Полная эмоциональная депривация (госпитализм)

Если при анаклитической депрессии объект любви че­рез три-пять месяцев возвращается, то наступает быстрое выздоровление. Даже если это эмоциональное расстройство и имеет какие-либо далеко идущие последствия, они, во всяком случае на данном этапе, не проявляются.

При полной эмоциональной депривации картина совершенно иная. Если на первом году жизни лишить ребенка любых объектных отношений на период, превышающий пять месяцев, состояние младенца серьезно и неумолимо ухудшается, что, по крайней мере отчасти, становится необрати­мым. Характер отношений между матерью и ребенком в предшествующий период (если такие отношения существо­ вали), практически не влияет на протекание болезни.

Мы наблюдали состояние полной эмоциональной деприва­ции и его последствия в приюте, расположенном за пределами Соединенных Штатов. В то время там насчитывался 91 ребенок (Spitz,1945а, 1946а). В этом учреждении дети вскармливались грудью в течение первых трех месяцев (их кормила либо родная мать, либо кто-то из других матерей при отсутствии собствен­ной). В эти три месяца дети выглядели как нормальные средне­статистические дети в этом городе и давали соответствующие результаты при тестировании уровня развития.

После третьего месяца ребенка отделяли от матери. Дети оставались в воспитательном учреждении, где им обес­печивали полный уход с точки зрения их физических по­требностей. Еда, гигиенические процедуры, медицинская помощь были не хуже, чем в любом другом из известных нам учреждений, а в чем-то и превосходили их.

 Однако поскольку каждой няне официально приходи­лось смотреть за восемью детьми (на самом деле заботам од­ной няни вверялось до дюжины младенцев), дети испытывали эмоциональный голод. Подчеркнем: каждому ребенку доста­валась примерно 10 процентов той эмоциональной энергии, которая обычно присутствует в отношениях матери и ребенка.

После отделения от матери состояние детей постепенно ухудшалось, проходя стадии, характерные для описанной выше частичной эмоциональной депривации. Симптомы раз­личных фаз анаклитической депрессии быстро сменяли друг друга, и за сравнительно короткий срок — через три месяца — возникала новая клиническая картина: становилось совершен­но очевидным отставание моторики, дети были полностью пассивными и неподвижно лежали на спине в своих кроват­ках. Им не удавалось достичь даже стадии моторного конт­роля, необходимой, чтобы перевернуться на живот. Лица стали пустыми, координация движений глаз ослабела, лицо приня­ло выражение, типичное для имбецилов. Спустя некоторое время подвижность возобновлялась, принимая у некоторых детей форму spasmus nutans; у других детей выявилась неско-ординированность движений пальцев, напоминающая децеребральные или атеротические движения (Spitz 1945а).

Наши тесты выявили у этих детей прогрессирующее снижение коэффициента развития. К концу второго года жизни этот коэффициент в среднем соответствовал 45 про­центам от нормы, то есть уровню развития идиота. Мы про­должали наблюдать этих детей с большими интервалами вплоть до четырех лет (Spitz 1946а). К этому возрасту боль­шинство детей, лишь за немногими исключениями, так и не научились сидеть, стоять, ходить или говорить (рис. 18).

Уровень смертности покажется еще более чудовищным при сопоставлении с другими воспитательными учреждения­ми. Например, в яслях мы наблюдали в среднем 55 детей ежегодно, то есть за четырехлетний период мы проследили историю 220 детей, из них 186 с самого рождения; из этой группы в свою очередь более половины мы наблюдали так­же в начале второго года жизни. Среди всей этой популяции мы зарегистрировали два смертных случая, вызванных об­щераспространенными заболеваниями. Из числа воспитан­ников яслей, за чьей судьбой мы могли проследить в течение полугода после того, как они покинули это заведение, умер­ло еще двое. Это достаточно убедительно показывает, что смертность обусловливается не нахождением в воспитатель-

 

253

ном учреждении, а специфическими условиями содержания. Между яслями и приютом существует одно важное разли­чие: в яслях за детьми ухаживала мать, в приюте — нет.

 

 

Рис. 18. Заболевания, вызванные эмоциональной депривацией

 

Прогрессирующее ухудшение общего состояния и возра­стающая чувствительность к инфекции приводят необычайно высокий процент этих детей к маразму и смерти (рис. 19 и 20).

