Притчи с двумя и с одной главной темой

К

ак бы ни была распространена схема с тремя основными те­мами, не все притчи имеют столько основных тем или пер­сонажей. Короткие повествовательные притчи и сравнения ча­сто содержат лишь два ключевых персонажа или объекта, а иные — всего один. Это не означает, что в данных притчах отсутствует ал­легория, однако здесь аллегория не столь разработана и пунктов сопоставления меньше. Структура некоторых притчей граничит с триадической. но в итоге оказывается диадической, то есть с дву мя основными темами. В других притчах смешиваются черты диадической и монодической разновидности (с одной темой). Мы не включаем сюда короткие метафоры, которые также име­ют од1г/ тему. Граница между развернутой притчей и простой ме­тафорой достаточно зыбка; как правило, в двух разных книгах, посвященных притчам, список притчей оказывается неодинако­вым. В данной главе мы исследуем все еще не разобранные кон­тексты Евангелий, которые обычно выделяются в качестве прит­чей. Рассматривать их мы будем в порядке убывающей сложности.

 

ПРИТЧИ С ДВУМЯ ОСНОВНЫМИ ТЕМАМИ ФАРИСЕЙ И МЫТАРЬ (Лк 18:9-14)

 

,Бог (Иисус)_N

✓ \ / \

✓ S

/ \
*■ V
Мытарьч                          >Фарисей

Эта притча дает нам подходящий материал для перехода от исследования триадической структуры к исследованию струк­туры диадической. Здесь содержится знакомое нам противопо­ставление хорошего и плохого персонажа с неожиданной пере­меной ролей, — эти черты мы уже многократно отмечали выше. Ближайшую параллель составляют притчи о богаче и Лазаре и о добром самарянине. Единственное отличие — здесь нет третьей, объединяющей фигуры, которая рассудила бы этих двух. В опре­деленном смысле роль судьи исполняет сам Иисус, дающий в зак­лючительном стихе от имени Бога оценку молитве и первого, и второго персонажа. Но Иисус не образует новую тему в дополне­ние к двум очевидным: один человек оправдан, а другой — нет. Структура притчи в целом явно бинарна, резкие переходы от фарисея к мытарю подчеркивают контраст между ними. Структу­ру можно обозначить как А-В-А-В-В-А-А-В, где А обозначает действия фарисея, а В — мытаря.

1. (А) фарисей (ст. 10а)

2. (В) мытарь (ст. 10Ь)

3. (А) фарисей (ст. 11-12)

4. (В) мытарь (ст. 13)

5. (В) мытарь (ст. 14а)

6. (А) фарисей (ст. 14Ь)

7. (А) фарисей (ст. 14с)

8. (В) мытарь (ст. 14d)

Однократная инверсия этих двух элементов в пятой и шестой позиции схемы отмечает кульминационную перемену статуса обоих персонажей и усиливает шок, который приговор Иисуса должен был вызвать у первоначальной его аудитории. Совре­менные стереотипные представления о фарисеях не должны зас­лонять от нас тот факт, что, согласно ожиданиям первоначаль­ной аудитории, героем рассказа должен был стать фарисей, а не мытарь.

С другой стороны, не нужно заходить чересчур далеко и пы­таться утверждать, будто фарисей здесь изображен карикатур­но и этот портрет не мог соответствовать реальному еврею в Sitz im Leben Jesu, поскольку в таком случае часть притчи или вся она оказывается неаутентичной и привязывается к позднейшейантисемитской полемике. В исконном иудаизме имелись как сми­ренные, так и заносчивые фарисеи, это признает несколько позднее даже Талмуд (ВТ Сота 22Ь). В общепринятой молитве набожный еврей благодарил Бога зато, что не родился рабом, язычником или женщиной (ср. ВТ Менахет 43в), что весьма напоминает позицию, против которой восстает здесь Иисус (ср. также Гал 3:28). Действия и слова обоих персонажей вовсе не экстраординарны, за исключе­нием разве что одной подробности: мытарь бьет себя в грудь. Этот патетический жест более присущ женщинам, мужчины прибегали к нему лишь для выражения особенно сильных эмоций"¹. Эта прит­ча чрезвычайно близка к другому жанру — примерам, где один че­ловек представляет целую группу подобных ему, то есть самонаде­янных праведников или кающихся.

