Мой Магистерий - Альбедо. Часть 3

Кундалини

Именно ради этой встречи я должен был оказаться у Сергея. Переживания поднятые мистерией трансформации, 23 декабря 1999 года, означали смерть всего чем до этого был я.

Много лет я пытался найти слова чтобы описать это. Но слова бессильны. Первое, с чем я столкнулся, был феномен телепатии. Границы между мною и остальным миров стали вдруг прозрачны. Мне казалось – я вижу изнутри мысли и чувства тех, с кем в данный момент общаюсь. Телепатия – это не считывание чего-то внешнего, как например если вы читаете книгу, как часто думают непосвященные, напротив, это абсолютное слияние мыслей, сплетение чувств, желаний, восприятий. Чужие мысли и переживания воспринимаются как бы изнутри себя.

И это – состояние крайней уязвимости, настолько что в этом состоянии я мог нормально общаться только с несколькими людьми, ибо тот поток чужих чувств, который обрушился на меня, вовлекал помимо воли в мир чужых ценностей. Однажды где-то через неделю после мистерии я в состоянии, которое можно назвать божественным безумием, открыл дверь пришедшим ко мне гостям. Снова это удивительное ощущение раскрытия восприятия, миг слияния и… на этот раз их мысли полностью крутились вокруг меня и того, что со мной происходит. Я расхохотался, изрядно испугав своих гостей, но их страх стал еще большим, когда я начал говорить вслух их мысли.

Ещё одной удивительной особенностью было очень сложное чувство, которое я определил как слияние с дыханием мира. Единение. Абсолютное растворение в реальности. Альбедо.

Настолько, что я мог чувствовать, что ждёт меня в следующий момент, моя интуиция обострилась настолько, что это было уже почти видение. Мир отзывался на мои мысли, не было границ между сердцем и солнцем, реальность казалось беспредельным океаном блаженства.

Я на своём опыте объективно постигал суть древних мистических учений о всесвязности и всеединстве. Впрочем, кое-какие прорывы действия закона всесвязности начались уже, когда я стал активно наблюдать за снами, но это были лишь лучи, проникающие сквозь щели заколоченных ставней.

В одну из последующих ночей я увидел сон: я нахожусь на балконе своей квартиры. Вокруг меня огромное количество тараканов, причём я точно знаю, что они мыслящие. Эти тараканы не только мыслящие, но и призрачные. Чтобы доказать реальность своего бытия, они все стремятся укусить меня, и когда они это делают, то на миг становятся реальными. Меня пугают их укусы, но больше всего меня страшит мысль, что не только тараканы, но и вся земля может оказаться нереальной.

Вдруг я начинаю чувствовать присутствие неведомой силы. Эта сила всё мощнее, она около меня. Я уже в комнате матери, где вижу каменную змею, которая ползёт, пробивая пол квартиры, как возможно, реальные змеи, рождаясь, пробивают яйцо. Таким образом змея проползает в мою комнату и заползает в светильник над моей головой. «Она реальна или она нереальна?», – мучительно пытаюсь понять я и рефлекторно делаю бессмысленное, но по логике сна естественное движение – прикрываю светильник газетой. Конечно же, если змея легко пробивает бетонный пол, то эту газетку она даже не заметит, но, точно повинуясь неведомым законам, я держу эту газету и просыпаюсь, потрясаемый толчками энергии неизмеримой силы.

Начинаю рисовать. Я вижу, что всё, что рисую, принципиально отличается от того, что я когда-либо, даже в самые счастливые минуты, создавал раньше. Серебряная краска стала заполнять все мандаллы, а в центре неизменно танцевал красный змеей (образ змеи как субличности, противостоящей цыпленку, ранее был зеленый). Везде присутствовала луна, которая превращалась в озеро и цветок лотоса.

Это была настоящая алхимия, предельный и наиболее полный выход в коллективное бессознательное. Я испытывал такой колоссальный подъём сил, что почти не нуждался во сне – я спал два часа, а потом, точно выброшенный из сна неведомой силой, просыпался и приступал к своим обычным занятиям. Впрочем, и особо обычными мои занятия трудно назвать – большее время я проводил за рисованием. Появилась совершенно несвойственная до этого склонность к уединению, хотя это уединение вовсе не было изоляцией мертвой зоны.

«Теперь я пробуждён», – наивно думал я. – «Я победил всё зло, вошедшее в меня с рождения, и ныне буду прибывать в совершенной чистоте лунного сияния». Какая наивность – ведь эзотерическая правда в том, что Альбедо это только перекладной пункт, между Эго и Самостью, между Нигредо и Рубедо.

Каждое мгновение меня наполняла неведомая и непостижимая сила, мне казалось, что всё случившееся со мной до этого момента не имеет никакого значения, и именно сейчас мне открыт мир, с которым соприкасались лишь единицы из всего человечества. Между мною и миром решительно не было границ – я выпал из обыденной профанической реальности и был помещён в непостижимый мир тайны. Как же сложно подбирать слова в тщетной попытке хоть как-то объяснить происходящее со мной!

Границы были разрушены. Я шел по городу и читал мысли проходящих мимо людей. Я не мог понять, как это возможно, просто я ощущал, как по моей воле их мысли на миг входили в моё сознание. Неведомые ветры разрывали меня изнутри восторгом экстаза.

Всякий раз, когда я пытаюсь найти нужные слова, способные хотя бы примерно передать, что я испытывал в те дни, я в очередной раз убеждаюсь, что этих слов нет.

То, что Сергей называл трансперсональной реальностью, до этого момента оставалось в большей степени интеллектуальной конструкцией, красивой гипотезой которая помогает лучше организовать знание, неким допущением, необходимым для удобства классификации. Но сейчас к своему удивлению я открыл, что это не конструкция, не идея, не допущение – это реальность, соприкоснувшись с которой однажды, ты уже никогда не сможешь стать прежним. Это – живая сила, сокрытая внутри нас, сила, способная поднять на невиданную, невообразимую высоту, а потом (тогда ещё я не знал этого, зато потом, позднее…) с размаху низвергнуть о камни бездны.

В эти, первые дни, изменился даже Сергей. Из моего сознания само собой вытиснился факт его порочной стороны, и казалось, он снова стал для меня тем же учителем, которым был вначале. Из времени подросткового бунта, в котором я так или иначе находился до этого, я был возвращён обратно в детство, которого у меня почти не было. Детские переживания разом всплыли из подсознания, и мне было предрешено пройти и отыграть их.

23 декабря 1999 года я считаю главным событием своей жизни, событием, когда я удостоился второго рождения. Этот день стал для меня священным. С него отсчёт моей жизни начался с нуля, и моей задачей было заложить новый фундамент для развития своего сознания.

И самое удивительное, что потом я стал узнавать, что это действительно особая дата. По мнению одного русского философа Традиционалиста, именно зимнее солнцестояние есть время, когда граница между мирами наиболее слаба и тот кто готов может выйти прочь. Именно в этот день получил свое судьбоностное видение Филипп Дик, и именно с этим днем связаны некоторые тайны о которых я не имею право говорить, открывающиеся на одной из Инициаций в ОТО.

Смерть и новое рождение. Да, для меня началось второе младенчество. Когда я шел к Сергею, именно этого я бессознательно боялся – падения, регрессии в детство, отступления назад. Как плохой шахматист, я видел тактические перспективы, но и понятия не имел о стратегии. Боги играют нами, как шахматными фигурами, и я рад, что, в отличие от тысячи других фигур, я оказался проходной пешкой. Превращение пешки в ферзя, превращение свинца в золото, графита – в алмаз – лишь слабые метафоры, которые не в силах передать глубину и силу радикального перерождения сознания.

Впрочем, очень скоро мне пришлось убедиться, что эта трансформация – не только экстаз, а процессы, происходящие в моём организме, могут становится мучительны. Примерно через десять дней после мистерии я вдруг почувствовал себя неважно и прилёг. В следующую секунду я ощутил, что меня точно скрутила анаконда, и в этих стальных объятиях невозможно даже пошевелиться. Я пролежал без движений минут пять. У меня не было ни сил, ни воли, ни мыслей, энергия, казалось, уходила в невидимую воронку, и вакуум, тень, да, да, та самая давно знакомая тень обретала надо мной власть. Где-то через пять минут окаменения я нашел в себе силы начать делать то единственное, что умел – рисовать мандаллы.

Когда я создал вторую мандаллу, то увидел в ней невообразимый хаос и разброд. Однако когда я взялся за кисть, чтобы нарисовать третью, внезапно я почувствовал щелчок в области спины, и потоки пьянящей нежной лунной энергии наполнили моё тело.

Очень скоро я обнаружил, что этот процесс накладывает на меня весьма особые ограничения. К примеру, употребление алкоголя на ближайшие полгода было связано с достаточно мучительными ощущениями: первые же сто грамм огненной воды вызывали переживания, словно я принял в себя кислоту, которая сжигает изнутри. Этот вынужденный временный отказ от распития алкоголя создал мне немало проблем в обществе, и многие контакты постепенно сошли на нет. Однако если для невидимой змеи алкоголь был неприятен, то на коноплю никакого негатива не было – напротив, казалось, она даже усиливает лунную негу, не оставляя за собой никакого негативного последствия.

Выше я сказал, что в моём новом положении границы между мной и миром были разрушены. Я описал все позитивные аспекты этого: способность воспринимать чужие мысли, как свои, и чувствование дыхания мира. Однако у всего есть обратные стороны. Отсутствие защит – тот идеал, который многие психологи, по недомыслию своему, культивируют – сделало меня до невозможности уязвимым. В некоторые мгновения казалось, что я лишился некой внутренней кожи, и каждое столкновение с миром вызывало у меня острую боль.

Луна делала своё дело. Я становился всё тоньше, капризнее, мягче. В желании слиться с этим потоком с каждым днём я отдавал еще по одной части себя, не ведая, что «отдавший хоть частичку праха тотчас потеряет всё».

В контексте происходящего нельзя не затронуть такую деликатную тему, как взаимоотношения с Сергеем. Если до этого я жестко дистанцировался от него, пытаясь воспринять знания в отрыве от личности, то сейчас, когда началось преображение, я неожиданно оказался зависим от него. Безусловно, Сергей почувствовал свои новые преимущества и сделал ряд попыток обратить их себе на пользу. Единственной моей защитой было притворство – я делал вид, что ничего не понимаю, разыгрывая крайнюю степень удивления. Впрочем, лишь отчасти это была игра. Мне казалось, моё существо разделилось надвое: одна часть – маленькое инфантильное эго, не понимающее происходящего, теряющееся от малейшего события и даже считающее Сергея источником мудрости и благородным учителем. Однако другая моя часть, которая вдруг открывалась мне в иные минуты, наедине с собой, была мудрецом, который знает всё, что происходит и произойдёт. Этот мудрец видел насквозь всех, знал, что и когда надо делать. Будучи скованным Я номер один, он мог лишь давать советы, выглядевшие, на первый взгляд, собранием парадоксов, но на самом деле содержавшие в себе живительную мудрость символа. Впрочем, было ещё и третье составляющее. Тень, материнский комплекс, паучиха – имён много – суть одна. Боящаяся и пугающая, олицетворение принципа алчности, жажды власти, низшего эгоизма и паразитизма, она всё-таки пережила священный пожар 23 декабря.

Первую неделю я искренне верил, что она сгорела и никогда не вернётся, и как же я наивен был в этом! Первый же спад, прорыв, кризис, который был пройдён, пробудил её, затаившуюся в глубинах моей души. «Почему это всё, что я могу иметь?» – раздавался настойчивый вопрос тени. «Ты должен соблазнить, добиться, сейчас же ты подобен примитивному романтику», – шептал этот голос. «Ты стал рабом платонической любви, вот и всё твоё Кундалини. Какая мерзость – ты скоро совсем превратишься в Платонически влюбленного осла», – издевалась она. И эти мысли, обжигающие, как капли раскалённого олова…

Что я мог ответить? Несомненно, происходящее со мной было детерминировано именно любовью, эросом, чувством, но те удивительные события нельзя было свести к плоти, это было нечто иное, не только чувство, но и преображение, рождение, о котором доселе я и думать не мог. Однако и в её словах были частицы правды. Той самой страшной правды, что искусно смешана с ложью и способна отравить и искривить всякое восприятие. Вскоре я попал в достаточно суровую петлю, которая стягивалась на моем горле все туже: чем больше я пытался заглушать в себе голос тени, вытесняя его, стараясь полностью напитаться лунной негой, тем сильнее становилась паучиха и тем громче звучал её голос в моем сознании. Вскоре, как все невротики, я начал чувствовать необъяснимую вину перед Аллой, мне казалось, что я обокрал её, впрочем, нет, эту вину невозможно выразить словами, она существовала априори помимо моей воли и не могла даже быть понята.

Надо ли говорить, что в сложившейся ситуации я был беспомощен, как дитя? Сергей с радостью соглашался помогать мне, время от времени всё же оказывая давление на старую тему, ставшую нашим камнем преткновения. Однако в том, что касалось психологии, его советы были безупречны. Понимая, что со мной происходит, он дал единственно верный совет – всеми силами пытаться изъять проекции и перенести все чувства вовнутрь.

– Это не конкретный человек, – не уставал твердить Сергей, – это Анима, твоя Анима, которая освободилась в чистом виде, благодаря тому, что ты слишком долго работал с тенью.

Как правило, в таких случаях Сергей добавлял в святую правду чуть-чуть выгодной ему лжи:

– И в некоторых вопросах – ты понимаешь, в каких – ты ещё не дал свободы своей тени.

Прекрасно понимая, что он имеет в виду, я делал удивлённые глаза, дабы конкретно узнать, что же это такое, но Сергей делал только а-ля мефистофелевскую ухмылку и с раздражением переводил тему, давая понять, что я разочаровываю его. Проекция отца, которая сейчас, после возвращения в детство, вновь расцветала в моём первом, наивном я, давала о себе знать, и я чувствовал смесь вины и страха.

Опыт кундалини – один из самых приятных, но и самых опасных опытов. Лично мне известен, по крайней мере, один человек, который пережил нечто, подобное пробуждению кундалини, и просто сошел с ума, и сейчас, несмотря на уникальную эрудицию, повторяет о всемирном заговоре, организованном против него чёрной луной. Если до этого безумие казалось мне чем-то невозможным, здесь же я понял, насколько оно близко и сколь зыбка наша так называемая нормальная реальность. Сергей дал мне нужную литературу о Кундалини и читая исповедь Гопи Кришны, который пробудил Кундалини классическим методом – через йогические упражнения – я осознаю, насколько мне повезло, ведь для Гопи Кришна это стоило здоровья.

При всех трудностях, которые я испытывал, это был самый плодотворный период. За полгода я нарисовал больше трёхсот мандалл, отражающих все грани моих отношений с великим змеем.

Одна беда была: моё окружение состояло из людей, которые и представить не могли суть происходящего. Я продолжал жить обычной жизнью, без малейшей надежды, что меня кто-нибудь поймет. Единственный человек, который хоть как-то сознавал, что со мной происходит, был Сергей, но и ему по понятным причинам я не мог до конца доверять.

В уникальном исследовании Бони Гринвелл «Кундалини: энергия трансформации» (которое, кстати, я прочитал значительно позже пробуждения и в котором нашел большую часть своих переживаний) сказано, что в наше время, на стыке эонов, пробуждение кундалини становится всё более частым явлением, и именно с этим мы можем связывать новый виток эволюции. Материалисты, кто бы они ни были, верят в эволюцию и в Дарвина, как пророка её, почему-то считая человека высшей её точкой и не допуская даже мысли о возможности дальнейшей эволюции. И Бони Гринвел и лично переживший процесс трансформации Гопи Кришна убеждены, что именно пробуждение кундалини есть ступень на следующий эволюционный уровень. Человека преображенного.

Я достаточно хорошо понимаю, что для тех, кто не имеет подобного опыта, мои описания в лучшем случае будут казаться чем-то крайне далёким, невозможным, а в худшем – просто моей фантазией. Эти строки я пишу в надежде, что хотя бы одному человеку, оказавшемуся застигнутым великой змеёй, моё исследование поможет понять, что с ним происходит, и не упасть в бездну безумия. Здесь – 50 на 50 – либо полная гибель разума и деградация, либо долгий кризис и мучительное и вместе с тем сладостное преображение. Когда я пришел к Сергею, я готов был на всё ради свободы от материнского комплекса, меня не пугали его предупреждения о «смерти эго», которые он стал расточать, видя моё неистовое и неконтролируемое стремление в глубины. Я жаждал свободы, и эта жажда определяла все мои действия. Для кого свобода не является высшей ценностью, кто предпочитает играть в свободного, будучи порабощён программами, или вовсе жить в милом уютном мирке, лучше держаться подальше от великой змеи! Впрочем, никто не знает степени своей готовности.

Здесь, вероятно, кроется причина того инстинктивного опасения и неприятия психологии, а уж тем более оккультизма, со стороны простых людей, которые интуитивно понимают, что войдя в эти воды, они либо полностью переродятся в них, либо – и такова вероятность велика – утонут. Справедливости ради надо заметить, что большинство психологических и оккультных групп скорее не содружество, которое помогает каждому своему члену достичь трансформации, а клуб по интересам, спасение от одиночества. В группе Сергея занимаются около 12 человек. Иные занимаются там больше пяти лет, но никакого преображения и пробуждения у них не происходит. Я часто спрашивал себя – почему? За что мне выпала такая огромная честь? Почему остальные остаются такими, как были прежде, не меньше но и не больше?

Только сейчас я могу ответить себе на этот вопрос. Большинство хотят подтверждения своего мнения о себе, сознательно или бессознательно. Повысить свою самооценку, чувствовать себя человеком «духовным», «занимающимся личностным ростом», при этом всё происходящее остаётся в узких границах личного бессознательного. Эти люди хотят быть детьми в объятьях великих родителей, пусть архетипических, и именно это видится им как цель «развития». Они лишь заигрывают с бессознательным, хотя убеждены, что серьёзно с ним работают. Понятно, что такое «развитие» никуда не ведёт – ни в ад, ни в рай. Я же с самого начала хотел только одного – свободы, и хотя позднее тень надолго захватила меня, изначальная установка всё же сохранилась.

Впрочем, я отвлёкся. Со мной начинали происходить всё более странные вещи. В один из дней я поехал с Сергеем в Москву в книжные магазины. Подобное приглашение, учитывая холодок, который регулярно проходил между нами, было для меня большой удачей, и я надеялся за этот день получить от него как можно больше информации. Мои надежды отчасти оправдались, и я был весьма доволен. Мы приехали в магазин, и Сергей к своему недовольству обнаружил, что книгу, которую он искал, купили. Он долго сокрушался, потом мы пошли обратно. Когда мы в метро ехали на эскалаторе, я пережил то, что можно назвать расширением сознания: уже знакомый щелчок в мозгу – и сознание выходит за грань эго. Но на этот раз – о чудо, моё сознание объяло Сергея. Я как бы видел мир его глазами. Я знал, что буквально через минуту он начнёт срывать злость на мне (отчего я просто уходил в глухую защиту), я знал, что утром он поругался с женой, да что там – детали не имели значения, я впервые увидел его таким, какой он есть на самом деле, и мне стало по-настоящему страшно. До этого мгновения моё восприятие Сергея всё-таки основывалось на проекциях: мудрый учитель-отец – с одной стороны, демон зла и совратитель – с другой. Сейчас же я впервые видел его в реальности.

Я почувствовал слабого человека, который испытывает безотчётный ужас перед старением, смертью и одиночеством и который глушит этот ужас минутами власти и торжества. Я увидел, что нечто (то, что теперь я называю чёрной дырой) открылось в нём некоторое время назад, и он стал рабом этой чёрной дыры. Чтобы насытить её, в ход идёт всё – люди, деньги, знания, книги, но единственная жертва, которая может быть принесена – это личное эго, а всё остальное лишь агония души. Я увидел по-настоящему несчастного человека, недовольного своим положением, местом, жизнью, женой, для которого минуты отдохновения лишь тогда, когда он может почувствовать себя в персоне психолога, напитаться энергиями обожания и восхищения. Это его наркотик, в котором он мучительно нуждается.

Что я увидел – было ужасно. Стоило мне выйти из этого состояния, как спустя несколько секунд Сергей начал достаточно зло издеваться надо мной, но, не получив реакции, ушел в себя.

Самое страшное было в особом понимании, что чёрная дыра касается не только Сергея – прежде всего, она касается и меня. Я впервые увидел чёрную дыру. Для тех, кто не склонен к рефлексии, эти слова могут показаться сущим безумием, но тот, кто знает, промолчит, лишь чуть заметно кивнув головой. Тогда в первый раз я увидел чёрную дыру, увидел опосредовано, через того, кто был поглощён ею, но это было по-настоящему страшные знакомство. Тогда я понял – встреча с этой дырой неизбежна и для меня. Я понял, что для меня более чем реальна перспектива стать таким же, как Сергей – не в гомосексуальном смысле (сейчас это казалось пустяком), а по сути. Стоит только пойтина небольшой компромисс и позволить черной дыре заменить себя. Быть собой или быть дырой – вот выбор, которым встанет перед каждым, вставшим на путь, и чтобы остаться собой, необходимо постоянно быть распятым на кресте осознания.

Что к тому времени я знал о Сергее? Его весьма не любили наши калужские эзотерические круги. Я имею в виду ошевскую тусовку и прочий нью-эйд (с серьёзными практиками на тот момент я знаком не был). Эту нелюбовь я объяснял как зависть и неприятие идеологии, ибо школа Сергея была посильнее, чем разная попсовая духовность. Однако в этом была только одна сторона. До меня время от времени доходили слухи о том, что Сергей украл книгу, или о том, что стучал в КГБ, но, как известно, когда речь идёт о слухах, крайне редко имеет смысл им верить. Но некоторые вещи и вправду были странные. Например, у Сергея не было друзей. Нормальные мужские радости: просто посидеть с другом, попить пивка, обсудить женщин, потравить анекдоты – были полностью ему чужды. Вся его группа состояла из женщин и единственным мужчиной, не считая меня, был Николай – его ученик и любовник. Самые серьёзные предупреждения о Сергее шли мне от тех, кто наблюдал его отношения именно с Николаем, но не подозревал об их гомосексуальной подоплеке. Порой, будучи в дурном настроении, Сергей унижал Николая настолько, что, казалось, совсем не видел в нем человека. Мне также много рассказывали об алчности Сергея, но тогда я не считал алчность чем-то предосудительным. Некоторые о нём говорили и вовсе бред, считая его чёрным магом, намеревающимся уйти на тот свет в теле. Впрочем, когда речь идёт о ньюэйджевцах, можно смело придерживаться принципа «послушай ньюэйджевца и сделай наоборот».

Более важно было то, что я знал из своих наблюдений. Сергей однажды сказал: «Я никогда не прощу своего отца за то, как он издевался над моей матерью, когда она была беременна». Из ненависти к отцу естественно вытекало отторжение мужского принципа как чего-то греховного, агрессивного, насилующего. Можно сказать, что Сергей был христианин наоборот: тогда как христиане считают порочным женский принцип, а Сергей – мужской. Из этого рождалось вытеснение, ведь то, что мы не принимаем, приходит в самом варварском виде. Как средневековый монах днём сжигал ведьм, а ночью, не в силах сопротивляться искушению, мастурбировал на мадонн, так Сергей проявлял свою «мужественность» в слепой агрессии, которую выплёскивал на Николая, а ближе к концу нашего альянса – и на меня.

Я понял причины его гомосексуализма. Сергей говорил о тренингах где ему «почти удалось вернуться в детство», и я знал что он хочет этого больше всего на свете. В этом мы были противоположны: я больше всего на свете боялся детства, Сергей больше всего на свете хотел в него вернуться. Впрочем, даже не в детство, дальше – в утробу, к бесконечному растворению, где нет ни индивидуальности, ни ответственности. Это и есть инцест, а ужасная правда Сергея в том, что он никогда не сможет себе в этом признаться.

Однажды, читая мне очередную антинаркотическую лекцию, Сергей рассказал, что несколько лет назад он употребил коноплю и в связи с этим нарвался на сильнейший кризис, из которого с трудом выбрался. Сейчас я понимал, что этот кризис и был прорывом, окончательным торжеством чёрной дыры над Сергеем-человеком. Сергей не выбрался из кризиса, как он сам думал; он просто научился не замечать его, сжился с этой черной дырой, как обезображенный сживается со своим уродством.

Чёрная дыра – это колоссальное несовершенство мира, которое имеет исключительно гностический, но никак не моральный смысл. Чёрная дыра стоит на пути всякого, дерзнувшего бросить вызов тёмному архонту Иалдабаофу или, переводя с символического языка на научный, пытающегося разрушить биолого-генетическую детерминированность. Человек инстинктивный не может знать о чёрной дыре, ибо он её часть, но для того, кто рискнул начать познание, чёрная дыра – вечный противник, победа над которым невозможна, по крайней мере на земном уровне. Высшее достижение, доступное для человека, – сыграть с ней вничью и каждый день на пределе всех душевных сил отстаивать своё право на эту ничью.

Почему люди держаться за свои роли, даже те, которые приносят только страдания, почему живут с нелюбимыми и порой ненавистными супругами, почему всю жизнь делают то, что ненавидят, и предаются мечтам вместо того, чтобы эти мечты осуществлять? В основе всего – страх чёрной дыры. В истории было очень немного людей, которым удалось сыграть с ней на равных – Юнг, Кроули, Гёте, Мартиэль, кто ещё? Дальше – в глубь веков, нам остаются только мифы, извлечь из которых реальные истории невозможно.

Если вы хотите понять, что я имею в виду под чёрной дырой – читайте Майринка. Несмотря на теософские заблуждения, он был один из немногих, кто по-настоящему хорошо понимал это. Медуза из «Белого доминиканца», Исаис Чёрная и другие близкие образы могут дать самое яркое представление.

Вот пред нами мятежный дух. Юноша или девушка готовы противопоставить себя миру, протестуя против бездуховности, инерции и тупости. Они ненавидят всё, чему их учили, и искренне надеются, что их слепой мятеж поможет им освободиться. Но колёса Иалдабаофа вращаются, и вчерашний бунтарь становится тем же тупым мещанином, не видящим дальше слоников на комоде. Почему? Я всегда спрашивал себя об этом, но только в это краткое мгновение обрёл понимание. Они сталкиваются с чёрной дырой. Игра в бунт на какую-то краткую секунду становится действительным бунтом, и Иалдабаоф делает ответный ход, открыв чёрную дыру. В большинстве случаев после этого бедняга трусливо бежит назад. Иные – их намного меньше – успевают зайти дальше, и для них теперь нет возможности бессознательного возврата, поскольку их эго уже кристаллизовано на новых ценностях. В этом случае приход черной дыры означает превращение живой истины в мёртвую догму, сияние огня – в тусклый свет тления. Эти люди цепляются за прошлое, не подозревая, что золото, которое они некогда держали в руках, давно превратилось в прах, и они сжимают лишь кучку пепла. Алистер Кроули называл таких «адептов» Черными Братьями, и Сергей был из них.

Юнг писал, что истину необходимо открывать каждое утро заново – с теми же мучениями и сомнениями, как в первый раз, а когда его спросили какова плата за его духовные достижения, он ответил, что живёт на самом нижнем уровне ада. Очень легко говорить про каждодневное открытие истины, но сколь же тяжело, почти невозможно следовать этому принципу, да и само слово «следовать» здесь неточно, ибо акт индивидуации есть акт следования только себе.

В начале я видел в Сергее учителя. Затем – опасного совратителя, содомита. И лишь потом я понял, что он должен стать для меня вехой на пути, знаком на дороге, знамением, вечным предупреждением о том, чего более всего надо опасаться.

Движение вспять

Как и все, кто впервые столкнулся с трансперсональным переживанием, я делал ошибки. Я стал цепляться за экстаз. Меня приводил в ужас бег времени, что безжалостным серпом сатурна отрезал меня от моей мистерии, оставляя где то вовне сладостные мгновения лунного серебра, текущего по моему телу. Я решил чего бы мне это ни стоило остановить или хотя бы задержать происходящее.

Я купил кассету крийя-йоги и стал её практиковать, устраивая спонтанные, самостоятельные дыхательные сессии – жуткий грех с точки зрения Сергея и ортодоксов от психологии. На самом деле в самостоятельных дыхательных сессиях нет зла, если это делается ради самопознания. В мире Иного важно не ЧТО ты делаешь а ПОЧЕМУ. Зло было в том, что после опыта кундалини, я думал только об одном – насладиться ещё одним движением, еще одной вибрацией великой змеи. Это можно было сравнить с крысой с вживленным в мозг электродом, которая продолжает давить на клавишу удовольствия.

Да, я смог последовать совету Сергея относиться к этому переживанию, как к чисто внутреннему явлению. Но здесь я стал крениться в противоположную сторону, думая запрячь великого змея в телегу своего эго. Потому с каждым разом наслаждение было все менее ярким. Сознание будто устало расширяться и хотело только одного – покоя. Я давил на все педали, но что-то будто портилось в идеальном, как казалось вначале, механизме, и чистота переживания снижалась. Это был откат, но пока откат незаметный, печальное увядание некогда буйного сияния.

Изменилось качество переживаний. Если первый месяц был одновременно взрывом осознанности и наслаждения, то позднее осознанность ушла на второй план, а вскоре и наслаждение становилось тусклей.

И постепенно, точно ущербная луна, та что была на моих мандаллах паучихой, начинала брать реванш. Я ненавидел паучиху, сидящую в моём сердце. И эта ненависть делала меня фанатиком, ибо я боялся признавать сомнения порождением своей психики. Чем большую силу в воображаемых битвах я обрушивал на негативный образ материнского комплекса, чем глубже уходил от мира в постоянные дыхательные и медитативные техники, тем сильнее становилась тень и тем больше я был пред нею беззащитен. Вначале анализа я не боялся своих мыслей – я хотел быть проанализированным до крупицы, без остатка, вычистить тот яд, разрушить те генетические программы, которые тяжелым грузом пали на меня. Но сейчас, когда у меня появилось, что защищать – своя святыня! – я боялся. Мне казалось, если я начну разбирать тень, случиться что-то ужасное, я оскорблю богиню, допустив в своё сознание святотатственные мысли. И предпочитал уходить в самоопьянение фантазией.

А потому тень росла. Первые мои мандаллы имели чёткий ход, чёткую динамику и взаимодействие – цыплёнок, змея – паук, солнце – луна. Цыпленок повзрослел, а змей превратился с великого змея Кундалини, но в моей душе начинался хаос, ибо были подняты такие слои, о которых обычно и не догадываются. То я воображал себя Актеоном, за которым гонится стая его псов, и на моих рисунках появлялись злобные пёсьи оскалы, то я видел себя Каем в замке снежной королевы, и мне казалось, что холод уже почти убил меня и я не смогу пошевелиться.

Чтобы войти в активное воображение здесь не нужно усилий – достаточно было всмотреться в гранёный стакан, наполненный водой, или просто закрыть глаза. Чем больше я пытался отождествиться с тем лунным светом, который снизошел на меня, тем более угрожающе росла тень – луна ущербная. Когда я начал ходить к Сергею, я рисовал на мандаллах чёрную луну и чёрное солнце. Тогда это было эстетическим очарованием архетипом и не более, красивой позой юноши играющего в мрачный декаданс. Потом, когда сейчас настоящая ущербная луна входила в свои права, стало не до игры и даже не до позы.

Спасали занятия. По четвергам у Сергея продолжался семинар по личной мифологии. Были очень интересные эпизоды, о которых стоит рассказать особо. Когда я попытался перенести Аниму на внутренний план – как советовал Сергей – я столкнулся с огромным сопротивлением: ещё бы – реальный свет, сияние исходило для меня от конкретного человека, и мысль перестать проецировать казалась мне неисполнимой. Каждая попытка проекции сопровождалась муками отчаяния от несбывшейся любви и волной внутреннего сопротивления. И тем не менее – Сергей был полностью прав – это единственный выход, который у меня был.

Помню один день, когда я до упора слушал песню Гребенщикова – «Луна, успокой меня». Фраза «луна, я знаю тебя, я знаю твои корабли» в какой-то момент превратилась для меня в мантру. В тот же день Алла принесла на занятия Сергея рисунки, где главной темой были корабли.

То что происходило со мной в юнгианской психологии называется регрессией. Но это уже была не просто личная регрессия, я падал вниз по филогенетической цепочке бессознательных воспоминаний и в моих снах я видел доисторических ящеров, тираннозавров и других древних существ, имен которых мы не знаем. В одном из моих снов холодный тираннозавр насмерть перекусил Аллу ровно напополам, и я не в силах был помешать происходящему. В этом же сне я увидел мать: она вышла из машины и довольным голосом сказала – «должно быть, она мазохистка, что до сих пор не умерла». Я проснулся в колодном поту, но сон записывать не стал. Он врезался мне в память помимо моей воли, я не хотел о нём думать, но он преследовал меня изо дня в день. Только сейчас по прошествии нескольких лет я могу анализировать этот сон и отдавать себе отчёт в том, что тогда со мной происходила. Анима была перекушена, то есть полностью разорвана на верх и низ, плоть и дух, и не было силы, которая могла бы противостоять материнскому комплексу, питающемуся силою низа.

С этого сна начались падение. На место Анимы вступила материнская фигура, и я этого даже не заметил. Я ни в коем случае не имею в виду реальную мать, нет – моя независимость оставалась прежней и даже наоборот – в тот период, казалось, она стала ещё сильнее. Речь идёт о внутренней силе, архетипе, который бессознательно отождествлён с матерью. Ужасной черной Тиамат. После победы и вознесения я оказался низвергнут, но продолжал думать, что имею дело с Анимой, и, подобно старому королю из сказки, не заметил подмены.

Далее происходило еще более странное. В снах всё больше стали преобладать мультяшные детские тона, открывался наивный детский мир говорящих животных, но под этим миром была чёрная дыра, приближающаяся ко мне со стремительной скоростью. Любой серьёзный исследователь, поговорив со мной тогда полчасика, понял бы, что я стою в одном шаге от настоящего нигредо, на грани безумия, в чем я конечно же не желал себе признаваться.

Я не находил в себе сил признавать реальное положение вещей, пытаясь замереть в блаженном покое. О луна, ты покровительница поэтов и мистиков, но и ты же – обиталище покинутых душ и вызывающая безумие. В одном шаге от нигредо, в двух – от безумия, не отступая, рвался я всё глубже в своей некее, к последнему кратеру Ада, что должен был стать Святым Граалем.

Был ещё один образ, который стал появляться у меня всё активнее. Крест, классический православный крест с двумя перекладинами. От классического церковного он отличался только цветом – был красным. Это изрядно меня пугало – уж не религия ли одержит меня в ближайшем времени? На самом деле образ креста в данном случае означал символическую смерть эго, крест предсказывал предстоящее нигредо, чего ни я, ни – что удивительно – Сергей, этого не поняли. Впрочем, к тому времени Сергей почти потерял ко мне интерес и ограничивался самыми общими интерпретациями и советами, которые уже не содержали живой истины. От него исчез не только живой творческий подход, но даже те знания что стали доступны мне потом, Сергей перестал излагать, отделываясь несоклькими поверхностными рацио<