 

Рис. 19. Маразм

Из 91 ребенка, первоначально наблюдавшихся в при­юте, к концу второго года жизни умерли 34; 57 детей выжи­ли. О судьбе четверых из них мы не смогли получить дальнейшую информацию. 32 были размещены в семьях и воспита­тельных учреждениях, и о них мы также не располагаем дальнейшими сведениями. Следовательно, вполне возможно (и даже вероятно), что общий процент смертности был еще выше. Но и без этого уровень смертности чрезвычайно вы­сок.

 

Рис. 20.

 

В предыдущих главах я отмечал, что мать, ухаживая за ребенком, обеспечивает его аффективно важными действия­ми в рамках объектных отношений. Отсутствие материнской

255

заботы означает эмоциональный голод. Мы видели, что это приводит к прогрессирующему ухудшению, затрагивающе­му всю личность ребенка. Это ухудшение проявляется преж­де всего в остановке психологического развития ребенка. Затем возникают психологические дисфункции, сопровож­дающиеся соматическими изменениями. На следующей ста­дии это приводит к повышенной восприимчивости к инфек­ции, и, соответственно, если эмоциональная депривация продолжается на втором году жизни, — к экстремальному возрастанию уровня смертности.

Я выдвинул предположение, что последовательность симптомов при синдроме госпитализма соответствует последовательности симптомов, описанных Селье (1950), которые возникают в результате продолжительного стресса (Spitz 1954, 1956b). Эти параллели отражены в таблице 9.

Начав с физических агентов стресса, Селье вскоре об­наружил, что эмоциональный стресс является наиболее мощным активатором гипофизарной, адренокортикотропной функции. Я считаю таким фактором стресса продолжитель­ную эмоциональную депривацию.

В заключение я хотел бы обратить внимание читателя на термины, использованные мной при обсуждении данной темы. Я намеренно говорил об аффективной (эмоциональной) депривации. В последние годы было проведено много интересных и впечатляющих исследований животных и людей с точки зрения сенсорной депривации (Неbb, 1949; Bexton, Heron and Scott, 1954; Heron, Bexton and Hebb, 1956; Azima and Cramer-Azima, 1956а, b; Lilly, 1956; Harloy, 1958; Solomon, 1961). Необходимо понимать, что сенсорная и эмоциональная депривация отнюдь не являют­ся взаимозаменимыми понятиями. Разумеется, на данной стадии практически невозможно вызвать один вид депри­вации без другого. В последние годы было проведено мно­жество экспериментов с различными видами животных в области сенсорной депривации. Внимательное изучение результатов этих экспериментов выявляет, что последствия оказываются тем более тяжелыми, чем выше место данно­го вида на эволюционной лестнице. Отсюда неизбежно следует вывод, что тяжесть ущерба, вызванного сенсорной депривацией, возрастает прямо пропорционально уровню развития Я, присущему данному виду, и интенсивности объектных отношений.

Таблица 9 Параллели между общим синдромом адаптации и синдромом эмоциональной депривации

 

Общий адаптационный синдром (Селье)	Синдром эмоциональной депривации (Шпиц)
Напряжение	Плаксивость
Возбуждение	Требовательность
Потеря аппетита	Потеря аппетита, Снижение веса
Возрастание резистентности к эвокаторным стимулам	Увеличение социального сектора
Снижение адаптивности к другим факторам	Остановка и регресс КР
Субнормальное либидо	Отсутствие аутоэротической деятельности
Депрессия нервной системы	Безучастность Бессонница Снижение моторики
Прекращение адаптации	Необратимая регрессия КР
Снижение резистентности	Восприимчивость к инфекции
Артериосклероз сосудов мозга	Ригидность лица Атипичные движения пальцев
Истощение	Рост заболеваемости
Смерть	Высокий уровень смертности

Соответственно, у птиц, например у уток, после дли­тельной сенсорной депривации может наступить легкое и быстрое выздоровление, но уже у дикого гуся ее послед­ствия оказывается труднообратимыми. Подобную картину мы наблюдаем и у низших млекопитающих, однако когда мы переходим к макакам-резусам Харлоу, последствия эмо­циональной депривации оказываются полностью необрати­мыми. Харлоу установил, что эти последствия выражаются, прежде всего, в расстройстве эмоционального функциони­рования животного, его реакций и социальных отношений¹.

