Мой Магистерий - Альбедо. Часть 2

Начало борьбы

На следующий день после визита к Сергею сомнения накинулись на меня с новой силой. Что произойдёт, если я действительно избавлюсь от комплексов? Смогу ли я писать стихи, если стану полностью счастливым? А вдруг нет? Всё, что я творил до сих пор, было пронизано откровенным декадансом и вызовом всему миру, а если больше не будет необходимости в вызове? Может ли полностью счастливый человек оставаться индивидуальностью.

Будут ли стихи столь же мятежны и не превращусь ли я в слюнтяя типа главы местного поэтического клуба Трунина? Эти страхи наполняли меня, и всякое желание объединять эти самые противоположности тут же пропадало. Я вновь стал испытывать страх, что это всё камуфляж, истинной сутью которого является возвращение к детскому блаженному состоянию – последнее, чего я хотел.

Однако азарт и любопытство всё же пересиливали сомнения. Буквально на следующий день я сходил в магазин и купил краски и бумагу для ксерокса, чтобы рисовать мандаллы. Купил я и две тетради для записи снов, которые, как нарочно, упорно не снились последнее время. Мне до озноба хотелось быть подвергнутым самому скрупулезному анализу, какой только возможен, однако мысль об изменении наполняла меня страхом. Впервые в жизни у меня появилась реальная возможность освободиться от внутренней власти матери вообще, а я, как последний глупец, задавал себе вопрос «а чем придётся пожертвовать ради этого?».

Всю неделю я смотрел на своё творение и пытался вникнуть в его скрытый смысл. Змея и Цыплёнок. К моему удивлению, фантазии рождались практически сразу. Я боялся фантазировать, ибо они могли вернуть меня к тому беспомощному детскому состоянию, а страшнее этого для меня не было ничего. Мне было страшно, но где-то в глубине души я понимал, что не в силах остановить этот поток, и куда он вынесет меня – неизвестно.

Я ждал следующего занятия, как ждут хлеба в голодный год. Всё, что происходило вокруг меня, перестало интересовать так, как раньше. Я приходил на поэтические собрания и читал стихи, и тут же с печалью думал, что очень скоро перестану их писать. Поэтическое озарение обычно налетало на меня как вихрь, под влиянием злости или ненависти, но если я объединю все части, то разве я смогу испытывать злость или ненависть?

На третий день мне надо было ехать работать. На всякий случай я взял с собой несколько разноцветных гелевых ручек, тетрадь для сновидений и лист бумаги. На четвёртый день мне приснился первый сон, который я записал: «Я приезжаю в какой-то город для интеллектуальной схватки с проповедником христианства, но вдруг он начинает говорить, что у меня очень сильная энергия и потому мне нужно стать христианином. Я отвечаю ему, что христианские идеи мне глубоко неприятны, на что он, смеясь, возражает: идеи здесь не при чём, ибо это только бизнес. Я принимаю его предложение и читаю проповедь, в душе смеясь над всем, что говорю».

Когда я пытался понять значение этого сна, я тут же оказывался в тупике, ибо единственной зацепкой был образ проповедника. Вся ситуация сна до ужаса напоминала карикатуру на события последних дней. Очевидно, образ этого христианина – образ Сергея, но если он скрытый христианин, то мне надо срочно забить на всё и больше к нему не ходить. С другой стороны, момент с компромиссом – «это только бизнес» – где-то в глубине души меня радовал, ибо я подтверждал этим сном свою испорченность и аморальность.

Согласно Юнгу первое сновидение в анализе особенно значима. Но это стало ясно гораздо позднее. Сергей действительно был тем кого изображало сновидение – волком в овечьей шкуре, преследующий свои интересы. Возвращаясь к нарисованной мандалле, я чувствовал полнейшее бессилие что-либо объединить на ней, ибо всё там было столь разнородно, что даже предположить, как это сделать, не было сил.

Прорыв произошел через три дня на платформе «Очаково», когда я ждал электричку. В мгновение ока я нарисовал в кругу цветок с пятью лепестками и в каждый лепесток поместил тех персонажей, которые соответствовали, стараясь выстроить максимальное соотношение цветов. В чёрный лепесток я поместил умильного человечка и ключ с голубым замком, в голубой – чёрта и когтистую лапу, в красном лепестке было чёрное солнце вместе с луной, в желтом – змея и девочка, а в зелёном – цыплёнок и пеликан. В центре же я нарисовал человечка, состоящего изо всех цветов и держащего в руках дубинку, словно регулировщик-постовой. Следуя любимому мной Хтону Пирса Энтони одну половину я назвал Кислородом (Жизнью), а другую – Фтором (Смертью). Когда мандалла была закончена, мне на память пришел стишок из «Чапаева и пустоты»: «Сила ночи сила дня одинаково хуйня», что я тотчас же написал в название мандаллы.