⁴ Kenneth Е. Bailey Through Peasanl Eyes: More Lucan Parables. Grand Rapids: Eerdrnans, 1980, 153.

Ст. 14в, единственный в притче, обычно отвергаемый как неаутентичный, кратко формулирует все эти выводы, а потомуего не следует отбрасывать. Появление того же обобщенного заключения в других контекстах (Мф 18:4, 23:12. Лк 14:11) не оп­ровергает его аутентичности, поскольку данная максима умест­на в различных случаях. Ст. 14а содержит столь радикальный приговор, что к нему требуется хоть какое-то объяснение. Как нельзя лучше подходит оценка поведения этих двух людей: один превозносит самого себя, другой — принижает. Не следует делать далеко идущих выводов из отсутствия прямых ссылок на искуп­ление как непременный источник оправдания: события проис­ходят до распятия, к тому же публичная молитва в Храме совер­шается в момент жертвоприношения''. Вопль мытаря «Помилуй меня» (ikacBrxzi дел.) можно перевести и как «Даруй мне искупле­ние». Тема оправдания превращает этот текст в один из наибо­лее «паулинистских» во всем учении Иисуса.

Итак, притча содержит две основные темы, которые лучше все­го сформулированы сами Иисусом: 1) превозносящий себя будет уни­жен и 2) унижающий себя будет превознесен. Предлагалось множество применений этой притчи, наиболее важное — вознесение или по­срамление человека на Страшном суде. В зависимости от того, ка­кую позицию мы занимали в отношениях с Богом в земной жизни, в следующей нас ожидает нечто противоположное. Лучший библей­ский комментарий к этой притче представляют собой блаженства и «горе вам» из «Проповеди на ровном месте» у Луки (Лк 6:20-26).

 

ДВА СТРОИТЕЛЯ (Мф 7:24-27, Лк 6:47-49)

 

' (Буря/потоп)^

✓ ч

У ч ✓ ч

⁵ Ibid., 145.

Мудрый строитель*                > Глупый строитель

Подобно притче о фарисее и мытаре, рассказ о двух строите­лях представляет разительный контраст между мудрым и глупым типом поведения: один строит надежное здание, у другого пост­ройка рушится при первом же серьезном испытании. Образы здесь более традиционны, и вердикт вполне ожидаемый. Сам факт, что люди действительно строят дома на непрочном фун­даменте, свидетельствует о недостаточном уме человека даже в материальной сфере и прекрасно иллюстрирует неподготов­ленность людей к духовному царству.

В предыдущей притче приговор двум персонажам выносил Иисус, здесь же судьбу каждого решает буря, привычная метафора испыта­ния или суда. Что касается применения, эта притча, конечно же, поощряет нас заранее готовиться к самым различным испытаниям, но Иисус почти наверняка имел в виду катастрофический конец вре­мен. С другой стороны, поскольку награда мудрому строителю сво­дится к тому, что его дом уцелел, можно сделать вывод, что основа­ния духовных структур грядущего века закладываются в веке сем⁸.

Языковый параллелизм, особенно заметный у Матфея, под­черкивает сходства и различия между строителями. Оба строят дома, и внешне эти здания, вероятно, почти не отличаются. Один и тот же потоп обрушивается на них, и одно здание оста­ется стоять, в то время как другое рушится. Дом на скале и дом па песке (Матфей) или дом с фундаментом и дом без фундамен­та (Лука) естественно воспринимаются как символы разумного и глупого поведения, однако без конкретного противопоставле­ния слушающих слова Иисуса и не повинующихся тем, кто и слу­шает и исполняет, мог бы возникнуть целый ряд интерпретаций.

^R D. А. Carson Matthew, в The Expositor's Bible Commentary, vol. 8, ed. Frank E. Gae-belein. Grand Rapids: Zondervan, 1984, 194, приводит Ис 28:16-176, Иез 13:10-13 и Притч 12:7 как наиболее важный фон. Eduard Schweizer The Good News aecording to Mathew. Richmond: John Knox, 1975; London: SPCK. 1976, 191, видит в потопе напоминание о Hoc. R. Т. France The Gospel aecording to Matthew. Leicester: IVP: Grand Rapids: Eerdmans, 1985. 149, видит в буре символ и мирских испытаний, и последнего Божьего суда.