Соответственно, я полагаю, что потребуются дальней­шие эксперименты и исследования, чтобы очертить природу этих двух форм депривации и отделить друг от друга их последствия. В недавних работах я сделал первую попытку продвинуться в этом направлении (1962, 1963Ь, 1964).

¹ Личное сообщение, 1961.

 

 257.

 

 

ГЛАВА 15

Последствия утраты объекта

Психологические соображения

Аналитическая депрессия и госпитализм показывают, что острая недостаточность объектных отношений ведет к задержке развития во всех сферах личности¹. Эти два раз­личных заболевания высвечивают фундаментальную роль объектных отношений в развитии младенца.

Говоря точнее, катамнез детей, подвергшихся этим двум расстройствам, требует пересмотра наших представлений о роли агрессивного влечения в развитии младенца. Проявле­ния агрессии², присущие нормальному ребенку после восьмо­го месяца жизни, такие, как удары, укусы, жевание и т. д., явно отсутствуют у детей, страдающих анаклитической деп­рессией или госпитализмом. Ранее в этом исследовании я указывал, что развитие обоих влечений, и либидинозного, и агрессивного, тесно связано с отношением ребенка к либи-динозному объекту. Отношения ребенка с объектом любви дают выход агрессивному влечению в активности, провоци­руемой объектом. На стадии младенческой амбивалентности (то есть во второй половине первого года жизни) у нормаль­ного ребенка нет дифференциации между агрессивным и либидинозным влечениями; они проявляются одновремен-

¹ В статье о развитии слепорожденного ребенка Фрайберг и Фрид-мэн (1963) убедительно подтверждают это предположение, проиллюст­рировав его впечатляющими киносъемками.

²Я использую термины «агрессия» и «агрессивное влечение» от­нюдь не в их расхожем смысле. «Агрессивное влечение» или, говоря кратко, «агрессия» означает, согласно постулату Фрейда (1920), одно из двух действующих в психике фундаментальных инстинктивных вле­чений. Некоторые авторы называют его «агрессивным инстинктом». Со­ответственно, говоря об агрессии, я не имею в виду враждебность или деструктивность, хотя они также могут относиться к проявлениям это­го влечения.

но, параллельно или альтернативно в виде реакции на один и тот же либидинозный объект. В отсутствие такого объек­та оба влечения лишаются своей цели. Именно это и про­исходит с детьми, страдающими анаклитической депрес­сией.

В этом случае влечения, так сказать, повисают в возду­хе. Прослеживая судьбу агрессивного влечения, мы обнару­живаем, что ребенок обращает агрессию на самого себя, то есть на единственный оставшийся у него объект. С клини­ческой точки зрения эти дети утрачивают способность асси­милировать пищу, они впадают в бессонницу, позднее могут активно проявлять аутоагрессию, биться головой о край кровати, наносить кулаками удары по голове и целыми пря­дями вырывать у себя волосы. Если утрата объекта оказы­вается тотальной, их состояние переходит в госпитализм, ухудшение заходит слишком далеко и становится необрати­мым, приводя в итоге к маразму и смерти.

В той мере, в какой ребенок лишен либидинозного объекта, он все более утрачивает способность направлять вовне не только либидо, но и агрессию. Разумеется, трансформация инстинктивных влечений не доступна прямому наблюдению, однако из симптоматики анаклитической депрессии можно заключить, что давление (impetus, Freud, 1915b) агрессивного влечения является, так сказать, носителем не только этого влечения, но и либидинозного. Если мы предполагаем, что у нормального ребенка во второй полови­не первого года жизни оба влечения слитны, то мы можем также постулировать, что у ребенка, лишенного объекта, имеет место расслоение влечений.

Каким образом это происходит? Когда разлученный с матерью ребенок не может найти цель для разрядки влече­ния, он сначала становится плаксивым, цепляясь за любого оказавшегося поблизости взрослого, словно пытаясь с по­мощью агрессивного влечения вновь обрести объект любви. Чуть позже явные проявления агрессии идут на убыль, и после двух месяцев непрерывной разлуки у ребенка обнару­живаются первые отчетливые соматические симптомы, то есть бессонница, потеря аппетита и веса. Я пытался описать подробно каждый из этих симптомов (1953а).

При анаклитической депрессии, если патологический процесс, вызванный депривацией, останавливается благода­ря возвращению объекта любви, расслоение двух влечений также прекращается и наступает обратный процесс. В этот

 

259

 

 

период мы наблюдаем явление, которое, по-видимому, возни­кает в результате частичного повторного слияния влечений при быстро восстанавливающейся активности у выздоравливающих детей. Если мать возвращается после разлуки, продолжавшей­ся не более чем три-пять месяцев, ребенок полностью преоб­ражается, становится веселым и оживленным, радуется и сво­ей матери, и всем взрослым вообще, он готов активно возиться и играть с другими детьми. Такие дети также, по крайней мере на некоторое время, делаются более агрессивными по отноше­нию к другим, чем их обычные сверстники; они могут активно уничтожать различные предметы, одежду, постель, игрушки и т. д. Однако эта деструктивная установка несопоставима с бесконтактной и безобъектной деструктивностью малыша или дошкольника, которому удалось выжить, несмотря на посто­янную отлученность от источника эмоций.

Среди детей, матери которых возвратились после не­скольких месяцев отсутствия, мы также обнаруживаем тех, кто кусается и рвет волосы — но у своих сверстников, а не у себя. Я снял на пленку одного такого ребенка, который постоянно сдирал кусочки кожи с внутренней поверхности стопы другого малыша, оставляя кровоточащие ссадины.

Какова судьба либидинозного влечения после расслоения влечений? Наши наблюдения за аутоэротической актив­ностью детей первого года жизни позволили нам выдвинуть на этот счет некоторые предположения. Мы видели, что у детей, подвергнувшихся длительному лишению аффектив­ных ресурсов, прекращается всякого рода аутоэротическая активность, включая сосание большого пальца. С теорети­ческой точки зрения это выглядит так, словно младенец возвратился к форме существования, возникшей на стадии первичного нарциссизма: он не способен воспринимать в качестве объекта собственное тело. Складывается впечатле­ние, что у маразматических детей либидинозное влечение наделяется единственной ролью: обеспечивать выживание, покуда удается поддерживать угасающую искру.

Дети, страдающие маразмом, были лишены возможно­сти сформировать объектные отношения. Тем самым они оказались не способны направить либидинозное и агрессив­ное влечения на один и тот же объект, что является обяза­тельной предпосылкой для слияния двух влечений. Лишив­шись объекта во внешнем мире, разъединенные влечения направляются на личность самого ребенка, воспринимая ее в качестве объекта. Последствия не подвергшейся слиянию

и обращенной против собственной персоны агрессии выра­жаются в деструктивных проявлениях вырождения, в фор­ме маразма. Обращение на самого себя также не подвергше­гося слиянию либидинозного влечения противодействует деструкции; действуя на основаниях, подобных первичному нарциссизму, либидинозное влечение растрачивается в по­пытках обеспечить выживание.

По моему мнению, при нормальном слиянии обоих вле­чений агрессия играет роль, сопоставимую с несущей вол­ной. Таким образом, натиск агрессии обеспечивает направ­ленность обоих влечений на внешний мир, но, если агрессивное и либидинозное влечения не достигнут слияния, или если произойдет расслоение, агрессия обратится на саму личность, и в таком случае либидо также не сможет далее оставаться направленным вовне¹.

Нейтрализация. Мы можем также рассмотреть транс­формацию влечений, которой сопровождается утрата объек­та, в свете концепции Гартманна о нейтрализации (Hartmann, 1952,1953,1955; Kris, 1955; Hartmann, Kris and Loewenstien,1949), в соответствии с которой энергия инстинктов может быть преобразована в нейтральную энергию. Нейтрализация позволяет обойти пагубные последствия расслоения. Одна-

¹ Можно спросить, что происходит с обоими влечениями в период эмоциональной депривации, почему происходит их расслоение и почему агрессивное влечение постигает иная судьба, нежели та, что уготована либидинозному. На данной стадии нашего знания эти вопросы остаются чисто академическими, однако я полагаю, что гипотеза Фрейда о связи либидинозного влечения с внутренними органами (Freud, 1905b) может пролить свет на эти проблемы. Позднее, в частности в «Экономической проблеме мазохизма» (1924с), Фрейд говорил о мускулатуре как о ка­нале для разрядки агрессивного влечения. Системы органов значитель­но медленнее осуществляют функцию разрядки, нежели скелетная мус­кулатура. Можно даже предположить, что первая способна удерживать энергию в связанном состоянии (Breuer, Freud, 1895). Это не касается скелетной мускулатуры, которая быстро разряжает энергию в виде крат­ковременных взрывов.