Когда вторая мандалла была закончена, я испытал такое облегчение, как никогда прежде. Это было ощущение динамической гармонии, в которой в едином клубке сплетались покой и свобода. Впервые я не просто не испытывал шума ннс, но не испытывал его СОВСЕМ.

«И всё это от какого-то рисунка», - с удивлением думал я. Метод работает в первую же неделю, что же будет дальше? Теперь я полностью верил Сергею, ибо никаких других доказательств, кроме пяти минут свободы, мне не требовалось. В тот миг я впервые пережил состояние, когда нет бунта, потому что бунтовать нет против чего.

Однако очень скоро сработал бумеранг. В день, когда я должен был идти на группу к Сергею, уже с самого утра я почувствовал себя крайне скверно. Неприятная слабость сковывало меня, и казалось, словно невидимый яд разлился по всему телу. Я чувствовал себя всё хуже, хотя внешних причин к тому не было. Всё вокруг вызывало ощущение острой брезгливости и отвращения. Это был уже не приятный разговор о радости падения в бездну, но само падение. Мне вспомнилась «Тошнота» Сартра, и я решил, что то, что со мной происходит – это тошнота в миниатюре.

Впрочем, вспомнив совет Сергея «рисовать несмотря ни на что», я незамедлительно распаковал купленные краски и приступил к мандаллам. Первое, что я нарисовал на весь круг – сеть паутины, после чего рука сама стала рисовать паука в центре. Затем я изобразил уже известную мне змею и цыплёнка, запутавшихся в сетях паутины. Образ постового, который должен был выражать компромисс, получился донельзя размазанным, что усилило ощущение тошноты. Правда, в его руку был помещён лук, который на первой мандалле стрелял в сердце чёрта. На этот раз все стрелы били в паучиху, раненую ими. Из раны паучихи лилась грязно-синяя кровь, которая затапливала человеческую фигуру. А змея и цыплёнок были почти замазаны коричневой паутиной, выходившей из паучихи. Решив хоть как-то уравновесить ситуацию, я нарисовал вверху рисунка две небольшие чаши, которые лили желтую и зелёную кислоту на голову паучихи. Подумав немного, я решил назвать эту мандаллу «В плену у паука».

Я почти не заметил, как руки сами принялись за вторую мандаллу. Это была красная чаша на чёрном фоне, наполненная зелёным ядом, который я пил. Название для мандаллы пришло сразу – «Сладкий яд».

Как только я пришел на группу я уже не мог сдержаться и накинулся на Сергея с вопросами.

– Серёг, я не понимаю, что со мной происходит! Я уже достиг объединения, но стоило мне заснуть, как на следующий день всё началось

Сергей поспешил успокоить меня, и в ожидании начала работы я с удовлетворением плюхнулся на диван. В этой квартире мне нравилось всё больше, воспоминаний об Оленьке больше не было, и я с нетерпением ждал, когда начнётся занятие. Как только всё заняли свои места, я размашистым движением выложил свои мандаллы в центр комнаты. Сергей с интересом начал их изучать.

– Вот эта – здесь мне удалось объединить противоположности. Ведь гармонично же? Но на следующий день мне стало очень тяжко. Вот они. Впрочем, – произнёс я с уже изменившимся лицом, – вот в этом состоянии, – я показал на мандаллу с бокалом, – что-то есть.

Сергей, будто не замечая скрытого вызова, стал изучать мандаллы.

– Похоже, новые персонажи. Так-с, давайте посмотрим в словарике, что значит образ паука. Ага, «образ ужасной матери в её аспекте поглощения, запутывания. Символ принципа иллюзии». Ну, ещё бы не поплохело – поместить такую фигуру в центр мандаллы, где должно находиться эго – руководящий центр сознания. Вот он – нате, здрасте, то, что вы называли эдиповым комплексом – «сыночек, я тебя съем».

– Но я делал всё, как ты сказал – я очень долго думал, как можно объединить эти фигуры, и вот… – показываю на первую мандаллу.

? Объединение оказалось ненадёжным, искусственным, фрагментарным. Впрочем, это очевидно, – на лице Сергея проскользнула улыбка, – ты что, думал с первого же раза добиться всего? Так не бывает. Однако кое-чего мы добились. Какие чувства вызывает эта паучиха?

– Отвращение, гнев, мне просто противно.

