Письмо 4 1 марта 1882 г. Бомбей

Дорогой князь!

Следуя своему обещанию, высылаю вам снимок, запечатлевший обветшалые черты той, которая была, но которой уж нет. Requiescat in расе[324]. Я сделала все, что было в моих силах, чтобы отправить вам более приличную и свежую фотографию (эта была сделана в 1880 году, когда я уезжала из Нью-Йорка[325]), но другой просто не оказалось, а чтобы сделать новую, понадобился бы месяц, ибо в здешнем палящем климате все становится сонным, еле ползает и в конце концов вовсе засыпает, за исключением вашей покорной слуги, которая «всегда начеку».

И опять же, так как даже «самая красивая девушка способна дать лишь то, что имеет», то вместе со своей фотографией посылаю вам снимок моего слона Ваньки — моего лучшего друга. Снимок сделан в Ратнапуре (Цейлон), где у Общества одна из штаб-квартир, каковые у нас теперь повсюду. Слона, в свою очередь, сопровождают несколько видов Цейлона — основной базы моей теософской деятельности — и несколько фотографий вождей Канди, потомков тамильских царей Цейлона, а также двух-трех красавиц, на которых одежды лишь самая малость, но тем больше в них добродетели; все это члены нашего Общества.

 В Индии, дорогой мой князь, особенно на юге, добродетель, равно как и высокое социальное положение женщин, измеряется более или менее выраженным отсутствием одежды. Наши Лукреции и королевы роз индусского Понтуаза пренебрегают даже традиционными фиговыми листками. У нас тут только натш (баядеркам) и «нати»[326] положено прикрывать свою грудь до талии; ходить с полностью обнаженным торсом могут себе позволить лишь брахманки из высшей касты, вероятно, по принципу «Жена цезаря должна быть вне подозрений» и наоборот.

И, наконец, честь имею послать вам несколько групповых портретов более или менее прославленных теософов (из тех, кого вы называете «глупцами»), среди которых скромно стоит и дочь моего отца, их «духовная мать», опять-таки в духовном смысле, очевидно, по принципу «Стране слепых положен одноглазый король».

 Любезно примите все это как весьма скромный дар моего почтительного восхищения, признательности, преданности (завершить эту фразу можно при помощи любого словаря синонимов). Если уж вы решите что-то вставить в рамку, то пусть это будет Ванька, мой слон, ибо так уж распорядилась капризная судьба, что это меланхоличное животное непременно станет фигурировать однажды в «истории религиозно-философского развития цивилизации Индии и Цейлона» в качестве лошадки, любимого ездового животного «махатмы Блаватской», и затмит исторического верблюда Магомета.

А вот вам и еще история! В «Новом Времени» упоминается некий «Амикус» из Санкт-Петербурга, которому принадлежит следующий пассаж: «Одна высокопоставленная особа (нетрудно догадаться, мой дорогой князь, что речь идет о вас) недавно получила из Бомбея письмо, содержащее необыкновенную информацию о русской женщине, госпоже Главатской, которая, по-видимому, играет в Индии роль своего рода миссионера... проповедующего религию собственного изобретения. В настоящее время у госпожи Главатской уже до 75 000 приверженцев» («Новое Время», № 2115).

О святой, несуществующий Моисей! И как только терпит мать-природа таких лживых журналистов? Когда это я изобретала какую-нибудь религию или веру? И зачем, если уж я не повинна в такой глупости, коверкать мою фамилию, которая и так уже имеет свойство несколько смущать меня и к тому же весьма неблагозвучна, — зачем же переделывать ее в «Главатскую», которая звучит еще хуже?! И все это враки. «Слышал звон, да не знает, где он». Ничего я не изобретала; не для того я отринула всяческую поповщину, отвернулась от разношерстных догматиков, чтобы на старости лет самой изобретать всевозможные религии и верования!

Моя вера — это полное отсутствие веры, даже в саму себя. Я давно перестала верить в видимых и незримых личностей, или в общепринятых и субъективных богов, в духов и в провидение — я верю только в человеческую глупость. Для меня всего, что обусловлено, относительно и конечно, не существует. Я верю лишь в Бесконечное, Безусловное и Абсолютное, но я не проповедую свои идеи.

В нашем Обществе, состоящем из представителей всех народов, всех религий, всех концепций, никто, от президента до последнего члена, не имеет права распространять свои представления, и каждый обязан уважать убеждения и верования ближнего своего, какими бы абсурдными они ему ни казались. Нас не 75 000, а скорее 300 000, если учитывать все союзные общества. И весь секрет моего «аватарства»[327] (в которое верят глупцы) в том, что я защищаю право каждого честного человека, будь то буддист, брахманист, джайн[328], иудей или поклонник дьявола, веровать и поклоняться как ему угодно, если только он делает это искренне. Вот почему я говорю христианину: если ты веруешь в своего Христа, то живи, как жил Христос, и старайся походить на Христа, а не на папу римского или на Лютера.

То же самое я говорю и буддисту, приводя в пример Гаутаму Будду, величайшего философа на свете, и доказываю собеседнику, что никто еще не возвестил учения более нравственного, более этичного, более практичного — единственного учения, которое ведет человечество к счастью и покою здесь, в этой юдоли слез и скорби, а не на гипотетических блаженных небесах.

И так с религией любого народа. Я говорю только о древних вероучениях брахманов, зороастрийцев, тех же буддистов — в них одна и та же Истина, один и тот же фундамент; все они основаны на единой, по-прежнему неразрешимой для нас проблеме: как просветлить земную судьбу несчастного, слепого, слабого и глупого человека. Поэтому то здесь, то там одна за другой возникали новые веры, а умные люди изобретали догмы, подобно наркотикам одурманивающие сознание стенающего младенческого человечества, вопреки присущему ему здравому смыслу.

 Так появились различные религии, волшебные сказки о Бове-королевиче[329], о небесных царях, восседающих на белых престолах в окружении бесчисленных серафимов и херувимов, которым и восседать-то не на чем и у которых нет рук, чтобы почесать нос, но которые, несмотря на это, умудряются бренчать на арфах и петь целую вечность напролет. «Чем я прогневал Тебя?» — и так далее.

К чему все это ведет? Разве человечество стало хоть чуть-чуть совершеннее, нравственнее или счастливее благодаря всем этим верованиям? Обратитесь к статистике преступлений и сравните их количество в протестантских и католических государствах с данными по языческим странам. Сравните — и вы убедитесь, что (так называемая) христианская религия (!) вместо того чтобы улучшать нравственность, плодит фанатиков, как например, среди евреев, что всегда служило прикрытием и поводом для преследования политических преступников и иже с ними. На Цейлоне 10 преступлений приходится на пять миллионов его жителей, тогда как в любом европейском городе вы насчитаете 500 преступлений на всех горожан. В этом отношении полезно взглянуть хотя бы на Лондон. Такова статистика, а цифры врать не могут. И ведь буддисты не верят ни в Бога, ни в Христа и следуют лишь примеру Будды Шакьямуни и Его пяти заповедям.

Если бы человечество обратилось к своему разуму и вместо того чтобы глазеть вверх, на облака, где нет ничего кроме тумана, смотрело себе под ноги, то насколько же счастливее оно бы стало! Для него было бы во сто крат лучше, если бы не существовало иной религии кроме чистой, бескорыстной филантропии — коллективной и индивидуальной любви к человечеству. «Возлюби брата твоего и ближнего твоего, как самого себя» и «Не делай другим, чего не желаешь, чтобы делали тебе». Эти слова были произнесены отнюдь не в первом веке христианства, а за 640 лет до Христа; их изрек Конфуций, как теперь доказано; именно это золотое правило — залог счастья всего человечества. Вот вам и новая религия, основанная «госпожой Блаватской».

Наше Общество — это Братство Человечества, а не Петра или Павла. Разумеется, против меня ополчились все миссионеры. Они бы с радостью отравили меня, если бы могли. Они помышляют лишь о том, как бы извести этих несчастных. Из любых честных, работящих, непьющих язычников они делают христиан — католиков или протестантов, становящихся лгунами, ворами и пьяницами, но зато обращенными в христианство. Спросите кого угодно: ни один англичанин, даже миссионер, не возьмет в слуги новообращенного — все предпочтут язычника. Причина в том, что, как только индус или мусульманин начинает верить в то, что его грехи искуплены кровью Христа, он тут же принимается пить, красть и дурно себя вести. А что до миссионеров, то им и дела нет: добавили еще одного человека к списку новообращенных (часто это дети и младенцы, подобранные на улице в голодные времена) — и довольны.

 Разве это та религия, которую проповедовали великие реформаторы? Для этих людей было бы лучше не верить ни во что или молиться на коровий хвост либо поклоняться какой-нибудь обезьяне, но оставаться честными людьми и «братьями» по отношению ко всему человечеству, захлебывающемуся в грязи, нежели становиться так называемыми «сынами божьими», «детьми Бога», о котором мы до сих пор ничего не знаем и который, видимо, не очень-то о нас и беспокоится. Вот практическая сторона моей веры, но я ее никому не демонстрирую, и она никого не касается. Так что не думайте, милый князь, что я атеистка.

На уровне физического сознания я материалистка, но того, что содержится в моем духовном сознании, не вместят и десять томов! Однако это мое и только мое дело. Мой Бог — не их Бог, и мне так же тяжело понять вашего Бога, как одному человеку — понять вкусы другого; поэтому никто не может понять мои вкусы и моего Бога. Все это вам, наверное, покажется и сложным, и глупым, но это потому, что я начинаю забывать русский язык, однако мои глупые слова несут в себе великую истину. Basta[330] «Муж-квакер»!?!! Убейте меня, но я не знаю, что имел в виду покойный князь Голицын[331].

 Ни за кого я замуж не выходила, а уж тем более за квакера. Они обручаются со Святым Духом и танцуют под звуки флейты. А чтобы у них еще и жены были русские — о таком я и слыхом не слыхивала. Мне нечего скрывать. Между Блаватской 1845-1865 годов и той Блаватской, какой я стала за 1865-1882 годы, пролегла непреодолимая пропасть. Если вторая Блаватская стремится подавить предшественницу, то это больше во славу человечества, нежели ради собственной чести. Между обеими Блаватскими — Христос и все ангелы небесные и Пресвятая Дева, а за второй Блаватской — Будда и нирвана, с горьким и холодным осознанием печального и смешного фиаско сотворения человека — первого человека, по образу и подобию Божиему! Первую Блаватскую следовало уничтожить еще до 1865 года — во имя человечества, способного породить столь безумную диковину.

Что же касается второй, то она приносит себя в жертву, ибо первая верила и молилась, думая, что с помощью молитв грехи ей отпустятся, возлагая свои надежды на non compos mentis[332] человечество, — безумие, которое является результатом цивилизации и культурного общества; а вторая верит только в отрицание своей собственной личности в ее человеческой форме, в нирвану, где прекращается всякое бытие, где не могут помочь ни молитвы, ни вера, ибо все зависит от нашей кармы[333] (личных заслуг или прегрешений).

Подведем итоги: я не виновна в наличии мужа-квакера. Я заявляю: «невиновна», и я с удовольствием отдала бы остаток «дней моих суровых» за то, чтобы столь же несуществующим в моей жизни, как этот самый муж-квакер, оказался еще и Цинцинатус Блаватский из Чернигова. Последний внес свою скромную лепту в усугубление страданий человечества тем, что в своих имениях за тридцать лет произвел на свет без моего участия немало маленьких Блаватских. И мне одной придется разыскивать в нирване этих детей, связанных с моей кармой, как бусинки связаны с ниткой, на которую они нанизаны. Милый князь, жизнь отнюдь не прекрасна. Было бы лучше для нас, если бы по достижении тридцатилетнего возраста мы лишались памяти.

Так значит, вы готовы принять «сверхъестественные феномены», но не приемлете того, что следует изучать природные силы, недоступные нашему разуму? Но где же, дорогой мой князь, нам провести демаркационную линию? Кто из наших физиков и самых мудрых богословов, пока природные силы не изучены, может сказать: «Вот черта, а дальше — ни шагу»? И разве может существовать что-либо сверхъестественное в природе, в естественном мире? Мы невежественны во всем, что есть в этом мире, и потому прибегаем к отрицанию. Я выслала вам «Оккультный мир» для того, чтобы ответить на ваши вопросы из области разума, но вы не сообщаете о том, что прочли эту книгу. Между тем она теснейшим образом связана с вашим вопросом о том, каковы те упоминаемые мною невероятные обстоятельства, при которых я впервые повстречалась с моим таинственным индийцем. Теперь, поразмыслив, я могу вам сказать, что вопрос о муже-квакере касается также и его. Вы просите меня об этом рассказать? Воля ваша.

Я искала встречи с неведомым. Обществу, особенно любителям злых сплетен, известна лишь внешняя, объективная сторона моей юности, и оно всячески раздувает эту сторону в чисто христианской манере. Но никто, даже мои родители, так ничего и не поняли в том, что связано с моей сокровенной внутренней жизнью, которую я в «Theosophist» назвала «жизнью души». С шестнадцати лет я всегда жила двойною жизнью, таинственной, непонятной даже для меня самой, до тех пор, пока не встретила моего еще более таинственного индуса. С четырнадцатилетнего возраста я каждый свой день встречала в физическом теле, а ночи проводила в теле астральном[334].

Вы скажете: «Ну что за вздор несет эта добрая женщина!» — и будете глубоко неправы. Думайте что хотите, милейший князь, но не идите против Истины, говоря себе, что все это чепуха. Я даже ходила к старой Марии Соломоновне Бабуне — да облегчится тяжкое бремя всей навалившейся на нее кармы!! — лишь затем, чтобы повидаться там со всеми этими кудианами, тифлисскими колдуньями, которые собирались у нее дома и готовили всякие приворотные зелья и прочие ужасы.

Ах, как они заблуждались, принимая меня за Екатерину Вторую! Никогда еще — рассуждая в терминах плоти — не было девушки или женщины холоднее меня. В сознании моем непрерывно извергался вулкан, а подножие горы окружал ледник. Если я примусь вещать вам о союзе, то есть о «бракосочетании красной Девы» с «астральным минералом», о философском камне (единении Души и Духа), то не захочется ли вам послать меня к черту? Но разве не следует мне, излагая конкретную тему, прибегать к соответствующей терминологии?

Вам, вероятно, доводилось слышать (или вы не прислушиваетесь к людской молве?), что у моего прадеда по материнской линии, князя Павла Васильевича Долгорукого, была необычная библиотека, в которой имелись сотни книг по алхимии, магии и прочим оккультным наукам. Я еще до пятнадцати лет успела с живейшим интересом их перечитать. Голова моя стала пристанищем для всей черномагической средневековой чертовщины, и вскоре ни Парацельс, ни Кунрат[335], ни К.Агриппа уже ничему не могли бы меня научить.

 Все они рассуждали о «брачном союзе красной Девы с Иерофантом» и о «бракосочетании астрального минерала с сивиллой», о взаимодействии мужского и женского начал в определенных алхимических и магических операциях. Знаете, почему я вышла замуж за старика Блаватского? Да потому, что в то время как все молодые люди смеялись над «магическими» предрассудками, он в эти предрассудки верил! Он так часто говорил мне об эриваньских колдунах, о тайных науках курдов и персов, что я решила использовать его как ключ к этим знаниям. Но его женою я никогда не была, и я не перестану клясться в этом до самой смерти. Никогда я не была «женою Блаватского», хотя и прожила с ним год под одной крышей.

Не была я и чьей-то еще женою, как толкуют злые языки, ибо около десяти месяцев потратила на поиски «астрального минерала», в котором должна была содержаться чистая и совершенная «красная Дева», и такого минерала я не нашла. Чего я желала и искала, так это тончайшего магнетизма, которым обмениваются люди, «соль» человечества, а у старика Блаватского этого не было; и, чтобы найти, обрести ее, я готова была пожертвовать собою, обесчестить себя! Старику это не подходило, пошли ссоры, чуть ли не баталии, пока я наконец не сбежала от него — верхом — из Эривани в Тифлис, где укрылась у своей бабушки. Я поклялась, что покончу с собою, если меня заставят к нему вернуться. Ах, как печально, что мне не дали поступить так, как я хотела!

Выйдя замуж весною 1848 года, я в феврале (или в январе) 1879 года все продолжала искать ту самую «соль» и человеческий «минерал», да и с «Девой» (в самом прямом смысле этого слова) все было в полном порядке, ничто никуда не девалось — и это в то время как в Тифлисе репутацию мою разносили в пух и прах!

Теперь на свете остался лишь один человек (еще несколько лет назад их было двое), которому известен мой секрет и который знает, что все только что мною вам поведанное — чистая правда. Этот человек — князь Семен Воронцов. Второй из них, ныне покойный — мой бедный князь Эмиль Витгенштейн, мой лучший друг, с которым я много лет переписывалась.

О! Уж он-то меня никогда не презирал! Он бы ни за что не поверил в ту клевету, которую распространяли обо мне, ибо именно ему я в минуту отчаяния и безумия предъявила подлинное доказательство того, что на свете осталась, по крайней мере, одна женщина, которая, около года состоя в браке и пользуясь при этом репутацией куртизанки, — давайте же произнесем наконец это слово — тем не менее в плотском отношении по-прежнему чиста, как новорожденное дитя. Я говорю «в плотском», ибо, к сожалению, в нравственном смысле я таковою не была. Поскольку для моих изысканий, связанных с «красной Девой» и человеческой «солью», требовались и физиологические исследования, которым мой возраст уже явно не соответствовал, то воображение мое стало холодно развращенным. Я была погружена в поиски своего объекта...

А теперь об индийце, ибо печальное предисловие подошло к концу. Я уже рассказывала вам, что этот человек — дважды мой спаситель. В Афинах, в Египте, на Евфрате — где бы я ни странствовала, я всюду искала свой «астральный» камень (на сей раз без всяких метафор — буквально, если позволите). Я жила среди вертящихся дервишей, среди друзов горы Ливан, среди арабских бедуинов[336] и марабутов Дамаска. И нигде его не находила! Изучала некромантию и астрологию, кристалломантию и спиритуализм — и нигде ни следа «красной Девы»!

В Константинополе я сильно нуждалась в деньгах и хотела заработать 1000 монет — награду, обещанную тому, кто выиграет скачки с препятствиями: 18 прыжков через барьеры на диком скакуне, только что убившем двух конюхов.

Шестнадцать барьеров мне удалось преодолеть, но перед семнадцатым конь мой вдруг встал на дыбы, опрокинулся на спину и задавил меня. Это случилось в 1851 году. Я пришла в себя лишь через шесть недель; последнее, что я увидела, прежде чем впасть в свою нирвану(ибо это была полная нирвана), — это как мужчина огромного роста, просто великан, одетый совершенно не по-турецки, вытаскивает из-под коня мою разодранную и окровавленную одежду. И больше ничего. Запомнилось только лицо, которое я уже где-то видела.

Годы спустя, когда, уставшая от всего, не в силах более выносить бедную старуху, графиню Багратион, которая держала меня взаперти в гостинице «Майвартс», заставляя читать «Четьи-Минеи»[337] и Библию, я сбежала на мост Ватерлоо, охваченная страстным желанием умереть. Это искушение подбиралось ко мне уже давно. На сей раз я не пыталась с ним бороться, и мутные воды Темзы казались мне роскошным ложем. Я стремилась к вечному покою, отчаявшись найти «камень» и бесследно потеряв «Деву». Из этого состояния меня вывел все тот же человек; он меня спас, утешил и примирил с жизнью, пообещав мне «Камень и Деву». И теперь они у меня есть. Завершение этой истории вам известно из моего первого письма. Но, во имя тени великого Гаутамы Будды, какой интерес все это может представлять для вас? Ну вот, пароход отплыл, и вы получите это письмо уже после высланных вам фотографий! Черт знает, что за глупая история! — воскликнете вы. Глупая, зато правдивая.

А теперь поговорим о делах. Есть ли у вас в Тифлисе музей? Интересуют ли их старинные монеты? У меня имеется несколько весьма древних — времен императоров, неизвестных историкам; вероятно, эти монеты отчеканили за несколько тысячелетий до нашей эры. Если вы решите, что для них найдется место в вашем музее, то я с удовольствием вам их вышлю вместе с прочим антиквариатом и любопытными безделушками, сопроводив все это подробными описаниями, которыми меня снабдили мудрецы из Королевского азиатского общества Калькутты (хотя они, конечно, ослы).

 Передайте эти вещи музею от имени Елены Петровны Блаватской, служительницы Будды, с условием, что, когда он призовет свою служительницу в нирвану, они (археологи), — а я не заставлю их долго ждать, — закажут заупокойную службу в храме гебров в Баку[338], с возжжением огней священной нефти и с танцами баядерок. Все уже заранее приготовлено; я умру здесь, и в саду уже есть место для могилы. Меня торжественно сожгут на погребальном костре, а затем мой прах разошлют моим ученикам. Я умру в Тибете, куда собираюсь поехать нынешней осенью, мои бренные останки бросят священным псам тамошних лам и Ку-Сунгов.

Вам, мой дорогой князь, я оставлю целебный бальзам — мазь, которую вышлю при первой же возможности. Поскольку ни один химик не сумеет объяснить вам, что же это такое, я вам все растолкую. Это небольшой круглый предмет, напоминающий кость или раковину, шарик, покрытый опаловой оболочкой, то есть нарост, который бывает в верхней части, у самого основания слоновьего хобота. Подобный нарост встречается очень редко, его находят только у одного слона из 25 000. Такой слон всегда бывает белого цвета и считается священным.

 Этот талисман я получила от короля Сиама, почетного члена нашего Общества и великого покровителя цейлонских буддистов. Их во всем мире только три (не короля, а шарика). Один — у короля Сиама, второй принадлежит королю Бирмы, а третьим теперь владею я. Тот, кто носит на шее подобный талисман, будет неуязвим для любых стрел, пуль, огня, ядов, и ему подчинятся все слоны Сиама, Бирмы, Цейлона и Непала. Слон, отмеченный таким царским украшением, является царем слонов.

 Талисман оберегает от врагов и заставляет всех проникаться любовью к его обладателю. Если этой штукой провести семь раз вокруг сердца, пять раз вокруг головы и три раза между бровей, то вам станут известны самые сокровенные мысли любого человека — стоит лишь пожелать. Я их и без того уже знаю, так что мне сия вещица просто не нужна. Мне известно, что вас беспокоило последние семь лет. Ну, зачем вы так изводите наших бедных англичан в Индии? Как не стыдно вам, русским, лишать их сна и аппетита тем, что вы постоянно прокладываете все новые железные дороги в районе Каспия? Вот «The Pioneer» пишет, что вам эти дороги совершенно не нужны и что вы так поступаете только ради того, чтобы дразнить бедных англичан и причинять им побольше страданий. Нехорошо мучить, таким образом, самых верных друзей, тех, кто вам лишь добра желает.

Выслала вам свою «Разоблаченную Изиду» — распорядилась об этом в канцелярии. Да ведь вы ее и читать не станете — только посмеетесь. Лучше прикажите тифлисским газетам открыть у себя археологические, политические и философские разделы и предложите меня в качестве корреспондента. Я стану поставлять им все новости об Индии. Но на русские газеты нельзя положиться. Даже «Московские Ведомости» учинили такое, что стоило мне больше года жизни.

Однако, пора и честь знать, так что на этом заканчиваю. Между тем остаюсь в жизни и смерти вашей верной слугой. Елена Блаватская

Все свои послания, особенно адресованные вам, я отправляю заказными письмами, в противном случае ни одно из них не дошло бы. Их бы перехватывала и штудировала британская тайная полиция Индии. Но как они задирают нос, когда рассуждают о России! О, фарисеи, дети дьявола! Е.Б.