Мы можем подумать и о существовании органической, физиологи­ческой основы, которая в случае патологической преграды разрядке вызывает расслоение обоих влечений, которым патология отказывает в разрядке. Когда либидинозное влечение отделяется от агрессивного, различие между ритмом разрядки во внутренних органах и тем, что господствует в скелетной мускулатуре, может закрепить этот разрыв и в конечном счете определить различную судьбу каждого из влечений. Возможно, в этом контексте найдут себе применение некоторые пред­положения Кэннона (1932). Любое подобное соображение может толь­ко наметить вероятные направления наших рассуждений.

 

261

 

 

ко нейтрализация предполагает определенный уровень орга­низации Я, которого младенец не может достигнуть до пос­ледней четверти первого года жизни, а то и позже.

Это стадия, о которой мы можем говорить как о стадии достижения ребенком первого уровня подлинной организа­ции Я, первой интегрированной структуры Я, совершенно несходной с рудиментарным, разрозненным Я, постулиро­ванным нами для третьего месяца развития. Мы говорили об этих двух уровнях развития Я как о первом и втором орга­низаторе психики. Первый важный шаг к интеграции Я со­вершается в переходные месяцы, разделяющие эти две фазы. Для того чтобы ребенок успешно преодолел трудные и слож­ные процессы первой стадии перехода, то есть вступил на путь, ведущий ко второму организатору психики, требуется соблюдение определенных условий (Spitz, 1959).

Наиболее важное из этих условий — атмосфера безопас­ности, создаваемая стабильными и непрерывными объектными отношениями. Младенец должен располагать постоянным доступом к свободной разрядке в форме аффекта, направ­ленного на либидинозный объект и ведущего к взаимодей­ствию между ребенком и объектом¹.

После установления Я примерно к концу первого года жизни вырабатываются все новые предтечи защитного механизма. Начинает развертываться личность ребенка, проявлять­ся характер. В ходе этого развития влечения (которые под­верглись слиянию при установлении либидинозного объекта) подвергаются дальнейшему изменению, в том числе нейтра­лизации. Кроме того, влечения в большей или меньшей степе­ни направляются в русло психических репрезентаций того или иного органа, той или иной активности, отражая доминиру­ющие зональные модусы (Erikson, 1950а).

Результатом этого экстенсивного эксперимента с влече­ниями являются разнообразные смешения влечений, причем эти смешения могут отличаться как качественно, так и ко­личественно. Разумеется, когда я говорю об эксперименте со смешением влечений, я также имею в виду, что многие подобные эксперименты окажутся неудачными и не соот­ветствующими своей задаче, которая состоит в том, чтобы

¹ Эриксон (1950а) выражает то же мнение в несколько иной форме, называя это явление «первой стадией базальной уверенности (примерно первый год)», тогда как Тереза Бенедек (1938) говорит о «доверии».

достичь удовлетворения¹ или избежать неудовольствия. Неудачные эксперименты оставляются; нормальный ребенок сравнительно легко отказывается от них, поскольку посто­янство и безопасность его объектных отношений стоят того, чтобы пойти на Подобное самопожертвование. Надежный аффективный климат позволяет ребенку компенсировать разочарования и фрустрации в другом секторе объектных отношений или с помощью новых экспериментов, или обоими способами.

Тогда наступает черед нейтрализации, которая необхо­дима для установления принципа реальности: индивид дол­жен быть способен осознавать, что его ближайшая цель может оказаться недостижимой либо повлечет за собой слишком много неудовольствия. Этот инсайт сам по себе требует от ребенка таких психических операций, которые в свою очередь нуждаются в определенном уровне интегра­ции Я, при котором удовлетворение может быть отсрочено, а инстинктивное влечение вынесет ожидание². Дальнейшей предпосылкой способности нейтрализовать влечения явля­ется вышеупомянутая атмосфера эмоциональной безопасно­сти, которая может возникнуть только после установления либидинозного объекта в собственном смысле слова (к кон­цу первого года жизни).

