Глава двадцать шестая. Кощунство

 

Мышинская Элеонора Станиславовна, доцент кафедры криминальной судмедэкспертизы Куйбышевского медицинского института, нервно ходила из угла в угол в своей просторной гостиной. Круглый стол, покрытый белоснежной скатертью, был сервирован на двоих. Она ждала в гости своего однокашника по Московскому университету — профессора Нижегородского. Тот опаздывал уже более чем на час. «Это просто выходит из всех рамок приличия, — Мышинская остановилась перед зеркалом и нервно поправила прическу. — Все, ждать больше не буду...» В это время в прихожей раздался звонок, и Мышинская тут же села в кресло, взяв в руки книгу. Раскрыв ее наугад,

 

 

она стала делать вид, что углубилась в чтение, но сама с бьющимся сердцем прислушивалась к звукам из прихожей, где домработница Глаша встречала гостя.

Наконец двойные двери гостиной распахнулись и на пороге, смущенно улыбаясь, стоял Нижегородский с букетом цветов в одной руке и бутылкой шампанского в другой.

Мышинская, не вставая с кресла, демонстративно отвернулась и холодно проговорила:

— Это в Москве так принято опаздывать, аж на полтора часа?

— Алина, дорогая, ну не сердись, пожалуйста. Уверен, что когда услышишь объяснения причины моего опоздания, простишь сразу. Пока скажу коротко: наша пациентка вышла из состояния, если так можно выразиться, паралича, и я был вынужден срочно проводить реабилитацию всех функций жизнедеятельности ее организма. Потому и опоздал.

Он поставил шампанское на стол, а Мышинская, отложив книгу, поднялась с кресла ему навстречу.

— Игорь, ты полностью оправдан, — взволнованно сказала она, принимая букет из рук Нижегородского. Демонстративно вдыхая аромат роз, она кокетливо проворковала:

— Оправдан, но еще не прощен.

— Как это, не прощен? — подхватил игру Нижегородский. — И чем же мне прикажете заслужить прощение?

— Целуй, — Мышинская коснулась указательным пальцем своей щеки.

Нижегородский не ограничился одной щекой, но поцеловал и вторую.

— Если таким образом заслуживают прощение, то я готов всегда быть пред тобою виноватым.

Оба довольно засмеялись.

— Присядем к столу, — предложила все еще смеясь хозяйка, — и я с нетерпением жду двух вещей: когда ты разольешь по бокалам вино и когда подробно мне все расскажешь.

— Ничего не утаю.

Отпив вина, они принялись за ужин. Мышинская почти ничего не ела, а, пригубливая маленькими глотками вино, с загадочной улыбкой смотрела на Нижегородского. Тот с удовольствием, не торопясь ел и так же не торопясь рассказывал. Когда он дошел до того момента, как стали рубить пол и пошла кровь, Мышинская не выдержала и удивленно воскликнула:

— Этого же не может быть! Наверное, кровь текла с самой девушки и попадала на пол и топор.

— Нет, я все проверил. Невероятно, но факт: кровь сочилась из пола.

— На анализ взяли?

— Обижаешь, Алина, все собрал. Мы, кстати, даже доски выпилили, чтобы отвести на экспертизу. Так что завтра у тебя в лаборатории работы будет много.

— А что с самой Зоей?

— Мы сделали все что могли, но ситуация остается тяжелой. Сейчас она пребывает в коматозном

состоянии. Инъекции глюкозы, искусственная вентиляция легких — словом, все, что в этом случае полагается, но полной уверенности, что она доживет до утра, у меня нет. Это прискорбно, ведь для моих научных исследований важно знать, что сама девушка ощущала во время этого так называемого стояния. Да, кстати, я принес ту самую икону, что она держала в руках.

Нижегородский встал и, выйдя в прихожую, вскоре вернулся с завернутой в полотенце иконой. Он развернул полотенце и поставил икону на комод.

— Вот она, виновница всех этих удивительных метаморфоз, еще не известных науке.

— Что я слышу! — засмеялась Мышинская. — Ученый человек, убежденный атеист — и верит в чудеса. Это невероятно. Надеюсь, это просто шутка. И зачем ты принес сюда эту икону?

— Убежденным атеистом я быть не перестал. Но вот насчет того, что я пошутил, тут ты, Алина, ошибаешься. Я действительно считаю, что икона сыграла определенную роль, но не мистическую, а вполне материалистическую.

— Что и говорить, — развела руками Мышинская, — умеешь ты, Игорь, заинтриговать. Давай выкладывай, хватит испытывать женское любопытство.

Нижегородский встал с кресла и прошелся по комнате.

— Не тебе мне объяснять, дорогая Алина, что для врача первостепенная задача — установление правильного диагноза, тогда можно и приступать к лечению.

— Ты мне еще, дорогой профессор, прочитай лекцию для первокурсников института.

— Прости, Алина, мне так проще подойти к самой сути. Поэтому я скажу еще одну банальность. Для меня, как врача, не только важно правильно выявить диагноз, но и увидеть причины, которые привели к болезни. Как ты прекрасно знаешь, самое эффективное лечение — это устранение причин болезни. К чему я все это говорю? А к тому, что для меня уже в первые дни моего исследования был ясен диагноз: общая спазма мышечных тканей, притом не всех. Например, внутренние мышечные ткани функционировали. Сердце работало, значит, шло кровообращение. Глаза видели, поскольку зрачки реагировали на свет. Слух также функционировал, я исследовал барабанные перепонки.

Если в истории медицины не зафиксировано случая такого обширного спазма мышц, это совсем не значит, что подобного никогда не случалось в природе. Просто это очень редкое явление. Вот и все.

Исходя из вышеизложенного, я поставил перед собою задачу установить причину, приведшую к подобному спазму мышц. Согласно медицинской карте Карнауховой Зои, у нее не было серьезных заболеваний, если не считать пневмонии в раннем младенчестве.

Изучив досконально все самые незначительные детали случившегося в ту ночь, я выстроил следующую рабочую гипотезу.

Первый фактор — это то, что девушка находилась в большом эмоциональном напряжении, так как на вечеринку не пришел ее любимый парень. Когда наступила кульминация этого психологического напряжения, она и схватила икону. Это был жест отчаяния. Но поскольку девушка росла в семье религиозной, ее мать фанатично верующая, то к ее эмоциональному напряжению добавился страх перед высшими силами. Подсознательное ожидание наказания от потусторонних сил. Это второй фактор.

 

 

Третий фактор — это сама икона. Надо заметить, что икона под стеклом и на самой иконе медная риза... Во время танца с иконой в руках в доме произошло короткое замыкание. Лампочка, вспыхнув необыкновенно ярко, погасла. Но эта вспышка отразилась от стекла и оклада, кстати, начищенного до блеска. Вспыхнувшая ярким светом икона сыграла роль детонатора для взрыва всех накопившихся эмоций. Подсознательный религиозный страх усилил этот эффект, вызвав фантастические галлюцинации в мозгу бедной девушки. Что представилось ее воображению, пока можно только гадать. Но, по всей видимости, эта была очень страшная картина. Все вместе это имело такое сильное воздействие на психику и весь организм девушки, что привело к общему спазму мышц. И вот тут наступает пока самое необъяснимое явление — диффузия.

Ты помнишь нашумевшую статью австрийского врача Вильгельма Райхо о биоэнергии человека, соединяющей его со всем природным миром?

— Да, что-то слышала. Западные исследователи говорят еще и о биополе человека. Но это мне кажется мистификацией.

— Я тоже относился скептически к этому направлению в науке, но сейчас, под давлением фактов, готов поменять свои взгляды. Если девушка выживет, я хочу забрать ее в Москву для исследования этого необычного феномена природы. Под это дело можно целый научно-исследовательский институт организовать.

— И конечно, этот институт возглавишь ты, — засмеялась Мышинская. — А мы здесь, в провинции, будем прозябать.

— Зачем прозябать? Если пожелаешь, то можешь тоже переехать в Москву.

— В качестве кого?

Нижегородский нервно откашлялся и, поправив галстук, чуть охрипшим голосом сказал:

— Алина, ты знаешь, что я испытывал к тебе в студенческие годы. Сейчас, когда прошло столько лет, эта неожиданная встреча словно воскресила во мне юношеские чувства. Нет, пожалуй, сейчас это глубже...

 

 

Это как доброе вино, которое с годами становится еще крепче, еще ароматней... Не знаю, что еще сказать, но если тебе не безразличны мои чувства, если ты сама... ну, словом, ты меня понимаешь... я не смею надеяться, но был бы рад... нет, был бы счастлив, если бы ты поехала в Москву в качестве моей супруги.

— А ты, оказывается, романтик, и знаешь... — в глазах женщины блеснули слезы. Чтобы не потекла тушь, она стала кончиком салфетки промокать глаза. Но слезы продолжали струиться. — А, да все равно, — Мышинская откинула салфетку и взяла бокал с вином, — давай выпьем и забудем все, что было прежде... Пусть теперь все будет по-другому. Мне хочется жить, мне хочется любить, даже несмотря на свои сорок пять...

— Сорок пять, сорок пять, баба ягодка опять, — Нижегородский озорно подмигнул, чокаясь бокалами с Мышинской.

— Фу, как грубо, — засмеялась Мышинская, отпивая вино из бокала. — Давай танцевать, сегодня наш праздник.

Она поставила на патефон пластинку. Нижегородский галантно взял ее под руку и вывел на середину залы. После танца они снова выпили. Мышинская вновь поставила пластинку.

— Дамы приглашают кавалеров, — объявила она и, смеясь, протянула руки.

— Милая, пощади, я сегодня устал, — взмолился Нижегородский.

— Хорошо, хорошо, мой дорогой, сиди, набирайся сил, они тебе еще пригодятся, — при этих словах Мышинская, счастливо засмеявшись, крутанулась на одном месте и, остановившись, пьяно качнулась и ухватилась руками за комод. Ее взгляд упал на икону святителя Николая.

— А вот сейчас мы проведем научный эксперимент, — игриво сказала она, беря в руки икону. — Я буду танцевать с этой иконой, и ничего не случится, потому что Бога нет!

— Алина! — с нескрываемой тревогой в голосе произнес Нижегородский. — Зачем это? Оставь, не надо.

Но Мышинская уже закружилась в вальсе с иконой. Она танцевала и смеялась. А когда музыка закончилась, поставила икону на комод и повернулась с победным взором к Нижегородскому.

— Ну что, товарищ профессор, теперь вы убедились, что икона здесь ни при чем! А теперь спать. Потом в Москву, где я буду тебя любить, где я буду о тебе заботиться. О, Игорь! Если бы ты знал, как женщине необходимо о ком-то заботиться, а иначе для чего все... иначе тоска смертная...