он ломает нас. Только глупец может сражаться. Только глупец может бросать вызов всему миру. Нужно принять все так, как есть. Хорошо. Да будет так. Все еще не так плохо, как могло быть? Хотя, куда хуже?

Сигурд тогда еще не понимал, что будет намного хуже.