Наблюдая за упорными усилиями и попытками восьми­месячного ребенка, невольно вспоминается то, как в первые месяцы жизни приобретались паттерны движений: точно так же младенец направляет и перенаправляет инстинктивные влечения; при этом парциальные влечения дифференциру­ются от них, а затем реинтегрируются и утилизируются. Подобно тому как в первые месяцы жизни отбрасываются неудачные движения, восьмимесячный ребенок отбрасывает не приводящее к успеху поведение, и подобно тому как верные движения интегрируются трехмесячным младенцем в единый репертуар, удачные паттерны поведения становят­ся для ребенка к концу первого года жизни обычной после-

¹ Едва ли есть необходимость напоминать знакомому с психоанали­зом читателю, что я употребляю термин «удовлетворение» для описа­ния широкого спектра психологических переживаний, включая также

мазохистские.

² Пользуясь терминами Пиаже, это соответствует сравнительно вы­сокому уровню обратимости, который достигается на четвертой стадии, когда ребенок научается находить игрушку позади двух последователь­но расположенных тайников (см. приложение).

 

263

 

довательностью. Из случайных движений выбираются те, которые обеспечивают достижение цели; среди различных типов поведения и эмоциональных реакций сохраняются те, которые вызывают соответствующий отклик.

Благоприятный аффективный климат облегчает экспе­рименты с действиями, отношениями и попытками достичь цели на более высоком уровне. На этом уровне немедленное удовлетворение потребности перестает быть единственной целью. Большее значение приобретает, с одной стороны, достижение удовлетворения в рамках объектных отноше­ний, с другой — прогресс в развитии и автономия. Цели, не соответствующие этим задачам, отвергаются. Пожалуй, можно сказать, что в первые месяцы жизни двигательные паттерны подчинены целям, а осуществление влечений пос­ле установления Я подчинено задачам.

Когда цель отвергается, энергия, вложенная в достижение этой цели, остается без разрядки и ищет выхода. Бес­порядочное возбуждение и нескоординированная актив­ность (обычный способ разрядки в первые недели жизни) в возрасте одного года уже не вполне сообразны Я, тем более когда устойчивость хороших и надежных объектных отношений предлагает большие возможности удовлетворе­ния. Правда, власть Я еще не настолько утвердилась, что­бы исключить периодические взрывы эмоций. Однако эти проявления темперамента редко случаются у ребенка, у которого сформировались удовлетворительные объектные отношения. Более того, у него развиваются новые способы разрядки энергии. На сознательном уровне принимается компенсация, в бессознательной сфере Я развиваются за­щитные механизмы, и становится возможной нейтрализа­ция влечений.

В свете этих рассуждений я прихожу к выводу, что нейтрализация в сфере влечений играет роль, сопостави­мую с ролью принципа реальности в сфере активной дея­ тельности. Пока нейтрализация невозможна, диффузные инстинктивные влечения ведут к деструкции, то есть к унич­тожению объекта, субъекта или того и другого. Но если нейтрализация возможна, энергия влечений удерживается в ожидании до тех пор, пока не представится более благопри­ятная возможность для использования нейтрализованной энергии в осуществлении Я-сообразной задачи. Таким обра­зом, нейтрализация влечения, как и принцип реальности, выполняет функцию обходного пути.

Если на основании наблюдавшейся нами «нормальной» популяции младенцев позволительно делать обобщения, то можно сказать, что нейтрализация влечения имеет защит­ные функции. Мы можем отнести нейтрализацию к числу защитных механизмов; принцип реальности как функцию обходного пути и адаптивное устройство следует рассмат­ривать в качестве предтечи нейтрализации.

 

265

 

 

ГЛАВА 16

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В этом исследовании я попытался представить полную картину своей работы в области генезиса первых объектных отношений и их компонентов, рассказать об их последова­тельных стадиях, выявленных при нормальном развитии, а также о некоторых видах расстройств, возникающих на первом году жизни. Эта картина остается наброском, во многих отношениях несовершенным. Дальнейшие исследо­вания будут проводиться с помощью более тонких инстру­ментов и, несомненно, расширят, модифицируют и уточнят мои данные; они приведут к более четким формулировкам и новому набору понятий. Следовательно, то, что я излагаю, — это лишь первый шаг, попытка пролить свет на ряд феноме­нов и подчас увидеть в них нечто весьма неожиданное.