" В Aboth 3:17 равви Елеазар бен Азария передает притчу, в которой про­тивопоставляется судьба дерева со слабыми корнями и дерева с силь­ными корнями в пору бури, сравнивая с этими двумя деревьями людей, имеющих достаточное или недостаточное количество добрых дел. Елиша

Чтобы прояснить смысл притчи, требуется истолкование обра­зов, которое здесь осуществляется с помощью прямого сравнения⁴.

Интересно отметить, что аутентичность данной притчи и ее истолкований практически не вызывала возражений. Разумеет­ся, какие-то подробности были изменены в процессе передачи, чтобы история оставалась понятной в эллинистическом мире (см. выше) — в той мере, в какой мораль этой притчи допускает какие-либо перестановки в образном строе, — но большинство исследователей с готовностью признает единство этого текста.

Ульрих Луц в комментарии на Евангелие от Матфея ясно за­являет: «Двойная притча представляет собой единство и не мо­жет подвергаться дальнейшему разделению. Содержание образа свидетельствует в пользу версии Матфея как более близкой к ори­гиналу. Вероятно, она восходит непосредственно к Иисусу»¹". Кейрд столь же решительно и конкретно высказывается по по­воду двух основных тем, проистекающих из сопоставления обра­зов двух строителей: «Тот, кто слушает и исполняет слово, оста­ется в безопасности при любом кризисе, а тот, кто лишь слушает, навлекает на себя катастрофу».

Вывод Кейрда можно перефразировать с тем, чтобы большее внимание уделить последнему испытанию, которому подвергнутся все люди. В таком случае мораль притчи будет звучать так: 1) чело­век, принимающий Евангелие с послушанием, выдержит окончательный Божий суд; 2) человек, который не желает следовать за Богом как ученик, в этот последний день погибнет. Притча, завершающая Нагорную проповедь (и «Проповедь на ровном месте»), которая столь ярко передает Иисусову концепцию ученичества, предостерегает слуша­телей: нет и не может быть причины отвергнуть призыв Христа.

 

НЕДОСТОЙНЫЙ СЛУГА (Лк 17:7-10)

Хозяин

i

б. Абуйя иллюстрирует тот же контраст в Aboth Rab. Nathan 24:1-3 образа­ми, даже более близкими к нашим: он сравнивает их со строителями, из ко­торых первый начинает с больших камней, а заканчивает кирпичиками, а второй по глупости нарушает эту последовательность.

"' Ulrich Luz Das Evangelium nach Matthäus, vol. 1. Neukirchen-Vluvn: N eukirch-ener; Zürich: Benziger, 1985, 412.

Слуга

Другой тип диадической притчи включает фигуры хозяина и подчиненного без сопоставления между двумя подчиненными. Хороший пример — притча о недостойном слуге. Как и в приво­дившихся выше примерах, когда Иисус начинал рассказ с ри­торического вопроса «Кто из вас?», здесь Он также ожидает единодушного признания: подобным образом ни один человек не поступит. Ни один уважающий себя хозяин не пригласит слу­гу к столу прежде, чем сам поест. Однако заключение (ст. 10) сме­щает акцент с хозяина и призывает слушателей встать на место слуги.

И тогда вывод, к которому все по умолчанию пришли, обра­щается против слушателей и вынуждает их признать себя недо­стойными перед Богом. Они с готовностью соглашались, что слуга должен предпочесть интересы хозяина своим собственным, даже если ему это не по вкусу. Теперь они не могут не признать, что таким же образом человек должен вести себя по отношению к Богу, даже если ему это не по вкусу. Логика по-прежнему строит­ся а fortwri: что действительно на уровне людей — хозяев и слуг, — тем более действительно, когда речь идет о Боге и человеке.

Изменение перспективы при переходе от ст. 7-9 к ст. 10 по­буждает многих ученых к ставшему уже привычным выводу: зак­лючительный стих не является аутентичным, он добавлен по­зднее. Однако, если мы признаем возможность нескольких тем в одной притче, то мы вправе выводить по крайней мере два «урока» из этого рассказа, причем оба неразрывно связаны с его первоначальной формой: один «урок» заключается в характере господина, другой — в поведении слуги. Повествование сосредо­точено на первой теме, а вывод — на второй.