– Это и есть твой «Эдипов комплекс», который я предпочту называть проще – материнским комплексом. Пока ты себе бунтовал, она в бессознательном спокойно попивала твою энергию – «бунтуй, бунтуй, деточка – всё равно никуда не денешься». – Сергей попытался сделать демоническую мину, от чего мне стало немного не по себе. – А стоило сознанию предпринять хоть какие-то шаги к интеграции и – вот! Не пущу, не дам. Весь твой бунт, всё твоё декадентство для неё – пусть со знаком минус, но всё та же привязка. В буддизме вообще не проводится граница между привязанностями и отвращениями – и то и то помеха. Никакая работа не может происходить без страданий – таков закон всякого развития. Нужно понять простейшую психологическую истину – для бессознательного комплекса неважно, связан ты с ним любовью или ненавистью, важно только наличие этой самой связи, без которой этот комплекс – как вампир без крови. Связь либо есть, либо нет.

Эти слова звучали в моем сознании, как взрывающиеся бомбы. Я всегда думал, что мой мятеж – это форма противостояние эдипову, то бишь материнскому комплексу, а оказывалось наоборот – только за счёт этого бунта комплекс жив во мне и питается. Это было показано наглядно – как дважды два на бумаге формата А4 моею же рукой. Я переживал гамму противоречивых чувств – гнев, отчаяние, отвращение, страх, но все эти чувства были поразительным образом новыми, точно душа моя после долгих лет сна впервые зашевелилась и стала хоть что-то испытывать. Я не мог вымолвить ни слова. В растерянности глядя на Сергея, я ожидал, что он скажет хоть что-то, но он, догадываясь о моих переживаниях, предпочитал молчать, дабы дать мне возможность переварить услышанное. Внезапно на меня навалились навязчивые мысли. С звуком, похожим на скрежет пенопласта по стеклу, приходили в мой разум обрывочные, навязчивые образы. «Всё говно, вокруг срань, Сергей – мудак», – вторгались в мой разум острые осколки чуждых и в тоже время моих навязчивостей. В них не было никакого логического смысла, казалось, они появляются, чтобы причинить мне мучения. Во всяком случае, мне стала понятна их природа – как только я оказывался близок к преодолению, они, как верные стражи материнского комплекса, вторгались и забирали всё внимание и силы на борьбу с ними.

Я непроизвольно поморщился.

Сергей переключился на процессы остальных членов группы. На этот раз мне было весьма интересно, что они рассказывали. Больше всего я желал обладать хотя бы частью тех знаний, которыми владел Сергей. О, как бы я хотел оказаться на его месте!..

Через некоторое время началась «медитация». На этот раз мне удалось гораздо лучше расслабиться и даже получить набор интересных образов, хотя до той стройности видений. какие были рассказаны остальными, мне было далеко…

Донна Анна

И действительно, началась новая жизнь – «от вторника до вторника», в ожидании новой встречи с группой, которая приоткроет мне хоть что-то. Сергей всем своим видом демонстрировал, что гордиться моими успехами, и действительно – в отличие от сомнамбулической группы, приносящей по одной мандалле в месяц, я весьма отличался, на каждую встречу принося ворох новых «фотографий души», как Белковский любовно называл мандаллы, и хотя бы тройку снов.

Когда есть аналитик, есть слушатель для твоих снов, сны запоминаются значительно лучше. Фактически каждую вторую ночь по пробуждении я со всех ног бежал к столу и наскоро записывал то, что было рождено моим бессознательным.

Первый цикл мандалл был полностью построен на взаимодействии трёх персонажей – Змеи, Цыплёнка и паучихи. Если описать все диалоги, которые проходили в моём воображении между этими двумя персонажами, получилась бы отдельная книга. Интересно то, что большая часть героев первых трёх мандалл исчезла практически сразу после второго разговора с Сергеем. Пеликан, черт и голубой человечек, орёл и даже образ маленькой запертой девочки исчезли, наверное, все они интегрировались в три противостоящих образа.

Цыплёнок. Очевидно, что этот образ олицетворяет внутреннего ребёнка. Некие части моего я, которые на тот момент остались незрелыми. В детстве – от 9 до 14 лет я любил «сочинять сказки» о всесильном цыплёнке, который убивал драконов. Помню, что в последней такой игре цыплёнок съел запретный виноград красивой ведьмы и умер – для каждого имеющего хотя бы поверхностное знакомство с психологией очевиден символизм этой фантазии. Будучи вытесненной в бессознательное, эта часть меня продолжала приносить достаточно проблем. Например, во время прохождения первых месяцев анализа я часто во сне видел, как меня пытается избить или убить пяти-восьмилетний мальчик, который почему-то значительно сильнее меня. Мой изначальный страх перед Сергеем – страх быть одержимым этим внутренним мальчиком.

Однако в цыплёнке, и в этом Сергей убедил меня в одной из наших первых бесед, заключалась перспектива развития. Цыплёнок – это не вечный цыплёнок, но потенциально взрослая птица, орёл или кочет. Направив всё внимание на образ цыпленка, сделав его сознательным, я решил бы большинство своих проблем. Именно здесь и заключалось решение проблемы ННС – принять ту часть себя которая наиболее ненавидима сознанием.

Птица и змея. Трудно не узнать вечный мифологический архетип противостояния птицы и змея является универсальным для большинства мифологий. Цель делания - крылатый змей – один из сакральных образов объединения противоположностей.

Каждый думающий человек сталкивается с этим конфликтом в той или другой его грани. Дух и плоть, земля и небо – мотивы универсального противостояния. Однако проблема противоположностей, в моем случае была «отягощена» тем что одна из сторон – то есть духовное я – была незрелой, неполноценной, дитя вместо взрослой птицы, и потому, чтобы выровнять противоположности, нужно было обратить всё внимание именно на цыплёнка.

Змея, как нетрудно догадаться, представляла собой противоположность: рациональность, сексуальность, взрослость, природу земли. Я постоянно доказывал, что змея должна быть в центре моего я, будто бы ей что-то угрожало. Всякий раз, когда человек что-то интенсивно отстаивает, мы можем делать уверенный вывод, что в его бессознательном зреет обратная тенденция. Это универсальный психологический ключ – обращайте внимание на то, что с наибольшим жаром доказывает человек, а потом осторожно, чтобы не спугнуть, ищите в нем противоположность. И вам будет все ясно. Но чтобы воспользоваться этим ключом, нужно достаточно хорошо знать себя. Потому что тот кто не знает себя, видит себя в других.

Здесь конфликт. Конфликт о котором я писал в самой первой главе. Конфликт противоположностей. Можно всю жизнь прожить в бессознательности, живя от потока к потоку и цепляясь за установки своего эго (в моём случае змея как раз представляла ценности сознательного эго), вследствие чего жертвовать всей полнотой жизни. Можно оказаться подверженным энантиодромии, и на место ценностей эго встанут ценности Тени. Если это происходит не на приёме у психолога и человек не понимает, что с ним, то энантиодромия усилит глубокую бессознательность. Тысячи бывших сатанистов, обратившихся в христианство, и десятки тысяч бывших хиппи становятся обывателями.

Но есть маленький шанс на третий вариант. Шанс недоступный абсолютному большинству, шанс который есть у всех, но воспользоваться которым может только один из десяти тысяч. Соединить противоположности в Самости.

Что касается паучихи, это был однозначно негативный образ, связанный с материнским комплексом. В активном воображении от неё всегда шли импульсы, направленные на саморазрушение. Действия в отношении её на первый взгляд злы и эгоистичны, на самом же деле этот эгоизм не есть эгоизм, ибо всякий раз, когда побеждает иллюзорный эгоизм паучихи, в итоге первым проигрывает само эго.

Такова была расстановка внутренних сил, мой личный «магический театр военных действий». Но было и кое что еще. Абсолютное большинство моих, мандалл увенчивали изображения солнца и луны. Тот, кто изучал алхимию, поразился бы их сходством с алхимическими иллюстрациями, и мне не раз приходилось клятвенно опровергать версию о моём знакомстве с алхимией на момент анализа. Мой бессознательное за время анализа предоставило мне убедительные доказательства правильности теории архетипов. Стоило только бегло проглядеть первые, еще неосознанные мандаллы, сомнения бы разрушились у всякого знакомого с трудами Юнга.

Первая мандалла первого цикла (четыре самых первых мандаллы я не вношу в циклы, как предварительны) вообще не содержала никаких персонажей. На ней нарисован открытый тоннель в центре, к которому направлены десять стрел разных цветов. Когда я создавал эту мандаллу, то пребывал в очень приподнятом настроении - я был уверен, что предыдущий разговор с Сергеем разрушил мои комплексы. В цикле мандал это состояние называлось «белая пустота», и представляло собой начало долгого странствия.

Подумать только – сколь наивен может быть начинающий анализанд! Но уже в следующих мандаллах Змея и Цыплёнок на долгое время стали постоянны. Моё общение с Сергеем становилось всё доверительнее, и если бы мне кто-то сказал, что произойдёт через какие-то полгода, я бы плюнул тому в лицо. Он казался мне идеалом учителя, мастером, который был послан мне судьбой, дабы освободить меня от мрачного пленения паука.

Чтобы лучше понять процессы, которые я переживал на тот момент, имеет смысл рассказать о событиях в моей личной жизни, которые последовали практически сразу (если я не ошибаюсь) после третьего посещения Сергея. Начался самый страстный и самый неоднозначный из всех романов моей тогдашней жизни – я встретил Анну.

Как я уже писал выше, на тот момент я имел вполне удовлетворительную личную жизнью Но это было только внешне. Женщина которая была со мной была неплохо образована, но увы, - напрочь лишена какой либо серьезной способности действительно понимать о чем она говорит. На момент моего прихода к Сергею она временно уехала домой в другой город.

С Анной мы впервые встретились у одного из моих хороших знакомых, к которому я пришел в гости насладиться просмотром последнего фильма Питера Гринуэя. В этом первом знакомстве не был ничего, что могло бы указывать на то, что у нас начнутся отношения, тем более что на тот момент она жила у Константина, а с ним я бы и не подумал соперничать. Уж слишком он превосходил меня.

Мы поговорили о поэзии и, как оказалось, у неё были очень интересные стихи, а потому я не замедлил пригласить её в небольшой поэтический клуб. Через неделю мне предстояло важное свершение – я в паре с двумя нашими поэтами должен был выступать на поэтическо-музыкальном фестивале в калужском парке.

В чёрном костюме я выхожу на сцену, расположенную недалеко от церкви, и с упоением читаю богохульные стихи, с наслаждением глядя, как жалкие старушки с ужасом крестятся и спешат покинуть сей дьявольский вертеп - парк. Я схожу со сцены, и мы празднуем победу – всё представление прошло на контрастах и, думаю, надолго запомнилось.

Как я уже сказал последствия кризиса сильно ударили по нашему карману всей нашей компании, но сегодня нас угощал один из очень важных покровителей нашего клуба. Все идут ко мне и начинается банкет – первая половина сейшна проходит весьма спокойно, но постепенно философские споры переходят в пьяные откровения.

И вот вечер – 23-00, я едва держусь на ногах, но, переполненный восторгом недавнего выступления, жажду продолжения. Мы выходим на улицу и готовимся расходиться. Мы о чём-то беседуем с Анной, и тут, точно объятые единым порывом, с восторженным криком «Дионис, Дионис» несёмся по тротуару. Наконец я останавливаюсь и с криком «Посмотри, какая Луна» падаю на асфальт. Мы лежим и смотрим в ночное небо…

Затем мы куда-то идём, что-то выпиваем, после чего моя память отключается окончательно. Утром я, к своей неожиданной радости, очнулся с ней в одной постели. Она вскоре переехала ко мне, и у нас начался роман, продолжавшийся три месяца. Это случилось как раз тогда, когда я только открывал себя на занятиях Сергея и, к вящему недовольству матери, становился от неё с каждым днём всё дальше.

Сейчас, оглядываясь назад, мне видны все ошибки, какие были мной совершены, и все варианты возможного развития событий. Я слишком боялся Анны. Этот страх, коренящийся в самых первых детских воспоминаниях, говорил мне, что любить нельзя. С той уехавшей женщиной, у меня установились отношения «идеальной границы», которая в общем устраивала обоих. Но здесь, Анна входила в мой мир молнией. Ничего подобного до этого не было даже близко, и я боялся.

Различные Эзотерики говорят что начало «духовной практики», в первую очередь сокращает время на отработку кармы. Или говоря языком психоанализа – мгновенно поднимаются те бессознательные содержания, которые в других условиях могли бы отыгрываться целую жизнь. Поэтому так ли удивительно, что месяц работы с Сергеем, привел к этому знакомству.

С самого начала у нас были достаточно сложные отношения, идиллия могла за минуту превратиться в конфликт практически не из-за чего, и она уходила бесцельно бродить по улицам, а я в отчаянии начинал рисовать очередную мандаллу, которая выражала всю мрачность моего состояния. Но стоило ей прийти – всё становилось, как прежде. По моим мандаллам, этим «фотографиям души», я легко могу вспомнить многие тонкие грани событий давно ушедших дней. Вот седьмая мандалла – я назвал её «Вечная весна», я рисовал её, когда сидел у друзей в гостях, а Анна исчезла в неизвестности. Это мрачная мандалла в красно-бардовом тоне, где нет никакого просвета. В тот миг я был уверен, что она исчезла из моей жизни навсегда, но вот – я иду домой и неподалёку опять встречаю её.

Вот четвёртая. Начало наших отношений. Мать не хочет, чтобы Анна оставалась. Я пропитан силой – если надо – уйти вместе с ней. Мандалла нарисована в чёрном цвете, но это не делает её мрачной – наоборот, красными прожилками,в ней клокочет энергия противостояния.

А вот семнадцатая мандалла, после того злополучного вечера на даче, когда всё уже было решено. Удивительно, по стилю рисования она полностью подходит под мандаллы стадии «врата смерти», и, действительно, она выражает смерть отношений.

Но не будем забегать вперёд. Помню, как-то убедил Анну пойти к Сергею на занятие. Она несказанно меня обрадовала, сделав это. Однако позднее Анну кто-то познакомил с ничтожеством от эзотерики, убедившим её, что Сергей «чёрный маг», желающий достичь «бессмертия в теле». По описаниям Анны, по тому, какие интонации преобладали в её голосе, я чётко понял, что из себя представляет эта особа под столь символическим именем – Ангелина. Я пытался объяснить Анне, что это та другая сторона её бунта, которая в итоге вызревает в тоску по матери и желание вернуться в утробу…

На примере Анны я убеждался в горькой правоте Сергея. Бунт – необходимое условие для того кому выпало несчастье родиться в свинцовый век, да еще и в чугунных провинций. Но бунт без рефлекии, без осознания, без перенесения всего внимания внутрь себя, ведет к неизбежному краху. Убивающий дракона, становится драконом ибо не видит дракона в себе.

Ангелина стала первым камнем преткновения между нами, и именно с неё начался наш разрыв. Сейчас мне ясно, что в этом была моя ошибка – Анна отказалась ходить к Сергею из-за того, что у неё не было денег, и предложи я её свою финансовую помощь в этом вопросе, думаю, она не попала бы под влияние того ничтожества. Каждая следующая ступень неизбежно оказывается сложнее предыдущей, и то, что можно было легко исправить раньше, на следующем уровне уже почти не имеет значения.

На тот момент я всецело находился во власти своих комплексов, которые были разрушены только мистерией. Если говорить честно, то я видел в Анне качества, которых больше всего боялся в себе, а потому наши отношения были обречены. Это был единственный случай, когда я расставался со своей женщиной врагами.

Как только она стала жить у меня, разумеется, начались конфликты с матерью. Впрочем, прямые конфликты, в ходе которых мать угрожала выгнать её, прекратились в первую же неделю, ибо она очень быстро поняла, что я уйду с ней, и решила действовать по-умному.

Моя мать заслуживает особого описания. Человек с животной хитростью, изощрённейшим, инстинктивным умом, но без малейшей капли осознанности. Живи она пару веков назад, явно оказалась бы в своей стихии при каком-нибудь королевском дворе с интригами и отравлениями. Как говорится, Мария Медичи отдыхает. То, с какой лёгкостью она входит в контакт с людьми совершенно разных уровней и социальных слоёв, порой действительно поражает. Моя мать с очаровательной улыбкой пошлет на плаху, и осуждённый на площади будет кричать слова любви, не подозревая, что погибает из-за её интриг. До сих пор мне ни разу не удавалось противостоять ей, все мои детские поджоги и грабежи, которые я спешил выложить ей в гневе, только умиляли её. В Анне она мгновенно почувствовала угрозу для себя и начала действовать. Поцапавшись с ней неделю, она благополучно уступила – дескать, пусть живёт, пока не надоест. Короче, она стала действовать более тонко.

Как я писал выше, практически никто (кроме двух женщин, которые навсегда останутся для меня самыми важными в моей жизни) не способен сопротивляться её очарованию. Её давление бывает то очень тонким, то лобовым. Я не знаю ни одного случая, чтобы она в своём окружении, будь то подруги или любовники, оказалась бы проигравшей.

Увы, Анна не составила исключение и очень скоро подпала под очарование моей матери. Уже одного этого обычно хватало для того, чтобы все чувства, которые у меня были к женщине, испарились, словно дым, ибо могу принять что угодно, только не коалицию матери и любимой.

Один Хоронзон знает, о чём они говорили в те вечера, когда я уезжал в Москву. Эти разговоры… То, что Анна своим бунтом выгоняла в дверь, удачно пролезло в окно в лице моей матери. Параллельно мать обрабатывала мне мозги на тему, что «она тебя не любит»… Разумеется, все попытки объяснить Анне, с кем она имеет дело, не увенчались успехом. Потихоньку, как я могу предположить, мать затягивала Анну на свою сторону, давая её мыслям нужное ей направление, и по мере того, как это её удавалось, моя любовь утекала, как вода сквозь пальцы.

Самое страшное, что я осознавал неизбежность разрыва, а, значит, полную победу моей матери, но был бессилен. Сколько я умолял Сергея дать мне какую-нибудь практику, чтобы отгородиться от матери и вернуть ситуацию на круги свои! Самый мой страстный роман моей жизни рушился в бездну, и я ничего не мог изменить. Сергей лишь призывал меня рисовать и следить за снами, честно обещая прорыв, (который последовал, но значительно позже). И я рисовал! Рисовал, потому что мне больше ничего не оставалось. В день я рисовал по три мандаллы. Цыплёнок и Змея неожиданно нашли примирение в борьбе с общим врагом – паучихой. То паучиха захватывала позиции и мандалла приобретала кроваво-коричневые оттенки, а то, напротив, силы «Я», которые стараниями Сергея отчасти объединились, пронзали паучиху молотами, давили танками, выливая вёдра крови, чтобы на следующее утро достигнутая победа вновь осталась ничем, и я оказывался там, где был.

В этот период у меня появился временный страх – я боялся засыпать. Нет, это не был страх кошмаров или страх небытия, который отягчал моё детство. Засыпая, я боялся, что, оказываясь в царстве Морфея, всё достигнутое днём огромными психическими усилиями обратится в прах, и моё сознание вернется туда, откуда начало свой путь. Доходило до того, что я сидя над красками, не засыпая до шести утра и желая оттянуть момент сна как можно дольше, пока, наконец, не сваливался без сил.

Анна с каждым днём становилась мне чужой, и расставание казалось неизбежным. Я с ужасом понимал, что выиграть эту битву мне не удастся в любом случае – она полностью оказалась во власти моей матери.

Кульминация наступила на даче у Корвина, где мы собрались выпить. Алкоголь подействовал на Анну так сильно, что она устроила редкостную истерику, вылив на меня такой ушат дерьма, о котором я не скоро забыл. Было ясно, что закончится в ближайшие дни. Когда мы вернулись, моя мать, словно нанося последний удар, стала промывать мне мозги на тему, что Анна жаловалась ей, как я напрягаю её со всем, что связано с духом, а она хочет только покоя.

На следующее утро мы расстались. Я потребовал дать объяснение этим словам, и она ни слова не говоря, сорвалась с места и побежала. Догонять её я не стал. Через два дня она в сопровождении Алекса и Александры пришла за вещами, я был на взводе.

Разрыв имел неожиданные последствия, поскольку в результате не самого удачного стечения обстоятельств, у меня появилось два новых врага.

Эта парочка – Алекс и Александра, считала себя чёрными магамибыли хорошо известны. Я не боялся их магии, чувствуя что мой потенциал несколько больше, но связи, которые у них были, могли мне повредить.

Я мог опереться на определённый костяк тех, кто точно останется со мной, однако моя популярность в других кругах была бы уничтожена. Хуже всего было то, что этот разрыв отсекал от меня несколько наиболее интересных мне кругов общения.

И вот крах. Я тону. Нет ни смысла ни надежд, а Сергей, который говорит об интеграции и освобождении, кажется всего лишь очередным лжецом.

Тогда я просто решил научится наслаждаться падением. Я, вернулся к своим подростковым опытам с продажными женщинами и тяжело напивался каждый вечер. Думаю что написанное стихотворение лучше всего передаст состояние которое тогда испытывал:

НЕНАВИСТЬ

ненависть стекает по проколотым глазам,

по раздавленным сердцам, по сгоревшим волосам.

капли крови, пота и слёз.

капают из пропитых грёз.

Никому не дам.

Выпью всё сам

Убиваю я себя, медленно и сладко.

Я уже сейчас не я.

Значит, всё в порядке.

терпкая боль

ласкает тело.

Играю роль.

глупо, неумело.

Жидкая желчь сжигает желудок, разжижает мозжечок, сворачивает кровь.

ЭТО ОТХОДНЯК.

Но!

И это очень важно – я продолжал честно рисовать мандаллы и записывать сны. В этом был мой ответ на вызов. Потому что за ненавистью и отчаянием, внутри все так же дул Ветер, и звала Лилит.

Я понимал, что всё произошедшее – моё очередное поражение матери, но прежде всего себе. Поражение сокрушительное, но – о, ещё не Ватерлоу!

И вот я звоню Сергею, в конце концов решив, что муки из-за какой-то любви по меньшей мере унизительны и необходимо принять самые срочные психологически меры. Группы, к моему великому сожалению, в этот период он не собирал, но по нашему договору за какие-то пятьдесят рублей он давал полуторачасовую консультацию.

И вот уже с ворохом мандалл и снов я стучусь в дверь. На моём лице – предусмотрительно нацепленная ухмылка, как в самый первый день нашей встречи. Я кладу на стол семьдесят пять рублей, давая понять, что полтора часа сейчас мне будет мало, и усаживаюсь в кресло, предварительно разложив мандаллы по полу.

– Скверно, – произнёс Сергей, задумавшись. – Ну и как у тебя дела?

На одном дыхании я выдал всё, что происходило со мной в последние две недели, на забывая снабжать свой рассказ нецензурными эпитетами. Сергей слушал очень внимательно – и вдруг, прервав меня на полуслове, произнёс:

– Ты понимаешь, что происходило?

В ожидании моралистических лекций, а я, увы, продолжал частично проецировать свою тень на Сергея, я ответил:

– Да всё тут ясно – дурацкие, дебильные страдания из-за любви. Очень надеюсь, что ты проведёшь со мной какую-нибудь технику, чтобы я больше не позволял себе подобной слабости.

– Ну, подобными техниками психология, к сожалению, не владеет. Да и тут проблема в другом. Ты же не видел Анну! Пойми ты наконец, что ты ничего о ней не знал. Ты знал исключительно набор тех качеств, которые проецировал на неё, в том числе своих ожиданий.

В ответ я разразился потоком ругательств в её адрес.

– Черт побери, разве это проекции! Она предала меня с моей матерью. Она предала нас (ещё до этого я рассказал ему об этой гниде Ангелине и о том, что он, оказывается, чёрный маг, который собирается достичь бессмертия в теле, на что Сергей, разумеется, ответил раскатистым смехом) и то учение, которое мы представляем, она вообще предала знания, просто подстраиваясь под меня.

– Встретившись с одним негром, который набил ему морду, человек становится расистом. Единожды столкнувшись с евреем, который наёбывает его на работе, человек становится антисемитом. Один раз встретив дуру и стерву, вдруг заявляем, что все женщины таковы. Сраная майя, сраная майя… Что ещё интереснее – первый будет всегда встречать негров, который бьют морды, второй – евреев-мошенников и подлецов, а третий – дур и идиоток.

Помедлив несколько секунд и явно довольный моей ошарашенностью, Сергей продолжил:

– Впрочем, СВОЮ «стерву и дуру» ты встретил вот уже как 19 лет, и всех бедных девочек подгоняешь под этот незавидный стандарт. Анечке ничего не оставалось, как соответствовать твоим ожиданиям. Ты видел в ней маму, и вздохнул с облегчением, когда убедился в этом. Камень Сизифа полетел вниз. Сизифом быть не надоело? А знаешь в чем главные секрет? В том, что твои проекции, заставляют человека им соответствовать, как бы нажимая на специальные клавиши.

Даже сейчас, по прошествию многих лет, зная кем оказался Сергей, я не могу не отдать долг его виртуозному мастерству психолога. В этом монологе он полусознательно учитывал тончайшие нюансы моей психики и говорил те единственные слова, которые были возможны.

Его неожиданный мат моментально выбил у меня теневую проекцию «праведного отца», и мы таки смогли говорить нормально. Он, вместо того чтобы, подобно многим ничтожествам, читать мораль на тему «как же ужасно всё, что я говорю», моментально выбил почву у меня из-под ног. Я со всей своей яростью оказался подвешен в вакууме, и все заботливо приготовленные стрелы ушли в никуда. Он тут же вернул меня к моей изначальной проблеме и буквально одной фразой дал мне понять, что в этой войне он на моей стороне, и его злость – это естественная реакция воина в окопе, который видит, что его напарник дрейфует. Вряд ли Сергей продумывал свои слова сознательно – в отличие от многих он был хоть и «чёрным», но всё же мастером психологии.

– Ещё как надоело, – после некоторой паузы вымолвил я. Но тут Сергей, озорно улыбаясь, толкнул меня локтем в бок и произнёс:

– А ведь знаешь, в чём прикол? Ты проецировал на неё свою мамочку, параллельно она проецировала своего папочку. Плохого такого папочку, насилующего, совращающего, пугающего. Браво! Общение масок, карнавал днём и ночью. Ты только посмотри, какова двойная петля! И эти люди ещё говорят о взаимопонимании! Ты, прогоняя её, прогонял мамочку, а она, убегая от тебя, убегала от папочки – и при этом никто ни о чём не подозревает. Скажу больше – пока вы тут забавляетесь с собственными отражениями, настоящие мамочка и папочка благополучно сидят в вас и успешно манипулируют вами.

Мне по-настоящему стало жутко. Анна видела во мне отца?! Немыслимо, невозможно, но, чёрт возьми, как логично! В последние дни я ловил себя на ощущении, что она не видит меня, и эта оказалось такой правдой. Вдруг на краткий миг я увидел себя её глазами и от этого мне стало действительно страшно. Все эпизоды нашего романа, которые к