Я указывал, что естественный процесс установления объектных отношений в качестве предпосылки нормального развития и функционирования психики — условие необхо­димое, но не достаточное. Я обсуждал отклонения в уста­новлении объектных отношений и расстройства психическо­го развития младенцев, связанные прежде всего с этими отклонениями. Некоторые из расстройств раннего детства, будь то психогенные или психосоматические заболевания, обнаруживают поразительное сходство с состояниями, ко­торые мы наблюдаем у взрослых. Я показал, что это сход­ство отнюдь не означает гомологии или хотя бы аналогии между расстройствами у младенцев и психическими заболе­ваниями взрослых. Напротив, я подчеркиваю, что патологи­ческие процессы, наблюдаемые в младенчестве, представля­ют собой независимую клиническую картину sui generis, поскольку они возникают у организма, психическая струк­тура которого полностью отличается от структуры взрос­лых. Однако если столь серьезные расстройства, как некото­рые из тех, что я описал, развиваются в период формирования

психики, они неизбежно оставляют рубцы в структуре и функциях психики. Эти рубцы становятся locus minoris, где и закрепляются расстройства более поздних периодов. Болезнь, проявившаяся позднее, может относить­ся или не относиться к совершенно иной нозологической категории. Этот вопрос требует дальнейшего исследования. Однако я считаю вполне вероятным, что ранние психоген­ные расстройства у младенцев порождают предрасположен­ность к дальнейшему развитию патологии.

На данной стадии нашего знания это предположение остается гипотезой, которая, по-видимому, подтверждается клиническими и экспериментальными исследованиями, а также наблюдениями Анны Фрейд (1958), Джона Боулби (1953), Патнема и др. (1948), Маргарет Малер (1960), Берты Борнштейн (1953) и многих других (см. также: Lebovici and McDougall, 1960). Однако решающее доказательство, под­тверждающее или опровергающее мои гипотезы, появится тогда, когда будет проведено достаточное количество дли­тельных исследований, начиная с момента рождения.

Тем временем даже столь осторожная рабочая гипотеза открывает новые возможности в сфере профилактики и терапии некоторых расстройств, как детских, так и взрос­лых. Некоторые идеи относительно профилактики я изло­жил в своей работе «Психиатрическая терапия в младенче­стве» (1950а).

В области терапии уже предпринимались соответствую­щие попытки под названием анаклитической терапии (Margolin, 1953, 1954). Поскольку и детские, и взрослые расстройства, по-видимому, связаны с теми психическими рубцами, которые можно проследить до ранних патогенных объектных отношений, логично предположить, что соответ­ствующие терапевтические процедуры также должны вос­ходить к довербальному периоду, предшествующему и эди-повой, и догенитальной фазе (Spitz, 1954).

Результаты, полученные в ходе настоящего исследова­ния, указывают, что расстройства в формировании наиболее ранних объектных отношений, вероятно, влекут за собой значительное нарушение способности подростка и взросло­го к установлению переноса в терапевтической ситуации. Маргарет Малер (1952) обнаружила две предтечи подобно­го неправильного развития малышей и назвала их «аутич-

¹Место наименьшего сопротивления. — Лат.

 

267

ный» и «симбиотический» ребенок. У взрослых явления, ана­логичные аутизму, представляют собой недостаток контак­тов, уход в себя, а в острых случаях — кататонию. Симби­отический ребенок, в свою очередь, подобен взрослому пациенту, обнаруживающему определенные формы патоло­гической влюбленности и крайней зависимости с заметной тенденцией к суициду.

Я полагаю, что доминирование хороших объектных отношений является основополагающей предпосылкой спо­собности устанавливать перенос. Поэтому феномен перено­са был впервые обнаружен в психоаналитической терапии невротиков. При неврозе первоначальный конфликт проис­ходит через несколько лет после установления объекта, то есть наиболее ранние объектные отношения у невротика складываются относительно благополучно.

Кроме того, некоторые наши пациенты оказались слиш­ком нарциссическими для того, чтобы поддаться психоаналитическому лечению. До недавних пор считалось, что такие пациенты вовсе не способны к образованию переноса. Теперь мы знаем, что дело обстоит не совсем так, однако создание подобных нетипичных переносов чрезвычайно сложно и требует изменений в технике терапии. Эти изменения можно отчасти смоделировать в соответствии с процессом, который приводит к появлению способности к переносу, то есть исходя из истории развития объектных отношений и, в частности, из индивидуальных нарушений объектных отно­шений у конкретного пациента. Другими словами, терапевт должен предоставить пациенту то, чего не хватало в его объектных отношениях. Диагностирование подобной депри-вации облегчается фактором стадийной специфики: специ­фические эмоциональные проблемы пациента могут быть прослежены на основании его специфических точек фикса­ции (Spitz, 1959).

Это исследование поднимает еще целый ряд вопросов, которые я едва затронул или полностью опустил. Одной из проблем является социологическое значение этих данных. В пер­вых разделах книги я указал, что объектные отношения — это основа социальных отношений. Я не могу окончить эту книгу без краткого обзора объектных отношений в социоло­гической и исторической перспективе.

Что означают первые объектные отношения для соци­альной структуры? Фрейд наметил ответ в своей книге «Пси­хология масс и анализ Я» (1921). Основываясь на феноме-

нах любви и гипноза, Фрейд сформулировал концепцию «массы из двоих», происхождение которой он проследил до первоначальных отношений мать-дитя. Фрейд выявил, что переходные отношения между гипнотизером и гипнотизи­руемым служат прототипом отношения группы к своему лидеру.

Все последующие человеческие отношения, имеющие объектные характеристики, — отношения любви, отноше­ния, возникающие при гипнозе, отношение группы к лидеру и в конечном счете все межличностные отношения, впервые закладываются в отношениях мать—дитя. Поэтому наше исследование дает отправную точку для понимания усло­вий, которые превращают человека в социальное существо. Аффекты и аффективные взаимодействия играют централь­ную роль в подобной констелляции сил и условий. Способ­ность человеческого существа устанавливать социальные контакты приобретается внутри отношений мать-дитя. По­средством этих отношений подвергшиеся слиянию влечения направляются на либидинозный объект, и тем самым закла­дывается фундамент всех дальнейших человеческих отно­шений.

Исследования антропологов, таких, как Маргарет Мид (1928, 1935), Рут Бенедикт (1934), Кардинер (1939, 1945), Редфилд (1930), Монтегю (1950) и многих других, обнару­жили тесную взаимосвязь между отношениями матери и ребенка внутри конкретной культуры, с одной стороны, и формами культурных институтов этого общества — с дру­гой. Однако эта тесная взаимосвязь не должна интерпрети­роваться в качестве простой причинно-следственной связи с той или иной стороны. Я указывал (1935), что сам по себе способ воспитания детей в данном конкретном обществе не обусловливает характера культурных институтов этого об­щества или форму отношений между его взрослыми члена­ми. И наоборот, форма и интенсивность отношений мать-дитя в конкретном обществе не могут полностью определяться господствующими в этом обществе культур­ными институтами. Эти два фактора неразделимо вплетены в единый процесс, влияя друг на друга в ходе исторического развития. Они воплощают совокупность исторических, тра­диционных и связанных с окружающей средой сил, домини­рующих в обществе.

Природа культурных установлений задает пределы, в которых могут функционировать объектные отношения.

 

269

 

 

Кардинер (1945) в своем исследовании племени алор приво­дит хороший пример. В обществе племени алор роль женщи­ны сводится к работе в поле, тогда как мужчины занимают­ся своими делами.

Женщины трудятся в поле, в то время как мужья вы­могают деньги. Мать кормит ребенка на рассвете и не берет младенца с собой, оставляя его на произвол судьбы или на попечении кого-либо из старших братьев или сестер, кото­рых отнюдь не радует эта обуза и которые не испытывают ни малейшей любви к младшему. Каждый день в этой дерев­не натыкаешься на едва переваливающихся на ножках ма­лышей, которые рыдают вслед матери, умоляя взять их с собой. Любой член племени алор готов жаловаться на то, как часто мать покидала его в детстве.

...Нет такого периода в жизни ребенка, когда бы он мог сполна насладиться родительской заботой и нежностью. Как только ребенок, особенно женского пола, подрастает, он