Жак Дюпон продемонстрировал единство всех четырех сти­хов, даже не принимая во внимание дуалистическую структуру притчи. Он отметил лексические и концептуальные параллели между ст. 7-9 и 10 (xic, ecj Ъ\ш\>/охпщ кш vjuete, [«кто из вас/так и вы»]; 8ояЗл.о<;/оочЗЯ,сл [слуга/слуги]; öxi ettotncrev та 8iaxa%8evxa/oxcxv пощсцхе... ха 8icxxcx%8evTcx [«всякий раз, когда вы делаете, что ве­лено»]), а также важную роль ст. 9 как связующего звена между ст. 7-8 и 10 и двойной вопрос ст. 7-8, в котором первая часть под­чинена второй.

Итак, каждый стих здесь «требует» следующего, а потому лю­бые попытки оторвать один или несколько стихов от первона­чальной притчи совершенно излишни. Подобное же смещение акцентов с хозяина на слугу мы наблюдаем в Мф 7 :9 -11. В обоих случаях такое смещение жестко обусловлено логикой самой прит­чи. Поскольку хозяин символизирует Бога, а слуга — любого пред­ставителя народа Божьего, вполне естественно, что сперва вни­мание сосредотачивается па природе Бога, а затем — на реакции его народа.

Достаточно ясно, какой урок мы можем извлечь из поступков хозяина. Бог — суверенный властитель. Можно по-разному фор­мулировать следствия из этого положения. Бог не находится на одном уровне с кем-либо из смертных, Он требует от них служе­ния, а награды распределяет, не глядя на заслуги. Вторая тема возникает, когда слуга признает верховное владычество своего господина, но как именно мы истолкуем эту тему, зависит от пе­ревода эпитета сх%решс;.

¹⁴ Bailey Through Peasant Eyes. 122-124; J.J. Kilgallen What Kind of Servants Are We?
(Luke 17, 10). ft/>63, 1982, 549-551.

Традиционная передача — «бесполезный», «неприбыльный» — ошибочна. Люди имеют огромную ценность в глазах Бога. «Недо­стойный» — это уже лучше, поскольку обозначает человека, не за­служивающего какой-то милости или не способного добиться ее. Возможно даже, что строго этимологический перевод иска­жает смысл слова, поскольку в этом случае возникает значение «не нуждающийся». Лк 17:10 в таком случае будет означать, что слуге никто ничего не должен и ему не причитается никакая ми­лость¹'¹. Каковы бы ни были оттенки значения, ясно, что Иисус призывает учеников отказаться от любых притязаний на «заслу­женную» благодать. Притча не отрицает намерения Бога воз­наградить свой народ, — об этом сказано и в других местах (напри­мер, Лк 12 :35-38), — но подчеркивает, что отношения индивидуумас Богом «основаны не на достоинстве и не на заслугах и тем бо­лее не на взаимной выгоде, а исключительно на благодати».

Лука помещает эту притчу в контекст ряда наставлений уче­никам о вере. Как большинство притчей, рассказанных учени­кам в Евангелиях, эта, по мнению многих исследователей, могла быть первоначально адресована оппонентам Иисуса. Этим, мол, объясняется одна из наиболее явных странностей притчи: вряд ли многие из учеников Иисуса (а то и вовсе ни один из них) были достаточно зажиточны, чтобы иметь рабов. Но данная посылка основана на преувеличенном представле­нии о бедности последователей Иисуса, тем более что в огром­ном большинстве семей достаточно скромного достатка имел­ся хотя бы один слуга или служанка (а притча не дает никаких оснований полагать, будто рабов было несколько)^и'. В семье Зеведея и его сыновей имелось не менее двух работников (Мк 1:20). А главное, ученикам вовсе ие требовалось иметь соб­ственных слуг, чтобы оценить этот пример. Они были доста­точно хорошо знакомы с социальным укладом своего времени, пусть и из вторых рук, чтобы понимать, как должны строить­ся эти отношения.

"' Bailey Through Peasant Eyes, 114-115; E. Earle Ellis Tlie Gospel of Luke. London: